Текст книги "Карасёнки-Поросёнки"
Автор книги: Джон Китс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
Взрослые тревожно переглянулись, а Капа подумала, что Витькиному Кольке надо показать зловредную бабушку Бабарыкину. Не чтоб душить, а так – на всякий пожарный случай.
* * *
Когда Барбарисович ушёл, мама о чём-то пошепталась с папой и тот бодро сказал:
– Чем дома сидеть, лучше пошли на улицу: хоть город тебе покажу.
– Лады, – согласился папин друг. – Посмотрим, чем тут люди маются.
Он быстро размотал верёвку и вытащил из чемодана ещё одни сапоги. Они тоже были в глине. Витькин Колька деловито сколупнул глину ногтем, но, заметив суровый взгляд бабушки Тони, собрал кусочки с пола и сунул в карман.
– А можно, я с вами? – спросила Капа.
– Можно! – обрадовался папа, который, похоже, побаивался оставаться с другом детства один на один.
– Только вы там аккуратно, без эксцессов, – сказала мама.
По маминому тону Капа поняла, что эксцессы – это когда поджигают сараи, отрывают воротники и душат Барбарисовичей.
– Никаких эксцессов! – пообещал папа. – Правда, Коля?
– Да не переживай! Я сам этих эксцэсовцев не перевариваю…
* * *
Для начала Капа с папой повели гостя в летнее кафе-мороженое. Они сели за свободный столик возле искусственного озера, дно которого было усеяно монетками.
– Это кто ж тут деньгами швыряется? – спросил Витькин Колька и шагнул сапогами в воду.
Засучив рукава куртки, он начал деловито сгребать монеты в ладонь, похожую на экскаваторный ковш.
– Коля, прекрати! Люди специально бросают монетки в фонтан, чтобы снова сюда вернуться. Примета такая, понимаешь?
– А-а-а, тогда другое дело, – разочарованно протянул Витькин Колька, высыпая добычу в воду. – Только я в эти приметы не верю. А то у нас полдеревни чёрных кошек, прямо плюнуть некуда, так что ж мне теперь и на улицу не выйти?
– Что будем заказывать? – спросила подошедшая официантка.
– Чашечку кофе, – сказал папа.
– Пломбир с вареньем, – сказала Капа.
– Полтора борща и котлету!
Заметив, что официантка нахмурилась, Витькин Колька оглядел соседние столики и сказал:
– Понятно: котлетов не держим. Тогда тащи сосисков.
– У нас кафе-мороженое, – ледяным голосом ответила официантка.
– Ладно, пускай мороженое, только с хлебом. Без хлеба оно ж никак…
Официантка вздёрнула брови и ушла. Её худая спина напряглась, как струна, а накрахмаленный чепчик презрительно растопырился. Витькиному Кольке это очень не понравилось. Он насупился и пробурчал:
– Вот ещё муха в тюбетейке! Может, у меня от мороженого гланды болят? Мороженое-корёженное… Тьфу!
Он ещё долго рифмовал мороженное с разными словами, а папа его успокаивал. А Капа смотрела под стол и тихонько хихикала.
Самое смешное, что пломбир с вареньем Витькиному Кольке понравился. И хотя вместо хлеба ему дали бумажную салфетку, он съел три порции и попросил четвёртую.
– Хватит! – сказал папа, заглянув в кошелёк. – У тебя же гланды болят.
– Не болят, – успокоил папу Витькин Колька. – Ты чё забыл, что мне их ещё в школе вырезали на па́ру с аппендицитом. А нет денег, так и скажи. Мы ж друзья, что я не понимаю…
* * *
После мороженого Капа повела гостя в детский парк с каруселями и лебединым озером. Лебеди Витькиному Кольке не приглянулись.
– Вот головы еловые! Лучше б они гусей в пруд запустили. Гусь – птица промышленная! А лебеди только воду каламутят.
Зато карусель он одобрил и даже прокатился вместе с Капой. Капа села на красного верблюда, а Витькин Колька – на синий трактор, чтобы потренироваться перед курсами. Хотя и без курсов он был отменным трактористом. Не успела карусель тронуться, как Витькин Колька зарычал «дыр-дыр-дыр», замолотил сапогами в дощатый пол и раскатисто засмеялся. На третьем круге он заразил смехом всех малышей, а на четвёртом – их родителей. На смех сбежались люди, которые проходили мимо парка, и возле кассы сразу образовалась длинная очередь. Когда карусель остановилась, к Витькиному Кольке подошёл начальник в военной фуражке и больших увеличительных очках.
