Текст книги "Звонок мертвецу. Убийство по-джентельменски"

Автор книги: Джон Ле Карре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Смайли разглядывал его несколько минут, крепко зажав в пальцах и склонив голову набок с каменным выражением лица. Затем он отложил письмо, выдвинул ящик стола и достал листок девственно чистой бумаги. На нем он написал краткое прошение об отставке и пришпилил скрепкой приглашение Феннана. Вызвав звонком секретаршу, Смайли положил написанное в лоток «Исходящие» и направился к лифту. Кабина, как это часто происходило, надолго застряла в подвале, доставив туда каталку с чайными принадлежностями для дам из картотеки, и, подождав немного, Смайли стал спускаться по лестнице. На полпути вниз он спохватился, что оставил в кабинете плащ и кое-какие личные мелочи. Ничего, подумал он, пришлют как-нибудь ему на дом.

Он сидел в машине на стоянке, уставив взгляд в покрытое каплями дождя лобовое стекло.

Ему плевать. Да, черт возьми, ему на все наплевать! Не мог он избавиться только от удивления. От нежданного ощущения почти полного контроля над собой. Различного рода беседы и допросы играли в жизни Смайли такую большую роль, что он уже давно привык считать себя надежно защищенным от них: касались ли они вопросов дисциплины, научных тем, медицины или религиозных взглядов. Скрытный от природы, он ненавидел допросы в любой форме, презирал попытки влезть в чужую душу, докопаться до каких-то фактов, которые порой неизбежно всплывали во время таких бесед. Ему вспомнился один особенно веселый и счастливый ужин с Энн в «Куалино» – дорогом ресторане в центре Лондона, за которым он рассказал ей о своей системе «хамелеона-броненосца», помогавшей оставить ни с чем любого инквизитора.

Они ужинали при свечах, белая кожа, жемчуга они пили бренди – и широко распахнутые влажные глаза Энн, только для него; Смайли, разыгрывавший из себя пылкого любовника и делавший это на удивление хорошо; Энн, еще любившая его и очарованная установившейся между ними гармонией.

– …Сначала я научился быть хамелеоном.

– Неужели ты пугал их отвратительной отрыжкой, мой мерзкий лягушонок?

– Нет, здесь все дело в цвете. Хамелеоны меняют окраску.

– Ах, ну, конечно, меняют окраску. Они садятся на зеленые листочки и становятся зелеными. Ты тоже зеленел, лягушонок?

Кончиками пальцев он прикоснулся к ее руке.

– Помолчи, шалунья, и послушай, как с помощью метода «хамелеона-броненосца», разработанного Смайли, обвести вокруг пальца самого настырного интервьюера.

Ее лицо придвинулось совсем близко, в глазах читалось обожание.

– Система основана на теории, что любой интервьюер никого не любит так, как самого себя, и будет невольно испытывать симпатию, увидев в тебе свое отражение. Твоя задача – окраситься в те же социальные, политические, эмоциональные и интеллектуальные цвета, отличающие человека, который тебя допрашивает.

– Как ты высокопарно выражаешься, мой надутый лягушонок. Тебя извиняет только то, что ты хороший любовник.

– Помолчи. Порой этот метод не срабатывает, когда интервьюер полный идиот или же находится в дурном расположении духа. И тогда ты превращаешься в броненосца.

– То есть надеваешь на себя такие непрошибаемые кольца, да, лягушонок?

– Нет, все гораздо проще. Силой воображения ты ставишь оппонента в такое положение, что начинаешь чувствовать себя существом более высокого порядка. Вот тебе пример. Меня готовил к конфирмации один бывший епископ. А поскольку я оказался единственной его паствой, то и получил испорченную половину каникул, отдуваясь перед ним за целую епархию. Но как-то, глядя на лицо епископа, я вообразил, что оно у меня на глазах покрылось толстым слоем шерсти, и тон нашего собеседования сразу же изменился. Теперь я уже говорил с ним свысока. А потом стал еще изощреннее. Приобрел способность превращать его в обезьяну, заставлял застревать в оконных проемах, мог отправить его нагишом на банкет к масонам, проклясть и заставить пресмыкаться на брюхе…

– Какой же ты жестокий, мой ласковый лягушонок!

