Текст книги "Смерть травы"

Автор книги: Джон Кристофер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– А если ничего не случится… – спросила Анна.

– Здешняя сельская публика будет просто счастлива найти новый источник насмешек, – ответил Дэвид. – Дескать, эти недоумки Кастэнсы… Мне хочется использовать шанс побыть в роли дурачка. Просто все косточки ломит от предвкушения.

Спокойная убежденность Дэвида поразила их. Анна вдруг почувствовала страстное желание остаться в долине, соорудить ворота, о которых говорил Дэвид, и отгородиться от абстрактной толпы, беснующейся снаружи. Но мимолетный порыв прошел, вновь вспомнились повседневные заботы.

– А школа… – вырвалосъ у Анны.

Дэвид проследил за ходом ее мыслей, но не выразил ни удивления, ни удовлетворения.

– Есть школа в Лепетоне, – сказал он. – Один год вряд ли принесет им большой вред.

Анна беспомощно взглянула на мужа.

– Всякое бывает, – начал он. – В конце концов, мы всегда можем приехать, если твои мрачные прогнозы подтвердятся.

– Поторопитесь.

Анна поежилась.

– Через год мы будем смеяться над своими страхами.

– Да, – сказал Дэвид. – может быть.

4

Временное затишье продолжалось всю зиму. В западных странах были разработаны, а в некоторых – и применены программы нормирования продовольствия. В Англии исчезли пирожные и кексы, но хлеб был еще доступен всем. Пресса по-прежнему колебалась между оптимизмом и пессимизмом, правда, с менее резкими амплитудами. Самым главным и наиболее часто обсуждаемым вопросом стал промежуток времени, который потребуется для уничтожения вируса и возвращения жизни в нормальное русло.

Джон с беспокойством обратил внимание на то, что до сих пор никто не говорит о мелиорации зараженных земель в Азии. Как-то, в конце февраля, он упомянул об этом в разговоре с Роджером Бакли. Они обедали в «Сокровищнице» – клубе Роджера.

– Мы стараемся не думать о них, правда? – сказал Роджер. – Как будто отрубили весь остальной мир, кроме Европы, Африки, Австралии и Америки. На прошлой неделе я видел фотографии, сделанные в Центральном Китае. Они сделаны несколько месяцев назад, но до сих пор не опубликованы, и, похоже, не будут опубликованы.

– Что там?

– Цветные фотографии. Композиции в коричневых, серых и желтых тонах, выполненные с огромным вкусом. На всех – голая земля и глина. Ты знаешь, это намного страшнее всех жутких картин голода, которые были раньше. Подошел официант и, словно совершая старинный ритуал, поставил перед ними пиво. Когда он ушел, Джон спросил с сомнением:

– Страшнее?

– Да, они испугали меня. Я так и не понял, каким образом вирус сделал из этого участка земли совершенно голое, чистое пространство. По инерции продолжаешь думать, что хоть какая-то трава все-таки останется, пусть хотя бы несколько пучков. Но он не оставляет ничего. Конечно, это всего лишь исчезнувшая трава. Но когда задумаешься, какие огромные площади покрыты той или иной травой…

– Есть какие-нибудь слухи?

Роджер неопределенно покачал головой:

– Давай определимся: слухи в официальных кругах так же неопределенны и расплывчаты, как и в прессе, но они содержат нотку самонадеянности.

– Мой брат собирается забаррикадироваться, – сказал Джон. – Я тебе говорил?

С неожиданным оживлением Роджер спросил:

– Фермер? Что ты имеешь ввиду – забаррикадироваться?

– Я ведь рассказывал тебе о его доме. Слепой Джилл окружен холмами, единственным выходом служит узкое ущелье. Так вот, он сооружает изгородь, чтобы изолировать долину полностью.

– Интересно. Продолжай!

– Да, в общем-то это все. Дэвид обеспокоен будущим, я никогда не видел его таким. Во всяком случае, он отказался от посева пшеницы на своей земле. Он даже хотел, чтобы мы все приехали и провели там целый год.

– Пока не минует кризис? Да, это серьезно.

