Текст книги "Человек воды"

Автор книги: Джон Ирвинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

– Да, да, – покачал головой Малкай. – Нам пришлось разузнать, кто ты такой. – И он извлек из туалетного столика большую пухлую папку, уселся на стул и принялся просматривать ее. – Ты не можешь винить в этом свою жену, парень.

– Нет, сэр.

– Ну и что ты натворил? – вздохнул Малкай. – Черт знает что! Видишь ли, я несу за тебя определенную ответственность. А ты украл шофера! И снова находишься в таком состоянии, что тебя нельзя оставить одного…

– Мне очень жаль, сэр, – пробормотал Трампер. Ему и вправду было очень жаль. Арнольд Малкай вызывал у него искреннюю симпатию.

– Из-за тебя этот парень лишился работы, – сказал Малкай.

Трампер попытался припомнить Данте; перед ним смутно всплыло его неожиданное геройство.

Малкай отсчитал пять сотенных бумажек из конверта, затем протянул Трамперу остальные.

– Это шоферу, – пояснил он. – Это самое меньшее, что ты можешь для него сделать.

– Да, сэр, – согласился Трампер. Не боясь показаться невежливым, он пересчитал деньги: в первый раз у него вышло одиннадцать сотен долларов, во второй – только девять.

– Этого тебе хватит, чтобы вернуться в Айову, – сказал Малкай. – Если только ты туда собираешься…

– Я не знаю… Я не знаю, вернусь ли я в Айову.

– Ну, я не слишком разбираюсь в таком деле, как диссертация, – заявил Малкай, – но не думаю, что оно очень денежное.

– Арнольд, – позвала его миссис Малкай; она прикалывала к платью искусную брошь. – Мы опаздываем на спектакль.

– Да, да, – заторопился Малкай. Он встал и посмотрел на свой смокинг, прежде чем облачиться в него – кажется, он не знал, как это надевается. – Балет, понимаешь ли, – пояснил он Трамперу. – Люблю хороший балет.

Миссис Малкай ласково коснулась руки Трампера.

– Мы никуда не ходим в Вашингтоне, – призналась она. – Только когда Арнольд бывает в Нью-Йорке.

– Это просто замечательно, – сказал Трампер.

– Ты разбираешься в балете? – спросил его Малкай.

– Нет, сэр.

– Там все ходят на цыпочках, – недовольно буркнула миссис Малкай.

Малкай что-то проворчал, когда обнаружил, что он уже в смокинге; нужно быть явно помешанным на балете, чтобы засовывать себя черт знает во что. Богус вспомнил, каким Малкай выглядел в роли посла, но теперь, когда он увидел его в вечернем костюме, он понял, что тот явно не годился для него. Костюм сидел на нем плохо: он смотрелся так, как если бы его повесили на Малкая мокрым, а потом он высох и сморщился складками, как ему вздумалось.

– Что ты собираешься делать теперь, парень? – спросил Малкай.

– Не знаю, сэр.

– Послушайте, дорогуша, – обратилась к нему миссис Малкай, – вам следует начать с нового костюма. – Подойдя к его старому прикиду, она осторожно потрогала его, словно опасалась, что тот жутко линяет.

– Ну что ж, нам пора идти, – объявил Малкай, – а ты выбирайся из этих полотенец.

Собрав свою одежду в охапку, Богус двинулся в направлении к ванной, в голове у него перекатывалось что-то тяжелое, причинявшее ему боль, веки стали такими сухими, что казалось, будто их поджарили, – моргать было очень больно.

Когда он вышел из ванной, один из федералов, приведших его сюда, стоял рядом с четой Малкаев.

– Вилсон, – обратился к нему Малкай, – я хочу, чтобы ты отвез Трампера куда он пожелает в пределах острова Манхэттен.

– Слушаюсь, сэр, – откликнулся Вилсон, походивший на наемного убийцу.

– Куда вы собираетесь, дорогуша? – спросила у него миссис Малкай.

– Я еще не знаю, мэм, – ответил Трампер.

Малкай снова пролистал толстую папку, и Трампер успел заметить мелькнувшую фотографию его самого и Бигги.

– Послушай, парень, – сказал Малкай, – почему бы тебе не повидаться с Ральфом Пакером, а? – И он извлек из папки скрепленную стопку листков с фотографией волосатого Ральфа сверху.

– Но он в Айове, сэр, – ответил Трампер. Он не мог себе представить, чтобы досье Ральфа Пакера, которое Арнольд Малкай держал в руке, могло быть таким внушительным.