Верно, так оно и было. Но вот в последних беседах с Мастоном магия мысленной отстраненности покинула его, он все принимал слишком близко к сердцу. Стоило Мастону завладеть инициативой, как Смайли почувствовал чрезмерную усталость и отвращение, мешавшие бороться с ним. Он предполагал, что Эльза Феннан убила мужа, имея на то веские причины, но только ему это вдруг стало совершенно безразлично, не волновало абсолютно. Проблемы больше не существовало. Его подозрения, его опыт, его безошибочные инстинкты, здравый смысл, наконец, – для Мастона все это не было реальностью и фактами. Фактом был только бумажный рапорт, отчет. Фактами были министры, среди которых министр внутренних дел выделялся как особо тяжелый случай. А потому департамент Мастона совершенно не интересовало мнение даже самого мудрого из его сотрудников, если оно шло вразрез с нужной политической линией.

Совершенно измученный, Смайли неторопливо ехал в сторону дома. Сегодня он устроит себе ужин в ресторане. Причем закажет что-нибудь необычное. Время только приближалось к обеду – до наступления вечера он мог предаться чтению истории путешествия Олеария через бескрайнюю Россию с ганзейской торговой миссией. А потом – ужин в «Куалино» и тост, который он поднимет в одиночестве. Тост за удачливых убийц, то есть за Эльзу, причем с благодарностью: покончив с Сэмюэлом Феннаном, она заодно подвела черту под долгой карьерой Джорджа Смайли.

Не забыв по дороге забрать белье из прачечной, он наконец свернул на Байуотер-стрит, обнаружив свободное место для парковки только в трех домах от своего. Он выбрался из машины, держа под мышкой коричневый пакет, полученный в прачечной, а потом не только запер замок, но и по привычке обошел вокруг автомобиля, подергав все двери. По-прежнему сеял мелкий дождик. Он с раздражением заметил, что кто-то опять занял место для стоянки у тротуара напротив его дома. Слава Богу, миссис Чэпел догадалась закрыть в его спальне окна, иначе дождь мог…

Внезапно он насторожился, заметив легкое движение в гостиной. То ли световой блик, то ли тень, то ли фигура человека, но что-то бросилось ему в глаза, в этом он не сомневался. Впрочем, действительно ли он заметил нечто, или сработал инстинкт, выработанный годами профессиональный навык? Что бы то ни было – предчувствие, чутье или напряженные нервы, которые иногда обретали повышенную восприимчивость, но он получил предупреждение и не мог игнорировать его.

Ни секунды не колеблясь, он снова положил уже приготовленные ключи от дома в карман пальто, взошел по ступенькам и нажал кнопку звонка.

Звук эхом прокатился по дому. Несколько секунд тишины, а потом Смайли явственно услышал, как к входной двери изнутри приближаются шаги, четкие и уверенные. Скрежет цепочки, щелчок засова, и дверь открылась спокойно, без малейшей заминки.

Смайли никогда прежде его не видел. Высокий, светловолосый, привлекательный, лет тридцати пяти. Светло-серый костюм, белая рубашка, серебристый галстук – униформа дипломата. Немец или швед. Левая рука небрежно лежала в кармане пиджака.

Смайли посмотрел на него, словно извиняясь, что потревожил.

– Добрый день. Не подскажете, мистер Смайли дома?

Дверь теперь открылась нараспашку. Лишь мгновенная нерешительность выдала незваного гостя.

– Да. Почему бы вам не войти?

На секунду испытал замешательство и он сам.

– Нет, спасибо. Передайте ему, пожалуйста, вот это.

Он вручил мужчине пакет из прачечной и спустился по ступенькам обратно к своей машине. Он знал, что за ним продолжают наблюдать. Завел двигатель, отъехал от тротуара и свернул на Слоун-сквер, ни разу не бросив взгляда назад. На Слоун-сквер он сразу нашел место, чтобы остановиться, и поспешно записал в своем ежедневнике семь номеров автомобилей. Тех, что были припаркованы вдоль Байуотер-стрит.