– И еще, – добавил Джон. – С тех пор я время от времени вспоминаю о нашем разговоре. Дэйв всегда был умнее меня, и я по своей глупости не принял всерьез предчувствия деревенского жителя – дескать, что он может понимать в таком деле. Здесь, в Лондоне, мы не знаем ничего, кроме того, что черпаем ложкой.

Роджер взглянул на него и улыбнулся:

– Что-то в этом роде, Джонни, но запомни – я тоже на стороне этих «черпающих». Слушай, а если я смогу предупредить тебя о катастрофе заранее, у твоего братца найдется комната для нашего маленького трио?

– Думаешь, катастрофа неизбежна? – спросил Джон.

– Пока нет никаких признаков. Те, кому бы следовало быть в курсе, излучают тот же оптимизм, который ты находишь в газетах. Но мне нравится, как это звучит – Слепой Джилл, – словно страховой полис. Я буду держать ухо возле трубопровода. Как только на другом конце раздастся маленький звоночек-предупреждение, мы соберем свои семьи и махнем на север. Что ты на это скажешь? Примет нас твой брат?

– Да, конечно, – Джон задумался. – А сколько, по-твоему, должно быть таких звоночков?

– Достаточно. Я буду держать тебя в курсе. Можешь быть уверен. Мне не хотелось бы в один прекрасный день оказаться застигнутым врасплох голодом, сидя в Лондоне.

Рядом с их столиком прошел официант, толкая перед собой тележку, нагруженную сырами разных сортов. Полуденная дремота наполняла воздух столовой обычного лондонского клуба. Неясное бормотание голосов звучало приглушенно и ненавязчиво.

– Невозможно представить что-либо, способное нарушить все это, – сказал Джон.

– Согласен, это нерушимо, – ответил Роджер. – В конце концов, как нам часто напоминала пресса, мы не азиаты. Будет интересно понаблюдать за нами – британцами с плотно сжатыми губами – когда начнут собираться грозовые тучи. Нерушимо. Но что случится, когда мы дадим трещину?

Официант принес отбивные. Это был маленький словоохотливый человечек, менее высокомерный, чем все остальные.

– Что касается меня, – продолжал Роджер, – то никакое, даже самое сильное любопытство не заставит меня остаться здесь.

Весна запоздала – сухая и холодная сумрачная погода продолжалась до начала апреля. Когда, наконец, наступили теплые дождливые дни, стало совершенно очевидно, что вирус ничуть не потерял своей силы и действенности. Повсюду – на полях, в садах, по обочинам дорог – стебли травы были испещрены грязно-зелеными пятнышками, переходящими в коричневую гниль. Началось второе нашествие вируса Чанг-Ли.

– Какие новости на твоем конце трубопровода? – спросил у Джона Роджер при встрече.

– Очень хорошие, как ни странно.

– Моя лужайка полна этой гадостью. Я начал было обрезать, но потом обнаружил, что по всей округе – то же самое.

– У меня та же картина, – сказал Роджер. – Эдакий теплый гниющий оттенок коричневого. Кстати, наказание за малодушное уничтожение зараженной травы отменено.

– Тогда что ты называешь хорошими новостями? По-моему, все довольно мрачно.

– Читай завтрашние газеты. Комитет ЮНЭСКО объявил, что выход найден. Выведен некий вирус, который пожирает все разновидности Чанг-Ли.

– Иначе говоря, может наступить неловкий момент. Ты не находишь?

Роджер улыбнулся:

– Это было моей первой мыслью. Но бюллетень подписан людьми, которые вряд ли стали бы фальсифицировать результаты неутешительного эксперимента, чтобы спасти своих престарелых родителей от позорного столба. Это не подделка.

– Храни нас Господь, – медленно проговорил Джон. – Так или иначе, я не хочу думать, что случится нынешним летом в противном случае.

– А я не прочь подумать, – сказал Роджер. – Чтобы не быть застигнутым врасплох.

– Я интересовался, как будут отправлять детей обратно в школу. Кажется, теперь все в порядке.

– Надо думать, там лучше, – сказал Роджер. – Я почти уверен, что трудности с продовольствием неизбежны. Вряд ли удастся с помощью нового вируса спасти урожай этого года. И, скорей всего, Лондон почувствует нужду гораздо острее, чем другие города.

