Текст книги "Отчаянное путешествие"

Автор книги: Джон Колдуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Все закусывают, и до вечера каждый занимается своими делами: одни ловят рыбу, другие спят, третьи беседуют или помогают соседям. Днем все обязательно находят время для купания.

В сумерках островитяне обедают – это самая плотная еда за весь день, хотя никакую пищу на острове нельзя назвать плотной, кроме разве свинины или цыпленка, которых едят здесь довольно редко. Обед готовится тщательно и состоит из самых разнообразных блюд.

Вечер жители Ломаломы коротают, сидя у дверей хижин, они глядят, как играют дети, и болтают с соседями. К девяти часам все начинают зевать, огни гаснут, и наступает тишина.

Жизнь текла спокойно и размеренно, а я тосковал, бродил по берегу и глядел на горизонт. Я все время прислушивался, не раздастся ли крик: «Парус!». Мысленно я был в Сиднее, с Мэри. О чем она сейчас думает? Получила ли мое письмо, оставленное в бухте Почтовой почти четыре месяца назад?

Я не знал, что письмо мое она получила в начале октября,– оно было сдано на почту в августе в Гваякиле. Но она узнала из него лишь одно – что в конце июля я отплыл с Галапагоса на запад.

Я собирался доплыть до Сиднея к концу сентября, а теперь уже середина ноября, таким образом я запаздывал на целых шесть недель! Да, у Мэри было достаточно оснований для беспокойства.

Утро 15 ноября началось как обычно. За ним наступил еще один день, полный тревог и надежд: я ждал какого-нибудь события, и мои ожидания сбылись.

На берегу раздался громкий крик, который мгновенно подхватили в деревне. Услышав «лако мото», я сразу понял, что на горизонте показался парус, и бросился к берегу.

Действительно, я увидел парус – он двигался параллельно берегу. Это была парусно-моторная шхуна, шедшая с большой скоростью. Итчи и Майк принялись поднимать и опускать парус, а Билл и Джо подожгли все четыре кучи хвороста и стали раздувать огонь. Суви и Тукай бегали по берегу, размахивая над головой рыболовными сетями.

Уна стояла молча. Раздались громкие возгласы, вся деревня пришла в движение.

Яркое пламя взметнулось вверх, голубой дым, завиваясь спиралью, поплыл к небу. Все взоры были устремлены на парус, который спокойно продолжал путь. Прошло двадцать минут, а судно не изменило курса. Я опять начал приходить в отчаяние, как десять дней назад, когда на шхуне не заметили наших сигналов. Островитяне дружно подтаскивали новые охапки хвороста я бросали их в огонь.

Вдруг парус исчез. Я знал, что он не мог скрыться за горизонтом так быстро,– это было бы непостижимо. Потом я понял, что на судне увидели сигналы, спустили паруса и повернули к берегу, чтрбы узнать, в чем дело. Вскоре показался нос шхуны, и я стал прыгать и кричать громче всех.

Мы целой гурьбой прыгнули в лодку Итчики и поплыли навстречу шхуне, чтобы указать проход в рифах. Вскоре я прочитал на корпусе название судна. Это была «Лаэ» – шхуна, перевозившая копру. Когда наша лодка подошла к борту шхуны, я быстро поднялся на палубу. Капитан, мрачный пожилой человек, уже много лет занимавшийся на островах торговлей, не говорил по-английски, но с его помощником, молодым тонганцем, можно было кое-как объясниться.

Отчетливо выговаривая каждое слово, я рассказал, как очутился на острове, и попросил взять меня на борт. Помощник посовещался с капитаном и согласился. Он сказал, что шхуна принадлежит Стокуэллу, торговцу с острова Вануа-Мбалаву. Она должна зайти за копрой еще на два острова, а потом возьмет курс на север.

Старая шхуна бросила якорь неподалеку от Ломаломы. Капитан, помощник и весь экипаж сошли на берег размять ноги. Я поспешил к хижине, следом с мрачными лицами шли Итчи, Билл, Джо, Майк и Тупа. Уна была уже там и успела аккуратно уложить мои скромные пожитки в старый сундук, подаренный Итчи. Она покачивала головой, уговаривая меня не уезжать. Мой потертый синий костюм висел у входа. Взяв его, я вошел в хижину, скинул зулу, с помощью Итчи надел костюм, старую белую рубашку и чистые носки. Когда я вышел, меня окружили опечаленные друзья.

