Текст книги "Друг стад"

Автор книги: Джон Маккормак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– Да нет, нет, БЫЧОК, – с нажимом уточнил мистер Ландри. – Один из моих телят. Он ногу сломал.

Последовавшая пауза затянулась на несколько секунд; Уолтер, по всей видимости, односложным ответом не ограничился.

– Отлично, отлично; спасибо вам большое, – отвечал мистер Ландри. Нет, отдельного помещения нам не требуется. Мы просто сделаем ему рентген и, может статься, воспользуемся вашими лекарствами и все такое, если Док сочтет нужным; однако без кабинета неотложной помощи мы как-нибудь обойдемся. И все равно: благодарю вас за ваше великодушное предложение. Нет-нет, "скорая" нам тоже не нужна; мы отвезем бедолагу на моем школьном автобусе. Увидимся через несколько минут.

Я застыл на месте, открыв рот и просто не веря ушам своим. Однако очень скоро мне пришлось вернуться к делам насущным: к тому времени во дворе собралась огромная толпа, и работники принялись грузить пациента через широкую заднюю дверь автобуса. Задача оказалась не из легких: требовалось приподнимать и толкать, при этом оберегая сломанную ногу и мой аппарат для внутривенного вливания, который осторожно нес один из моих медбратьев-ковбоев.

– Осторожнее, да осторожнее же! – возопил мистер Ландри, вешая трубку и вскакивая с сиденья. Однако при таком количестве крепышей-лесорубов, чьи вздувшиеся мышцы служили поддержкой для дремлющего пациента и сбоку, и снизу, погрузка была завершена в рекордные сроки.

В итоге к госпиталю выехал целый караван: "Линкольн" мистера Ландри катил впереди; его аварийная сигнализация предупреждающе подмигивала всем автомобилям, попавшимся нам по пути за те десять минут, что занимала дорога до больницы. Замыкали кавалькаду два пикапа, один – с фермы, а второй принадлежал любопытному соседу, который на всякий случай тоже включил передние фары. Он понятия не имел, что происходит, но в любом случае не собирался ничего упускать.

Мы прибыли в госпиталь; мистер У.Дж. въехал на парковочную площадку, зарезервированную для докторов, и занял по меньшей мере три самых удобных места, поставив машину поперек. Автобус плавно развернулся и, дав задний ход, двинулся ко входу в приемное отделение. Вокруг, как я заметил, царила кипучая деятельность. У входа заняли позицию три медсестры; вооруженный планшет-блокнотом канцелярист расхаживал взад и вперед, и тут же, скрестив руки на груди, грозно хмурился санитар. Как и следовало ожидать, к месту событий собрались любопытные, – те, что "случайно" проезжали мимо и остановились полюбоваться на необычное зрелище, после того, как услышали о таковом по СВ радио. С каждой минутой толпа росла.

Дверь приемного отделения резко распахнулась, двое дюжих санитаров выкатили передвижной столик – и на всех парах устремились к автобусу. Мистер Ландри взволнованно жестикулировал и отдавал распоряжения.

– Вот сюда, сюда, ребятки, к автобусу. Да расступитесь же, дайте больному вздохнуть; пациент в очень тяжелом состоянии. Док, как там у него с пульсом? Ради Бога, не мучьте его!

– Поберегись! – воскликнул один из санитаров, едва не сбив каталкой двух зрителей, протолкавшихся слишком близко.

Даже будь пациент знаменитым футболистом или обожаемым президентом, большей суматохи, наверное, все равно не возникло бы. Мы медленно везли больного к дверям приемного отделения; мистер Ландри шествовал вперед, расчищая дорогу: одного движения его руки хватало, чтобы толпа расступилась. Под нос мне сунули лампу-вспышку: местный журналист, ни к кому конкретно не обращаясь, разразился потоком идиотских вопросов. Подкатили полисмен и помощник шерифа; взвизгнули тормоза, представители властей вышли из машин, надели огромные темные очки, несмотря на то, что уже смеркалось, поправили наплечные ремни и принялись ретиво принимать меры по ограждению места происшествия. Происходящее все больше напоминало хаос.