Отчет ЮНЕСКО предоставлял самую полную и подробную информацию. В то же время правительство опубликовало свою оценку ситуации. Соединенные Штаты, Канада, Австралия и Новая Зеландия располагали запасами зерна, и были готовы к введению нормирования продуктов для своего населения, предполагая использовать эти запасы зерна в период крайней необходимости. В Британии подобное, хотя и более строгое, нормирование зерна и мяса уже было введено.

Атмосфера немного разрядилась. Новости о победе над вирусом вкупе с введением нормирования продовольствия произвели ободряющий и обнадеживающий эффект. На этом фоне тон письма, пришедшего от Дэвида, звучал до смешного нелепо.

"В долине не осталось ни одного стебелька травы, – писал он. – Вчера я убил последнюю корову. Я знаю – кое-кто в Лондоне додумался подготовить холодильные камеры во время прошедшей зимы, но тех коров, что пойдут под нож в ближайшие несколько недель, будет недостаточно. Я свою говядину засаливаю. Даже если все будет хорошо, пройдет не один год, прежде чем страна снова узнает, что такое мясо, молоко или сыр.

Хотелось бы верить, что все наладится. Не подумайте, что я не доверяю официальному отчету – мне известна репутация людей, подписавших его. Но никакие отчеты не могут убедить меня, когда я смотрю кругом и вижу черное вместо зеленого.

Не забывайте, что вы можете в любое время собраться и приехать. Я всегда жду вас. За долину я абсолютно спокоен. Мы сможем прожить на корнеплодах и свинине – я сохранил свиней, потому что это единственное, известное мне животное, прекрасно живущее на картофельной диете. Мы очень хорошо здесь устроимся. Но вся земля за пределами долины очень тревожит меня…"

Джон отдал письмо Анне и отошел к окну.

– Он все еще воспринимает это ужасно серьезно, – сказала Анна, дочитав письмо до конца.

– Очевидно.

Джон смотрел в окно на то, что раньше было лужайкой, а теперь превратилось в участок голой земли, с нелепо торчащими редкими сорняками. Такой пейзаж стал уже привычным.

– Тебе не кажется, что, живя там, где нет никого, кроме Хилленсов и деревенских мужиков… – Анна не договорила. – Как жаль, что он так и не женился!

– По-твоему, он помешался? Но так думают многие.

– А чего стоит этот кусочек в конце? – продолжала она. – "Мне даже кажется, что в некотором роде было бы более справедливо, если бы победил вирус. Много лет мы относились к земле, как к свинье-копилке, на которую можно постоянно совершать налеты. А ведь земля – это сама жизнь."

– Просто мы живем в искусственных условиях, – сказал Джон, – и никогда не видим много травы сразу. Поэтому для нас нет большой разницы, когда мы не видим ее совсем. В деревне, конечно, такие изменения намного ощутимее.

– Но ведь он словно хочет, чтобы вирус победил!

– Деревенский житель всегда недолюбливал и не доверял горожанину, представляя его этаким зевающим ртом на верхушке ленивого туловища. Наверное, большинство фермеров было бы вполне счастливо видеть горожанина, попавшим в какую-нибудь небольшую передрягу. Только она не должна быть слишком серьезной. Я не думаю, что Дэвид действительно хочет победы вируса. Просто он очень переживает.

Анна некоторое время молчала. Джон взглянул на нее – Анна пристально всматривалась в погасший экран телевизора, крепко сжимая письмо Дэвида.

– Может, он просто стал паникером на старости лет. Так часто бывает с фермерами-холостяками.

– То предложение Роджера все еще в силе? – неожиданно спросила Анна.

– Да, конечно, – с удивлением ответил Джон. – Хотя пока, кажется, до этого не дошло.

– На него можно положиться?

– Ты сомневаешься? Если бы даже его не волновали наши с тобой жизни, неужели он наплевал бы на Оливию и Стива?

– Наверно, нет. Просто…

– Кстати, если бы действительно надвигалась катастрофа, нам не следовало бы надеяться на предупреждение Роджера, а увидеть ее приближение за милю.

– Я думала о детях, – сказал Анна.

– С ними все будет в порядке. Дэви просто обожает американские консервированные гамбургеры.

Анна улыбнулась:

– Да, они нам пригодятся при отступлении.

