Текст книги "Жнецы"

Автор книги: Джон Коннолли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 7

Двумя днями позже, утром, Гэбриел присутствовал на еще одной назначенной им встрече, теперь уже в Центральном парке. После хмурой погоды предыдущих дней голое хрустально-синее небо было совершенно свободно от облаков, а воздух казался чистым до скрипа, как будто за ночь из него, пускай и ненадолго, каким-то волшебным образом выпарили миазмы и грязь большого города. Это было словно утро из детства. Хотя с возрастом Гэбриел уже не без труда припоминал, каким он был в те далекие годы. Фрагменты оставшейся памяти рисовали некоего другого человека, никак не связанного с теперешним, и вместе с тем смутно знакомого. Ощущение сродни просмотру старого фильма, когда припоминаешь: да, где-то ты видел картину и что-то такое при этом чувствовал, но когда это все было?

Гэбриел ненавидел стареть. Ненавидел быть старым. Вид Луиса напоминал ему обо всем, кем и чем он когда-то был сам; о силе и влиянии, которым некогда обладал. Из этого не все еще ушло, кое-что да осталось. Да, у Гэбриела больше нет в распоряжении Жнецов, готовых за мзду выполнять его или чужую волю, но ему все еще причитались отдельные благодеяния за оказанные некогда услуги, за поддержание конфиденциальности, за разруленные проблемы и вовремя оборванные жизни. Свои секреты Гэбриел хранил надежно и бережно, ибо знал: от них напрямую зависит его существование. Они были его безопасностью, а если надо, то и оборотным капиталом.

В парке к нему как бы невзначай пристроился человек несколько моложе. Ростом выше Гэбриела на голову, зато Гэбриел превосходил его тремя десятилетиями опыта, отчасти горького. Этот человек носил кличку Меркурий, в честь бога-покровителя торговли и воровства, однако Гэбриелу он был известен как Милтон. Вполне вероятно, что это его настоящая фамилия. Несмотря на общую образованность, знания Милтона совершенно не простирались на литературу. Когда в начале их знакомства Гэбриел, помнится, как-то сослался на «Потерянный рай»[11]11
  «Потерянный рай» – эпическая поэма Джона Милтона, впервые изданная в 1667 г. в десяти книгах.


[Закрыть], его встретил абсолютно пустой, лишенный всякого смысла взгляд. Хотя опять же, кто их знает, всех этих агентов, тем более с таким послужным списком, как у Милтона. Ему, казалось, можно было поверять самые интимные детали своих сексуальных наклонностей и предпочтений – прямо вот так, с фотографиями и даже видеосъемками бывших партнеров, – а в ответ видеть все тот же бессмысленный взгляд. Пустой – в данном случае как нельзя более подходящее слово.

Все в Милтоне предполагало человека, зачатого и созданного в какой-нибудь лаборатории для полной бесприметности: самый типичный рост, самая типичная внешность, типичные волосы, типичная одежда. В нем не было совершенно ничего заметного. Более того, при такой заурядности взгляд соскальзывал по нему, как вода по тефлону, и, не успев зафиксировать его присутствие, человек тут же о нем забывал. Пожалуй, для индивидуума в этом даже есть некая исключительность: проходить сквозь жизнь абсолютно незамеченным.

Милтон с Гэбриелом прогуливались возле озерца – достаточно медленно, чтобы их обгоняли бегуны трусцой, и в то же время подвижно настолько, что за их спиной никто не мог пристроиться незаметно для глаз. На Милтоне были серое шерстяное пальто с серыми брюками и серым же шарфом, а черные ботинки поблескивали под светом осеннего солнца. Рядом с ним Гэбриел с его белоснежными сединами, неопрятно торчащими из-под шерстяной шапочки, напоминал благодушного бродягу. После нескольких минут прогулки первым заговорил Милтон.

– Приятно снова тебя видеть, – сказал он голосом столь обыденным, что даже Гэбриел, знавший этого человека уже много лет, не мог толком разобрать, идут эти слова от сердца или нет.

Может, и в самом деле от сердца: таких фраз от Милтона на памяти было немного.

– И мне тебя, – соврал Гэбриел, на что Милтон улыбнулся: уязвленность чужой неискренностью компенсировалась у него радостью того, что он ее уловил. Видимо, Милтон из тех людей, что чувствуют себя без напряга лишь тогда, когда мир их разочаровывает, а значит, вторит их ожиданиям. – Не ожидал, что ты явишься лично.

– Не так-то часто мы нынче встречаемся. Пути-дороги уже не столь близки, как когда-то.