– Черта лысого он в Айове! – возразил Малкай. – Он здесь, в Нью-Йорке, и дела у него идут Довольно неплохо, должен заметить. – Он протянул Трамперу пачку газетных вырезок. – Те парчи, что занимаются поиском пропавших людей, внимательно присмотрелись к твоему дружку Пакеру, – добавил Малкай. – Он оказался единственным, кто имел хоть какое-то представление о том, куда ты мог подеваться.

Богус попытался вообразить, как выглядят те парни, что занимаются поиском пропавших людей. Они представлялись ему невидимыми существами, способными превращаться в лампы и другие аксессуары ванной комнаты и учинять допрос, пока ты спишь. Вырезки содержали рецензии на первый фильм Пакера, получивший главный приз Национального студенческого кинофестиваля, «Групповщина», саундтрек к которому делал Трампер. Фильм показывали в художественных клубах по всему Нью-Йорку; теперь Ральф обзавелся студией в Гринвич-Виллидж, и у него был подписан контракт на прокат двух других его фильмов. В одной из рецензий на «Групповщину» отмечалась мастерски сделанная звукозапись. «Бесконечные звуковые находки Трампера, – говорилось в ней, – очень убедительны, высокотехничны и тщательно выполнены для такой малобюджетной картины». Трампер почувствовал себя польщенным.

– Если хочешь знать мое мнение, – сказал Малкай, – то этот бизнес куда прибыльней, чем написание диссертаций.

– Да, сэр, – послушно кивнул Трампер; хотя он не мог себе представить, чтобы Ральф зарабатывал деньги тем, что он делал.

Малкай дал наемному убийце по имени Вилсон адрес студии Пакера, но громила, чью распухшую, свежебитую бровь украшал пластырь, выглядел чем-то обеспокоенным.

– Ради бога, что с тобой такое, Вилсон? – спросил Малкай.

– Да я насчет того шофера, – пробормотал Вилсон.

– Данте Каличчио? – вспомнил Малкай.

– Да, сэр, – кивнул Вилсон. – Понимаете, полиция хотела бы знать, что с ним делать.

– Я же велел им отпустить его, – удивился он.

– Я знаю, сэр, – сказал Вилсон, – но, мне кажется, они хотели бы иметь на этот счет ваше письменное распоряжение.

– С какой стати, Вилсон?

– Видите ли, сэр, – замялся Вилсон, – этот парень наломал дров, хотя, разумеется, он не знал, кто мы такие. Молотил кулачищами, как одержимый.

– Что такое?

– Кхм, кое-кто из наших ребят очутились в больнице, – сообщил Вилсон. – Вы знаете Коуэлса?

– Ну да, Вилсон.

– Так вот, у Коуэлса сломан нос и несколько ребер. А вы знаете Детвейллера, сэр?

– А что такое с Детвейллером, Вилсон?

– Трещины в обеих ключицах, сэр, – сказал Вилсон. – Этот парень раньше был кем-то вроде борца.

Малкай выглядел крайне заинтересованным.

– Неужели, Вилсон?

– Да, и еще боксером, – добавил Вилсон. – Вы знаете Лери?

– Ну конечно. – Заинтересованность Малкая вес возрастала. – А что случилось с Лери?

– У него сломана челюсть, сэр. Этот итальяшка нанес ему хук. По большей части он колотил куда попало, но хук провел просто мастерски. – Вилсон машинально потрогал свою рассеченную бровь и, слегка застеснявшись, улыбнулся. Арнольд Малкай тоже расплылся в улыбке. – А Коэн, сэр? Он выкинул Коэна через окно машины. У Коэна множественные ушибы и в кровь содран локоть.

– Да ты что?

– Правда, правда, сэр, – закивал Вилсон. – Вот в полиции и решили, что вы можете передумать и позволить им подержать этого парня какое-то время. Я хочу сказать, что такие ненормальные итальяшки могут представлять собой опасность, сэр.

– Вилсон, – сказал Малкай. – Забери его оттуда сегодня вечером и привези ко мне сюда после балета.

– После балета? Слушаюсь, сэр, – вытянулся Вилсон. – Вы хотите задать ему немного перцу, а?

– Нет, – покачал головой Малкай. – Думаю, что предложу ему работенку.

– Слушаюсь, сэр, – произнес Вилсон, лицо которого слегка покраснело.

