Текст книги "Жнецы"

Автор книги: Джон Коннолли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Доказательной базы касательно того, что Дебер убил его мать, нет.

– Да при чем здесь это, – флегматично возразил Вустер. – Мне ее и не надо. Есть вещи, которые я просто знаю, и все.

– Да, но суды на подобное смотрят иначе. Я знаком с людьми, которые допрашивали Дебера. С ним что только ни делали, чтобы разговорить, разве что не жгли каленым железом. Так вот, он не раскололся. Ни улик, ни прямых свидетелей, ни признания. А стало быть, нет и самого дела.

Паренек в допросной слегка пошевелил головой, как будто голоса двух копов доносились до него даже сквозь толстые стены. Более того, Вустеру показалось, что на его лице мелькнула улыбка.

– Знаете, о чем еще я думаю? – спросил шериф, машинально понижая голос.

– Поделитесь, Шерлок. Я весь внимание.

«Ишь ты: Шерлок, – хмыкнул про себя шериф. – Высокомерный засранец. Я знавал еще твоего папашу, который был немногим лучше тебя. Никтошка, неспособный утром найти собственных тапок, если ему их не поднести к носу. Так вот, из тебя сыщик еще хуже, чем из него».

– Мне думается, – сказал Вустер вслух, – что если б этот парнишка не прикончил Дебера, то Дебер прикончил бы его. Вряд ли у кого-то из них был выбор. Не сиди у нас в допросной мальчик, там бы сейчас сидел Дебер.

Детектив вытряхнул в себя остатки колы. Что-то в блеклости шерифова тона намекало: какие-то секунды назад пройдена некая красная черта. И детектив попытался если не исправиться, то хотя бы скорректировать ситуацию.

– Послушайте, шериф, может, вы и правы. Надо отдать вам должное: в этом парне что-то есть. Но у нас остается совсем немного времени, чтобы определиться с решением – срать или слезать с горшка.

– Хотя бы еще пару часов. Вы с ним не беседовали насчет женщин – типа что можете взяться за них, если он не начнет говорить?

– Пока нет. А вы?

– Пытался. Это был единственный момент, когда он хоть что-то сказал.

– И что именно?

– Что я не из тех, кто мучает женщин.

– В самом деле?

– Ну, как бы так.

– И он прав?

Шериф со вздохом развел руками:

– Получается, да.

– Вот черт. Но ведь есть и другие способы. Неформального воздействия.

Мужчины молча переглянулись.

– Нет, – покачал головой шериф Вустер. – Вы, пожалуй, тоже не из таких.

– Видимо, да.

Детектив хрустнул пустой жестянкой, сжал ее и не вполне сноровисто запустил в мусорную корзину. Жестянка отскочила от края и приземлилась в углу.

– Надеюсь, стреляете вы все-таки лучше, – заметил Вустер.

– Вы что, хотите, чтобы я кого-нибудь застрелил?

– Если б все это было так легко.

Детектив похлопал Вустера по плечу, моментально об этом пожалев: рука пропиталась шерифским потом. Он тайком вытер ладонь о штанину.

– Можно попытаться еще раз, – сказал он.

– Попытайтесь, – кивнул Вустер. – Это он его убил. Больше некому.

Вслед выходящему детективу шериф не взглянул. Вместо этого он не спускал глаз с юного темнокожего в допросной, а тот в ответ открыто смотрел через зеркало на него.

Спустя два часа Вустер все так же сидел у себя за столом, хлебая из графина воду и отмахиваясь от мух. Затем двое детективов устроили себе передышку от допроса и невыносимой духоты тесного помещения. Они примостились снаружи участка и сейчас покуривали, а рядом на ступеньках лежали остатки их гамбургеров с жареной картошкой. Было понятно, что допрос дошел фактически до точки. Результат нулевой. За полных двое суток дознания парнишка произнес всего две фразы. Из них вторая – это его мнение о Вустере, а первая – его имя:

– Меня зовут Луис.

Кстати, южнее в Луизиане, где у Вустера живет свояк, это слово произносят на французский манер: не Луис, а Луи.

Детективы о чем-то тихо меж собой переговаривались. Затем один из них возвратился в участок.

– Мы пойдем пропустим по пивку, – сказал он.

Шериф кивнул. Похоже, на этом все. Теперь они если и вернутся, то только затем, чтобы забрать машину (если упомнили место парковки).