– Будьте добры, скажите, где вы застрахованы? – осведомился канцелярист с планшет-блокнотом у Юниора, молодого наемного рабочего, поддерживающего голову бычка.

– Это вы про меня, что ль? – уточнил Юниор, тыкая пальцем себе в грудь.

– Да, сэр; кто ваш страхователь?

– Мой страхователь – мистер Двойной Дж., ну, то есть мистер Двойной Дж. Ландри, стало быть! – гордо объявил он.

Кое-кого слова Юниора изрядно позабавили; остальные даже внимания не обратили. В конце концов, в те дни так оно и было заведено: наниматель имел обыкновение заботиться об интересах своих наемных рабочих.

Похоже, из всей толпы только я один твердо знал: бычка в госпиталь не допустят. И, разумеется, как только мы приблизились к открытой двери, путь нам преградила дородная медсестра.

– Никаких быков я в свой госпиталь не впущу, и плевать мне на то, кто его хозяин! – объявила она. Последовали бурные дебаты, и в конце концов порешили, что техники выкатят передвижной рентгеновский аппарат ко входу и снимок сделают прямо там. Собственно говоря, ничего больше нам и не требовалось. Мне вовсе не улыбалось входить внутрь и нарушать безмятежный покой госпиталя.

Пока мы ждали техников, я оглядывал крылья здания. Почти в каждом окне торчали головы: зрители от души наслаждались развитием событий. Одетые в пижаму больные, опираясь на костыли или на плечи друзей, наблюдали за необычной сценой. В других окнах я различал хрупких, – в чем только душа держится! – явно тяжелобольных старушек, приподнявшихся на постелях: они вытягивали шеи, тащили на себя кислородные шланги и во все глаза пялились на происходящее. Напротив, в родильном отделении, новоиспеченные матери в роскошных розовых халатах рядом с гордыми мужьями указывали на похрапывающего четвероногого пациента и с энтузиазмом махали друзьям, волей судьбы оказавшимся в толпе зрителей. Ну и фурор же мы произвели!

– Док, а, Док! – закричал мистер Ландри. – Не уделите мне минуточку наедине? – Мы отошли к огромной кислородной камере за пределы слышимости толпы.

– Я вот хотел спросить вас насчет... э-э-э... репродуктивных функций моего бычка, – зашептал он, оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто не подслушивает. – Этот рентген ведь ему как производителю не повредит, нет? Ну, то есть, видите ли, я слыхал, будто рентгеновские лучи иногда вызывают.. э-э-э... стерильность.

– Не думаю, чтобы доза столь небольшая вызвала какие-то проблемы, но на всякий случай мы попросим накрыть эту важную часть анатомии свинцовым фартуком, – сказал я. – Ну, просто для стопроцентной гарантии.

Наконец-то появились техники с аппаратом. Секунд тридцать они опасливо оглядывали бычка со всех сторон, прежде чем произнести хоть слово.

– Так что вам нужно-то, Док? – осведомились они, пока я пристраивал рентгенозащитный фартук так, чтобы закрыть пресловутый бычачий орган.

– Думаю, сделаем рентгенограммы проксимального предплечья в латеральной, переднезадней и диагональной плоскостях. Кроме того, попытайтесь захватить также плечелучевое и плечелоктевое синовиальное соединение, – попросил я. Кое-кто из зевак уронил челюсть и закатил глаза, включая мозги на полную мощность и пытаясь понять хоть слово из моей тарабарщины.

– Ага, и живенько там! – вклинился мистер У.Дж. – После этих ваших генограммов нам еще рентген делать! – Я прикусил язык и не стал сообщать ему, что рентгенограмма и рентгеновский снимок, в сущности, одно и то же.

Несколько минут спустя мы уже стояли в рентгеновском кабинете, внимательно рассматривая снимки в обществе нескольких работников госпиталя. При виде столь странной анатомии молоденькая медсестра растерянно почесала в затылке.

– Да это бычья нога, – небрежно обронил я.

– Бычья? – переспросила она, широко раскрывая глаза.