– Я старый больной человек, – сказал Гэбриел, и это сразу напомнило ему о контексте, в котором он несколькими днями ранее произнес эти же самые слова.

Неизвестно, прав ли он был тогда и могут ли возраст и былой статус действительно, если что, уберечь его от лютости Блисса. Мысли закрадывались тревожные. Ответственность за содеянное с Блиссом отчасти лежала и на нем, Гэбриеле, что, в общем-то, не являлось для этого зверюги таким уж откровением: что посеешь, то и пожнешь. Хотя вражда между Блиссом и Луисом носила более глубокий, личностный характер. Нет, все-таки если Блисс возвратился, то в перекрестье его прицела вряд ли старик Гэбриел.

– Не такой уж и старый, – отреагировал между тем Милтон: сейчас врать настал его черед.

– Стар достаточно, чтобы различать туннель в конце света, – вздохнул Гэбриел. – И вообще, это уже новый мир с новыми правилами. Мне все труднее находить себе в нем место.

– Правила-то все те же, – рассудил Милтон. – Просто их стало меньше.

– Я чувствую в тебе чуть ли не ностальгию.

– А что, может, и так. Я тоскую по делам с себе равными, такими, что мыслят, как я. Я больше не понимаю наших врагов. Их цели слишком размыты. Спроси – так они их и сами вряд ли обозначат. В них нет идейности. Только слепая вера.

– Людям нравится биться за свою религию, – заметил на это Гэбриел. – В ней достаточно постулатов, чтобы взывать к их душам, и вместе с тем обтекаемости.

Милтон в ответ ничего не сказал. Лично Гэбриел подозревал, что Милтон верующий; причем не просто верующий, а активный прихожанин. Не иудей, нет. Может быть, католик, хотя вряд ли: для хорошего католика у него маловато воображения. Скорее протестант неясной окраски. Член какой-нибудь особенно занудной конгрегации, где в фаворе жесткие скамьи и длинные проповеди. Образ Милтона в церкви спровоцировал Гэбриела на догадку, как могла бы выглядеть миссис Милтон, если такая существует на самом деле. Обручальное кольцо Милтон не носил, но это еще ни о чем не говорит. Краеугольное свойство этих людей – как можно меньше выказывать что-либо о себе наружу. Ведь из такой, казалось бы, мелочи, как колечко, можно нарисовать целую картину существования. Гэбриелу жена Милтона рисовалась эдакой мымрой, настолько черствой и косной в своей набожности, что даже слово «любовь» у нее не произносится, а буквально сплевывается.

– Ну так что, у тебя был контакт с нашей заблудшей овечкой? – сменил тему Милтон.

– Да. У него, похоже, все хорошо.

– За исключением того, что его кто-то пытается вроде как убить.

– Пожалуй что.

– По первому набору отпечатков у полиции ничего нет, – сообщил Милтон. – И у нас тоже. Расплющенная свечка: оригинально. По данным полиции, найденный в гараже пистолет тоже чист. Прежде не использовался.

– Удивительно.

– Почему?

– Они были любителями. А у непрофессионалов ошибки обычно маленькие, до крупных они дорастают потом.

– Но бывает и иначе. Может, эти джентльмены опрометчиво решили сразу взять быка за рога и с нуля перескочили сразу на минус единицу.

Гэбриел покачал головой. Не встраивается. Этот довод он задвинул подальше, оставив его томиться в глубине ума, словно горшок в духовке.

– А вот со вторыми отпечатками нам повезло больше, – обрадовал Милтон. – Странно, что их владельцы до сих пор не всплыли на поверхность.

– Так ведь они на свалке, – сказал Гэбриел. – Всплывешь тут, когда над тобой десяток метров грунта, мусорного.

– Да уж. Те отпечатки принадлежат некоему Марку Ван Дер Саару. Необычное имя. Голландец. В этой части света Ван Дер Сааров не так уж много. Так вот, этот конкретный Ван Дер Саар отбывал трехлетний срок в исправительном учреждении имени Гавернира за преступления, связанные с огнестрельным оружием.

– А сам он откуда?

– Из Массены. Там рядом.

– Под кем он ходил?

– Сейчас выясняем. А одним из его известных сообщников является – точнее, являлся, учитывая недавний переход мистера Ван Дер Саара в покойники, – некто Кайл Бентон. Личность тоже известная. Отсидел четыре года в тюрьме Огденсбурга, и тоже, случайно иль нарочно, за преступления с огнестрельным оружием. Огденсбург, если ты не знаешь, расположен в северной части штата.

– Спасибо за урок географии. Пожалуйста, продолжай.

– Бентон работает на Артура Лихагена.