– Уважаемый, не хотите ли ещё? – тихо спросил он. – Бесплатно, разумеется…
– Бесплатно хочу, но без неё не буду, – сказал Витькин Колька и ткнул пальцем в красного верблюда.
Начальник карусели заговорщицки подмигнул увеличенным глазом и помчался успокаивать толпу.
– Граждане, только без паники! Сейчас закрутим быстрее – и все успеют!
* * *
После карусели они решили сходить в зверинец. Шли медленно, потому что Витькиного Кольку всё время шатало из стороны в сторону. Один раз его даже занесло на клумбу с гладиолусами.
– Во дела! – удивлялся он. – Карусель детская, а качает по-взрослому!
В зоопарке друг папиного детства неожиданно загрустил.
– Ёлы-палы! Ты смотри, какая у великана морда грустная.
– У пеликана, – поправил папа.
– Да хоть у барабана! Это ж птаха Божья, ей на верхотуре чирикать надо, а не на полу сидеть и клювом щёлкать… Как ты думаешь, он солёного карася будет? Я к пиву прихватил на всякий случай.
– Кормить животных строго запрещается! – ответил вместо папы строгий женский голос.
Капа оглянулась и увидела тётю в служебном халате.
– Как это запрещается? – возмутился Витькин Колька. – А если тебя в клетку посадить и рыбы не давать – небось, по-другому запоёшь… Молоко употребляешь?
– Употребляю… – испуганно ответила тётя, пытаясь спрятаться в толпе, которая быстренько сбежалась на Витькиного Кольку.
– А потому употребляешь, что коровы пока сидят на воле. А сунь корову за решётку – от неё и кефира не дождёшься. Если уж кого держать в клетках, то только вредных насекомых, вроде мышей и тараканов. От них всё равно ноль удоев, а народу развлеченье.
– Правильно говорит! – раздался голос из толпы. – Я, как представитель зелёных, такое мнение поддерживаю.
Несмотря на поддержку, Витькин Колька неожиданно притих, втянул голову в плечи и быстро зашагал прочь. Капа с папой еле-еле его догнали.
– Ты куда? – спросил папа. – Устроил революцию – и бежать.
– Слышь, Андрюха, а он чего и вправду зелёный?
– Наверное. Их сейчас много развелось.
– Ну всё, приплыли! У нас механик был – золотые руки, так эти зелёные ему всю жизнь испоганили.
– Какие зелёные? – спросила Капа.
– Известно какие – с рогами и копытами.
– Коровы?
– Сами вы коровы! – Витькин Колька испуганно оглянулся и прошептал: – Черти натуральные! Один раз после получки так навалились, что он со своими золотыми руками прямо из ресторана в лес утёк. Хорошо, лес – не степь, а то б до сих пор искали.
– Да погоди ты, – расхохотался папа. – Какие черти? Зелёными себя называют люди, которые, наоборот, с чертями воюют, чтоб те природу не портили.
– Ну, тогда я тоже зелёный! – повеселел Витькин Колька и, подхватив Капу, посадил себе на шею. – Чего зря землю топтать четырьмя копытами? Держись за уши!
Друг папиного детства заржал, как боевой конь, и галопом поскакал по дорожке.
– Подождите! Не так быстро! – кричал сзади папа.
А Капа смеялась так, что на неё напала икота.
* * *
День прошёл весело. Капа сидела на широкой Колькиной шее и рулила большими Колькиными ушами. Когда надо было дать сигнал, она давила на мягкий Колькин нос. Прохожие смешно отпрыгивали в разные стороны. Папа извинялся и пытался отвлечь друга детства городскими достопримечательностями. Но магазины, троллейбусы и заводы гостя совершенно не интересовали. Его интересовали горожане, которых он рассматривал в упор и громко удивлялся.
– Ты глянь! Это чё у неё на ногах такое? Глину месить, что ли?
– Это называется платформа, – тихо объяснял папа. – Мода такая.
– Слышь, а вон тот – с виду мужик, а в серьгах. Тоже мода?
– Тоже.
– Андрюха, гляди – пацаны стриженые. Они чё, в армию собрались?
