Текст книги "Смерть травы"

Автор книги: Джон Кристофер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

2

К началу девятичасовых новостей Анна машинально включила Радио. Джон долго медлил со следующим ходом, хмуря брови поверх карт, и они никак не могли закончить третью партию. Роджеру и Оливии не хватало всего тридцати очков, чтобы выиграть роббер.

– Ну, давай, старина! – нетерпеливо сказал Роджер Бакли. – Как насчет того, чтобы наконец исхитриться с этой «девяткой»?

Роджер был единственным из старых армейских друзей Джона, с которым он поддерживал близкие отношения. Анна невзлюбила Роджера с первой минуты знакомства, да и потом просто терпеливо мирилась с его присутствием. Ей не нравилось его мальчишество и странные минуты жесточайшей депрессии. Но еще больше ей не нравилась необычайная твердость его натуры в сочетании с этими качествами.

Анна была абсолютно уверена, что Роджер знает о ее чувствах, и не обращает на них никакого внимания – так же, как и на многие другие вещи, считая их несущественными. Когда-то это еще больше усилило ее неприязнь, а одно обстоятельство послужило причиной, из-за которой она даже хотела отлучить Джона от его дружбы с Роджером.

Этим обстоятельством была Оливия. Вскоре после их знакомства Роджер привел довольно крупную спокойную застенчивую девушку и представил ее своей невестой. Несмотря на удивление, Анна была уверена, что это помолвка, как и несколько предыдущих, о которых рассказывал Джон, никогда не кончится женитьбой. Но она ошиблась. Сначала она думала, что Роджер бросит Оливию в затруднительном положении. Потом, когда свадьба уже не вызывала никаких сомнений, она искренне жалела Оливию и хотела защитить ее, будучи уверенной, что теперь-то Роджер покажет свое истинное лицо. Но постепенно Анна обнаруживала, что Оливия не нуждается ни в ее жалости, ни в ее покровительстве, а напротив – очень счастлива в союзе с Роджером. Да и сама Анна оказалась в большой зависимости от теплого спокойного участия Оливии. Поэтому, по-прежнему не любя Роджера, она более-менее примирилась с ним из-за Оливии.

Джон, наконец, пошел маленькой бубнушкой на короля. Оливия спокойно покрыла «восьмеркой». Джон, поколебавшись, бросил «вальта». С торжествующим хихиканьем Роджер накрыл все это «дамой».

Из радиоприемника послышался голос с характерным произношением дикторов «Би-Би-Си»:

– Чрезвычайный Комитет Объединенных Наций в своем очередном рапорте из Китая сообщает, что по самым заниженным оценкам число смертей в Китае достигает двухсот миллионов…

– А «черви»-то у них слабоваты, – пробормотал Роджер. – Надо воспользоваться…

– Двести миллионов! Невероятно! – воскликнула Анна.

– Что такое двести миллионов? – сказал Роджер. – Этих китаезов пруд пруди, через пару поколений наплодят кучу новых.

Анна хотела было что-то возразить на циничные слова Роджера, но передумала, поглощенная мрачными картинами, которые рисовало ее воображение.

– В дальнейшем, – продолжал радиокомментатор, – в рапорте говорится о том, что в экспериментах с изотопом-717 достигнут почти полный контроль над вирусом Чанг-Ли. Опыление рисовых полей этим изотопом должно стать немедленной акцией вновь созданного Авиаполка Воздушной Помощи Объединенных Наций. Предполагается, что запасов изотопа хватит для незамедлительной защиты всех рисовых полей. Те, что находятся в угрожающем состоянии, будут обработаны в течение нескольких дней, остальные – в течение месяца.

– Слава Богу хоть за это, – сказал Джон.

– Когда ты, наконец, закончишь молиться деве Марии, – перебил его Роджер, – тебя не затруднит покрыть это маленькое сердечко?

– Роджер, – мягко запротестовала Оливия.

– Двести миллионов, – продолжал Джон, – Памятник человеческой гордыне и упрямству. Если бы над вирусом поработали шестью месяцами раньше, они были бы теперь живы.