Гэбриел на секунду сбился с шага, после чего снова размеренно зашагал.

– Имечко из прошлого, – буркнул он. – Это все, что у тебя есть?

– Пока. Я думал, ты будешь под впечатлением: до встречи со мной ты знал меньше.

Какое-то время они прогуливались в молчании: Гэбриел размышлял над услышанным, складывая и перекладывая в уме фрагменты мозаики. Луис. Артур Лихаген. Детка Билли. Все это было так давно… Постепенно мозаика складывалась, фрагменты подходили друг к другу. От наметившейся взаимосвязи Гэбриел ощутил прилив тихой отрады.

– Тебе не известны двое агентов ФБР – работают в паре, фамилии Брюс и Льюис? – удовлетворившись своими выводами, спросил он.

Милтон посмотрел на часы: явный признак того, что встреча близится к завершению.

– Мне это надо?

– Они живо интересовались делами нашего общего друга.

– Не уверен, что слово «друг» здесь очень уж подходит.

– Ему хватало дружелюбия все эти годы держать язык за зубами. Я склонен считать это поведение более дружеским, чем то, к которому привык ты.

Милтон возражать не стал, и Гэбриел понял, что набрал очко.

– Какого рода интерес они проявляют?

– Похоже, они не прочь порыться в его риелторских инвестициях.

Милтон вынул из кармана руку в перчатке и пренебрежительно ею махнул:

– Это все та херь, что началась с одиннадцатым сентября.

Гэбриел напрягся: бранными словами Милтон бросался лишь в минуты редкого душевного волнения.

– У них инструкция – распутывать бумажные следы, – продолжил собеседник. – Необычные бизнес-вложения, кажущиеся подозрительными финансовые сделки, нестыковки в делах с акциями и недвижимостью. Они мне вот уже где с этим своим ярмом.

– Но он не террорист.

– А ну и что. Террористов среди таких раз-два и обчелся, зато в процессе можно иной раз выудить интересную информацию, потянуть за ниточку, вынюхать след. Возможно, до этих самых агентов дошел какой-то звон, вот они и любопытничают.

– Они не просто любопытничают. Похоже, они кое-что знают о том, что за ним стоит.

– Это вряд ли можно назвать гостайной.

– Полностью да. А частично? – со значением посмотрел Гэбриел.

Оба остановились, щурясь на ярком свету. На сухом холодном воздухе парок от их дыхания сливался воедино.

– У него одиозная репутация, – сказал Милтон. – Он водится с дурной компанией – если такое человечески возможно, учитывая его собственную натуру.

– Ты, видимо, имеешь в виду того частного детектива?

– Да, Паркера. И детектив он, похоже, бывший. Лицензия у него отозвана.

– Возможно, он нашел себе какие-нибудь иные, более мирные способы времяпрепровождения?

– Сомневаюсь. Из того немногого, что мне известно о Паркере, он бедой просто живет и дышит.

– Не уверен, намного ли больше знаю о нем я, но похоже, что Луис ему чуть ли не симпатизирует.

– До такой степени, что готов ради него убивать. И кто знает, может, внимание он не привлек к себе, а перенаправил. Удивительно лишь то, что ФБР понадобилось столько времени, чтобы постучаться к нему в дверь.

– Все это замечательно, – сказал Гэбриел, – но неизвестного в нем никак не меньше, чем известного, и я уверен, что ты предпочел бы этот расклад не тревожить.

– Надеюсь, это не угроза?

Шаткой старческой дланью Гэбриел притронулся к руке своего более молодого спутника и легонько ее потрепал.

– Ты слишком хорошо меня знаешь, – произнес он. – Я имею в виду одно: всякое расследование в конце концов упрется в стену. В стену из кирпичей, возведенную тобой и твоими коллегами. Но такие барьеры не сказать чтобы неодолимы, и нужные вопросы, заданные в нужных местах, способны выявить информацию, которая может оказаться неудобной для обеих сторон.

– Избавиться от него мы могли бы в любое время, – улыбнулся Милтон, что, однако, не умерило настороженности во взгляде Гэбриела.

– Если б вы думали это сделать, вы бы это давно уже осуществили, – заметил он. – А от меня вы бы тоже избавились?

Милтон снова тронулся с места, Гэбриелу пришлось несколько шагов его нагонять.

– С большим сожалением, – ответил Милтон.

– Меня это, можно сказать, утешает, – сказал Гэбриел.

– Что конкретно ты от меня хочешь? – задал вопрос Милтон.

– Отзови собак.

– Думаешь, это легко? ФБР ох как зубом цыкает, когда другие агентства лезут в его дела.