– Коля, тише – это скинхеды!
– Скинь кеды? А чего – правильно! В кедах ноги потеют.
– Какие кеды? Это бандиты, которые не дают житья нормальным людям.
– Лысый, купи кирпич! Хороший кирпич – быка с ног валит! Бери, пока отдаю по дешёвке, – раздался сзади насмешливый голос бритоголового дебошира.
– Бандиты говоришь? – переспросил Витькин Колька.
Он молча снял Капу с шеи и пошёл на стриженых, как трактор деда Кондрата на столб. Но не дошёл, потому что бандиты попятились и вместе с непроданным кирпичом скрылись в ближайшей подворотне.
– А то! – крикнул им вслед Витькин Колька, а Капе сказал: – Залазь в кабину, едем дальше.
Дальше они поехали искать борщ с котлетами, потом сходили в кино, покрошили голубям булку, взвесились на весах, постреляли в тире и прокатились на старинном трамвайчике, украшенном флажками. В самом конце они зашли на базар, где Витькин Колька купил Капе жёлтый цветок-подсолнух, утыканный сверху семечками, а себе – большую соломенную шляпу. В шляпе он стал похож на толстого кота в сапогах. Причём так сильно, что из-под шляпного прилавка тут же выполз крохотный рыжий котёнок и начал тереться об его ногу.
Витькин Колька нагнулся и осторожно сгрёб котёнка в ладонь.
– Хороша котейка! – одобрил он и спросил у продавца: – Твой?
– Да нет, с утра приблудился, целый день пищит, покупателей отпугивает, – недовольно ответил шляпник.
– Раз не твой, будет мой. В хозяйстве сгодится. А пока, Андрюха, пускай у вас недельку поживёт.
– Коля, но…
– Чего «но»? Не видишь, он жрать хочет!
– Пи-пи… – подтвердил котёнок.
– Папа, ну пусть поживёт. Мы ему молочка дадим. Барсик, хочешь молочка?
Котёнок перестал пищать и с благодарностью посмотрел на Капу.
– Барсик… Хорошая фамилия! Вырастет – барсом будет. Против барса ни один мыш не устоит! Берём, Андрюха, даже не сомневайся.
А папа и не сомневался, потому что уже стоял в очереди за молоком.
* * *
Как ни странно, Барсик маме понравился, особенно когда она узнала, что после тракторных курсов он уедет жить в Карасёнки. Только бабушка немного поворчала, когда Витькин Колька напоил котёнка молоком из её любимого блюдца. Она потом его часа два оттирала наждачной бумагой. А под конец махнула рукой и снова налила Барсику молока, чтобы не видеть царапин.
В общем, вечер прошёл спокойно. Папа с Витькиным Колькой сидели на кухне и вспоминали детство. Мама размораживала холодильник в прихожей и иногда покрикивала через кухонную дверь:
– Андрюша, вы там хоть ешьте!
– Не переживай, мать, – отвечал Витькин Колька. – Закусь – дело святое… А ну брысь отсюдова!.. Это я не тебе. Это мне Барсик на штаны наделал.
Бабушка фыркала, но глаза у неё были весёлые. А Капа с ушами зарывалась в подушку, чтобы никто не слышал, как она хихикает.
В девять вечера Витькиному Кольке захотелось спать. Он, видите ли, в Карасёнках привык ложиться рано, а вставать ещё раньше. Поэтому ему быстренько постелили в гостиной, и вскоре стены задрожали от богатырского храпа…
Ночью храп сменился грохотом. Капа проснулась и бросилась в гостиную. Все уже были в сборе. Папа с мамой стояли в дверях. Бабушка Тоня лежала на полу и тихо охала. Витькин Колька сидел рядом и удивлённо крутил головой.
Оказывается, ночью бабушка встала попить водички и в темноте споткнулась о папиного друга, который почему-то вместо дивана валялся поперёк комнаты.
– Да не люблю я эти диваны! – оправдывался гость. – Я и в Карасёнках завсегда на полу стелю. С полу, как ни верти, не свалишься, опять же ногам свисать не надо. Так что, Андрюха, извиняй… Я ж в темноте не видел, что она идёт, а то б отполз, конечно.
Общими усилиями бабушку успокоили, напоили и уложили. А Витькин Колька даже поставил возле её кровати кастрюлю с компотом, чтоб она больше об него не спотыкалась.