Когда дети приехали домой на летние каникулы, Кастэнсы, как обычно, отправились к морю с семейством Бакли. Это было странное путешествие по голой, заброшенной, пораженной вирусом земле, мимо полей, засеянных корнеплодами вместо привычных злаков. Однако, дороги были забиты машинами, как никогда.

Стоял душный летний день, темные грозовые облака обещали вот-вот пролиться дождем.

На вершине какого-то холмика они расположились для привала. Отсюда открывалась широкая панорама Ла-Манша. Дэви и Стив тут же заинтересовались несколькими небольшими суденышками в паре миль от берега.

– Смэки, – пояснил Роджер. – Они пытаются восполнить отсутствие мяса. А мяса нет потому, что нет травки для коровушек.

– И пайки с понедельника, – сказала Оливия. – Фантастика – нормированная рыба!

– Просто подошло время, – заметила Анна. – Цены становились смехотворными.

– Гладкий механизм британской национальной экономики продолжает плести свои сети все с той же молчаливой эффективностью, – сказал Роджер. – Нам говорили, что мы – не азиаты, и, ей-богу, они правы! Мы действительно от них отличаемся – ремень затягивается все туже и туже, и никто не жалуется.

– Какой прок в жалобах? – сказала Анна.

– Все дело в том, что, по последним прогнозам, дела идут на лад. В противном случае мы вряд ли были бы настолько спокойны и хладнокровны.

– Раньше в школе рыбные котлеты всегда делали из банки анчоусов на двадцать фунтов картошки, – сказала Мэри, выглянув из окна машины. – А теперь – банка на двести фунтов. Как же назвать эти прогнозы, папочка?

– Картофельные котлеты, – ответил Джон, – и пустая консервная банка, курсирующая по столам, чтобы вы все фыркали носом. Это тоже очень питательно.

– Ну ладно, – сказал Дэви, – но я не понимаю, почему ограничили конфеты. Ведь их же не из травы делают, правда?

– Слишком много желающих, – ответил Джон. – И ты – в том числе. А теперь у тебя есть своя собственная норма, да еще то, что Мэри не получает от твоей матери и от меня. Так что, цени свою выгоду – ты мог бы быть сиротой.

– Ну и как долго все это протянется?

– Еще несколько лет, привыкай.

– Надувательство, – ворчливо сказал Дэви. – Даже никакой войны нет, а продуктов все равно не хватает.

Дети разъехались по школам, и жизнь в остальном вошла в свое обычное русло. После того памятного разговора Джон только один раз позвонил Роджеру. Больше они не встречались.

Ограничение продуктов мало-помалу становилось все ощутимее, хотя их было пока достаточно, чтобы противостоять настоящему голоду. Из некоторых стран, особенно тех, что были удалены от моря, доходили слухи о продовольственных бунтах. Лондон щеголевато реагировал на подобные сообщения, противопоставляя им хладнокровие и организованные очереди за продуктами.

«Британцы вновь показали всему миру, – писал корреспондент „Дейли Телеграф“, – пример стойкости и непоколебимости в преодолении трудностей. И даже, если нас ждут еще более тяжкие испытания, мы знаем: сила духа и спокойствие истинного британца помогут нам выстоять».

5

Джон приехал в Сити, где возводилось здание по их новому проекту. Возникли кое-какие проблемы с подъемным краном, и его попросили прибыть на строительную площадку.

Джон как раз находился в кабине крана, когда увидел внизу Роджера.

Повернувшись к сидящему рядом механику, Джон спросил:

– Как теперь?

– Немного лучше. Думаю, к обеду закончим.

– Я скоро вернусь.

Роджер ждал его у лестницы.

– Забежал посмотреть, какую кутерьму мы тут затеяли? – спросил Джон.

Роджер не улыбнулся. Оглядевшись вокруг, он сказал:

– Мы можем поговорить где-нибудь наедине?

Джон пожал плечами.

– Я бы, конечно, мог вытащить директора из его уютного гнездышка. Но здесь, прямо через дорогу, есть паб. Он, пожалуй, больше подойдет.

– Где угодно. Но немедленно, хорошо?

Лицо Роджера было, как обычно, невозмутимо, но голос выдавал волнение. Перейдя дорогу, приятели вошли в маленький уютный барчик, совершенно пустой в такое раннее время.