– Ага. Ну, знаете, теленочек мужеского пола. Маленькая воскресная коровка, – отвечал я. – Он вон там, во дворике приемного отделения. Сестра удалилась, все еще почесывая в голове карандашом через отверстие в медицинской шапочке.

Прежде чем изложить диагноз мистеру У.Дж. (он не отходил от меня ни на шаг и, по мере того, как текли минуты, нервничал все больше), я тщательно изучил рентгенограммы. И локтевая, и лучевая кости были со всей очевидностью сломаны примерно в двух дюймах ниже локтя, и, насколько я мог судить, сустав затронут не был. Техник и еще один молодой человек, врач-интерн, надо думать, – тоже рассматривали снимки и вполголоса обменивались впечатлениями.

– Локтевую кость, конечно же, придется зафиксировать пластинкой, пробормотал интерн. Он еще раз измерил угол смещения, внимательно рассмотрел кортикальные слои кости и произвел еще некоторые подсчеты.

– Да, на лучевую кость тоже надо бы пластинку наложить, – авторитетно заявил он. – И как минимум две недели пациенту придется провести в постели или в кресле-каталке.

– Мой бычок – и в кресле-каталке? – взревел мистер Ландри. – Да вы что, молодой человек, белены объелись?

Новоиспеченные медики со всей очевидностью считали, что имеют дело с травмой какого-нибудь местного футболиста. Едва прозвучало слово "бычок", оба стремительно покинули место событий.

Мистер У.Дж. был на грани нервного срыва. Ведь он уже больше часа терпеливо просидел в госпитале, дожидаясь медицинского диагноза и предписаний для своего ненаглядного рекордиста. Приняв, наконец, решение, я поманил его наружу.

– Переломы чистые, никаких тебе расщеплений, и отломки почти не заходят один на другой, – сообщил я. – Думаю, мы отвезем его назад на ферму, соорудим что-то вроде Т-образной шины и иммобилизируем ногу. В мастерской шину сделать нетрудно: нам понадобятся толстые алюминиевые стержни, немного тонкого листового железа и побольше скотча и набивки.

– Если надо, я пригоню в мастерскую всю бригаду как есть, – объявил мистер Ландри.

Два часа спустя, с помощью умельца по имени Ли мы соорудили шину вполне сносную, хотя и жутко безобразную. Хотя действие транквилизатора уже прошло, пациент терпеливо позволил нам просверлить несколько дырок во внешних роговых стенках копыт, пропустить проволоку для перевязки тюков сперва в одно отверстие, затем в другое, а потом связать концы друг с другом. После чего мы примотали шину к ноге от зацепа до лопатки, израсходовав несколько рулонов четырехдюймовой парижской гипсовой повязки, и оставили это дело сохнуть.

Когда мы, наконец, привели бычка в пристойный вид и вычистили стойло, картина обрисовалась вполне отрадная. Я гордился проделанной работой, хотя и волновался, не слишком ли тяжела эта шина для пациента и сумеет ли он подняться и ходить. Тычок-другой – и вот бычок уселся "на пятую точку", как это водится у представителей коровьего племени, и обнюхал чужеродную конструкцию, обхватившую его ногу.

– Ему полагается вот так и сидеть всю ночь, чтобы живот не вздулся, наказал я.

– О'кей, Эдди, – распорядился мистер Ландри. – Ты останешься здесь и будешь следить за ним до первого света. А ты, Би Джей, с утра пораньше заступишь на место Эдди. И смотрите, чтобы бычок не вздумал завалиться на бок! Пусть вот так все время и сидит. Все поняли? – Оба парня утвердительно закивали. Возможно, причина так и осталась для них загадкой, зато ту простую истину, что мистер Двойной Дж. отдал приказ, все понимали отлично.

Следующим утром я явился на ферму около девяти и обнаружил, что бычок уже на ногах и поедает зерно из кастрюли, водруженной на складной табурет. Тут же стоял и мистер Ландри, проверяя корм на наличие инородных объектов, которые ни в коем случае не должны попасть в чувствительный пищеварительный тракт бесценного рекориста.