– Кстати, о памятниках человеческой гордыне, – вставил Роджер, – и пока ты думаешь, как бы вывернуться, и не пойти этим чертовым тузом, как там твой собственный Тадж-Махал? Ходят слухи о проблемах с рабочей силой?

– А есть хоть что-нибудь, о чем ты не слышал?

Роджер был инспектором по общественным связям в Министерстве Промышленности. Он жил в мире сплетен и слухов, которые, по мнению Анны, питали его природную жестокость.

– Ничего существенного, – сказал Роджер. – Как думаешь, поспеете к сроку?

– Передай своему министру, – ответил Джон, – пусть его коллега не боится – плюшевый гарнитур для него будет готов без опоздания.

– Вопрос в том, – заметил Роджер, – будет ли коллега готов для гарнитура.

– Опять сплетни?

– Я бы не назвал это сплетнями. Может, конечно, его шея неуязвима для топора, интересно было бы взглянуть.

– Роджер, – не удержалась Анна, – ты что, получаешь огромное удовольствие от вида людских страданий?

Она тут же пожалела о сказанном. Роджер посмотрел на нее изумленным взглядом. У него было обманчиво мягкое лицо с безвольным подбородком и большими карими глазами.

– Я – маленький мальчик, я никогда не вырасту, – дурачась, сказал он, – если бы ты была в моем возрасте, ты бы наверняка хохотала над толстяком, поскальзывающимся на банановой кожуре. Но тебе жалко смотреть, как они ломают себе шеи, жалко их несчастных жен и кучу голодных ребятишек. Так что, уж будь добра, позволь мне играть в свои игрушки.

– Он безнадежен, – сказала Оливия. – Не обращай внимания, Анна!

Она говорила с поразительным спокойствием, словно терпеливая мать с непослушным ребенком.

– Все вы – взрослые чувствительные люди, – продолжал Роджер, по-прежнему глядя на Анну, – должны зарубить себе на носу; сейчас сила на вашей стороне. Вы живете в мире, где все говорит в пользу чувствительных и цивилизованных людей. Но это очень ненадежно. Возьмите хотя бы древнейшую цивилизацию Китая и посмотрите, что из этого вышло. Когда начинает урчать в животе, забываешь о хороших манерах.

– Я все-таки вынужден согласиться, – сказал Джон, – ты просто атавизм, Роджер!

– Иногда мне кажется, что они со Стивом ровесники, – сказала Оливия.

Стив был девятилетним сыном Бакли. Роджер слишком любил его, чтобы отпустить в школу. Невысокий для своего возраста, явно недоношенный, мальчик был подвержен странным приступам внезапной жестокости.

– Но Стив-то повзрослеет, – заметила Анна.

Роджер усмехнулся:

– Тогда он не мой сын.

Когда дети вернулись домой на каникулы, семейства Кастэнсов и Бакли отправились на уик-энд к морю. Обычно для таких поездок они вскладчину брали напрокат караван. Одна машина тянула домик на колесах на пути к морю, другая – на обратном пути. Караван служил домом для четверых взрослых, дети спали рядом в палатке.

Чудесным субботним утром они лежали на нагретой солнцем гальке. Рядом тихо плескалось море. Дети ловили крабов вдоль берега. Джон, Анна и Оливия просто грелись на солнышке, Роджер – более непоседливый по натуре – сначала помогал детям, потом тоже лег. Он явно казался чем-то обеспокоенным.

Когда Роджер уже в который раз посмотрел на часы, Джон не выдержал:

– Ну ладно, надо чем-то заняться.

– Интересно, чем? – спросила Анна. – Может, хочешь приготовить обед?

– Лучше спустимся-ка мы с Роджером в деревню, – ответил Джон. – Они сейчас откроются.

– Они уже полчаса как открылись, – заметил Роджер. – Возьмем твою машину.

– Ланч в час, – объявила Оливия. – Опоздавшим ничего не достанется.

– Не волнуйся.

Глядя на стоявшие перед ним стаканы, Роджер сказал:

– Так-то лучше. На море меня всегда мучит жажда. Должно быть, из-за соленого воздуха.