Что ему теперь делать? Обратиться к ближайшему патрульному полисмену? Но того, кто вломился к нему в дом, должно быть, уже и след простыл. Впрочем, были у него и другие соображения. Он снова запер машину, перешел улицу к будке телефона-автомата. Позвонил в Скотленд-Ярд и попросил соединить его с инспектором Менделем из особого отдела. Но, как выяснилось, инспектор отчитался перед комиссаром, а потом в предвкушении скорой отставки отправился в Митчам. После продолжительных препирательств Смайли все же дали его адрес. Он снова сел в машину, объехал вокруг площади и свернул в сторону моста Альберта. В новом пабе с видом на реку он съел сандвич, выпил двойную порцию виски и уже через четверть часа пересек мост в направлении Митчама. Дождь все еще поливал неприметную маленькую машину Смайли. Но теперь он был встревожен, встревожен всерьез.

Глава 6
Чай и гостеприимство

Когда он добрался до нужного места, дождь все еще не кончился. Мендель возился в саду, напялив самую нелепую шляпу, какую Смайли когда-либо видел. Она начала свое существование как военно-полевой головной убор австралийского солдата, но теперь ее необъятные поля провисли по всей окружности, и Мендель в ней больше всего напоминал высоченный гриб. Он в задумчивости стоял над тремя пнями, крепко сжимая в мускулистых руках зловещего вида кирку.

Какое-то время Мендель пристально смотрел на Смайли, а потом его губы медленно скривила усмешка, и он протянул руку для пожатия.

– Проблемы? – скорее констатировал, чем спросил Мендель.

– Проблемы.

Смайли по тропинке последовал за ним в дом: типичный для пригорода, но комфортабельный.

– Извини, не успел развести огонь в гостиной. Сам приехал совсем недавно. Не возражаешь, если попьем чаю в кухне?

Они прошли в кухню. Смайли с легким удивлением отметил безупречную чистоту и почти женскую аккуратность во всем, что его окружало. Только полицейский календарь на стене портил общее впечатление. Пока Мендель ставил чайник на плиту, доставал чашки и блюдца, Смайли без излишних эмоций рассказал ему о том, что произошло на Байуотер-стрит. Когда он закончил, Мендель долго молчал, глядя на него.

– Но зачем он пригласил тебя войти?

Смайли сморгнул и слегка порозовел.

– Мне тоже интересно узнать ответ на этот вопрос. Своим приглашением он на мгновение привел меня в замешательство. К счастью, подвернулся тот пакет из прачечной. – Он отхлебнул из своей чашки. – Впрочем, не думаю, что пакет ввел его в заблуждение. Мог, но едва ли. Мне в это верится с трудом.

– Почему же?

– Я бы сам, например, не купился на это. Низкорослый мужчина на простом «форде» без маркировки доставляет белье из прачечной? Что-то не сходится, верно? Кроме того, я спросил, дома ли Смайли, а потом не пожелал увидеть его – это тоже должно было показаться довольно-таки странным.

– Но какие цели он преследовал? Что собирался сделать с тобой? За кого он тебя принял?

– В том-то и дело, в том-то и суть, понимаешь? Я считаю, что именно меня он и дожидался, но не мог предположить, что я стану звонить в собственную дверь. Это и смутило его. Полагаю, он собирался меня убить. Потому и пригласил войти: он узнал меня, но не сразу, потому что, по всей вероятности, видел прежде лишь фотографию.

Мендель снова некоторое время молча смотрел на него.

– Боже! – наконец произнес он потом.

– Предположим, я прав, – продолжил Смайли, – и прав во всем. Допустим, Феннан все-таки был убит прошлым вечером, а я едва не стал следующей жертвой сегодня утром. Но моя профессия тем и отличается от твоей, что мы не каждый день сталкиваемся с убийствами.

– К чему ты клонишь?

– Не знаю. Я просто ничего не знаю. Вероятно, прежде чем мы сможем продолжить, ты мог бы проверить для меня вот эти номера машин. Они были припаркованы вдоль Байуотер-стрит нынешним утром.

– А почему ты не можешь сделать это сам?

Несколько секунд Смайли смотрел на него в полнейшем недоумении. И только потом до него дошло, что он даже не упомянул о своей отставке.