Наступили самые тяжелые минуты. Как выразить свою благодарность людям, которые спасли мне жизнь и проявили столько доброты и великодушия? Я просто пожал руки всем, сердце мое переполняли теплые чувства.

Когда я прощался с Уной, она все еще скорбно качала головой и твердила, что я не вполне поправился и мне нельзя ехать. Итчи и Тупа опустили головы. Билл, Джо и Майк стояли в стороне. Только пастор, учитель и печальный философ взглянули мне прямо в лицо и храбро улыбнулись. Тукай и Суви хмурились. Остальные обступили меня тесным кольцом и молчали. Мне ничего другого не оставалось, как проститься и поспешить к берегу.

Помахав на прощанье рукой, я прыгнул в шлюпку. В последнюю секунду Итчи присоединился ко мне, решив проводить меня до шхуны. Снова рукопожатия, прощальные улыбки и возгласы. Якорь поднят, взревел мотор, старая шхуна задрожала и двинулась к проходу в рифах. Вскоре лодка Итчики повернула обратно к берегу, и я навсегда потерял Ломалому из виду.

АВСТРАЛИЯ

В полдень шхуна бросила якорь у кораллового барьера, окружающего Найау – первый из двух островов, куда нам предстояло зайти. Я съехал на берег посмотреть, как принимают копру. Когда здешний вождь услышал о моих приключениях, он тут же пригласил меня пить янгону. Меня угостили цыпленком и связкой бананов, и пока я ел, вокруг собралось множество улыбающихся людей.

Я рассказал о своем плавании с помощью мимики и жестов, пользуясь также своим слабым знанием местного языка. Одного раза оказалось недостаточно, и мне пришлось повторить все снова. Вскоре шхуна должна была отплыть во вторую деревню. Принесли традиционную чашу, и наскоро отведав янгоны, я поблагодарил жителей за гостеприимство и вернулся на судно.

Во второй деревне повторилась та же церемония. Хуже всего было то, что мне пришлось съесть еще одного цыпленка и гроздь бананов.

Эта деревня была родиной Итчики и Уны, отсюда много лет назад они отправились в поисках счастья на Тувуту. Я навестил дряхлых родителей Уны – почтенную чету, прожившую совместно сорок два года. Отца Итчи уже не было в живых, но меня повели к его старой слепой матери. Когда ей сказали, что Итчи помог «кай вавалаге» (белому человеку), она кивнула, улыбнулась, но не сказала ни слова.

Ночевал я в хижине родителей Уны. На рассвете, как было условлено, меня разбудили и отвезли на шхуну, которая уже готовилась к отплытию. Через час после восхода солнца мы подходили к островку Фифия – последнему перед возвращением судна на Вануа-Мбалаву. Вдали на юго-востоке серела вершина вулкана Тувуты.

Должно быть, островитяне считают гостеприимство своим священным долгом. Не успел я сойти на берег, как меня наперебой принялись угощать. Чтобы отблагодарить за заботы и угощение, я дважды рассказывал историю своего плавания. У меня не было времени пить янгону, поэтому я пожал руки тем, кто стоял рядом, и отправился на шхуну.

Мы отошли от барьера рифов и взяли курс на север, к длинному, извилистому острову Вануа-Мбалаву.

На острове была радиостанция, и я собирался сразу же дать знать жене и матери, что я жив и здоров. Кроме того, мне сказали, что на Вануа-Мбалаву часто заходят пароходы, следующие в Суву, главный порт Фиджи. Мне просто не верилось, что через несколько часов я свяжусь по радио с Мэри.

Шхуна осторожно лавировала между коралловыми рифами, которых так много у островов Фиджи. Войдя в просторную бухту, мы бросили якорь напротив белого домика, где помещалась торговая контора. Вокруг нас то и дело сновали парусные лодки.

На берегу бухты раскинулась большая деревня, хижины которой прятались в тени густых высоких пальм.

Я отправился на берег с первой же шлюпкой, чтобы поговорить с господином Стокуэллом. Я нашел его на складе, где принималась и взвешивалась копра. Он был в широкополой шляпе, коротких штанах и сандалиях.