Работники уже окрестили бычка Каталкиным – памятуя о рекомендации, прозвучавшей в госпитале. Каталкин отлично сжился с нашей шиной и вскоре наловчился передвигаться настолько резво, что нам пришлось добавить набивки ближе к копыту.

Недель через шесть, постучав по дереву и сплюнув через плечо, шину мы сняли. И вот на землю упал последний грязный обрывок гипсовой повязки, – и обнаружилось, что на месте перелома образовалась превосходная костная мозоль. Когда мы позволили Каталкину подняться с земли, он неловко подергал ногой, – видимо, недоумевая, с какой бы стати она вдруг стала легче перышка. Затем неспешно и без труда сделал несколько шагов, и, невзирая на его явную слабость и на то, что он слегка прихрамывал, ступая на носок, мы все пришли к выводу, что пациент – на верном пути к выздоровлению.

***

Спустя около года со времен несчастного случая с Каталкиным на герефордской ферме Ландри наступил долгожданный день большой распродажи. Согласно требованиям федерального правительства, бычков должным образом протестировали и оценили их половую способность; все они были вычищены, ухожены и безупречно расчесаны. Даже на копыта навели блеск: ну ни дать ни взять маникюр светской дамы! Скотозаводчики съехались со всей округи: все в лучших своих сапогах и шляпах, и у каждого – изрядно потрепанный каталог.

Пока потенциальный покупатель осматривал и оценивал очередного привязанного бычка, по каталогу зачитывались все статистические сведения. Масса при рождении, отъемная масса, масса животного в годовалом возрасте, клички родителей и предков – все это тщательно учитывалось и отмечалось на страницах каталога. Я усмехнулся про себя, подумав, что посетители "Дейри Квин" ни малейшего представления не имеют о том, сколько научных данных, родословных и опыта заключает в себе рубленый бифштекс в гамбургере, оказавшемся перед ними на столе.

Наконец, аукцион открылся. Мистер Ландри обратился к гостям с приветственным словом, представил свою семью, а затем рассказал о формировании стада. Затем с краткой речью выступили двое университетских ученых-зоологов и несколько заводчиков герефордов из западных краев. Когда меня пригласили засвидетельствовать тот факт, что скот находится в добром здравии, это явилось для меня настоящим шоком, однако я умудрился-таки выдавить из себя что-то насчет лептоспироза и справок о состоянии здоровья. Но вот начались торги – и мечты мистера Ландри обрели реальность.

Минут двадцать спустя я был уже в офисе. И тут речитатив аукциониста прервался – и в микрофоне зазвучал голос мистера Ландри.

– Касательно этого превосходного быка вам всем следует узнать одну небольшую подробность, – объявил он. – Еще теленочком он сломал правую переднюю ногу. Но при содействии Батлеровского госпиталя и лучшего ветеринара графства нога срослась, да так хорошо, что о переломе и не догадаешься.

За Каталкина дали самую высокую цену, а я изрядно порадовался: ведь меня назвали "лучшим ветеринаром графства"! И лишь несколько часов спустя, по пути домой, я с запозданием осознал: я ведь единственный ветеринар в графстве, других здесь не водится!

25

Я был уверен, что запер ворота загона, где метались три норовистых быка, однако, затылком ощутив, как внезапно повеяло зимним холодом, я испугался, что забыл это сделать.

Бэ-эмс! Оглушительный грохот подтвердил мои худшие подозрения.

Без моего на то ведома верхняя петля массивных ворот переломилась надвое и ворота рухнули в мою сторону, в каких-нибудь дюймах от моего седалища. А затем послышалось леденящее кровь всхрапывание трех разозленных быков брангусской породы: они перескочили через поверженные ворота навстречу свободе и устремились прочь из загона, как если бы опаздывали на коровье совещание. Мало что производит эффект столь обескураживающий и удручающий, как затихающий вдалеке перестук копыт представителей бычьего племени, галопом уносящихся прочь от того места, где предпочли бы их видеть владелец и ветеринар, – особенно если никто иной как ветеринар поспособствовал дерзкому побегу.