– Прости, с этого надо было начинать. Утром я подал заявление об уходе. Думаю, успел подсунуть его как раз вовремя, чтобы не быть уволенным. А потому я теперь свободен как птица. И примерно в такой же степени имею перспективу найти другую работу.

Мендель взял у него список номеров и вышел в прихожую к телефону. Вернулся он уже через пару минут.

– Они перезвонят через час, – сказал он. – А пока пойдем. Я покажу тебе свою усадьбу. Скажи мне, многое ли тебе известно, например, о пчелах?

– Признаться, если и известно, то очень мало. В Оксфорде я одно время увлекся естественными науками.

Ему хотелось рассказать Менделю, как он мучительно пытался разобраться с метаморфозами растений и животных у Гете в надежде, подобно Фаусту, постичь «в чем истина и сущность мирозданья». Он хотел объяснить, почему нельзя понять Европу девятнадцатого столетия, если не ознакомиться с трудами ведущих натуралистов той эпохи, он чувствовал себя серьезным и преисполненным важных мыслей, хотя в глубине души понимал, что для его ума это всего лишь способ отвлечься от событий дня, что на самом деле им попросту владеет нервное возбуждение. У него обильно потели ладони.

Мендель вывел его из дома через дверь заднего двора: три опрятных улья стояли у невысокой кирпичной стены, служившей границей его садика. Мендель заговорил, пока они стояли под мелкой моросью.

– Мне всегда хотелось завести их, понять, что это за существа. Успел прочитать массу литературы, и, если честно, эти странные мелкие твари до сих пор наводят на меня страх.

Он дважды подряд кивнул, словно для того, чтобы усилить эффект своих слов, а Смайли снова с интересом оглядел его. Лицо Менделя – острое и худое, было тем не менее мужественным, а его выражение по большей части непроницаемым; короткие седые, с металлическим отливом, волосы стояли торчком. Казалось, погода ему совершенно безразлична и интересует его не больше, чем интересовал погоду он сам. Смайли подумал, что он в точности знает, какая жизнь осталась за плечами у Менделя, поскольку встречал этот тип полицейских по всему миру: с такой же загрубелой кожей лица, неограниченным запасом терпения, но исполненных горечи и злости. Он догадывался о многих и долгих ночах бесплодной слежки при любой погоде за кем-то, кто так и не появлялся… Или появлялся, чтобы мгновенно снова скрыться. И он знал, как сильна была зависимость Менделя и ему подобных от расположения духа различных личностей – капризных и грубых, нервных и переменчивых, которые лишь изредка проявляли здравый смысл и симпатию к своим подчиненным. Ему случалось наблюдать, как часто умного человека мог сломать тупой начальник, как недели тщательной и кропотливой работы сводились на нет единственной глупостью подобного босса.

По скользкой, выложенной щебенкой дорожке Мендель подвел его к улью и, по-прежнему не обращая внимания на дождь, принялся разбирать один из них, демонстрируя и объясняя. Говорил он быстрыми репликами, между которыми следовали продолжительные паузы, точно и неторопливо указывая на предмет рассказа тонкими пальцами.

Наконец они вернулись в дом, и Мендель ознакомил гостя с двумя помещениями первого этажа. Гостиная была вся в цветочек: шторы и ковер с цветочными узорами, такие же покрывала на мебели. В дальнем углу расположилась небольшая горка с коллекцией пивных кружек в виде пузатых человечков и парой весьма симпатичных пистолетов рядом с кубком, полученным хозяином за точность стрельбы.

Потом Смайли провели наверх. На лестничной площадке пахло керосином от плитки, а из туалета доносилось угрюмое журчание воды в бачке.

Сначала Мендель показал свою спальню.

– Почти свадебные хоромы. Кровать купил по распродаже за гроши. Прямоугольный матрац на пружинах. Поразительно, чего там только не найдешь, если порыться как следует. Обрати внимание – ковры еще времен королевы Елизаветы. Отхватил их у старьевщика в Уотфорде. Там каждый год находишь что-нибудь новенькое.

Смайли стоял в дверях, испытывая некоторую неловкость. Мендель повернулся и открыл дверь второй спальни.