Снаружи в вестибюле, где вход в служебное помещение отгораживался большим столом, в обнимку со своим ридикюлем сидела темнокожая женщина. Бабушка паренька. Хотя выглядела она настолько моложаво, что ее можно было принять за его мать. С самого ареста юноши на неудобном жестком стуле для посетителей молчаливо дежурила то одна, то другая из женщин того семейства. Всех их окружала аура некоего гордого достоинства. Ощущение такое, что, находясь здесь, они как будто делают участку одолжение. Эта женщина, самая старшая из всех, неизменно вызывала у Вустера настороженное замирание сердца. Про нее ходили разные слухи. Люди обращались к ней за предсказанием судьбы. Она указывала пол еще не рожденного ребенка, вселяла покой в сердца тех, у кого пропали родственники или умерли дети. Вустер всем этим россказням не то чтобы верил, но все же держался с этой женщиной уважительно. Хотя она этого не требовала. В самом деле, зачем? Зная, кто она такая, должного почтения к ней не испытывает разве что глупец.

Видя, с какой спокойной уверенностью она дожидается скорого выхода юноши под ее опеку, Вустер заприметил между бабушкой и внуком определенное сходство – не сказать чтобы даже физическое, хотя им обоим присуща неуловимо тонкая грациозность. Нет, дело не во внешнем сходстве, а скорее в том приводящем в замешательство спокойствии, которое от этой немолодой женщины передалось внуку. В мыслях при этом отчего-то возникал образ безмолвных темных вод, погружения в их пучину – все глубже, глубже… И там, в мутно светящейся зеленоватой неподвижности, вдруг словно из ниоткуда возникают разверстые розовые челюсти… И в своей фатальной законченности является наконец подлинная сущность натуры, скрытой в этих недосягаемых, непостижимых внутренних пространствах.

День определенно складывался хуже некуда, и к нулевой развязке катилось дело. Но для Вустера оно, уж увольте, отнюдь не завершено. Пускай этот выродок отправляется домой к своей бабке, к своим теткам и кто там еще обитает в их ведьмачьем лесном логове, но он, Вустер, будет за ним смотреть. Куда бы этот тип ни направлялся, шериф всегда будет крадучись ступать в его тени. Этого хитреца он когда-нибудь расколет.

Ведь в рукаве есть еще и козырь насчет мужеложства. У Вустера насчет этого паренька имелись подозрения: погуливали слушки. Единственные женщины, с которыми общался юный Луис, – это те, с которыми он ютился в своей хибаре, а у себя в негритянской школе ему пару раз приходилось осаживать глумливых сверстников кулаками. Подростки, как известно, падки на чужую слабость. Любой признак излишней чувствительности, женоподобности со стороны такого же, как ты, мальчишки, и зловреды слетаются на беднягу, как мухи на порез. И хотя обидчикам доставалось от Луиса на орехи, это их подчас только раззадоривало. А между тем в штате существовал закон против содомии, и Вустеру как шерифу ничего не стоило его применить. Так что если парня удастся привлечь по этой статье (скажем, жалоба на домогательства содомитского толка), то это можно использовать как рычаг в деле об убийстве Дебера. Мориться в кутузке по обвинению в мужеложстве – верная гарантия унизительных мучений. Лучше уж пойти по делу об убийстве – это хотя бы дает некий респект, репутацию: лишить человека жизни может только сильный.

Вообще Вустеру даже неинтересно доводить парня до посадки. Для него достаточно доказать свою правоту неверам – этим зарвавшимся штафиркам из полиции штата; собственным подручным, за спиной подсмеивающимся над ним за его тупую, в их убогом понимании, уверенность, что какому-то юному негритосу хватило ума совершить такое утонченное преступление. Шериф раздумывал, как бы верней ухватить этого парня за жабры. Вообще в городе есть один-два человека, которым не зазорно слегка ублажиться темнокожей плотью. Вустеру оставалось лишь согласовать время-место и как бы невзначай нагрянуть туда, где совершается содом. А там одного из участников разврата можно отпустить, а парнишечку, наоборот, задержать. Короче, возможность просматривалась.

Однако день Вустера вопреки собственным уверениям шерифа в обратном складывался на редкость скверно, а планам на провоцирование уголовно наказуемого деяния вскоре суждено было обратиться в прах.

– Шеф, а шеф.

Сет Кэвиган, самый младший из его подчиненных. Ирландский католик. Мик[6]6
  Мик (пренебр.) – прозвище ирландца-католика.