* * *
Рано утром друг папиного детства обмотал чемодан верёвкой и уехал на курсы. Там его ждала комната в тракторном общежитии.
– Ну, не скучайте! – сказал он на прощанье. – Я всё равно через неделю за котейкой зайду. Так что ещё, не дай Бог, свидимся.
Проводив гостя, мама с папой ушли на работу. Папа – на старую, а мама – на новую: заведовать лабораторией.
Целый день Капа игралась с Барсиком, а бабушка поила его молоком и ставила компрессы на ушибленный бок.
Вечером, когда после ужина все сели смотреть телевизор, мама вдруг сказала:
– Что-то у нас тихо.
– Да, тиховато, – согласился папа.
– Ничего, привыкнем, – сказала бабушка.
– А Витькин Колька такой смешной… – сказала Капа.
– Мяу, – сказал Барсик.
И всем сразу стало ясно, что они будут делать завтра.
Завтра они пойдут забирать друга папиного детства из тракторного общежития!
СОЛЁНЫЕ ЗВЁЗДЫ
В августе во двор пришла жара.
– Охо-хонюшки-хо-хо! – жаловалась бабушка Бабарыкина. – Не успеешь пододеяльник до верёвки донести, а он уже сухой!
– С ухой – это ещё ничего, – успокаивала её дворничиха тётя Маша. – Хуже, когда с борщом…
– Ты, Маня, от жары вконец оглохла: не с «ухой», а «сухой»! Я его потом обратно водой размачиваю, чтобы он трещинами не пошёл.
На этом разговор заканчивался, потому что на солнцепёке много не наговоришь…
* * *
От жары взрослые прятались в шорты и отличались от детей только тем, что ругали солнце. Один сантехник Ерёмушкин, упрямо не менявший резиновые сапоги на сандалеты, радовался жаре, потому что от лужи, с которой он воевал целый год, не осталось даже мокрого места.
– Теперь главное, чтоб тебя не прорвало… – ласково говорил он ржавой трубе у забора, – …или, может, воду перекрыть для полной уверенности?
– Я тебе перекрою! Завтра сорок градусов обещают! – кипел и булькал на своём персональном балконе персональный пенсионер Кошкис.
– Где? – вскидывался Ерёмушкин.
– В Караганде! Эх, попался бы ты мне раньше…
– А что? – мрачно интересовался Ерёмушкин, теребя гаечный ключ.
– А шлёпнул бы тебя за вредительство, – охотно объяснял Кошкис, потирая маленькие, но твёрдые ладошки…
* * *
В тот день Капа, Жорик и здоровенный третьеклассник Вовка Семякин, который недавно вернулся из Херсона, скучали под липой, потому что песок в песочнице жёг коленки, а играть в футбол на жаре – это ж сколько воды надо выпить! Они уже решили расходиться, но тут во дворе появился Поликарп Николаевич. Он был в белых шортах, из-под которых торчали ноги в жёлтых сандалетах, так что его нельзя было сразу не заметить.
– Папа, мы здесь! – закричал Жорик.
– Ага! – сказал Поликарп Николаевич, подходя поближе. – Над чем потеем?
– Да так… – уклончиво буркнул Семякин.
– Фуф! – фукнул Жорик, сдувая с кончика носа потную каплю.
– Жарковато! – сказала Капа.
– Тогда есть предложение махнуть на Тарханкут.
– Это где? – спросили все.
– На Чёрном море.
– На Чёрном море – Крым, – блеснул географическими познаниями Семякин.
– Правильно, – улыбнулся Поликарп Николаевич, – а сбоку Тарханкут, самый западный мыс Крыма. Там солнце прямо в море садится, а вода чистая-чистая…
– Ух ты! – сказала Капа.
– Молодец, соображаешь! С твоим папой я уже договорился: он едет с нами.
– А я? – спросил Жорик.
– Не вопрос! И Семякина прихватим. Семякин, хочешь на море?
– Что я, дурак? – обиделся здоровенный третьеклассник. – А можно с Бузькой?
Поликарп Николаевич надолго задумался, сравнивая размеры стеснительного щенка с габаритами автомобилей, которые имелись в его распоряжении, а потом неуверенно протянул:
– Да-а-а…
– Ура! – обрадовался Семякин и побежал собираться.