– Ты немного раздражен, Родж, – сказал Джон, отпив из своего стакана. – Я еще вчера заметил. Тебя что-то беспокоит?

Они сидели в баре. Через открытую дверь виднелась дорожка, посыпанная гравием, и широкая полоса ровно подстриженной травы рядом с ней. Воздух был теплым и влажным.

– Раздражен, говоришь? Возможно.

– Могу ли я чем-нибудь помочь?

Роджер пристально посмотрел на него.

– Первая обязанность инспектора по общественным связям – это преданность, вторая – благоразумие, и третья – луженая глотка и хорошо подвешенный язык. Моя беда в том, что я всегда держу пальцы скрещенными, когда клянусь в верности и благоразумии тем, кто вовсе не является моими друзьями.

– Что случилось?

– Будь ты на моем месте – ни за что бы не рассказал. Поэтому я прошу тебя помалкивать. Даже Анна не должна знать. Оливии я тоже не говорил.

– Если это так серьезно, может, лучше не рассказывать?

– Откровенно говоря, было бы умнее, если бы они не держали все в тайне, хотя и это не важно. Все равно, так или иначе, люди узнают.

– Слушай, ты меня заинтриговал!

Роджер осушил свой стакан, подождал, пока Джон сделает то же самое и пошел к стойке за новой порцией. Вернувшись, он долго молчал, потягивая пиво.

– Помнишь изотоп-717? – наконец сказал он.

– Это та дрянь, которой опрыскивали рис?

– Да. Было разработано два предложения, как справиться с вирусом Чанг-Ли. Первое – найти что-либо, способное убить его. Второе – лучшее – вывести вирусоустойчивую породу риса. Второе средство требовало явно больше времени, и поэтому привлекло меньше сторонников. Когда ухватились за первый способ, оказалось, что 717-ый очень эффективно действует против вируса. Тогда он был запущен в работу.

– И вирус действительно был уничтожен, я видел фотографии.

– Из того, что я слышал, выходит, будто вирусы – какие-то забавные глупые зверушки. Так вот, если бы они вывели вирусоустойчивый рис, проблема была бы решена полностью. Почти всегда можно найти вид, устойчивый к тем или иным вирусам, если хорошенько поискать.

Джон внимательно посмотрел на него:

– Продолжай.

– По-видимому, это был комбинированный вирус. К сегодняшнему дню идентифицировано пять разновидностей. Когда запустили 717-ый, было найдено только четыре разновидности вируса, и 717-ый убил их всех. А когда выяснилось, что вирус так и не уничтожен, обнаружилась пятая.

– Но в этом случае…

– Чанг-Ли далеко впереди по очкам.

– Ты имеешь ввиду – на полях по-прежнему есть следы воздействия вируса? Но ведь это наверняка просто следы изотопа.

– Да, просто следы, – задумчиво произнес Роджер. – Конечно, может нам и повезло, и пятый не успел натворить столько бед, как четверо его предшественников. Хотя, судя по тому, что я слышал, он распространяется так же быстро, как оригинал.

– Вот мы и вернулись к тому, с чего начали, – медленно проговорил Джон. – В конце концов, если справились с четырьмя, то одолеют и пятый.

– То же самое я говорю и себе, – сказал Роджер. – Только есть одно «но».

– Ну?

– Пятый прикрывался другими, пока 717-ый не начал работать. Я не понимаю, как это делается, но более сильные вирусы каким-то образом словно отодвинули его на время в тень на время. А когда 717-й уничтожил их, пятый вышел вперед и показал зубы. От своих старших братьев он отличается одной очень существенной особенностью.

Роджер глотнул пива. Джон молчал.

– Если Чанг-Ли имел весьма избирательный вкус и питался родом Oryzae семейства Gramineae, то пятый гораздо менее разборчив. Он прекрасно чувствует себя на всей Gramineae.

– Gramineae!

Роджер невесело улыбнулся:

– Я сам только недавно подцепил этот жаргончик. Gramineae означает – трава, вся трава.

– Нам повезло, – сказал Джон, вспомнив о Дэвиде. – Ведь пшеница – тоже трава.