Я отрешенно созерцал опрокинутые ворота, гадая, суждено ли мне было получить хроническую травму, стой я на четыре фута ближе. Ворота, сколоченные из свежесрубленных дубовых досок размером два на восемь, в высоту достигали семи футов, а в длину – все десять. Неудивительно, что верхняя петля не выдержала!

Эрик и Дэвид, двое ковбоев с ранчо, восседающие верхом на лошадях, вытаращились на ворота с высоты, синхронно стянули с голов шляпы и поскребли в затылках. В первый раз в жизни я увидел их без головных уборов и с удивлением обнаружил, что Эрик лыс – если не считать полоски в два дюйма шириной, что протянулась от виска до виска сразу за ушами. Дэвид, несколькими годами моложе своего напарника, оказался обладателем пышной черной шевелюры.

– Черт подери, Док, да вы за пять минут умудряетесь снести больше, чем мы за две недели сумели бы построить, – воскликнул Эрик, обтирая лысину от края до края широкой левой ладонью.

Дэвид лишь усмехнулся, качая головой. Я отлично знал, о чем он думает. Бедняга с ужасом предвкушал, как им предстоит вновь навешивать громоздкие ворота и возвращать в загон этих неуправляемых тварей.

Уезжая прочь, я размышлял о том, сколько разнообразных опасностей подстерегает фермеров и ветеринаров: от норовистых животных и ушибов головы при работе с расколом, до падающих и обваливающихся предметов. Даже жены, порою выступающие в роли помощников или наблюдателей, от увечий не застрахованы. Не так давно, сопровождая меня на ферму по вызову, Джан получила травму, последствия которой ощущались до сих пор.

Это произошло на ферме полковника Зубера. Выйдя в отставку, он вместе с миссис Зубер купил небольшую ферму в погожей, мирной и тихой южной Алабаме. И вскорости навел там безупречный порядок. Всякий раз, проезжая мимо, я думал, что, если бы ферма могла встать по стойке "смирно", зуберовская так бы и сделала.

Очень скоро полковник Зубер приобрел превосходное стадо герефордов, и ныне оно паслось на виду у всех на его ухоженном пастбище. Как и следовало ожидать, коровы оказались дисциплинированными, что существенно облегчало мне работу по вакцинации, определению беременности и лечению конъюнктивита.

Будучи человеком педантичным, полковник никогда не полагался на волю случая. Когда требовалось провести плановое ветеринарное обслуживание стада, он звонил в офис, а затем посылал подробнейшее письмо с описанием разнообразных необходимых медицинских процедур, хирургических операций и анализов, равно как и с указанием оговоренного нами дня и времени. В письме всякий раз содержались несколько заумных вопросов; для того, чтобы составить пространные, исчерпывающие ответы, снабженные ссылками на авторитетные источники, мне требовалось перелопатить изрядное количество литературы. Обычно он посылал также письменное подтверждение – за неделю или около того до назначенной даты. Вся эта переписка, инструкции и вопросы производили на Джан неизгладимое впечатление, хотя я предпочел бы самый обычный телефонный звонок, безо всей этой строгой регламентации.

Джан иногда сопровождала меня на вызовы к крупному рогатому скоту. И до чего славно оно было вдвоем раскатывать по проселочным дорогам, любуясь на симпатичные фермы и роскошные особняки! Пришло время и нам обзаводиться собственным домом, так что мы внимательно приглядывались к чужим коттеджам, примечая, что нам нравится, а что – нет.

– Милый, не мог бы ты чуть сбавить скорость? Ты так несешься по буграм и такие виражи закладываешь на поворотах, что меня уже подташнивает, попросила Джан, едва мы оказались в нескольких милях от города. – Мне что-то весь день неможется.

– Конечно, родная. Ты, никак, вирус какой-нибудь подцепила?

– Возможно. Но ты в любом случае едешь слишком уж быстро; недурно бы и о других водителях подумать. Они, вероятно, понятия не имеют, какой ты лихач, равно как и о твоей привычке читать за рулем.

– С чего ты взяла, что я читаю за рулем?