Джон взял по двойному виски и отнес к столику в дальнем углу, который уже облюбовал Роджер.

– Плохие новости? – спросил Джон.

– Мы должны уехать, – ответил Роджер, глотнув виски. – Шарик запущен!

– Как?

– Ублюдки! – воскликнул Роджер. – Кровавые ублюдки! Мы не азиаты – точно, мы самые что ни на есть англичане, до мозга костей!

Его дикий гнев и непритворная горечь испугали Джона.

– Что случилось?

Роджер допил виски и заказал у проходившей мимо них официантки еще два двойных.

– Перво-наперво: матч с Чанг-Ли проигран.

– А как же контр-вирус?

– Бесполезно.

– Когда это выяснилось?

– Бог знает! Не так давно, наверное. Они просто держат это в секрете, судорожно пытаясь уничтожить ядовитые растения.

– Но ведь они не отказались от дальнейших попыток, правда?

– Не знаю. Думаю, нет. Неважно!

– Очень важно!

– Последний месяц, – сказал Роджер, – страна живет на текущих поступлениях продовольствия, с постоянным запасом менее чем на полнедели. Фактически, мы полностью надеемся на суда из Америки и колоний. Я и раньше знал об этом, но не придавал значения. Продукты даны нам в долг.

Официантка вернулась к стойке и принялась наводить глянец, насвистывая какой-то популярный мотивчик.

– По-моему, моя ошибка простительна, – сказал Роджер, понизив голос. – При нормальных обстоятельствах, конечно, долг был бы выплачен в срок. Но сейчас, когда слишком многое в мире уже докатилось до варварства, люди стремятся принести кое-что в жертву, чтобы спасти остальное.

Однако, своя рубашка все-таки ближе к телу. Вот почему я сказал, что не имеет значения, будут продолжены опыты с контр-вирусом, или нет. Пойми, люди, у которых есть пища, не верят в победу над вирусом. И они хотят быть уверены, что не умрут с голоду следующей зимой, если продукты станут отправляться в нуждающиеся страны. Последний пароход с продовольствием с той стороны Атлантики пришел в Ливерпуль вчера. Еще несколько, наверное, сейчас на пути из Австралии, но они могут быть отозваны домой еще до того, как прибудут к нам.

– Я понимаю, – сказал Джон. – Ты их назвал ублюдками. Но ведь они обязаны в первую очередь побеспокоиться о собственном народе. Конечно, для нас тяжело…

– Нет, – перебил Роджер. – Я имел ввиду другое. Помнишь, я говорил тебе, что у меня есть трубопровод к верхушке? Это Хаггерти, секретарь премьер-министра. Несколько лет назад я оказал ему большую услугу. Теперь он сообщил мне всю подноготную происходящего. Все произошло на уровне правительственной верхушки. Они знали о том, что должно случиться, уже неделю назад и, пытаясь переубедить поставщиков продовольствия, надо полагать, надеялись на чудо. Но добились они только секретного соглашения о предоставлении полной свободы действий внутри страны в случае, если информация станет общеизвестной. Это устроило всех. Конечно, пока новости не просочились, по ту сторону океана предпримут какие-то свои меры, несравнимые с нашими.

– Что ты имеешь ввиду?

– Вчера произошел дворцовый переворот. Место Лукаса занял Уэллинг, хотя Лукас все еще член Кабинета. Просто он не хочет пачкать руки в крови, вот и все.

– В крови?

– На этих островах живет около пятидесяти четырех миллионов человек, из них – сорок пять миллионов – в Англии. Если треть из них сможет выжить на диете из корнеплодов – хорошо. Единственная сложность – как отобрать оставшихся в живых?

– По-моему, – сказал Джон, усмехнувшись, – это очевидно – они выберут себя сами.

– Слишком расточительный способ, и к тому же верный путь крушения дисциплины и порядка.

– Уэллинг, – сказал Джон. – Я никогда не обращал на него внимания.

– Человека выбирает время. Я сам терпеть не могу этого нахала, но сейчас нечто подобное было необходимо. Лукас не способен решиться на что-либо, – Роджер смотрел прямо перед собой. – Сегодня в предместьях Лондона и всех крупных городов армия приводится в боевую готовность. Дороги будут перекрыты завтра на рассвете.