Я постоял немного, опираясь на палку и глядя, как он торгуется с посетителями. Бронзовый от загара, он раскатисто смеялся и, несмотря на седину, легко бросал на весы тяжелые мешки с копрой. Увидев меня, он удивился, так как белые люди появлялись здесь очень редко.

Я представился, пожал ему руку и постарался коротко объяснить причину моего появления на острове. Он иронически улыбнулся, на лице его отразилось недоверие. Тут в разговор вмешался капитан и рассказал все, что слышал обо мне на Тувуте. Молодой тонганец подтвердил слова капитана.

Стокуэлл слушал мой рассказ о борьбе с океаном, время от времени хрипло восклицал: «Черт подери!», и лицо его все шире расплывалось в улыбке. Когда я рассказал об урагане, он вымолвил только: «Ну и ну!».

Я видел, что ему трудно поверить моему рассказу. И все же в конце концов он поверил. Для этого ему достаточно было взглянуть на меня – кости мои все еще выпирали из-под кожи после пятимесячного плавания; старый капитан и молодой тонганец подтвердили, что обломки яхты от нока до кильсона действительно валялись на берегу Тувуты.

Стокуэлл сел и предложил мне расположиться поудобнее. Я продолжал свой рассказ. Он слушал с разинутым ртом, пристально глядя на меня. Потом вскочил, взял меня за руку и повел к себе домой. Мы просидели не один час, прежде чем я кончил. Когда я умолк, он несколько минут не мог вымолвить ни слова. Он покачал головой, улыбнулся, а потом засыпал меня вопросами. Особенно интересовал его ураган и долгие поиски земли. Наконец он сказал: «Вы поставили рекорд одиночного плавания с временной оснасткой, если только и вправду добрались сюда на искалеченной яхте от самого острова Суворова».

Он заметил, что мне здорово повезло-я удачно перебрался через коралловый барьер у берегов Тувуты. Потом внезапно он спросил:

– Скажите, а ваша жена очень красива? Хотел бы я взглянуть на женщину, ради которой парень готов переплыть Тихий океан.

Я был рад вспомнить Мэри и с удовольствием стал о ней рассказывать.

Потом мы заговорили о жизни Стокуэлла на острове. Он охотно описал свое житье-бытье на Фиджи, где провел более тридцати лет. Немало прекрасных судов разбилось за это время о скалистые берега этих островов. Я был не первым моряком, попавшим на Вануа-Мбалаву после кораблекрушения. Но нередко море поглощало судно вместе с экипажем, и ни один человек не добирался до берега. Стокуэлл рассказал мне о внезапных ураганах, коралловых отмелях и предательских течениях. Он был счастлив, что меня не настиг второй ураган, что мне каким-то чудом удалось преодолеть коралловый барьер, что коварные течения не потопили яхту.

Стало смеркаться, и я попросил послать весточку Мэри и моим родным. Но Стокуэлл сказал, что передатчик не работает и послать радиограмму можно будет только в Суве, на острове ВитиЛеву, расположенном в ста восьмидесяти милях к западу от Вануа-Мбалаву.

А пока что хозяин пригласил меня к столу.

Миссис Стокуэлл, очаровательная тонганка, приготовила для меня превосходный «американский» обед. Нам подали яичницу с ветчиной, настоящий пшеничный хлеб, кофе и яблочный пирог. После экзотических кушаний я с жадностью накинулся на вкусную, хотя, быть может, и менее полезную, «цивилизованную» пищу.

Меня уложили на мягкой, удобной кровати. Спал я превосходно– ведь до поздней ночи мы со Стокуэллом решали, как переправить меня на катере на ближний островок Канатеа, где стоит шхуна с грузом копры, идущая в Суву.

Воскресный завтрак – овсяная каша, яичница и оладьи – был еще одной уступкой моим американским вкусам со стороны миссис Стокуэлл.

После завтрака мы с хозяином сердечно беседовали на веранде, ожидая прилива, во время которого катер сможет пройти над рифами. Когда уровень воды поднялся, я распрощался и продолжил свой путь.