* * *
Автобус, который пришлось взять из-за Бузьки, назывался «Мерседес-Бенц». Снаружи он казался большим, а внутри был теснее «Запорожца». Потому что кроме двух пап, Капы, Жорика, здоровенного третьеклассника и стеснительного щенка, в него набились бабушка Лиза, старшая сестра Семякина Катя и сантехник Ерёмушкин, который упросил взять его на случай починки автомобиля, потому что всё равно он в отпуске и чем даром по жаре ходить, лучше бесплатно приносить пользу. В самом конце пришёл водитель Поликарпа Николаевича дядя Костя, и все подумали, что их начнут высаживать, потому что свободных мест в автобусе не осталось. Но дядя Костя высадил только Жорика, да и то с водительского сиденья, и все снова вздохнули с облегчением, особенно сантехник Ерёмушкин, который ещё ни разу жизни не был на море, хотя почти всю жизнь провёл в воде.
* * *
Всю дорогу Капа, Жорик и Вовка Семякин не отрываясь смотрели вперёд, словно спрашивая: когда же оно начнётся? Дорога увиливала от ответа. Как только впереди выскакивало что-то похожее на море, она резко сворачивала в сторону и снова упиралась в горизонт. От этого путешественники начали клевать носом, а сантехник Ерёмушкин даже выронил из кулака гаечный ключ.
Наконец, автобус тоже клюнул носом и остановился. Все моментально проснулись и увидели слева выжженную холмистую местность, а справа – сине-зелёную скатерть, усыпанную серебряными блёстками.
Это было море.
Все сразу начали выпрыгивать. Первым выпрыгнул Бузька, а последним – Ерёмушкин. Он обвёл море колючим сантехническим глазом и сказал:
– Во, воды набуровили! За жизнь не расхлебаешь!..
– Цыц! И хватит критику наводить, – понарошку рассердился Поликарп Николаевич и пошёл доставать палатки.
* * *
Палаток было три. В одной поселились Жорик, Капа и бабушка Лиза, в другой Бузька и остальные Семякины, третью заняли папы, а сантехник Ерёмушкин и водитель дядя Костя остались жить в автобусе, причём Ерёмушкин сразу ухитрился что-то починить, за что дядя Костя долго его благодарил: «Ну, спасибо! Ну, удружил!»
Пока все думали, что делать дальше, Жорик ухитрился съесть один пакетик с растворимой лапшой, потому что второй у него успели отобрать. Поликарп Николаевич понарошку погрозил Жорику пальцем и вытащил из машины газовый баллончик с походной плиткой, на которой бабушка Лиза быстро приготовила еду. Она бы сделала это ещё быстрей, если бы не Ерёмушкин, который бегал вокруг неё с гаечным ключом и кричал, что надо подтянуть газовый клапан.
На запах еды пришёл человек в военной форме и спросил, чётко выговаривая буквы:
– О-т-д-ы-х-а-т-ь?
– Отдыхать, товарищ капитан, – ответил Поликарп Николаевич.
– Отдыхайте, – разрешил военный, – только пустую посуду не разбрасывайте.
– Не будем, – пообещал Поликарп Николаевич. – А вы с маяка?
– С него, родимого, – согласился военный и грустно добавил: – Маяк светит, но не греет…
– Так может, согреемся?
– Не могу – служба! Вот вечером сменюсь, тогда другое дело. Если что, спросите капитана Славина Александра Петровича. Или Сашу, хотя практически это одно и то же…
Военный развернулся и красиво зашагал прочь – туда, где белел маяк, а проще – высокая башня со стеклянным колпаком.
Когда капитан отошёл подальше, Капа прыснула в ладошку. Но смеялась она не над Славиным, а над собой, потому что совсем недавно, в Карасёнках, она думала, что маяк – это такой бандит, который охотится на детей с топором и вилами…
– Славный этот Славин, – мечтательно проговорила бабушка Лиза, и стёкла её очков затуманились.
– А у него пистолет есть? – быстро спросил Семякин.
– И думать не смей! – оборвала бандитские мысли Катя.
– Нам пистолеты ни к чему, – поддержал Катю Ерёмушкин, – нам лучше краны…
– Отставить разговоры! – скомандовал Поликарп Николаевич. – Кто купаться – за мной!