– Пшеница, овес, ячмень, рожь – и это только начало. Потом – мясо, молоко, птица. Через пару лет мы будем сидеть на рыбе и чипсах, если не разжиреем настолько, чтобы лениться их жарить.

– Они найдут какой-нибудь выход!

– Да. Конечно, найдут. Ведь нашли же ключик к оригинальному вирусу, правда? Интересно, за что примется номер шестой – может, за картофель?

– Если они и хранят все в тайне, – сказал Джон после короткого молчания, – я имею ввиду на международном уровне, так, наверно, потому, что решение у них уже в кармане.

– Это по-твоему. А, по-моему, они ждут момента, чтобы пустить в ход пулеметы.

– Пулеметы?

– Они должны подготовиться к следующим двумстам миллионам.

– До этого дело не дойдет. На помощь будут брошены все мировые ресурсы. В конце концов, если бы китайцам хватило здравого смысла попросить помощи…

– Мы – блестящая раса, – заметил Роджер. – Мы научились использовать уголь и нефть, а когда показались первые признаки истощения их запасов, запрыгнули в коляску ядерной энергетики. Последние сто лет прогресс человечества явно стоит на месте. Если бы я был марсианином, то не поставил бы даже тысячу против одного на интеллект, побежденный таким пустяком, как вирус. Не подумай, что я – пессимист, но я не стану держать пари, даже если ставки так заманчивы.

– Ну что ж, проживем на рыбе и овощах. Это еще не конец света.

– Проживем ли? Все? Только не с нашим сегодняшним запасом продуктов.

– Полезно иметь фермера в семье – узнаешь кое-какую полезную информацию. Один акр земли приносит пару центнеров мяса, тридцать центнеров хлеба. Но тот же акр земли может дать и десять тонн картофеля

– Ты меня обнадежил, – заметил Роджер. – Теперь я верю, что пятый вирус не уничтожит все человечество. Мне остается только побеспокоиться о своем ближайшем окружении, отключившись от более глобальных проблем.

– Черт возьми! – воскликнул Джон. – Британия же – не Китай!

– Нет, – сказал Роджер. – Это страна пятидесяти миллионов, которая импортирует почти половину потребляемых ею продуктов.

– Значит, придется потуже затянуть пояса.

– Затянутый пояс довольно глупо смотрится на скелете.

– Я же сказал тебе: если посадить вместо злаков картофель, можно получать урожай в шесть раз больше.

– А теперь пойди и скажи это правительству. Только сначала хорошенько подумай. Что бы ни случилось, мне пока не хочется терять свою работу. И потом, если я близок к истине, ты имеешь существенное преимущество. Даже если бы я был уверен, что ты – единственный человек, владеющий этой информацией, и что она могла бы спасти всех нас от голодной смерти, я все равно бы дважды подумал, прежде чем советовать тебе афишировать мои тайные слабости.

– Дважды, – сказал Джон, – но не трижды. Ведь это может стать и твоим будущим.

– А-а, – протянул Роджер, – но ведь кто-нибудь еще может владеть этой информацией, могут быть другие пути нашего спасения, вирус может исчезнуть сам по себе, даже небо может упасть на землю, а мне следует бросить работу просто так. Теперь переведи все это на язык политических терминов и на правительственный уровень. Конечно, если мы не найдем способ остановить вирус, единственным разумным решением будет посадить картофель на каждом клочке земли, где только возможно. Но на какой стадии станет ясно, что вирус нельзя остановить? А если мы превратим славную зеленую английскую землю в картофельные плантации, и потом кто-нибудь в конце концов уничтожит вирус, ты представляешь, что скажут люди, когда в следующем году вместо хлеба им предложат картофель?

– Я не знаю, что они скажут. Но я знаю, что следовало бы сказать. Слава Господу хоть за то, что мы не скатимся до каннибализма, как в Китае!

– Благодарность – не самая бросающаяся в глаза национальная черта, если смотреть с политической точки зрения.

Джон задумчиво смотрел в открытую дверь. На зеленой лужайке деревенские мальчишки играли в крикет. Весело, словно играя с солнечными лучиками, звенели детские голоса.