Угрюмо глянув на Трампера, он сказал:

– Знаешь, парень, никак не могу взять в толк, почему все лезут из-за тебя в бутылку, а?

– И я не могу, – ответил Богус. Он пожал руку Арнольду Малкаю и улыбнулся миссис Малкай.

– Купите себе новый костюм, – шепнула она ему.

– Да, мэм, – ответил он.

– И забудь о своей жене, – прошептал ему Малкай, – это лучше всего.

– Да, сэр.

Головорез по имени Вилсон взял видавший виды чемодан Трампера, не из желания проявить заботу, а скорее оскорбить, как если бы Трампер был не в состоянии нести его сам. Хотя он и вправду не мог.

– До свидания, – сказала миссис Малкай.

– До свидания, – откликнулся Трампер.

– Господи, будем надеяться на все хорошее, – буркнул Малкай.

Богус последовал за Вилсоном из отеля на улицу и уселся в довольно побитую машину. Вилсон со всего маху шмякнул чемодан Трамперу на колени.

Всю дорогу до Гринвич-Виллидж Трампер ехал молча, в то время как Вилсон ругался и указывал пальцем на каждого странного или необычно одетого прохожего, которого видел на тротуаре.

– Ты отлично подойдешь для этого места, чертов недоумок, – заявил он Трамперу. И, объехав высокую темнокожую девушку с двумя чудесными собаками, выкрикнул ей в окошко: – На-ка, выкуси!

Богус изо всех сил старался продержаться еще немного. Он попытался представить себе Ральфа Пакера в роли спасителя – весьма странной для него роли, – но потом вспомнил Ральфа на велосипеде, пересекающим реку Айова.

– Ну вот, раз-два кружева, и мы на месте, – заявил Вилсон.

В окнах Кристофер-стрит, 101 горел свет. Надежда в этом мире по-прежнему оставалась жива. Богус заметил, что это была тихая улочка с дневными магазинами, кафе, лавками со специями и швейной мастерской. Однако она явно примыкала к более оживленной части города, поскольку множество людей торопились через нее не останавливаясь.

– Ты ничего не терял? – спросил его Вилсон. Трампер пощупал конверт с деньгами: да, на месте, чемодан по-прежнему покоился у него на коленях. Но когда он в недоумении поднял глаза на Вилсона, то увидел в его руках тот самый скомканный предмет, который Данте извлек из своих трусов. Тут Богус вспомнил, что это была стодолларовая бумажка.

– Кажется, ты потерял это, верно? – ехидно спросил Вилсон; он явно не собирался возвращать ему деньги.

Трампер знал, что сейчас он не в состоянии драться, – он по-любому был бы не в состоянии драться с Вилсоном. Но он чувствовал себя слегка осмелевшим: высоко подняв голову, он словно пытался балансировать на самом краешке реального мира.

– Я скажу Малкаю, – пообещал он.

– Станет Малкай тебя слушать, – хмыкнул Вилсон. – Ты сначала узнай, кто такой Малкай. – И, продолжая ухмыляться, он засунул скомканную бумажку себе в карман.

На самом деле Трампер не слишком расстроился из-за потери, но Вилсон достал его уже до самых печенок. Открыв дверцу со своей стороны, Богус выставил чемодан на обочину и, находясь наполовину внутри, наполовину снаружи, пригрозил:

– Тогда я скажу Данте Каличчио, – и усмехнулся, уставившись на свежий шрам на брови Вилсона.

Вилсон посмотрел на него так, словно собирался прибить на месте. Трампер продолжал усмехаться, хотя и подумал про себя: «Я, видно, тронулся умом. Этот душегуб не оставит от меня и мокрого места».

Затем какой-то пацан в ярко-оранжевом пиджаке до колен вышел на тротуар перед «Ральф Пакер филмс, инк.». Это был Кент, но Богус тогда его еще не знал. Приблизившись к машине, Кент наклонился и заглянул в окошко.

– Здесь нет парковки, – деловым тоном заявил он.

Вилсону не терпелось выкинуть фортсль, к тому же вид пацана вызвал у него раздражение.

– Отвали, извращенец, – ругнулся он.

И Кент отвалил; может, он вернулся в студию, чтобы взять пушку, подумал Богус.

– И ты тоже вали отсюда, – велел Вилсон Богусу.

Но Трампер уже вступил на тропу войны; не то чтобы он ничего не боялся, просто он доверился судьбе и решил: будь что будет.