[Закрыть] до мозга костей. Когда Вустер только принял его на работу, в городе пришлось разруливать кое с кем из старожилов. Помнится, шерифу тогда нанес дружеский визит Маленький Том Радж с парой своих дружков-расистов, любителей шляться вечерами в капюшонах из наволочек. Том ненавязчиво предложил шерифу передумать брать в помощники мика Кэвигана: это ж как-никак баптистский город. Вустер тогда выслушал их бредни, а затем прогнал всю троицу взашей.

Маленький Том и ему подобные вызывали у Вустера что-то вроде кожного зуда. Более того, при всяком контакте с ними в нем шевелилось чувство потаенной вины. Вустер ведь был в курсе насчет их деяний. Знал о неграх, избитых за то, что якобы находились в черте города с наступлением сумерек, хотя эти городские черты причудливо менялись в зависимости от того, сколько белые обормоты из местных успели принять на грудь. Знал о необъяснимых пожарах (читай – поджогах) в негритянских лачугах; об изнасилованиях, запросто сходивших насильникам с рук («Да ну подумаешь, шеф, чуток потешились: с кем не бывает по пьяной лавочке»).

Знал он и об Эрроле Риче – о том, что с ним сделали перед сборищем тех самых людей, с которыми Вустер по воскресеньям бок о обок возносил хвалу Господу в церкви. О да, шериф все это знал. Знал он и себя достаточно, чтобы осознавать свое безмолвное соучастие в том акте, даже при условии, что он сам даже рядом не стоял с тем старым деревом, к которому подвесили горящего Эррола. Вустер тогда еще не был в городке полновластным авторитетом, а к той поре, как он услышал о происходящем, что-либо поделать было уже поздно. Да и толку-то. Во всяком случае так Вустер оправдывался перед самим собой.

Тем не менее по итогам происшествия он однозначно дал понять, что подобное деяние во вверенном ему городе не произойдет больше никогда, если его слово как шерифа имеет хоть какой-то вес. Ведь это убийство, откровенное убийство, и Вустер этому попустительствовать не собирался. Да еще и негры (вот уж не было печали) все как один обозлились – до той опасной черты, когда гнев в них грозит перерасти страх. Кроме того (вот о чем в первую голову не мешало бы задуматься говнюкам вроде Маленького Тома): теперь на их головы могут обрушиться фэбээровцы, а им там в центре не понять, какой уклад и какие нравы бытуют в мелких городишках вроде этого. Им оно невдомек, да и, признаться, по барабану. Фэбээровцы только и копают, чтобы найти новоявленных козлов отпущения – людей, которые недопонимают, что «времена, они меняются», или как там поется у этого лабуха Боба Дилана, настоящая фамилия которого Циммерман.

И это еще одна причина, по которой юнца Луиса необходимо наказать за содеянное с Дебером. Если на сей раз убийство сойдет ему с рук, то что будет дальше? Может, ему втемяшится в голову заняться людьми, что убили Эррола Рича. Теми, кто вывел у него из-под ног пикап, отчего Рич беспомощно задрыгался в мертвенно-недвижном летнем воздухе. Теми, кто окатил его бензином, поджег факел и поднес его к одежде жертвы, превратив ее в зазывный маяк в ночи. Потому что об Эрроле Риче и о матери юнца втихую ходили слушки, и можно с уверенностью сказать, что Луис их слышал. Ну а если так умирает отец, то сын вполне может взять на себя отмщение. Во всяком случае он, Вустер, на месте юнца так бы, черт возьми, и поступил.

А теперь еще этот Кэвиган (между прочим, один из социально-обновленческих экспериментов Вустера) приперся с какой-нибудь хренью, без которой, можно подумать, ну никак не обойтись. Чувствуя на губах остро-соленые капли пота, шериф в очередной раз отер лицо платком и отжал его над мусорной корзиной.

– Чего тебе? – не поднимая головы, спросил он, все так же высверливая глазами стену, как будто через нее и через тесное пространство допросной мог пробуравить юнца, который вот уже столько времени дерзко ему противостоял.

– Гости. Целая компания.

Вустер повернулся на стуле. Сзади в окно было видно, как из подъехавших машин вылезают люди. Первым стоял служебный «Форд». От него за километр веяло чиновным присутствием – подозрение, подтвердившееся, когда в опущенном окошке пассажирского сиденья показался Рэй Вэлланс и пульнул во двор шерифа окурок. Ишь ты. Вэлланс возглавлял периферийное отделение ФБР и для фэбээровца был парнем вполне терпимым. Не заставлял персонал на местах лезть из кожи, чтобы потрафить новомодному прогрессу в области гражданских прав, хотя и топтания на месте тоже не допускал. Все-таки надо ему высказать насчет того окурка. Надо же, какое неуважение.