– А это – комната для тебя. Если пожелаешь. – Он вскинул взгляд на Смайли. – На твоем месте я бы не осмелился ночевать сегодня дома. Ни в чем ведь нельзя быть уверенным, верно? К тому же здесь ты лучше выспишься. Совершенно другой воздух.

Смайли попытался возражать.

– Что ж, как будет угодно. – Мендель нахмурился, тоже, видимо, почувствовав неловкость. – Правду сказать, совершенно не понимаю твоей работы, как и ты ничего не смыслишь в полицейском деле. Поступай как знаешь. Насколько я успел убедиться, ты вполне способен позаботиться о себе сам.

Они спустились вниз. Мендель разжег газовый камин в гостиной.

– По крайней мере ты должен позволить мне угостить тебя сегодня ужином, – сказал Смайли.

В прихожей зазвонил телефон. Секретарша Менделя сообщила информацию о номерах машин.

Мендель вернулся в гостиную и подал Смайли список с семью фамилиями и адресами. Четыре можно было исключить сразу – владельцы автомобилей жили на Байуотер-стрит. Оставались три варианта: машина, взятая напрокат в фирме «Адам Скарр и сыновья» в Баттерси; фургон, принадлежавший компании «Северн тайл», торговавшей керамической плиткой в Истберне; третье транспортное средство находилось в личной собственности посла Панамы в Лондоне.

– Я послал человека проверить панамский след. Там сложностей не возникнет. На все посольство у них всего три автомобиля. Баттерси недалеко отсюда, – продолжал Мендель. – Можем заскочить туда вместе на твоей машине.

– Непременно, непременно, – сказал Смайли, – а потом отправимся в Кенсингтон ужинать. Я закажу для нас столик в «Антраша».

Было только четыре часа дня. Они какое-то время сидели и просто довольно-таки бессвязно болтали то о пчелах, то о ведении домашнего хозяйства. Причем если Мендель уже почувствовал себя раскованно, то Смайли все еще не мог преодолеть беспокойства и неловкости, силясь взять нужный тон в разговоре, чтобы не выглядеть умником на фоне собеседника. Он догадывался, что сказала бы о Менделе Энн. Она бы полюбила его, вылепила из него исключительную личность, научилась бы подражать его голосу и манере говорить, придумала бы ему историю, чтобы окончательно вписать в свой круг и он больше не казался в нем белой вороной: «Милый, ну кто бы мог подумать, что он окажется настолько приятным в общении! Кто еще мог бы так непринужденно посоветовать мне, где покупать дешевую рыбу? И какой славный у него домик! Такой простой! Он же наверняка прекрасно знает, что эти пивные кружки просто ужасны, но не придает этому значения. Мне он сразу понравился. Ты просто обязан, мой лягушонок, пригласить его к нам на ужин. Обязан, слышишь? И вовсе не для того, чтобы похихикать, а чтобы узнать поближе». Смайли, разумеется, никогда бы не пригласил его, но для Энн уже самого желания пообщаться было довольно, чтобы таким образом выразить симпатию к Менделю, а потом сразу забыть о нем.

Это было как раз то, к чему сейчас искренне стремился Смайли – найти способ полюбить Менделя. Сделать это так быстро, как получилось бы у Энн, он и не мечтал. Но то была Энн. Она однажды чуть не убила своего окончившего Итон племянника за то, что тот пил кларет под рыбу, но она бы и бровью не повела, вздумай Мендель раскурить трубку над тарелкой с ее crepe Suzette[6]6
  Креп-сюзетт, десерт: блинчики с апельсиновым соусом (фр.).


[Закрыть].

Мендель заварил еще чая, и они выпили по чашке. А примерно в четверть шестого отправились на машине Смайли в Баттерси. По дороге Мендель купил вечернюю газету. Читать ее при свете мелькавших мимо фонарных столбов было непросто. Однако несколько минут спустя он заговорил с довольно неожиданной злобой в голосе:

– Фрицы. Эти проклятые фрицы! Боже, как же я их ненавижу!

– Фрицев?