– Я не далее как вчера заезжала в супермаркет, и Чарли Хейл рассказал мне, что вчера встретил тебя на Райдервуд-драйв: ты мчался во весь опор прямо по центру дороги. И при этом держал перед собою газету и изучал страницу спортивных новостей.

– Ну, и откуда ему знать, что я читал именно спортивные новости, э? ответствовал я. – Кроме того, я торопился в Скоттс-Маунтейн, к корове, страдающей травяной тетанией... У бедолаги живот вздулся и все такое. Сама понимаешь, у меня каждая минута на счету.

– Джон, ничего не желаю слышать! Сбавь скорость!

– Да, мэм, попробую. И давай сменим тему, ладно?

– О'кей. Так что, говоришь, нам предстоит у полковника Зубера? полюбопытствовала Джан.

– Парочка глазных операций, – отвечал я. – Ты, разумеется, можешь пойти в дом пообщаться с миссис Зубер, если захочешь. Для зрителей эти глазные операции – зрелище не самое аппетитное!

– Никакой я тебе не зритель, я помогать еду! Я, пожалуй, потолкую самую малость с миссис Зубер, а потом выйду. А ты к тому времени корову зафиксируешь, промоешь ей глаз и введешь обезболивающее.

Про себя я знал, что ничего из этого не выйдет: миссис Зубер была болтушка та еще, под стать Джан. Гостей неизменно приглашали на экскурсию по пуделиной псарне, где в подробностях излагалась родословная каждой собаки. В довершение удовольствия, хозяйка непременно познакомит Джан с историями болезней всех своих подопечных. И все это займет немало времени, ведь при последнем подсчете под началом у нее значилось дюжины две этих родовито-именитых сокровищ.

Из-за отсутствия темного пигмента вокруг глаз, герефорды более прочих подвержены глазным заболеваниям, особенно конъюнктивиту и злокачественным опухолям глаза. Под длительным воздействием солнечных лучей на глазном яблоке или веках особенно чувствительного животного возникает одна или более сквамозных клеточных карцином. Если распознать опухоль на ранней стадии, ее возможно удалить хирургическим путем либо при помощи жидкого азота, прижечь, или, скажем, применить лекарство, ингибирующее развитие опухоли. Но если рак распространился на глазное яблоко и прилегающие к нему ткани, приходится удалять весь глаз целиком. Для ветеринаров, пользующих крупный рогатый скот, это – задача не самая приятная. Поскольку операция производится над пациентом в стоячем положении, необходимо надежно зафиксировать его в расколе и аккуратно применить регионарную местную анастезию.

Подготавливая первую корову для "малой" операции на нижнем веке, я видел, как Джан и миссис Зубер прогуливаются по дорожке, проложенной вдоль сетчатого ограждения псарни. Увлеченные беседой, они бурно жестикулировали, пытаясь перекричать весь этот гомон и лай. Через каждые несколько шагов они останавливались и просовывали пальцы сквозь сетку, чтобы почесать очередной собачий нос. Большинство псов стояли на задних лапках, – так, что их забавные подстриженные тельца принимали положение почти вертикальное, – а передние лапы колотили и сотрясали заборчик. Невозможно было сказать наверняка, кто получает больше удовольствия, собачки или две дамы.

Я закончил оперировать первую корову и уже приступил к удалению глаза у второй, когда рядом с расколом появилась Джан. Полковник к тому времени успел задать мне по меньшей мере две сотни вопросов насчет коровьих глаз, а мне удалось ответить ко взаимному нашему удовлетворению разве что на сто. Как и следовало ожидать, он записывал каждое мое слово в свой гроссбух со скоростью и проворством протоколиста суда. Так что прибытие Джан меня изрядно обрадовало.

Полковник соорудил кормушки для коров, откупив у государства лишние пустые пятидесяти пяти-галлоновые цилиндрические коробки, разрезав их вдоль пополам, а затем приварив половинки в длину одну к другой. Одну из таких кормушек зачем-то была поставлена стоймя к забору совсем рядом с Джан.