– Наверно, мы оба немножко паникеры, – сказал Джон. – Ведь между сообщением о пятой разновидности вируса и перспективой картофельной диеты, голода или каннибализма – большое расстояние. С того времени, как ученые по-настоящему взялись за дело, прошло только три месяца.

– Да, ответил Роджер. – Это-то меня и беспокоит. Любое правительство стремится успокоить народ подобными заверениями. Ученые еще никогда не подводили нас. Будем надеяться, что не подведут и на этот раз. А, впрочем, смотри на все с любовью, как в последний раз, – он поднял свой почти пустой стакан. – Мир без пива? Невозможно! Давай выпьем и нальем еще по стаканчику.

3

Летом новости о пятой разновидности вируса Чанг-Ли все-таки просочились. Вскоре стало известно о беспорядках в районах Дальнего Востока, расположенных рядом с очагом заражения. Западный мир откликнулся благотворительной миссией. В пострадавшие районы отправляли зерно, но потребовались бронированные дивизии, чтобы сохранить его. Тем временем в лабораториях всего мира продолжалась борьба с вирусом. Фермерам под угрозой высокого штрафа было приказано держать в строжайшем секрете возможные признаки появления вируса, а за пораженные урожаи обещана хорошая компенсация. Обнаружилось, что «пятый», как и сам вирус Чанг-Ли, передается и по воздуху, и путем корневых контактов. Чтобы как-то приостановить распространение вируса до тех пор, пока не будет найдено верное средство против него, было решено применить тактику уничтожения зараженных растений и очищения земли вокруг них.

Однако, эта политика большого успеха не имела. «Пятый», как и его предшественники, распространялся по всему миру. Правда, на Западе все-таки было собрано около трех четвертых урожая. На Востоке же дела обстояли не так хорошо. К августу стало ясно, что Индия находится перед угрозой голода – вирус уничтожил почти весь урожай. В таком же критическом положении оказалась Бирма и Япония.

На Западе вопрос помощи пострадавшим районам неожиданно обернулся другой стороной. Весной, когда была оказана поддержка Китаю, резервные мировые запасы продовольствия сильно истощились. Теперь, когда и западный мир ожидала перспектива бедного урожая даже в наименее зараженных районах, вопрос отправки продовольствия стал предметом жарких дискуссий.

В начале сентября Палата Представителей Соединенных Штатов внесла поправку в президентский билль о продовольственной помощи, требуя Плимсольской линии для продовольственных запасов страны. Предполагалось сохранить в резерве определенную минимальную пошлину со всех без исключения продуктовых грузов для использования только в пределах Соединенных Штатов.

Анна не могла сдержать негодования:

– Миллионы людей голодают, а эти жирные старики отказывают им в помощи!

Они пили чай на лужайке перед домом Бакли. Дети развлекались на аллейке, обнесенной кустарником, оттуда то и дело доносились пронзительные крики и веселый смех.

– Если всякий, кто хочет выжить – жирный старик, мне стоит обидеться, – сказал Роджер.

– Согласись, что это бессердечно, – заметил Джон.

– Допустим любой способ самозащиты. Проблема американцев в том, что они открыли карты. Другие производящие зерно страны просто будут молча сидеть на своих запасах.

– Не могу поверить, – проговорила Анна.

– Не можешь? Дай мне знать, когда русские пошлют свой следующий корабль с зерном на Восток. У меня есть пара старых шляп – их тоже можно съесть.

– Даже если так – ведь есть еще Канада, Австралия, Новая Зеландия.

– Нет, если они послушают британское правительство.

– С чего бы нашему правительству отказываться от помощи?

– Да потому, что мы сами этого захотим. Мы искренне, я бы даже сказал, отчаянно верим, что кровь гуще, чем вода, которая разделяет нас. Если вирус не будет побежден следующим летом…

– Но люди умирают от голода сейчас!

– Ну что же, они получают наше глубочайшее сочувствие.

Анна посмотрела на него с откровенной неприязнью:

– Как ты можешь?!

Роджер спокойно выдержал ее взгляд.