– Да, фрицев, Гансов, бошей. Чертовых немцев. Гроша ломаного не дал бы за них всех. Грубое кровожадное стадо баранов. Снова нападки на евреев. А ведь там повсюду наши. Наказать бы их в назидание другим. Но нет: простим и забудем! С какой стати забывать, хотел бы я понять? Почему мы должны простить и забыть об ограблениях, убийствах и изнасилованиях только потому, что в них повинны сразу миллионы людей? Господи, стоит какому-нибудь банковскому клерку прикарманить десять шиллингов, как на него устраивает охоту вся столичная полиция. Но господа Крупп и вся остальная банда – это святое. Их не тронь. Боже, да будь я евреем в Германии…

Смайли неожиданно словно проснулся:

– И что бы ты сделал? Как бы ты поступил, а, Мендель?

– Что ж, я бы, наверное, тоже сидел и терпел. Теперь это все статистика и голая политика. Ведь не здравый смысл подсказывает дать им водородную бомбу, а чистейшее политиканство. И еще янки… Миллионы розовощеких евреев живут в Америке. И что же они делают? Они, черт побери, своими руками вооружают фрицев. Друзья навеки. Только однажды эти друзья подложат тебе твою же бомбу.

Мендель кипел от ярости, а Смайли молчал, думая об Эльзе Феннан.

– И как же решать проблему? – спросил он потом, чтобы молчание не слишком затянулось.

– Одному Богу известно, – резко ответил Мендель.

Они свернули на Баттерси-Бридж-роуд и подъехали к патрульному констеблю, стоявшему посреди проезжей части. Мендель показал ему свое удостоверение офицера Скотленд-Ярда.

– Гараж Скарра? Я бы не назвал это гаражом, сэр. Просто обычный двор. Он в основном торгует металлоломом и подержанными машинами. Если не продадутся как одно, то уж точно сойдут за другое – любимая присказка Адама. Вам нужно проехать по Принс-оф-Уэльс-драйв до здания больницы. Там он и находится между парой домов из сборных конструкций. А раньше на том месте была просто большая воронка от бомбы. Старина Адам завалил ее шлакоблоками и стал использовать под свою площадку. С тех пор никто даже не пытался выселить его оттуда.

– Похоже, вы его хорошо знаете, – заметил Мендель.

– Мне ли его не знать! Не раз случалось прищемить ему хвост. В уголовном кодексе почти не осталось статей, по которым Адам Скарр еще не привлекался. Он – один из наших здешних мелких рецидивистов.

– Понятно. А сейчас у вас есть на него что-нибудь?

– Так сразу не скажу. Хотя вы можете смело брать его в любой момент за незаконное букмекерство. И вообще он уже давно просится под Акт, сэр.

Они поехали дальше в сторону больницы. Справа тянулся парк, казавшийся зловеще темным за линией уличных огней.

– Что значит просится под Акт? – спросил Смайли.

– А! Это теперь популярная угроза. По недавно принятому закону, если за тобой числится длинный список преступлений и правонарушений, то тебя можно упечь за решетку в профилактических целях – причем надолго. Похоже, этот Скарр – мой клиент, – продолжал Мендель. – Предоставь его мне.

Владения Скарра они нашли в точности там, где указал констебль – между двумя захудалыми панельными домишками и неровным рядом каких-то еще строений, возведенных на месте падения бомбы. Все вокруг было усеяно кусками шлака, бытовым мусором и обломками кирпичей. Листы асбеста, железа и доски, очевидно, приобретенные мистером Скарром для перепродажи, громоздились в одном из углов, едва различимые в скудном свете, пробивавшемся из окон домишек. Двое мужчин какое-то время стояли молча, озираясь по сторонам. Потом Мендель пожал плечами, сунул два пальца в рот и оглушительно свистнул.

– Скарр! – крикнул он.

Тишина. Затем на одном из сборных домов зажегся наружный фонарь, высветивший по краям двора три или четыре машины еще довоенного производства и разной степени изношенности.

Медленно открылась дверь, и на пороге появилась девочка лет двенадцати.

– Папа дома, милая? – спросил Мендель.

– Не-а. Пошел в «Приблуду», как пить дать.

– И на том спасибо, милашка.

Они направились обратно в сторону улицы.

– Можно поинтересоваться, что это еще за «Приблуда»? – спросил Смайли.

– «Приблудный теленок». Это паб здесь за углом. До него не больше ста ярдов пешком. Так что оставь машину здесь.