Джан как раз говорила что-то лестное о состоянии очередной коровы, как вдруг резкий порыв ветра опрокинул массивную кормушку, и она всей тяжестью обрушилась на нее сзади. Комплимент оборвался на полуслове, и Джан упала как подкошенная на отнюдь не идеальную земляную поверхность прямо перед расколом.

На две-три секунды я словно окаменел; сжимая в одной руке – пинцет, а в другой – иглодержатель, я стоял в растерянности, не зная, что делать. С одной стороны – вот, моя верная подруга жизни лежит без сознания в грязи, слякоти и навозе; с другой стороны, я как раз дошел до самой ответственной стадии сложнейшей операции на глазу, пользуя не кого-нибудь, а полковничью лучшую корову-рекордистку. В ушах у меня звучал строгий голос профессора хирургии, преподававшего у нас в колледже: "Не нарушайте стерильности! Стерильности не нарушайте!"

Было очевидно, что операцию придется прервать. Не раздумывая, я опустился на колени рядом с Джан и обратился к ней с традиционным идиотским вопросом:

– Джан, с тобой все в порядке? Джан? Джан?

Вопреки своему обыкновению, Джан молчала.

Самым близким заменителем полотенца была хирургическая простыня. Я сдернул ее с головы коровы, проворно обмакнул в ближайшее корыто с водой, выжал и принялся обтирать пепельно-бледное лицо Джан. Полотенце было забрызгано коровьей кровью, и очень скоро щеки и лоб пострадавшей украсились бурыми разводами. Впрочем, в тот момент кровавое пятно-другое меня не слишком-то занимали; так я тревожился за жену.

– Джан, очнись! Очнись! – заклинал я.

Полковник властно отдавал приказ за приказом, но я и ухом не вел. Тогда он проговорил что-то насчет скорой помощи и стремительно зашагал к дому.

– О-ох, голова моя, – пробормотала Джан, приходя в себя. – Голова моя! А это что такое? – Над ее правым ухом на глазах вздувалась здоровенная шишка.

– Помоги мне сесть. А то меня подташнивает.

Я осторожно помог ей приподняться. Ее левый бок и спина были перепачканы грязью, навозом и прочими субстанциями скотного двора, но это как раз заботило меня меньше всего.

– Ох, Господи! – воскликнула Джан. – Да у меня кровь! – Первое, что различил ее замутненный взор, были пятна крови на влажной простыне и на ее руках.

– Да нет, это коровья! Ты не волнуйся так, – проговорил я, стараясь, чтобы голос мой звучал ровно.

– Коровья кровь! – повторила она, морщаясь от боли. – А что случилось-то?

– Все о'кей, все в порядке. Сейчас подъедет "скорая помощь", и мы...

– Какая еще "скорая помощь"? Никакая "скорая помощь" мне не нужна! Лучше помоги мне встать, – потребовала она, с трудом приподнимаясь с земли. – Ох, до чего же голова трещит! А уж грязна-то я, просто ужас какой-то! Что же все-таки произошло? – Джан со всей очевидностью постепенно приходила в норму: вот уже в ход пошли и язык, и жесты. – А что у нас во дворе делает эта корова?

Я попытался объяснить, что случилось. Ощупывая шишку на голове, Джан негодующе воззрилась на злосчастную кормушку. По всей видимости, восстановить последовательность недавних событий все еще стоило ей немалого труда.

– А это кто такой? – осведомилась она, указывая на приближающуюся фигуру.

– Это полковник Зубер. Мы у него на ферме, разве ты не помнишь?

– Э-э, да, кажется.

– "Скорая помощь" приехать не сможет, – возвестил полковник Зубер, тяжело отдуваясь. – Машина в ремонте. Что же нам делать? Как думаете, можно ли отвезти пострадавшую на машине? – Бедняга нервно заламывал руки. Надо думать, водить в битву войска на чужой территории куда проще, чем справляться с домашними авралами!