– Если это самое лучшее, что он мог придумать… – сказал Джон. – Никакая армия не сможет спасти город от взрыва под давлением голода. На что он надеется?

– Время. Он надеется выгадать драгоценное время, чтобы подготовиться к следующему шагу.

– А именно?

– Атомные бомбы – для маленьких городов, водородные – для больших типа Ливерпуля, Бирмингема, Глазго, Лидса, и пара-тройка – для Лондона.

Несколько мгновений Джон молчал, потом медленно проговорил:

– Я не верю. На такое никто не пойдет.

– Лукас не пошел бы. Он всегда был премьер-министром для обыкновенного человека – провинциальная скромность, провинциальные предрассудки и эмоции. Но оставшись членом Кабинета и умыв руки, Лукас будет спокойно стоять рядом. Чего еще ждать от обыкновенного человека?

– Они никогда не заставят ни одного летчика сесть в такой самолет.

– Преданность и верность – это предметы роскоши цивилизации. С сегодняшнего дня прежние привязанности пойдут на убыль, а на их место придет свирепость и жестокость. Но если это единственный способ спасти Оливию и Стива, я согласен.

– Нет! – протестующе воскликнул Джон.

– Когда я говорил о кровавых ублюдках, – сказал Роджер, – я чувствовал к ним одновременно и отвращение, и восхищение. Впредь я собираюсь быть таким же, если потребуется, и надеюсь, что ты присоединишься ко мне.

– Но сбрасывать водородные бомбы на свой собственный народ…

– Да, вот для чего Уэллингу и нужно время. Я думаю, подготовка займет по меньшей мере двадцать четыре часа, может, сорок восемь. Не будь дураком, Джонни! Сейчас уже не то время, когда «свой собственный народ» был народом из твоей деревни. Собственно говоря, он может даже надеть на это деяние добрую маску великодушия.

– Великодушия? Водородные бомбы?

– Они все равно обречены. В Англии по меньшей мере тридцать миллионов умрет, пока остальные будут цепляться за жизнь. Какой путь лучше – голод и лишения, убивающие твое тело постепенно, или водородные бомбы? По крайней мере, это быстрее. Таким образом, количество населения будет снижено до тридцати миллионов, а поля – сохранены для того, чтобы вырастить урожай и спасти оставшихся в живых.

С противоположного конца зала донеслась тихая музыка – официантка включила радио. Продолжалась обычная беззаботная жизнь.

– Ничего не выйдет, – сказал Джон.

– Я склонен согласиться, – ответил Роджер. – Думаю, информация все равно просочится так или иначе, и города затрещат по швам сами, до того, как Уэллинг соберется поднять в воздух свои бомбардировщики. Но я не тешу себя иллюзиями, что тогда будет лучше. По моим прикидкам, это означает пятьдесят миллионов умерших вместо тридцати, и намного более варварское и примитивное существование для оставшихся в живых. Кто возьмет на себя смелость защищать картофельные поля от разъяренной толпы? Кто спасет посаженный картофель до следующего года? Уэллинг – свинья, но свинья-чистюля. В некоторой степени, он пытается спасти страну.

– Ты думаешь, эти новости вырвутся наружу?

В его мозгу возникла картина охваченного паникой Лондона. Он представил себя и Анну попавшими в ловушку, отрезанными от детей.

Роджер усмехнулся:

– Страшно, правда? Забавно, но у меня есть идея. Мы будем меньше волноваться о многомиллионной лондонской команде, если уберемся как можно дальше отсюда. И чем быстрее, тем лучше.

– Дети… – начал Джон.

– Мэри в Бакингеме, а Дэви – в Хартфордшире. Я подумал об этом. Дэви мы можем забрать по пути на север. А твоя задача – поехать и забрать Мэри. Немедленно. Я все объясню Анне. Она упакует самое необходимое. Мы с Оливией и Стивом приедем к вам и будем ждать тебя. Когда ты вернешься с Мэри, мы соберем твою машину и тронемся в путь. По возможности надо успеть выехать из Лондона до наступления ночи.

– Мы должны успеть, – сказал Джон.

Роджер обвел взглядом уютный зал. Цветы в полированной медной вазе, календарь, чуть развеваемый легким ветерком, влажноватый пол.