– Мы уже однажды выяснили, что я – атавизм, помнишь? Если я раздражаю окружающих, не забывай, что они, возможно, тоже раздражают меня. Я верю в самозащиту, и не собираюсь дожидаться, пока нож воткнется мне в горло. Я не вижу смысла в том, чтобы отдавать последнюю корку хлеба, предназначенную детям, умирающему с голода нищему.

– Последнюю корку… – Анна посмотрела на стол, на котором красовались остатки обильного чаепития. – Это ты называешь последней коркой?

– Если бы я отдавал приказы в этой стране, – ответил Роджер, – я бы не допустил, чтобы маленький хлебец ценился выше золота. Я бы не тратил зерно на азиатов. Господи! Когда же вы, наконец, обратите внимание на экономические проблемы этой страны!

– Если мы останемся в стороне и позволим миллионам умирать от голода, не пошевелив пальцем, чтобы помочь им, с нами случится то же самое, – сказала Анна.

– Мы? – спросил Роджер. – Кто мы? Мэри, Стив и Дэви умрут от голода из-за моей бесчеловечности?

– По-моему, – сказала Оливия, – бессмысленно об этом говорить. Мы сами ничего не можем сделать. Надо просто надеяться на лучшее.

– Если верить последним новостям, – сказал Джон, – получено какое-то средство, показавшее хорошие результаты против «пятого».

– Именно! – воскликнула Анна. – Замечательное оправдание, чтобы не помогать Востоку! Ведь следующим летом мы, наверное, сядем на рацион?

– Хорошие результаты, – с иронией произнес Роджер. – А вы знаете, что обнаружены три новые разновидности вируса, помимо пятой? Я лично надеюсь только на одно – что вирус загнется сам, от старости. Иногда так бывает. Если только к тому времени останется хоть одна травинка.

Оливия повернулась, глядя на лужайку:

– Невозможно поверить. Неужели вирус действительно убьет всю траву?

Роджер сорвал стебелек и сжал его в кулаке.

– Меня обвинили в отсутствии воображения, – сказал он. – Неправда. Я отчетливо могу представить умирающих от голода индийцев. Бог с ними! Но также хорошо я могу представить себе эту землю голой и пустынной, я вижу детей, жующих кору деревьев.

Некоторое время все молчали. Тишину нарушали лишь отдаленное птичье пение и возбужденные счастливые голоса детей.

– Пора собираться, – сказал Джон. – Нам надо вернуть машину, я и так задержал ее надолго.

Он позвал Мэри, Дэвида и добавил:

– Знаешь, Родж, может не все так мрачно!

– Я так же слаб, как и все вы, – ответил Роджер. – По-моему, настала пора брать уроки рукопашного боя и как лучше всего разделать человеческое тело на составляющие, чтобы приготовить жаркое.

Когда Кастэнсы возвращались домой, Анна внезапно воскликнула:

– Это позиция животных! Животных!

Джон предостерегающе кивнул в сторону детей.

– Хорошо, не буду, – сказала Анна. – Но это ужасно!

– Он просто болтает, – ответил Джон. – На самом деле это ничего не значит.

– Не думаю.

– Знаешь, Оливия права. Мы ничего не можем изменить. Надо просто ждать и надеяться на лучшее.

– Надеяться на лучшее? Уж не хочешь ли ты сказать, что поверил в его мрачные прогнозы?

Не отвечая сразу, Джон взглянул на разбросанные по аккуратной пригородной травке осенние листья. Машина проехала еще одно печальное поле битвы с «пятым» – на протяжении десяти-пятнадцати ярдов трава была вырвана с корнем.

– Нет, – наконец сказал Джон. – Я не верю.

В конце осени новости с Востока становились все мрачнее. Сначала в Индии, потом – в Бирме и Индо-Китае начался голод и варварство. Япония и восточные районы Советского Союза шли немного позади. Пакистан предпринял отчаянную попытку захвата западных территорий. И хотя участвовали в этом только голодные безоружные бродяги, остановить их удалось только в Турции.

Государства, сравнительно мало пострадавшие от Чанг-Ли, смотрели на происходящее с легковерным ужасом. Официальные новости подчеркивали масштабы голода, твердя о том, что любая помощь – только капля в этом океане горя, но избегали вопроса об оказании фактической помощи жертвам вируса. Тех, кто призывал к отправке продовольствия, было гораздо меньше, и это меньшинство становилось все менее популярным по мере того как количество жертв вируса росло и его распространение в западном мире не вызывало никаких сомнений.