– Вот и славно! Никакая "скорая помощь" никому и не требуется; я и на своих ногах дойду! – объявила Джан. Она уже поднялась с земли и, гордо отказываясь от помощи, зашагала к дому – быстро, хотя и слегка пошатываясь, в типично джановской манере "у меня-все-под-контролем". Двое потрясенных мужчин двинулись следом. Навстречу ей от крыльца семенила миссис Зубер в переднике и со сворой пудельков. Встретив гостью на полдороге, она, невзирая на протесты, придирчиво осмотрела шишку и высказала все подобающие случаю извинения по поводу травмы и бедственного состояния одежды пострадавшей. И вот уже, оживленно беседуя, дамы направились к дому.

Среди всей этой суматохи я напрочь позабыл про корову. Но вот пациентка нетерпеливо встряхнулась, отчего раскол заходил ходуном, напоминая мне, что с одним важным делом я еще не покончил. Несмотря на задержку в несколько минут, держалась она вроде бы неплохо. Я заново вымыл руки с мылом, продолжил накладывать шов с того самого места, где прервался, и за какие-нибудь четверть часа благополучно закончил работу. В одном досадное происшествие обернулось к моему благу: полковник Зубер убрал свой гроссбух и в тот день вопросов больше не задавал.

На обратном пути я вел машину медленно и осторожно, поскольку Джан продолжала жаловаться на головную боль и тошноту. По дороге мы заехали в офис доктора Пола. Быстрый, но тщательный осмотр показал, что у Джан сотрясение мозга, так что в течение ближайших недель головные боли и тошнота, скорее всего, не прекратятся.

Но обещанные две недели недомогания растянулись на месяц, а порой по утрам Джан чувствовала себя так скверно, что в клинику приезжала не раньше полудня. Ее по-прежнему мучили головные боли, приступы тошноты усилились. В конце третьей недели я предположил, что, возможно, пора проконсультироваться со специалистом из Меридиана.

– Я отвезу Тома с Лайзой в Бирмингем, пусть погостят недельку у твоих родителей. Тогда ты сможешь соблюдать постельный режим.

– Нет, пока не надо. Подожду еще несколько дней; а если к утру понедельника мне лучше не станет, съезжу еще раз к доктору Полу; посмотрим, что он скажет. При необходимости он сам направит меня к нужному специалисту.

Во второй половине дня в понедельник я решил заскочить в парикмахерскую Чаппелла: мне давно уже следовало подстричься, да и узнать свежие новости не мешало бы, – в частности, меня интересовал обзор только что закончившегося футбольного сезона юго-восточной ассоциации колледжей и краткий, но исчерпывающий критический разбор новогодних партий в боулинг. Если уж в парикмахерской Чаппела не раздобыть последних известий и данных, стало быть, в природе их просто не существует!

– Да это ж супервет собственной персоной припожаловали! А ну-ка все встали и поприветствовали великого целителя лошадей и собак! – К вечным насмешкам Майэтта я уже привык и даже не без удовольствия их предвкушал. Более того: постепенно учился отвечать на издевки и подначки. – Мне давеча рассказывали, будто про тебя в "Умелом домоводстве" написали: дескать, ты у нас лучше всех в Соединенных Штатах доброй старой Америки миндалины удаляешь! – Трое клиентов, дожидавшихся очереди на стрижку, оторвались от затрепанных журналов и дружно захихикали; впрочем, шумное приветствие Майэтта особого впечатления на них не произвело. Они окинули беглым взглядом появившуюся на пороге фигуру в комбинезоне и снова вернулись к изучению картинок.

– Майэтт, да ты у нас просто ни дать ни взять Боб Хоуп24! Я вот все гадал, и чего это тебя по телику всякий вечер ближе к полуночи не показывают; а то бы блистал своим юмором на всю страну! Небось, дней через тридцать уже в золоте бы купался! Да только потом до меня дошло: тебе, видать, не по нраву кататься в Нью-Йорк на автобусах "Трейлуэйз": как подумаешь о головоломной пересадке на автовокзале Атланты, где на несколько часов "зависаешь", так и ехать расхочется. – Сидящие в очереди, оценив шутку, расхохотались от души. Уж они-то знали, что в перепалках с Майэттом мало кому удается оставить последнее слово за собой!