* * *
До моря было шагов сто по прямой, и все уже предвкушали, как они с разгона плюхнутся в воду, но берег внезапно кончился каким-то нечеловеческим обрывом. Его стенки, сложенные из желтоватых каменных коржей, напоминали криво разрезанный торт-наполеон, у подножья которого валялись крошки – огромные каменные глыбы. Море накатывалось на них и с шипеньем отступало, наводняя воздух мокрой пылью.
Все растерялись, кроме сантехника Ерёмушкина. Прикинув расстояние до воды намётанным глазом, он плюнул в обрыв и начал загибать пальцы. Загнув восьмой, сантехник крякнул и произнёс научным голосом:
– Расстояние несовместимое с существованием. Значит, уедем, несолоно купавши… Интересно, а водопровод у них есть?
– Есть! – раздался сзади звонкий голос. – От водопровода стиральная машина работает. И утюг есть, работает от розетки…
Все оглянулись и увидели маленького белобрысого мальчика. Не переставая говорить, он шагнул в обрыв, но не разбился, а, пробежав по отвесной стенке, очутился на огромном валуне. Волны, как ни старались, не могли заглушить его звонкий голос:
– А лодка работает от вёсел… А компас работает от… – белобрысый наморщил лоб, вспоминая, от чего работает компас, чем сразу воспользовался Поликарп Николаевич.
– Прекрати бубнить! Лучше покажи, как ты спустился, только медленно.
– Муха покажет… Вспомнил! Компас работает от магнита… Муха, ко мне!
Мухой оказалась белобрысая собачка размером с кулак. Быстро перебирая лапками, она пробежала по стене, а потом подняла лохматую головку и сказала «гав-гав-гав!», что в переводе на человечий, вероятно, означало: «видите, как просто!»
– Во даёт! – снова крякнул Ерёмушкин. – Точно что муха: у неё на лапах присоски.
– Не присоски, а ступеньки, – сказал Капин папа. – Смотрите!
И точно, на боку каменного наполеона были выбиты едва заметные ступеньки. Первым решился Бузька, которому очень хотелось произвести на Муху сногсшибательное впечатление. Перепрыгивая через пять ступенек, он так разогнался, что в конце спуска сбил с ног обоих белобрысых. За это Муха громко облаяла щенка, а тот стоял, опустив голову, и виновато шевелил мохнатыми ушами.
Потихоньку спустились и остальные путешественники. Внизу они выстроились друг за дружкой и пошли вдоль моря за белобрысым, которого звали Лёшкой. Лёшка был местным, из-за чего знал все места, где можно нырять со скал, не опасаясь разбить голову об дно. А ещё он был очень разговорчивым. Он успевал говорить со всеми сразу, а когда все, карабкаясь на очередную каменную крошку, отставали, говорил сам с собой:
– У нас летом на Маяке отдыхающих много… Человек тридцать, а то и двадцать… Вчера краб одному палец откусил… А мне сто раз откусывал… А вас медузы щипали?… А меня раз двести… Отсюда надо в волну прыгать, а то тут глубина мелкая… Только из волны вылезать трудно… Один три дня вылезал, пока вылез… У моего папы машина есть… Она сама ездит, если кирпич из-под колеса выбить… А как девочку зовут? А собаку? А бабушку? А дядю? А у вас трамваи есть?… А мы пешком на море ходим… Я уже первый класс закончил… А что со вторым делать, сам не знаю – больно школа далеко… Это бухта офицерская называется… А тут под водой ступеньки, чтобы ноги не переломать…
Не переставая говорить, Лёшка сиганул с самой высокой скалы и докричал уже из воды, потирая белобрысую макушку:
– …а кто плавать не умеет, пускай сюда идут: тута по колено…
* * *
Первое впечатление от офицерской бухты, окружённой ребристыми скалами и от этого похожей на гранёный стакан, было пугающим. Зато второе!.. Второе было что надо! Покрытые ковровым узором плоские каменные плиты грели пятки. Под тенистыми каменными козырьками, остужая горячие головы, гулял прохладный ветерок. Велюровая вода ласкала кожу и была такой прозрачной, что на дне, позолоченном солнцем, можно было увидеть свою тень. В небесной лазури лениво кружили белоснежные чайки, вкусно шипела газированная морская пена, а привыкшие к городской суете глаза дышали и не могли надышаться бесконечным спокойствием сине-зелёного простора. Эту величественную картину не портили даже резиновые сапоги Ерёмушкина, которые он поставил сушиться на плоский уступ вровень с горизонтом…
* * *
Несмотря на усилия белобрысого, заставившего прыгнуть со скалы всех взрослых, включая бабушку Лизу, которую он незаметно подтолкнул в спину, день прошёл спокойно: никто не утонул. Даже наоборот: людей к ужину пришло больше, чем было вначале. Сначала в облаке пыли прилетела Муха. За ней на дребезжащем велосипеде подкатил разговорчивый Лёшка. Следом приковыляла его двоюродная сестра Светка, увидев которую, белобрысый сильно удивился, потому что возле дома сам сажал её на багажник.