– Скажи всему этому «прощай», – сказал он. – С сегодняшнего дня мы – крестьяне, и, к тому же, везунчики.

Бакингем, как говорил Роджер, был включен в список закрытых районов. Джона проводили в кабинет мисс Эррингтон – директрисы – и он остался там, поджидая ее. Обстановка комнаты еще в первую их встречу поразила его каким-то странным сочетанием строгости, даже аскетизма, с очаровательной женственностью.

Войдя в кабинет, мисс Эррингтон – обаятельная, довольно высокая женщина – приветливо кивнула Джону.

– Добрый день, мистер Кастэнс, – сказала она. – Мне очень жаль, что я заставила вас ждать.

– Надеюсь, я не оторвал вас от ланча?

Она улыбнулась.

– В такие дни это не самое страшное, мистер Кастэнс. Вы пришли к Мэри?

– Да. Я бы хотел забрать ее.

– Садитесь, пожалуйста. – Она взглянула на Джона со спокойным участием. – Вы хотите забрать ее? Почему?

Только теперь он почувствовал всю горечь тяжелого груза своей тайны. Он не имел права говорить об ужасной перспективе – Роджер настаивал на этом, и Джон согласился с ним. Их собственные планы, так же как и разрушительные планы Уэллинга требовали сохранения тайны.

Значит, он должен бросить эту милую женщину в полном неведении, обрекая ее на верную гибель…

– Семейное дело… – произнес он неуверенно. – Один родственник, проездом в Лондоне. Вы понимаете…

– Знаете, мистер Кастэнс, мы стараемся свести подобные встречи к минимуму. Вы сами поймите, как это расстраивает. Другое дело – в выходные дни.

– Да. Я понимаю. Но речь идет о ее дяде. Он сегодня вечером улетает за границу.

– Правда? Надолго?

– Возможно, его не будет несколько лет, – продолжал Джон чересчур многословно. – Он очень хотел повидать Мэри перед своим отъездом.

– Вы, конечно, могли привезти его сюда, – заколебалась мисс Эррингтон. – Когда вы привезете Мэри назад?

– Сегодня вечером.

– Ну, тогда… Я попрошу кого-нибудь позвать ее. – Мисс Эррингтон подошла к двери и крикнула: – Хелена! Пожалуйста, попроси Мэри Кастэнс придти сюда. К ней приехал отец. Ведь ей не нужно брать с собой вещи? – спросила она Джона.

– Нет, – ответил он. – Не стоит беспокоиться.

– Я очень довольна вашей дочерью, мистер Кастэнс. В ее возрасте девочки обычно разбрасываются – неизвестно, кем они станут. В последнее время Мэри делает большие успехи. Я надеюсь, что ее ждет прекрасное академическое будущее, если, она, конечно, захочет.

«Академическое будущее, – подумал Джон. – удерживать крошечный оазис в пустынном мире».

Мисс Эррингтон улыбнулась:

– Хотя, возможно, сам этот вопрос носит чисто академический характер. Сомнительно, что знакомые молодые люди позволят ей жить такой бесплодной жизнью.

– Я так не считаю, мисс Эррингтон. Ваша жизнь, наверняка очень интересна и насыщена.

– Она оказалась лучше, чем я ожидала! – смеясь сказала она. – Я уже начинаю подумывать о пенсии.

Вошла Мэри и, сделав книксен мисс Эррингтон, подбежала к Джону.

– Папочка! Что случилось?

– Отец хочет забрать тебя на несколько часов, – сказала мисс Эррингтон. – Твой дядя сейчас проездом в Лондоне. Он уезжает за границу и хочет повидаться с тобой.

– Дядя Дэвид? За границу?

– Да, совершенно неожиданно, – быстро проговорил Джон. – Я тебе все объясню по дороге. Ты готова прямо сейчас?

– Да, конечно!

– Тогда не буду вас задерживать, – сказала мисс Эррингтон. – Вы сможете вернуться к восьми, мистер Кастэнс?

– Я постараюсь.

Она протянула ему свою узкую изящную ладошку:

– До свидания.

Джон заколебался. Неужели он должен оставить эту обаятельную беззащитную женщину без малейшего намека на то, что ждет впереди? Но Джон так и не решился рассказать ей все, боясь, что она все равно не поверит.