Второе авто для казенного стойла выглядело очень уж роскошным – желтовато-коричневое, с кожаной обивкой в тон. Вынырнувший с переднего сиденья тип походил скорее на шофера, чем на агента (судя по наглым усам, преизрядный сукин сын), ну а вздутие под его левым предплечьем объяснялось явно не опухолью. Тип открыл заднюю пассажирскую дверцу, и из машины выбрался третий. Вид у него был пожилой, хотя Вустер быстро определил, что разница в возрасте у них не такая уж и большая. Этот пассажир чем-то напоминал одного старого английского киноактера (как там его, Уилфрид[7]7
  Уилфрид Хайд-Уайт (1903–1991) – британско-американский актер, сыгравший полковника Хью Пикеринга в фильме «Моя прекрасная леди» (1964 г.) режиссера Джорджа Кьюкора.


[Закрыть] такой-то сякой-то), персонажа из картины «Моя прекрасная леди», вышедшей на экраны несколько лет назад. Вустер ходил на нее с женой – фильм, помнится, оказался лучше, чем он ожидал. А тот парень – Уилфрид как-там-его – он всегда выглядел старо, даже в дни своей молодости. И вот, гляди-ка, один из его близких родственников, вблизи и во плоти. Ну просто вылитый Уилфрид (вот черт, да как его там?).

Вэлланс на своем сиденье как будто вздохнул и, выйдя из машины, повел своих коллег к двери участка, на пути обогнув дежурного копа за столом.

– Шериф Вустер, – кивнул он с фальшиво-дружелюбной улыбкой.

– Спецагент Вэлланс, – в том же духе отозвался Вустер.

Вставать шериф не стал. Вэлланс всегда обращался к нему не иначе как в эдакой шутовской манере, по званию и фамилии, и Вустер отвечал фамильярностью на фамильярность, даже когда речь шла о деле. Сейчас Вэлланс вдобавок еще и кивнул, давая знать, что разговор пойдет серьезный и что за ними наблюдают. Тем не менее Вустер не собирался сдавать свою территорию без боя, да к тому же еще предстояло разобраться с тем окурком.

Вустер через плечо Вэлланса посмотрел туда, где стояли четверо остальных. Старикашка оказался посередке – ростом ниже всех, но со своей собственной спокойной солидностью.

– Чего это вы тут, целой свадьбой? – поинтересовался Вустер.

– Мы можем поговорить внутри?

– Да конечно, – хозяйски щедрым жестом махнул Вустер. – Милости всех прошу.

Зашли только Вэлланс и старикашка. Последний прикрыл за собой дверь. Вустер чувствовал на себе взгляды подчиненных и секретарши, направленные через стекло. Понимание, что за ним чутко наблюдают свои, побуждало шерифа к действиям. Стоя к окну спиной, он расправил плечи, стараясь казаться выше, и намеренно не стал трогать жалюзи, чтобы гостям в глаза било солнце.

– Так что у нас за разговор, агент Вэлланс?

– Разговор о мальчике, что сейчас парится у вас в допросной.

– Здесь все парятся.

– Но все же не так, как он.

– Мальчик проходит подозреваемым по делу об убийстве.

– Наслышан. Что у вас на него есть?

– Вероятный мотив. Человек, которого он лишил жизни, мог в свое время убить его мать.

– Что значит «мог»?

– «Мог» означает, что допросить его уже нельзя.

– Из того, что я слышал, его допрашивали, пока он еще был на этом свете. Но он ни в чем не сознался.

– И тем не менее это сделал он. Те же, кто верит в обратное, скорее всего, верит и в Санта-Клауса.

– Стало быть, вероятный мотив. Это все, что у вас есть?

– Пока.

– Ну а что тот юноша – гнется?

– Он, похоже, не из таких. Но в конце концов, думаю, никуда не денется.

– Как уверенно вы это говорите.

– Он ведь всего лишь мальчик, не мужчина. А у меня и не такие раскалывались. Матерые. Вы вообще откроете мне, в чем суть вопроса? – отставляя учтивость в сторону, спросил Вустер. – Я не думаю, что это дело в вашей компетенции, Рэй. Это ведь не федеральная бодяга.

– А вот мы думаем, что да.

– На каком основании?

– Убитый был распорядителем на строительстве новой дороги у болота Орисмачи. А это федеральная резервация.

– Будет таковой, – поправил шериф. – Пока же это всего лишь болото.