Чуть позже на огонёк заглянули капитан Славин и лейтенант Серёга. Вскоре на шум пришли ещё несколько военных с жёнами и детьми. Военные были из русского и украинского гарнизонов. Русские охраняли маяк, который ночью показывал кораблям, куда плыть. А украинцы охраняли радары, которые показывали самолётам, куда лететь. И хотя военные служили в армиях разных стран, это не мешало им дружить и стрелять друг у друга сигареты.
* * *
Подготовка к ужину прошла отлично. Дядя Костя протёр тряпочкой фары. Поликарп Николаевич разжёг спиральку от комаров. Бабушка Лиза поджарила котлеты. Ерёмушкин, пользуясь темнотой, подтянул газовый клапан. Капин папа расставил стулья. Военные распределили посуду. Их жёны нарезали салат. А их дети поймали ящерицу.
Наконец все сели за стол, и капитан Славин предоставил слово для приветствия лейтенанту Серёге. Тот встал и долго морщил лоб, подбирая подходящие выражения, а потом сказал: «Ну, за встречу!» – и ловко подцепил вилкой помидор.
– Принимается! – ответил Поликарп Николаевич, и все сразу начали есть.
Из окна автобуса лилась тихая музыка. Военные рассказывали анекдоты. Муха и Бузька напряжённо молчали, не спуская глаз со стола. Где-то за холмами выл от обиды невидимый пёс. В чёрном небе мигали звёзды…
Покончив с едой, народ стал играть в прятки. На ровном месте спрятаться можно было только в темноте, густо залившей всё, кроме яркого жёлтого круга от переносной лампочки. Когда искать выпало Жорику, он перешагнул границу света и тут же потерялся. Ровно через пять минут бабушка Лиза подняла тревогу. Офицеры с жёнами и детьми выстроились цепочкой и по всем правилам военного искусства пошли прочёсывать местность. Только на местности Жорик не обнаружился, потому что вместо этого стоял у сковороды и бесшумно доедал котлету…
Но в общем вечер прошёл хорошо.
* * *
На следующий день после завтрака Поликарп Николаевич постучал чайной ложечкой по чайнику и объявил, что через неделю ему надо быть на работе, потому что там и с ним всё трещит по швам, а без него – сами можете себе представить…
Все поняли, что времени в обрез, и начали быстро отдыхать. Семякинская сестра Катя бросилась загорать как угорелая, отчего к вечеру сделалась красной. Увидев сестру при электрическом свете, Семякин долго смеялся, а потом обозвал её «красной девицей», за что вместо обещанного рубля на мороженое получил крепкий подзатыльник.
Капин папа тоже не терял времени зря: с утра он закидывал в море все крючки, поплавки и грузила и ловил рыбу. Первые четыре дня рыба его боялась, а потом привыкла, и он её поймал. Рыбу положили в пластмассовый стаканчик с морской водой, но через полчаса она заскучала и пришлось её отпустить.
Бабушка Лиза, пристроившись под каменным козырьком, вязала коврик. Ей приходилось делать это на ощупь, потому что её глаза были заняты Жориком. Каждые пять минут скалы сотрясал крик, похожий на сирену: «Егор, вернись!» или «Жорик, положи медузу на место!» Из-за этого чайки испуганно галдели, а коврик выходил каким-то нервным.
Капа плавала на прозрачном матрасе возле берега, но это так казалось взрослым. На самом деле она была очень далеко. Чтобы быть далеко, Капа ложилась на спину и, развернув матрас головой к скалам, а ногами к горизонту, представляла себя посредине моря. Вокруг плавали волны и дельфины. Волны гладили пятки, а дельфины тыкались резиновыми клювами в ладошки. Ладошкам становилось щекотно, и Капа всё время смеялась.