Катерок ходко бежал вдоль берега, поросшего пальмами. Кое-где в лагуне попадались причудливые зеленые островки, окруженные коралловыми рифами; время от времени волны, ударяясь о невидимые подводные скалы, вздымали над ними целые каскады. В старину эта гавань служила рейдом для китобоев и ловцов жемчуга; теперь сюда заходят только мелкие шхуны с копрой, да изредка попадают «рыцари двадцатого века», потерпевшие крушение на пути к дамам сердца. Мы прошли над рифами напротив длинного и узкого залива, тянувшегося почти во всю ширину острова. Впереди, отделенная от нас водным пространством, усеянным рифами, виднелась Канатеа. У берега стояла небольшая шхуна.

Рулевой ловко провел катер среди рифов, и вскоре мы пришвартовались к шхуне «Туи Сакоу». Это было стальное судно водоизмещением в семьсот тонн, хорошо оснащенное и быстроходное. Я поднялся на борт и пошел к капитану.

Шхуна была нагружена и готова к отплытию. В понедельник утром она должна была сняться с якоря, но по пути в Суву ей предстояло зайти на Наитамбу, чтобы принять на борт пассажира и небольшой груз. Остаток дня я скоротал, ловя рыбу удочкой с палубы шхуны.

В понедельник на рассвете были подняты якоря и шхуна покинула тесную коралловую лагуну. Справа остался Вануа-Мбалаву, слева – остров Хэт, а впереди высилась серая громада Наитамбы.

В коралловом барьере, окружающем Наитамбу, прохода нет. Шхуна медленно крейсировала вдоль него, а грузы доставлялись на гребных баркасах. Я поехал на цветущий зеленый остров с первой же шлюпкой, посланной за пассажиром и его багажом. Возвышенная и неровная поверхность острова переходила в пологую равнину, спускавшуюся к самой воде, низкие берега густо поросли кокосовыми пальмами.

Мы подошли к маленькой бетонной пристани, куда обычно складывали мешки с копрой. Там нас приветствовал Гас Хеннинг, старожил здешних островов и покоритель южных морей. Я поспешил выйти на пристань, и Хеннинг повел меня в свое жилище, которое он за многие годы превратил в настоящий тропический рай.

Нас встретила миссис Хеннинг, энергичная и приветливая женщина; она пригласила меня в просторную гостиную, где европейский комфорт сочетался с тихим покоем тропиков. Молодая девушка, босоногая, в набедренной повязке подала чай. Я рассказал хозяевам всю историю своего путешествия по Тихому океану. Но на этот раз рядом не было старого капитана, который подтвердил бы мои слова.

Островитянам кораблекрушение не в диковинку. Не один искатель приключений волею судеб попадал на Наитамбу. Тем не менее супругов поразили трудности, вставшие на моем пути через океан, и они с искренним интересом слушали рассказ о моих злоключениях.

Старина Хеннинг, который избороздил вдоль и поперек не только воды Фиджи, но и чуть ли не весь юго-западный район Тихого океана, был очень огорчен, когда узнал о гибели моего маленького «Язычника». Этот человек страстно любил море и все, что с ним связано. Он предложил поехать со мной на Тувуту и посмотреть, нельзя ли восстановить яхту. Он хотел, чтобы она воскресла и снова поплыла вперед, подгоняемая ветром. Но я рассказал ему, в каком состоянии видел судно в последний раз: киль прочно увяз в песке, обшивка сорвана, шпангоуты рассохлись, а немногие уцелевшие снасти розданы жителям Ломаломы.

Миссис Хеннинг особенно взволновало, что Мэри со времени моего отплытия с Жемчужных островов не имеет от меня никаких вестей. Она сама переживала немало тревог, когда судно Гаса не возвращалось вовремя из дальнего плавания. На острове не было рации, иначе мы бы немедленно послали радиограмму в Австралию.

Хеннинги приехали из Европы после первой мировой войны, занялись земледелием, обзавелись семьей. Дети их участвовали во второй мировой войне, а когда она кончилась, решили остаться в Англии. Теперь старики доживали свой век на острове, предаваясь воспоминаниям о прошлом…

«Туи Сакоу» отошла на исходе дня. Она взяла курс в море Коро, к юго-западу от Сувы. Фиджи – живописный архипелаг, справа и слева от нас красиво голубели острова. Ночью, встав, чтобы утолить голод, я долго думал о будущем и мечтал о том, как доберусь, наконец, до Австралии.