Время открытия только-только наступило, и в пабе никого еще не было. Но пока они ждали появления владельца в зале, внутрь ввалился тучный мужчина в черном костюме. Он сразу подошел к стойке и принялся стучать по ней монетой в пол кроны.

– Уилф! – заорал он. – Высунь суда свой нос. У тебя появились клиенты, счастливый ты сукин сын! – Потом повернулся к Смайли. – Добрый вечер, дружище.

Откуда-то из подсобки донесся голос:

– Скажи им, пусть оставят деньги на стойке и зайдут попозже.

Толстяк еще какое-то время разглядывал Менделя и Смайли, а потом вдруг разразился хохотом:

– Они тебе ничего не оставят, Уилф. Эти парни – полицейские ищейки!

Комичность ситуации так развеселила его, что он плюхнулся на скамью, тянувшуюся вдоль стены заведения, положил ладони на колени и зашелся от смеха. Даже слезы выступили на глазах и потекли по пухлым щекам.

Он едва успел отдышаться, чтобы пробормотать: «Вот хохма-то!» – и опять начал мелко трястись в новом приступе.

Смайли с интересом разглядывал колоритную фигуру. На мужчине был очень грязный и жесткий воротничок с закругленными углами, красный галстук в цветочек, тщательно подколотый булавкой к черному жилету, армейские башмаки и лоснящийся черный костюм, очень сильно поношенный и без всяких следов стрелок на брюках. Рукава рубашки потемнели от пота и машинного масла, а запонки заменялись скрученными узлами канцелярскими скрепками.

Появился бармен и принял заказы. Незнакомец взял себе двойное виски и бокал имбирного вина, которые сразу же отнес за столик в зале поближе к камину, который топили углем. Хозяин наблюдал за ним с брезгливой гримасой.

– Вот он весь в этом, мелкая сволочь. Платить за столик не желает, но любит погреться на дармовщинку[7]7
  Как и в большинстве европейских баров, выпивка за стойкой в английских пабах стоит дешевле, чем за столом в зале.


[Закрыть].

– Кто он такой? – спросил Мендель.

– Это? Скарр. Адам Скарр. Только какой из него, к дьяволу, Адам? Вообразите себе такого в райском саду. Чудовищное зрелище. И сам он чудовище. У нас здесь шутят, что если бы Ева дала ему яблоко, он бы стрескал его вместе с огрызком. – Бармен выпустил воздух сквозь зубы и покачал головой. А потом крикнул, обращаясь к Скарру: – Но ты все равно приносишь мне пользу, правда, Адам? Народ стекается сюда за много миль, чтобы полюбоваться на тебя – чумазого пришельца из космоса. Спешите видеть! Адам Скарр: одного взгляда достаточно, чтобы захотелось напиться.

На этот раз засмеялись оба. Мендель склонился к Смайли:

– Иди и подожди в машине. Тебя в это впутывать ни к чему. Есть пятерка?

Смайли достал из бумажника пять фунтов, кивнул и вышел из паба. Его действительно тошнило от одной мысли о том, что придется иметь дело со Скарром.

– Ты – Скарр? – спросил Мендель.

– В самую точку, дружище. Он самый.

– Машина с номером ТРХ ноль восемь девяносто твоя?

Мистер Скарр сразу помрачнел, оглядывая бокалы с виски и вином. Вопрос явно не пришелся ему по вкусу.

– Ну, так как же?

– Была моя, сквайр, была моя.

– Выражайся яснее! Что значит – была?

Скарр воздел правую руку вверх, а потом плавно опустил ее.

– Темна вода во облацех, сквайр. Ох и мутна.

– Послушай, у меня сейчас на крючке такая большая рыба, какая тебе и во сне не приснится. Так что не надо морочить мне голову. Никого не волнует твой мелкий рэкет. Говори, где машина.

Но Скарр не торопился с ответом, словно тщательно взвешивая смысл услышанного.

– Вот теперь я узрел свет, дружище. Тебе, значит, нужна информация?

– Само собой! Стал бы я иначе тратить здесь время.

– Но ныне наступили тяжелые времена, сквайр. Стоимость жизни взлетела до небес, друг мой. А информация – тот же товар, который продается и покупается. Или я ошибаюсь?