Зато мальчишки дельфинов не замечали: они играли в морской бой. В морском бою главное – посильней лупить руками по воде и кричать: «О-па! о-па! о-па!» Победителем считался тот, кто оказывался самым мокрым. Только попробуй тут разбери, кто самый мокрый, если у Семякина вода выливалась из ушей, а у Жорика из глаз, особенно когда Вовка промахивался и лупил его по спине.
* * *
Поликарп Николаевич для солидности плавал в костюме. Правда, костюм был не настоящим и заканчивался не ботинками, а ластами. По тротуару в таком не полазишь, а по воде – запросто! Поэтому костюм так и назывался – водолазным. Его Поликарп Николаевич купил за такую цену, что никто не верил, хотя, наверное, он стоил ещё дороже, потому что, кроме ласт, у костюма были наколенники и налокотники, чтобы не стукаться о камни, толстые перчатки, чтобы крабы не пооткусывали пальцы, зазубренный нож, чтобы отбиваться от акул, какая-то особенная маска, через которую можно смотреть вбок и даже назад, огромный баллон с воздухом, жилетка для плавучести и грузы для тонучести, а ещё подводный фонарь, видеокамера и фотоаппарат, не считая трёх компьютеров на руке, животе и баллоне, которые следили, чтоб всё это не отцепилось.
Когда Поликарп Николаевич первый раз заползал в свой костюм, то и дело сверяясь с инструкцией, к нему начали подтягиваться отдыхающие с ближайших скал. А спустя полтора часа, когда он шагнул к воде, зевак набежало столько, что Ерёмушкину было некуда плюнуть. Толпа волновалась и перекидывалась загадочными словечками: «посейдон», «марес», «скуба-про», «гермошлем» и даже какой-то «триламинат». Жорик и Капа ничего не поняли, но умный Семякин объяснил, что это, скорее всего, названия костюмных запчастей.
* * *
Зайдя по грудь, Поликарп Николаевич нырнул и замолотил ластами, чтобы побыстрей спрятаться от посторонних глаз и насладиться красотой подводного мира. Но побыстрей не получилось. Минут пятнадцать дорогущие итальянские ласты «Марес» вздымали пену и гнали волну, но затолкать водолаза под воду так и не сумели. Следующие пятнадцать минут ослабевший Поликарп Николаевич неподвижно лежал на животе и смотрел на недосягаемое дно, до которого было чуть больше метра. Собравшись с силами, он снова забил ластами, а потом снова залёг. После пятой попытки Поликарп Николаевич вскочил на ноги и судорожным движением содрал с себя маску вместе с трубой от заплечного баллона. Его лицо отдавало синевой.
– Карпуша, что случилось? – спросил с берега Капин папа.
– Воздух кончился, – ответил Поликарп Николаевич, жадно дыша. – Похоже, мало груза взял. Надо было шестнадцать кило, а я сэкономил, чтоб тащить меньше. Прямо не знаю, как теперь погружаться.
– Не переживай, Николаич, щас погрузишься! – успокоил его неугомонный сантехник, натягивая сапоги. – Я быстро. А ты пока воздуха побольше набери, чтоб мы тебя выловить успели.
Ерёмушкин исчез, но вскоре объявился, волоча за собой кусок ржавой трубы, замотанный в грязную тряпку.
– Это, чтоб костюм не поцарапать, – объяснил он. – А внутрь я болтов с гайками наложил: ровно шестнадцать кэгэ, или пуд по-научному.
Крякнув от натуги, Ерёмушкин сунул трубу в корзинку для крабов, болтавшуюся на водолазном костюме. От этого Поликарпа Николаевича немного согнуло, зато под воду он ушёл без единого всплеска, даже ласты не пригодились.
* * *
Капа, Жорик и Семякин тоже ныряли. В общем, это легко: главное, утопить попу. Ведь в сухопутной жизни она ничего хорошего не видит, а тут сразу – и солнце, и небо, и чайки! Из-за этой красоты попа всё время всплывает, как буёк. Чтобы перехитрить её умный Семякин зажимал пальцами нос и уши и с размаху садился на корточки. Но всё равно через пять секунд его переворачивало, и на поверхности рядом с Капиным и Егоркиным появлялся третий буёк, только размером побольше.