– Я думал, вы все на одной стороне.

– Мы да: каждый на своей собственной. Ну да ладно, кое с кем поговорю, посмотрю, что можно сделать.

– Моей благодарности не будет границ. Тебе ведь придется опекать ценного кадра.

– Когда-то ценного, – уточнил Милтон. – Хотя, конечно, если б его можно было задействовать для какой-нибудь работы…

– К сожалению, он, похоже, выбрал себе другую стезю.

– Жаль, очень жаль. Он был хорош. Один из лучших.

– Кстати, ты мне напомнил. – Гэбриел словно бы невзначай набрел на мысль, которая на самом деле не давала ему покоя с того самого момента, как он прознал о смерти Детки Билли. – Ты что-нибудь знаешь о Блиссе?[12]12
  Bliss (англ.) – блаженство, счастье.


[Закрыть]

– В смысле о блаженстве? – как будто бы не понял Милтон. – Знаю, и даже очень. Для меня это прежде всего аромат элитного виски, хорошая сигара. Или ты о чем-то другом?

– В некотором роде.

– Мы потеряли с ним контакт много лет назад. Начать с того, что он у нас никогда не был в списке на рассылку рождественских открыток. У меня он не вызывал ничего, кроме гадливости. И я не лил слез, когда он впал у нас в немилость.

– Но ведь вы же его использовали.

– Раз или два, и то через тебя. При этом я задерживал дыхание, а потом мыл руки с мылом. Насколько я понимаю, вы с твоим так называемым другом замышляли положить его карьере конец?

– Успех был умеренный, – скромно заметил Гэбриел.

– То-то и оно, что умеренный. Надо было класть больше взрывчатки.

– Мы хотели, чтобы сгинул только он, а не половина народа, которая на тот момент могла стоять рядом.

– В определенных кругах такой гуманизм сочли бы за слабость.

– Оттого я и извел столько времени и сил, чтобы этих кругов поубавилось. Как и ты, наверное.

Милтон в знак согласия мимолетно усмехнулся.

– Вместе с тем есть основания полагать, что Блисс может снова всплыть в поле зрения. Не исключено.

– В самом деле? – Милтон впервые за все время посмотрел на Гэбриела открыто, в упор. – Надо же. К чему бы это?

За долгие годы Гэбриел научился считывать лица и интонации, соразмерять слова и сопровождающие их жесты, по тончайшей модуляции голоса безошибочно улавливая, правда произносится или ложь. Слушая сейчас Милтона, он с уверенностью определял: собеседник выдает о происходящем явно не все, что знает.

– Может, если ты что-нибудь на этот счет разузнаешь, то найдешь возможность мне перезвонить? – ненавязчиво предложил он.

– Может быть, – туманно улыбнулся Милтон.

Гэбриел протянул руку и в момент рукопожатия неуловимым движением сунул Милтону под рукав бумажку.

– Мелкая благодарность, – пояснил он. – Тележка. Не подмажешь – не поедешь.

Милтон поблагодарил кивком.

– Увидишь нашу заблудшую овечку – передавай от меня привет.

– Передам, отчего ж не передать. Я знаю, он очень тепло о тебе думает.

– Вот уж да, – скорчил гримасу Милтон. – Как бы не обжечься.

* * *

В тот же вечер и так же через операторов Гэбриел связался с Луисом. В этот раз встреча была короткой – буквально несколько минут на заднем сиденье такси, которое отвозило Гэбриела на Бродвей. Шофер всю дорогу был погружен в нескончаемую и оживленную беседу по телефону, протекавшую почти исключительно на урду. В начале пути Гэбриел развлекался тем, что пытался уловить в разговоре хоть какие-нибудь знакомые слова.

– Мне был звонок, – сообщил Гэбриел. – От одного джентльмена, что работает у Николаса Хойла.

– Хойл? Который миллионер?

– Миллионер, отшельник – называй его как хочешь.

– И что он сказал?

– Мистер Хойл выразил желание с тобой встретиться. Он говорит, что располагает информацией, которая может оказаться тебе полезной и которая имеет отношение к событиям последних дней.

– Встреча на нейтральной территории?

Гэбриел ерзнул на сиденье.

– Нет. Хойл никогда не покидает своего пентхауса. Живет в нем безвылазно. По всем отзывам, человек с большими странностями. Тебе придется отправиться к нему.

– Так дела не делаются, – нахмурился Луис.

– К тебе он обратился через меня, а потому дела именно что делаются. И он должен осознавать все последствия, которые могут наступить в случае несоблюдения им всех необходимых церемоний.

– Кстати, он и мог послать тех двоих разобраться со мной.