Еще до наступления Рождества на Восток вновь отправились суда с зерном. Этому способствовали новости о том, что в Австралии и Новой Зеландии вирус взят под контроль. Лето там выдалось просто великолепное, и, по прогнозам, урожай ожидался лишь немного ниже среднего уровня.

Вслед за такой радостной вестью пришла новая волна оптимизма. Стало совершенно очевидно, что несчастье на Востоке произошло по вине самих азиатов. Дескать, чего от них еще ждать? Может, конечно, и не удастся полностью избежать проникновения вируса на поля, но австралийцы и новозеландцы доказали, что его можно держать в руках. И поэтому, проявив ту же бдительность, Запад сможет продержаться какое-то время. А пока в лабораториях продолжается борьба с вирусом. Каждый день приближает момент триумфа над неведомым врагом. В этой атмосфере здорового оптимизма семейство Кастэнс отправилось в свою обычную поездку на север, чтобы встретить Рождество в долине Слепой Джилл.

В первое же утро Джон с братом отправились на прогулку по окрестным фермам.

Менее чем в сотне ярдов от дома они неожиданно наткнулись на небольшой участок земли без единой травинки. Черная замерзшая зияющая рана беззащитно смотрела в зимнее небо.

Джон задумчиво шел вокруг участка, Дэвид за ним.

– И много таких здесь? – спросил Джон.

– Может, около дюжины.

Трава, растущая по краям, выглядела вполне здоровой.

– Похоже, ты считаешь это нормальным?

Дэвид покачал головой.

– Ничего не значит. Это лишь прекрасное доказательство того, что вирус распространяется в сезон роста, но никто не знает, как он будет воздействовать на растения в другое время. Бог знает, что принесет весна. Почти все участки, пораженные чумой, засеивались поздно.

– Значит, ты не заразился официальным оптимизмом?

Дэвид резко ткнул палкой в сторону голой земли.

– Я вижу вот это.

– Они справятся с ним. Просто обязаны.

– Вышел закон, – сказал Дэвид, – по которому вся земля, ранее засеянная зерновыми, должна быть отдана под картофель.

Джон кивнул:

– Я слышал.

– Так вот – закон только что отменен. Сообщили в новостях прошлой ночью.

– Наверное, они уверены, что все налаживается.

Дэвид усмехнулся:

– Они могут быть уверены в чем им угодно. Следующей весной я посажу картофель и свеклу.

– А пшеницу, ячмень?

– Ни акра.

– Если к тому времени вирус уничтожат, зерно сильно поднимется в цене, – глубокомысленно изрек Джон.

– Как будто другие об этом не думали. Знаешь, почему закон аннулировали?

– Если запретят посадки зерна, а вирус будет уничтожен, стране придется покупать зерно за границей по фантастическим ценам.

– Какая азартная игра, – заметил Дэвид. – Жизнь страны против повышения налогов.

– Ставки, должно быть, очень хороши!

Дэвид покачал головой.

– Но не для меня. Я ставлю на картофель.

К их разговору Дэвид вернулся в канун Рождества. Мэри и Дэвид-младший вышли на морозный воздух поразмяться после обильного рождественского обеда. Трое взрослых, предпочитая более спокойный способ переваривания пищи, удобно устроились в креслах, наслаждаясь симфонией Гайдна.

– Как твое чудовище, Джон? – спросил Дэвид. – Успел во-время?

Джон кивнул:

– Меня чуть не стошнило, когда я рассмотрел его со всех сторон. Но это еще цветочки по сравнению с тем, что мы делаем сейчас. Думаю, он станет чемпионом в конкурсе уродов.

– И ты ничего не можешь изменить?

– Мы – люди подневольные. Даже архитектор вынужден приспосабливаться к прихотям «денежных мешков», а я – всего лишь инженер.

– Но ведь ты – лично ты – ничем не связан?

– Только нуждой в деньгах.