На следующее утро маленькая шхуна пришвартовалась к причалу в Суве, и я сошел на берег. Высокий внушительный полицейский проводил меня в иммиграционное управление.

Привыкнув у себя на родине к суровым блюстителям порядка, вооруженным револьверами и дубинками, я был очень удивлен при встрече с местным полицейским. Единственное его оружие – веселая дружелюбная улыбка – совсем покорило меня.

Его густые волосы были тщательно причесаны, на прекрасно сшитом голубом френче сверкали золотые пуговицы. Перепоясан он был ярким малиновым шарфом, поверх которого красовался толстый кожаный ремень с блестящей медной пряжкой. Белая набедренная повязка со стеклянными украшениями доходила ему до колен. Ходил он, как все местные жители, босиком, и его мускулистые темные ноги выглядывали из-под белой повязки. Никогда еще я не видел столь причудливой полицейской формы.

В управлении меня приняли вежливо, и все формальности были выполнены с поразительной быстротой. Мне, представителю западного мира, где въезд за границу без визы равносилен вооруженному нападению, странно было, что дело обошлось так просто. Все, от главного начальника до скромного босоногого служащего, отнеслись ко мне внимательно и любезно.

Мне не терпелось отправить Мэри радиограмму и сообщить ей о своем благополучном прибытии.

Я радировал Мэри:

«Жив и здоров, прибыл Фиджи, первым пароходом плыву Австралию.

Дам знать, люблю, целую,

Джонни».

Почти сразу же вслед за этим, вероятно еще до того, как Мэри получила мою весточку, пришла радиограмма от нее. Как оказалось, обо мне уже появились сообщения в газетах, и каждое слово ее радиограммы свидетельствовало о том, какой тяжелый камень свалился у нее с сердца.

Я читал и перечитывал ее радиограмму, и все мои сомнения рассеялись. Теперь я еще более страстно стремился домой, навстречу счастью.

Нелегко было решить, у кого остановиться на то время, пока не подвернется попутный пароход. Шесть человек настойчиво приглашали меня к себе, и мне было неловко предпочесть кого-нибудь одного и отказать остальным пяти.

Честное слово, я не понимаю, почему моряки всегда терпят крушение в самых неподходящих для этого уголках земного шара, когда гораздо приятнее сделать это близ Фиджи.

В конце концов я решил остановиться у Эрни Хэрли, молодого служащего пароходной компании «Моррис-Хедстром». Он был моего возраста, женат, и у нас оказалось много общих интересов.

Мной живо завладел корреспондент газеты «Фиджи тайме», и мы пошли осматривать город. Он повел меня в яхт-клуб и познакомил с лучшим местным рулевым. Газета поместила фотографию, на которой я был снят с яхтсменами и представителями местной полиции. Кроме того, обо мне была напечатана большая статья, а вечером я услышал свое имя по радио. Но такая реклама едва ли могла, мне помочь поскорее вернуться к жене, и я по-прежнему, как в Нью-Йорке, не знал, что делать, с той только разницей, что теперь у меня не было тысячи долларов, чтобы купить яхту.

Снова нужно было искать корабль, идущий в Австралию. На ближайший месяц ничего подходящего не предвиделось. Билет на самолет стоит очень дорого, а я остался абсолютно без денег.

Два дня назад на Новую Зеландию отплыл английский грузовой пароход, шедший в Мельбурн через Хобарт (Тасмания). Я обратился в штаб новозеландских военно-воздушных сил в Суве с просьбой переправить меня на самолете в Окленд (Новая Зеландия), чтобы я мог догнать там пароход. Мне ответили, что сейчас военные самолеты в этом направлении не летают.

Американский консул посоветовал мне обратиться на военновоздушную базу, расположенную на другой стороне большого острова Вити-Леву – в Нанди. На следующий день я поехал сначала до пыльному берегу, а потом через весь остров на тряском автобусе, который подпрыгивал на ухабах не хуже, чем мой «Язычник» на волнах.

На военно-воздушной базе я рассказал полковнику печальную историю моих злоключений за последние месяцы. Взывая к его романтическим чувствам, я упомянул о Мэри. Как истый американец, он не остался равнодушен к несчастью ближнего. «Армейским самолетам запрещено перевозить гражданских лиц,– объяснил он,– но, я думаю, мы имеем право оказать помощь потерпевшему крушение моряку».