– Если б он нацеливался на это, то попросту нанял бы подспорье понадежней и закончил все прямо на том месте. Однако у него нет резона иметь на тебя зуб – во всяком случае, мне о том неизвестно, – если только ты не успел его разозлить в ходе каких-нибудь своих недавних дел. А?

Гэбриел вопросительно воздел бровь.

– Я за собой ничего такого не помню, – сказал Луис.

– Но даже если и так, – продолжил рассуждать Гэбриел, – то мне не кажется, что вы с этим твоим другом из Мэна оставляете за собой множество концов. Легче выжить на последней стадии рака, чем затевать с тобой вражду. А потому я думаю, что у Хойла на уме какое-то предложение, причем взаимовыгодное. Впрочем, выбирать тебе. Я лишь передаю его слова.

– А ты бы на моем месте как поступил?

– Я бы все-таки составил с ним разговор. Пока мы ни на шаг не приблизились к тому, кто именно был во всем этом задействован и кто за этими людьми стоял.

Гэбриел мельком взглянул на Луиса. Ложь прошла незамеченной. Это хорошо. У Луиса надо будет вызнать, что скажет Хойл. А тем временем можно начать расспрашивать насчет Артура Лихагена. Распространяться Луису о том, что сказал Милтон, Гэбриел пока не готов. Во всех своих делах он прежде всего прикрывает себя. И какая бы симпатия к Луису ни жила в сердце, он скорее скормит его живьем диким псам, чем подвергнет риску себя.

– Может, они были дилетантами, а их босс нет? Смысл опять же неясен, если только не вернуться к варианту, что кто-то хочет вытянуть меня на свет.

– Вряд ли тебя так уж сложно выявить, как тебе кажется. Недавние события – тому доказательство. Нам здесь чего-то недостает, и может статься, что как раз Хойл и сможет нас на этот счет просветить. Учти, он вот так запросто приглашений в свою берлогу не рассылает. При иных обстоятельствах это бы расценивалось как большая честь.

Луис отрешенно смотрел, как за окном мелькает город. Словно бы все – и такси, и люди, и огни – вдруг разом обрело дар неуправляемой скорости и пустило ее в ход. Обычно Луис контролировал все сам, но сейчас эти тончайшие нити как будто перешли в руки других: Гэбриела, его неизвестных контактеров, а теперь вот этого Николаса Хойла.

– Ладно, давайте расклад.

– Изволь. Туда ты идешь безоружным. Хойл запрещает наличие оружия у себя в пентхаусе.

– Час от часу не легче.

– Брось. Такой, как ты, наверняка справится с любым оборотом обстоятельств. К тому же я, к твоему сведению, затеял возню федерального масштаба кое с какими потенциально заинтересованными сторонами. И полагаю, что все разрешится в твою пользу и к твоему удовлетворению.

– Что это, хотелось бы знать, за стороны, да еще заинтересованные?

– Тебе ли об этом спрашивать. А сейчас, с твоего позволения, я выйду. Так сказать, покидаю кров. И кстати, заплати за такси. Это самое скромное, чем ты можешь воздать за то, что я для тебя сделал.

* * *

Блисс ехал на север – безымянная фигура на безвестном шоссе; не более чем две белесые шпажки фар, тающие в темноте. Скоро, уже скоро он оставит дорогу и найдет себе приют для ночного отдыха. Не сна, а именно отдыха, передышки. Нормального сна у Блисса не было уже много лет, и от этого он жил в постоянном мучении. Полного и мирного забвения он желал себе как мало чего на свете, но научился обходиться и несколькими часами чуткой прерывистой полудремы, в конце концов перебарывающей негасимые муки. Залечивание ран и усилие оставаться впереди своих преследователей истощало Блисса не только физически, но и финансово. Он был вынужден снова всплыть на поверхность, но своего плательщика на этот раз выбрал тщательно. В Лихагене Блисс нашел того, кто утолял одновременно и его финансовую, и его личную потребности.

Бутылочка с кровью Детки Билли лежала в коробке с мягким подбоем, на дне чемоданчика. Лихаген требовал, чтобы Билли был убит на его земле, но Блисс ему в этом отказал: слишком опасно. Однако, убирая нож и видя на лице умирающего Детки Билли признаки осознавания, Блисс сделал вывод, что жизнь пусть и редко, но все-таки по-прежнему отпускает подарки. И это придавало уверенности в том, что должно произойти.

А потому той ночью, лежа на кровати скромного опрятного мотеля, Блисс тихо напевал, думая о Луисе с томным вожделением влюбленного, после долгой разлуки держащего наконец путь к своей избраннице.