– Скажи мне, кто взял у тебя машину, и с голода не помрешь.

– Я не страдаю от голода, дружище. Я хочу кушать лучше.

– Пятерка.

Скарр выпил один из бокалов и с громким стуком поставил на стол. Мендель поднялся и заказал ему еще выпить.

– Ее у меня угнали, – сказал Скарр. – Понимаешь, я несколько лет сдавал ее напрокат. За депо.

– Где?!

– Не где, а как. За депо, то есть за депозит. Скажем, парню нужна машина на день. Ты берешь у него двадцать фунтов наличкой, так? Когда он ее возвращает, то должен за прокат сорок монет[8]8
  Сорок монет – в данном случае сорок шиллингов, или восемь фунтов.


[Закрыть]. Ты якобы вручаешь ему чек на тридцать восемь фунтов и в бухгалтерской книге списываешь по статье убыток. А в итоге десятка чистоганом достается тебе. Дошло?

Мендель кивнул, хотя мало что понял.

– Так вот, три недели назад ко мне пришел один тип. Высокий шотландец. С виду денежный мешок. Ходит с тростью. Он внес депозит, взял тачку, и больше я не видел ни его, ни машины. Чистый грабеж.

– Почему же не заявил в полицию?

Скарр помедлил, держа в руке бокал.

– Слишком много факторов подсказывали, что лучше не делать этого, сквайр.

– То есть ты угнал ее сам у себя?

Скарра подобное предположение как будто шокировало.

– Скажем так, я недавно узнал, что у того, кто продал мне когда-то эту машину, возникли серьезные неприятности. Не стану вдаваться в детали, – добавил он с лицемерной грустью.

– Но когда ты сдавал машину в прокат, он должен был заполнить разные бланки, не так ли? Страховка, расписка и тому подобное. Где они?

– Все оказалось фальшивкой и враньем. Он дал мне свой адрес в Илинге. Я поехал туда, но такого дома нет в природе. Не сомневаюсь, что и фамилия вымышленная.

Мендель свернул однофунтовые купюры в трубочку, не вынимая из кармана, а потом протянул через стол Скарру. Скарр разгладил бумажки на столе и демонстративно пересчитал, чтобы это могли видеть все, кому была охота наблюдать за ними.

– Я знаю, где тебя найти, – сказал Мендель, – и имею на тебя кое-какой компромат. Если ты только что наплел мне небылиц, я тебе шею сверну.

Снова шел дождь, и Смайли пожалел, что не надел шляпу. Он пересек улицу, свернул в проулок, где располагалась фирма мистера Скарра, и направился к своей машине. Вокруг не было ни души, и царила необычайная тишина. В двухстах ярдах дальше располагалась районная больница Баттерси, небольшое, но аккуратное здание с ярко освещенными окнами. Мостовая буквально пропиталась влагой, а его собственные шаги отдавались резким и неприятным эхом.

Он поравнялся с первым из сборных домов, отмечавшим начало владений Скарра. Прямо посреди двора стояла машина с включенными подфарниками. Заинтригованный Смайли пошел к ней. Это был седан марки «Эм-джи». Номерной знак был плохо освещен и местами забрызган грязью. Он остановился, чтобы разобрать его, проводя пальцем по каждой цифре и букве: ТРХ 0890. Ну, конечно, это был один из номеров, записанных им нынешним утром.

За спиной раздались шаги. Смайли поднялся и начал поворачиваться, но успел только слегка приподнять руку, когда ему нанесли удар.

В удар была вложена ужасающая сила – показалось, что череп раскололся пополам. Упав, Смайли почувствовал, как кровь струей бежит вокруг левого уха. «Только не это, – подумал он, – Боже, не дай ему ударить снова». Но больше он уже почти не почувствовал – видел только свое тело откуда-то со стороны, словно оно попало в камнедробильную машину и там трещало и распадалось на части, а потом и вовсе ничего не стало. Ничего, кроме ощущения теплоты собственной крови, растекавшейся по валявшимся на земле шлакоблокам, и отдаленного грохота камнедробилки. Но не здесь, а действительно где-то очень далеко.