– Слушай, ты бы мог взять годичный отпуск, если бы захотел?

– Конечно. Только есть одна загвоздка – как спасти семью от сточной канавы.

– Я хочу, чтобы ты приехал сюда на год.

Джон даже привстал от волнения:

– Что?

– Ты оказал бы мне огромную услугу. О финансовой стороне не беспокойся. Есть только три вещи, которые фермер может сделать со своими дурно нажитыми доходами: купить новую землю, прокутить или положить в кубышку. Я никогда не хотел иметь землю вне долины, да и транжира из меня неважный.

– Вирус? – медленно проговорил Джон.

– Может, это и глупо, – сказал Дэвид, – но мне не нравится, как обстоят дела. А еще я видел хронику о восточной эпидемии.

Джон взглянул на Анну.

– Но ведь это Восток, – сказала она. – Наша страна более дисциплинирована. Нехватка продуктов, пайки – все это у нас уже было. А сейчас даже нет никаких признаков какой-либо реальной опасности. Спрашивается, не слишком ли – Джон бросает все дела, мы приезжаем сюда, живем за твой счет целый год – и все только из-за того, что дела, можетбыть, повернутся к худшему?

– Вот мы, – ответил Дэвид, – мирно сидим у огня, с полными желудками. Я понимаю, так очень трудно представить будущее, которое, может, никогда и не наступит.

– Никогда еще не было такой болезни, – сказал Джон, – будь то болезнь растений или животных, эпидемия которой не прекратилась бы сама по себе. И никогда не было случая полного уничтожения того или иного вида. Вспомни хотя бы чуму!

Дэвид покачал головой:

– Только предположения. Мы не знаем наверняка. Что убило гигантских рептилий? Ледниковый период, борьба за существование? А может, вирус? И что, по-твоему, произошло со всеми растениями, останки которых мы находим сейчас? Почему они не оставили «потомства»? Если за короткое время наблюдений мы не столкнулись с подобным вирусом, это еще ничего не значит. Человек может прожить всю жизнь, ни разу не увидев комету, но это вовсе не означает, что комет не существует.

– Все это очень хорошо, Дэйв, – произнес Джон, давая понять, что тема исчерпана, – но я не смогу приехать. Моя работа меня вполне устраивает, хотя результаты ее меня, похоже, не интересуют. Вот скажи, как ты представляешь себе этот год? Я буду сидеть на твоей шее?

– Я бы сделал из тебя фермера за месяц.

– Из Дэви – возможно.

На стене усыпляюще тикали часы. Анна вдруг подумала, что здесь разговоры о страшных последствиях победы вируса даже более странны, чем в Лондоне.

– В конце концов, – произнесла она вслух. – Мы всегда можем приехать сюда, если дела действительно станут так плохи. Но сейчас, по-моему, в этом нет необходимости.

– Когда мы впервые приехали в долину, – сказал Дэвид, – и гуляли с дедушкой Беверли возле ущелья, он признался мне, что, выходя из долины, всегда чувствует, словно за его спиной захлопывается невидимая дверь.

– Да, я тоже ощутила что-то подобное.

– Если катастрофа все-таки наступит, – продолжал Дэвид, – в Англии будет не так уж много безопасных мест. Долина может стать одним из таких убежищ.

– Значит – картофель и свекла, – сказал Джон.

– И более того, – добавил Дэвид, пристально взглянув на них. – Вы видели кучу бревен у дороги?

– Для новых зданий?

Дэвид встал и подошел к окну.

– Нет, – сказал он, глядя на зимний пейзаж. – Для частокола.

Анна и Джон переглянулись.

– Частокол? – переспросила Анна.

Дэвид обернулся:

– Изгородь, если хотите. Необходимо сделать ворота, которые смогут противостоять натиску толпы в долину.

– Ты серьезно? – изумленно спросил Джон.

Он внимательно посмотрел на своего старшего брата, который никогда не отличался особым воображением и склонностью к авантюризму. Его манеры, как обычно, были бесстрастны и флегматичны. Казалось, Дэвида совершенно не волнует замешательство, вызванное его сообщением.

– Абсолютно серьезно, – ответил Дэвид.