– Ошибаетесь. И болото, и строящаяся рядом дорога только что перешли под федеральную юрисдикцию. Постановление принято вчера. В ускоренном порядке. Вот, кстати, и бумаги.

Вэлланс полез во внутренний карман пиджака и вынул стопку листов, которую протянул Вустеру. Шериф, нацепив очки, насупленно вгляделся в мелкий шрифт.

– Ну и? – спросил он, ознакомившись с документом. – Это ровным счетом ничего не меняет. Преступление было совершено до того, как оказалось принято это ваше постановление. Так что дело по-прежнему остается под моей юрисдикцией. То есть без разницы.

– Казалось бы, шериф, казалось бы. Но на деле разница есть, и разница существенная. Вы вчитайтесь внимательней. Постановление имеет обратную силу вплоть до первого числа текущего месяца. То есть период как раз до начала строительства дороги. Бюджетный нюанс – так мне пояснили. Вы же знаете, как оно принято у наших госчиновников.

Вустер снова вгляделся в бумагу. И нашел указанные числа. Его брови хмуро сошлись в одну линию, от растущего гнева кровь прилила к щекам и лбу.

– Просто ахинея. Вам-то, спрашивается, какой резон сюда лезть? Один цветной убивает другого – здесь о защите прав вообще речи не идет.

– Теперь, шериф, это уже дело федерального значения. Мы вас ни в чем не виним. Но мальчика придется отпустить.

Дело уплывало из рук, а вместе с ним и почва из-под ног; сам авторитет Вустера, его главенство над собственным персоналом. От этого ему уже не оправиться. Вэлланс выставил его придурком, и тот юнец сейчас укатит из своей камеры, как на лыжах, хохоча при этом над ним, городским шерифом.

А сзади стоял этот самый Уилфрид, со своими преждевременными сединами и в аккуратном, хотя и несколько поношенном костюме. Как пить дать во всей этой подставе не обошлось без него.

– Ну а вы здесь каким боком? – грозно спросил Вустер, всю силу своего растущего гнева обращая на второго визитера.

– Прошу извинить, – оживился тот и, сделав шажок, протянул ухоженную ладошку. – Мое имя – Гэбриел.

Вустер не пошевелился, и ладошка зависла в воздухе аккуратной лодочкой, пока Гэбриел ее не убрал. Язви тебя в душу, старый. И тебя, Вэлланс, и всю эту вашу манерность. Штырь вам всем в дышло.

– Так вы не ответили на мой вопрос, – кое-как совладав с собой, произнес Вустер.

– Я здесь в качестве гостя специального агента Вэлланса.

– Вы из госчиновников?

– Да, я оказываю услуги правительству.

С такими надо держать ухо востро, Вустер это знал. Ему хватало соображения понимать, что за этими словами кроется. До него вдруг разом дошло, что он словно стоит на минном поле, конфигурации которого совершенно не знает. Несмотря на злость, донимать Гэбриела вопросами глупо, да к тому же и небезопасно. Вустера связали, как борова, приготовленного для нанизывания на вертел. Кому-то остается только вставить ему в задницу острие и пронзить тушу до самого горла, а этого необходимо любой ценой избежать, пусть даже ценой отказа от мальчишки.

Шериф сел на свой крутящийся стул и раскрыл папку, непонятно даже какую и с какими записями.

– Забирайте, – буркнул он, не поднимая глаз. – Он ваш, со всеми потрохами.

– Благодарю вас, шериф, – сказал Гэбриел. – Еще раз извиняюсь за причиненные неудобства, если таковые были.

Вустер на него даже не взглянул. Он слышал, как гости выходят из кабинета, как за ними тихо закрывается дверь.

Шериф Вустер. Крупная рыба. Что ж, ему только что продемонстрировали его истинное положение. На самом деле был он мелкой рыбешкой в утлом пруду, которая неведомо как заплыла на глубину, а там перед ней вдруг возьми и обнажи свои зубы щука. Точнее, акула.

Шериф вперился в закрытую дверь, снова представляя за ней стену, а за ней комнату наблюдения и паренька в допросной. Только теперь на паренька смотрел не Вустер, а Гэбриел. Акулы. Глубины. Неведомые чудовища, змеисто сплетающие и расплетающие на дне свои щупальца. Смотрящий на мальчика Гэбриел и смотрящий на Гэбриела мальчик. И вот они оба сливаются воедино, становясь единым организмом, и тот плавно истаивает, теряется из виду где-то в неоглядной темно-кровавой пучине.