– Данте Каличчио, – медленно проговорил он, – сделает из тебя, Вилсон, такую отбивную, которую ни одна собака не станет жрать.

Где-то внутри «Ральф Пакер филмс, инк.» послышалась ругань. Вилсон швырнул скомканную стодолларовую бумажку через плечо Богусу на тротуар, и Богус едва успел вывалиться из открытых дверей, прежде чем наемный убийца рванул машину вперед; ручка дверцы зацепилась за брючный карман Богуса и крутанула его прямо на обочину.

Трампер поднял злополучные 100 долларов раньше, чем поднялся сам; он в кровь ободрал себе колени; он сел на чемодан и, закатав брючины, принялся разглядывать свои раны. Когда он услышал, как из студии выходят люди, то решил, что это, наверное, орда приспешников Ральфа, которая, вместо Вилсона, растерзает его на части прямо на улице. Но их оказалось только двое: пацан в оранжевом прикиде и рядом с ним смутно знакомый волосатый тип с развязной походкой.

– Привет, Ральф, – сказал Трампер и, сунув стодолларовую купюру в лапу Ральфа, встал с чемодана. – Прихвати мой чемодан, парень, а? – попросил он Кента. – Насколько я понял, тебе требуется звукорежиссер?

– Тамп-Тамп! – заорал Ральф.

– Тут был еще один, – проворчал Кент. – Тот, что вел машину.

– Возьми чемодан, Кент, – велел ему Ральф. Одной рукой он обнял Богуса, осмотрел его с ног до головы, замечая разбитые в кровь колени и ссадины.

– Мать твою так, Тамп-Тамп, – воскликнул Ральф, – ты выглядишь так, как если бы ты нашел Святой Грааль. – Он осторожно расправил купюру, которую Трампер снова скомкал.

– Никакого Святого Грааля нет и в помине, Ральф, – сказал Богус, изо всех сил стараясь не шататься из стороны в сторону.

– Ты снова вернулся с утиной охоты, Тамп-Тамп? – усмехнулся Ральф, увлекая его к дверям студии. Богусу удалось слегка улыбнуться шутке. – Господи, Тамп-Тамп, кажется, и на этот раз утки одолели тебя.

На крутых ступеньках в демонстрационную комнату Богус потерял равновесие и позволил Ральфу донести себя до места. «Вот я и вошел, – сказал он себе, – в жизнь богемы». Вряд ли эта жизнь была Для него самой подходящей, но в данный момент ему сгодилась бы любая жизнь.

– Кто он? – спросил Кент. Ему не понравилось, что Богус сказал о звукозаписи. На данный момент звукооператором считался Кент; он чудовищно плохо справлялся со своими обязанностями но он полагал, что пока учится.

– Кто он? – засмеялся Ральф. – Не знаю. – Он наклонился к скрючившемуся на скамье Богусу. – Кто ты и вправду, Тамп-Тамп? – дернул он его.

Но Трампер уже окончательно расслабился, настолько окончательно, что начал идиотски хихикать. Просто удивительно, как можно расстегнуть себя на все пуговицы среди друзей.

– Я Великий Белый Охотник, – заявил он Ральфу. – Великий Белый Утиный Охотник. – Но он не смог даже засмеяться шутке, и его голова безвольно упала Ральфу на плечо.

Ральф попытался показать ему студию.

– Это монтажная, где мы… – Богус изо всех сил старался не заснуть на ходу. Запах химикатов в лаборатории явился для него последней каплей и вызвал у Богуса приступ дурноты: химикаты, старый бурбон, кофе Малкая и дух фотолаборатории, напомнившей ему о Коуте. Он зацепил локтем ванночку с закрепителем, пролил фиксатор на брюки и скинул его в кювету.

Ральф помог Богусу раздеться; он обмыл его над раковиной в фотолаборатории и поискал в чемодане чистую одежду, однако ничего не нашел. Но в студии он хранил кое-что из своей одежды, и он обрядил в нее Трампера. В желтые расклешенные брюки в полоску – ступни Трампера оказались на месте колен. И в кремовую блузу с кружевами и буфами на рукавах – кисти Трампера оказались на месте локтей. И зеленые ковбойские сапоги – носы сапог остались пустыми. Он чувствовал себя словно карлик-клоун из свиты Робин Гуда.

– Я бы хотел поспать дня четыре, – признался Трампер. – А потом я хотел бы делать кино, Ральф. Много кино и много денег. Купи мне что-нибудь из одежды, – пробормотал он, глядя на желтые брюки Ральфа. – И лодку с парусом для Кольма.