До нового года не предвиделось никаких полетов в Австралию. Но через три дня в Тонтуту (Новая Каледония) должен был вылететь самолет. В Тонтуту, объяснил мне полковник, часто заходят суда, плывущие из США в Гонолулу, а некоторые из них идут на запад, в Австралию. Но попав в Тонтуту, я мог надолго застрять там. Поэтому, пожалуй, лучше подождать в Нанди до января.

У меня было три дня сроку, чтобы взвесить все «за» и «против». Все это время я без устали искал средства добраться до Австралии. Я вновь пересек остров на автобусе и обратился в контору Колониальной сахарной компании. Нельзя ли мне сесть на один из пароходов, идущих на полуостров Тасман? Но и здесь у меня ничего не вышло. Все места были заняты служащими компании, ехавшими домой на рождество.

Тогда я решил лететь в Тонтуту. Конечно, я рисковал, но предчувствие, опять говорило мне, что все будет хорошо, и я решился. Известно, что оттуда ходят суда на Соломоновы острова и на Новую Гвинею. Вполне возможно, что мне удастся попасть в Австралию с севера. Так я по крайней мере буду на пути к цели.

Утром 28 ноября я поднялся на борт американского бомбардировщика. Позавтракав в Нанди, я обедал уже на воздушной базе в Тонтуте. Проторчав целую неделю в Нанди, я теперь за несколько часов преодолел большое расстояние в тысячу миль.

Вручив командиру части рекомендательное письмо от полковника из Нанди, я рассказал ему о своих злоключениях. Он сочувственно выслушал меня, но сказал, что в ближайшее время не предвидятся рейсы в нужном мне направлении. Мне отвели комнату и предложили подождать.

Снова предстояли дни томительного бездействия. Через сутки после моего прибытия в Тонтуту я получил срочное письмо от Мэри, написанное более недели назад. Оно следовало за мной на самолетах через Суву и Нанди.

Между строчками этого письма я прочитал о том, как терпеливо ждала меня Мэри все эти долгие месяцы. Мое письмо, оставленное в бухте Почтовой на Галапагосе, она получила в первых числах октября: я обещал быть в Сиднее в конце сентября, иными словами, я уже тогда опаздывал на целую неделю. А теперь декабрь был уже на носу!

Из Новой Каледонии почти не отплывало судов, а о прямом пароходе в Австралию нечего было и думать. Оставалась лишь одна надежда – на воздушное сообщение. Каждый день я справлялся о расписании.

Через четыре дня я уже готов был вернуться на Фиджи и начать все сначала. Но летчики убедили меня не делать этого. «Вдруг подвернется случай»,– говорили они. И случай действительно подвернулся.

Неожиданно на аэродроме приземлился большой четырехмоторный самолет. На нем летел армейский инспектор, следовавший в Сидней через Брисбен. Пять дней напряженного ожидания остались позади – на другое утро мне предстоял последний рывок.

В полдень третьего декабря самолет сел в Брисбене на том самом аэродроме, откуда девятнадцать месяцев назад я вылетел на юг, чтобы жениться на Мэри. Мне не верилось, что через каких-нибудь три часа я снова увижу жену.

Репортеры фотографировали меня и засыпали вопросами. Я поспешил отправить телеграмму Мэри, сообщая о времени своего прибытия в Сидней,

Гигантский самолет легко взмыл в воздух и полетел над знакомым гористым побережьем. Вскоре мы миновали шумную гавань, знаменитый мост и, сделав круг над городом, пошли на посадку.

Я был самым нетерпеливым пассажиром на самолете. Мои вещи были выгружены в первую очередь. Выскочив из самолета, я сразу же увидел Мэри.

Помню, как она бросилась ко мне, и, кажется, я тоже шагнул ей навстречу. С минуту я глядел в ее бездонные голубые глаза… я держал ее в объятиях… мечты сбылись… все невзгоды остались позади.

Я не могу описать нашу встречу. Такие минуты пролетают незаметно, их не выразить обыкновенными словами. Самое главное, что я снова был дома и встретился с тем единственным в мире человеком, ради которого решился на такое отчаянное путешествие.