– Если я не верну Мэри к восьми, – сказал он, – то только потому, что узнаю о какой-нибудь ужасной катастрофе, поглотившей Лондон. Поэтому – если мы не вернемся, я советую вам собрать девочек и уезжать в деревню. Что бы ни случилось.

Мисс Эррингтон взглянула на него с мягким изумлением, словно он сказал какую-то абсурдную и безвкусную глупость. Мэри тоже с удивлением посмотрела на отца.

– Да, но вы, конечно, вернетесь к восьми.

– Да, конечно, – печально произнес Джон.

Как только машина выехала со школьного двора, Мэри сказала:

– Ведь дядя Дэвид тут ни при чем, правда?

– Да.

– Что же тогда, папочка?

– Пока я не могу тебе сказать. Но мы уезжаем из Лондона.

– Сегодня? Значит, я не смогу вернуться в школу к вечеру? – Джон не ответил. – Что-нибудь ужасное?

– Достаточно ужасное. Мы будем жить в долине. Как тебе это понравится?

Она улыбнулась.

– Я бы не назвала это ужасным.

– Ужас, – медленно сказал он, – ждет других людей.

Домой они приехали после двух часов. Дверь открыла Анна. Она выглядела взволнованной и несчастной. Джон обнял ее.

– Все будет хорошо, дорогая. Не о чем волноваться. Роджер уже здесь?

– Вон его машина. Блок цилиндров барахлит или что-то другое. Роджер в гараже. Скоро все будет готово.

– Сколько у нас времени, как он считает? – спросил Джон.

– Около часа.

– Бакли тоже едут с нами? – спросила Мэри. – Что случилось?

– Беги в свою комнату, родная, – сказала Анна. – Я упаковала твои вещи, но оставила немного места. Возьми то, что посчитаешь наиболее важным. Но подумай хорошенько – места очень мало.

– Надолго мы едем?

– Наверно, да, – ответила Анна. – В общем, ты должна рассчитывать, что мы никогда сюда не вернемся.

Мэри внимательно посмотрела на родителей, потом сказала серьезно:

– А как же вещи Дэви? Мне посмотреть и их тоже?

– Да, дорогая, – сказала Анна, – посмотри, может я забыла что-нибудь важное.

Когда Мэри ушла к себе наверх, Анна бросилась к Джону.

– Милый, ведь это неправда?!

– Роджер тебе все рассказал?

– Да. Но они не пойдут на такое! Просто не смогут!

– Разве? Я только что сказал мисс Эррингтон, что привезу Мэри вечером обратно. А ведь я уже все знал. Разве это намного отличается?

– Прежде, чем все кончится, – сказала Анна, помолчав, -…мы возненавидим сами себя! А если мы просто привыкнем к этому, во что же мы тогда превратимся?

– Не знаю, – сказал Джон. – Я не знаю ничего, кроме того, что мы должны спастись сами и спасти детей.

– Спасти детей? Для чего?

– Позже мы поймем, для чего. Конечно, сейчас кажется жестокостью – сбежать, не сказав ни слова тем, кто и понятия не имеет о будущем. Но мы не можем помочь им. А когда мы доберемся до долины, все изменится, и мы снова заживем нормальной жизнью.

– Нормальной?

– Будет трудно, но не так уж плохо, я думаю. Все в наших руках. По крайней мере, там мы – сами себе хозяева, наша жизнь перестанет зависеть от государства, которое надувает и запугивает своих граждан, а потом, когда они становятся слишком обременительной ношей, просто убивает их.

– Ублюдки! – воскликнул Роджер. – Я заплатил им двойную цену за срочную работу, а теперь должен ждать уже три четверти часа, пока они отыщут свои инструменты.

Часы показывали четыре.

– У нас есть время выпить чашку чая? – спросила Анна. – Я как раз собиралась поставить чайник.

– Теоретически, – ответил Роджер, – все время мира в нашем распоряжении. Тем не менее, это чаепитие мы пропустим. Здесь становится очень тревожно. Должно быть еще несколько утечек. Интересно, сколько? Во всяком случае, я почувствую себя гораздо более счастливым, когда мы уберемся из Лондона.