– Бедный Тамп-Тамп, – вздохнул Ральф. – Я знаю отличное местечко, где ты сможешь как следует выспаться. – Он закатал дурацкие брюки, чтобы Богус мог хоть как-то передвигаться, потом вызвал такси.

– Так, значит, это и есть великий Тамп-Тамп, – сказал Кент; он уже был наслышан о нем. Он стоял надувшись в углу демонстрационной комнаты, держа бобину на манер диска, как если бы собирался метнуть ее в Богуса. Кент чувствовал, что с появлением этого клоуна по имени Тамп-Тамп, походившего на куклу елизаветинских времен в безразмерном прикиде Ральфа, его карьере звукооператора придет конец.

– Тащи чемодан, Кент, – велел ему Ральф.

– Куда ты его везешь? – спросил Кент.

А Трампер подумал: «Да, куда меня везут?»

– К Тюльпен, – ответил Ральф.

Это было немецкое слово. Трампер знал его: по-немецки «Тюльпен» значит «тюльпан». И Трампер подумал, что это, определенно, неплохое название для места, где можно поспать.

Глава 35
СТАРЫЙ ТАК УНИЧТОЖЕН, БИГГИ НАБИРАЕТ ВЕС

Бигги и Коут вели себя с ним очень предупредительно. Не говоря ни слова, они приготовили ему кровать в комнате Кольма. Кольм лег спать около восьми. И Трампер прилег на свою постель, чтобы рассказывать истории, пока Кольм не заснет.

История, которую он приготовил, была его собственной версией «Моби Дика», как нельзя лучше подходившей для этого дома у берега моря. Кольм пришел к заключению, что киты – настоящее чудо, потому что история, по Трамперу, изображала кита отважным героем, Моби Дика – непобедимым вождем.

– А он большой? – спросил Кольм.

– Ну, – сказал Трампер, – если бы ты плавал в воде и его хвост хлестнул бы тебя, то тебе пришлось бы намного хуже, чем обыкновенной мухе, которую пристукнули хлопушкой. – Кольм надолго замолчал. Он смотрел на банку, в которой плавала маленькая оранжевая рыбка из Нью-Йорка, выжившая во время долгого путешествия в автобусе.

– Продолжай, – попросил Кольм. И Трампер продолжал и продолжал.

– Любой нормальный человек не стал бы трогать Моби Дика, – рассказывал он. – И все китобои предпочитали охотиться за другими китами. Но только не капитан Эхаб.

– Ага, – поддакнул Кольм.

– Кое-кто из охотников был ранен: лишился рук или ног, но они не стали ненавидеть китов из-за этого, – продолжал Трампер. – Но… – Он сделал паузу…

– Но только не капитан Эхаб? – выкрикнул Кольм.

– Ну да, – подтвердил Трампер. – Неправильное поведение капитана становилось все более очевидным.

– Расскажи мне о тех острых предметах, которые застряли в Моби Дике, – попросил Кольм.

– Ты имеешь в виду старые гарпуны?

– Угу.

– Слушай, в нем застряло несколько старых гарпунов, – начал Трампер, – из которых по-прежнему торчали веревки. Длинные гарпуны и короткие гарпуны, несколько ножей и множество других предметов, которыми охотники пытались попасть в него…

– Каких? Это были щепки?

– Щепки? – с сомнением произнес Трампер. – Ну да, от всех тех лодок, что он раздавил, в нем было полно щепок и еще моллюсков, потому что он был очень старый; да, все его тело было покрыто водорослями и улитками. Он походил на старый остров, он собрал кучу всякого мусора – он больше не был чисто-белым.

– И его ничем нельзя было убить, да?

– Ну да, – подтвердил Трампер. – Поэтому его пришлось оставить в покое.

– Именно так я бы и поступил, – заявил Кольм. – Я даже не стал бы пытаться погладить его. – И он замолчал, в ожидании рефрена…

– Но только не капитан Эхаб.

Всегда следует рассказывать историю, подумал Трампер, таким образом, чтобы слушатель ощущал себя на высоте и мог предугадать событие на шаг вперед.

– Расскажи о вороньем гнезде, – потребовал Кольм.

– Высоко-высоко, с вершины горы, – с выражением начал Богус, – он заметил далеко-далеко какой-то предмет, походивший на пару китов…

– Исмаил, – поправил его Кольм.

– Ну да, – согласился Трампер. – Только это оказалась не пара китов, а один кит…

– Но очень большой!

– Ну да, – кивнул Трампер. – И когда кит выпустил фонтан, то Исмаил закричал…

– Смотрите-смотрите, он взорвался! – выкрикнул Кольм, который и не думал засыпать.

– Потом что-то в этом ките показалось Исмаи-лу странным.

– Он был белый! – не выдержал Кольм.

– Ну да, – сказал Трампер. – И все его тело было утыкано различными предметами…

– Гарпунами!

– Моллюсками, водорослями и даже птицами.

– Птицами? – удивился Кольм.

– Можешь поверить мне на слово, – сказал Трампер, – это был самый большой кит, которого Исмаил когда-либо видел в своей жизни. А поскольку он был белым, то Исмаил сразу догадался, что это был за кит.

– Моби Дик! – выкрикнул Кольм.

– Тш… – шикнул на него Трампер. И они оба замолчали; им было слышно, как за окном бился о скалы океан, скрипела пристань и качались пришвартованные лодки.

– Послушай, – шепнул Трампер. – Слышишь океан?

– Да, – прошептал Кольм.

– Китобои слышат именно этот звук: слап-слап о корабль. Ночью, когда они спят.

– Ага, – прошептал Кольм.

– А киты шныряют по ночам вокруг кораблей.

– Ну да? – удивился Кольм.

– Да. Иногда они касаются его или даже бьют хвостом.

– А китобои знают, что это такое?

– Самые умные из них знают.

– Но только не капитан Эхаб.

– Думаю, да, – ответил Богус. Они лежали тихо и слушали океан, ожидая, когда кит ударит хвостом о дом. Затем скрипнула пристань и Богус прошептал: – Ну вот, один!

– Я знаю, – испуганным шепотом откликнулся Кольм.

– Киты не причинят тебе зла, – успокоил его Трампер, – если ты оставишь их в покое.

– Я знаю, – шепнул Кольм. – Никогда не надо дразнить китов, да?

– Да, – откликнулся Трампер, и они оба продолжали слушать океан, пока Кольм не заснул.

После чего единственным подвижным существом в комнате осталась ярко-оранжевая рыбка из Нью-Йорка, выжившая благодаря неустанной заботе.

Трампер поцеловал спящего сына.

– Мне нужно было привезти тебе кита, – про-шептал он.

И не потому, что Кольму не понравилась рыбка, а потому, что Трампер хотел бы дать ему нечто более долговременное. На самом деле Кольм очень обрадовался рыбке; с помощью Бигги он написал письмо с благодарностью Тюльпен, послужившее косвенным извинением за воровство Трампера.

– Дорогая Тюльпен, – диктовала Бигги. Она терпеливо, буква за буквой, подсказывала Кольму, как правильно писать. – До-ро, – произносила Бигги.

С огромным старанием Кольм выводил зажатым в кулачке карандашом кривые буквы. Богус играл с Коутом на бильярде.

– Спасибо за вашу маленькую оранжевую рыбку, – продолжала диктовать Бигги.

– Большое спасибо? – предложил Кольм.

– С-п-а-с… – проговаривала Бигги. Кольм старательно выводил закорючки.

Богус ни разу не попал в цель. Коут расслабился и играл со своим обычным везением.

– Надеюсь, что когда-нибудь вы приедете навестить меня в Мэн, – продиктовала Бигги.

– Ага, – поддакнул Кольм.

Но Бигги сразу обо всем догадалась. Когда Кольм уснул, она спросила Богуса:

– Ты ее оставил, да?

– Думаю, что когда-нибудь я буду с ней, – ответил уклончиво Богус.

– Ты всегда так думаешь.

– Почему ты ее оставил? – спросил Коут.

– Не знаю.

– Ты этого никогда не знаешь, – вздохнула Бигги.

Но она была с ним ласкова, и они поговорили о Кольме. Коут одобрил идею Богуса закончить диссертацию, но Бигги отнеслась к этому иначе.

– Ты всегда терпеть не мог это, – возразила она. – И ты никогда по-настоящему не был заинтересован в ней.

Богус не нашелся что ответить. Он никак не мог себе представить, что вернется в Айову один, без Бигги и Кольма.

Бигги не стала ничего говорить – возможно она тоже подумала об этом.

– Ну что ж, думаю, тебе надо хоть чем-то заняться, – сказал Коут.

Все, помолчав, пришли к такому же заключению. Богус рассмеялся.

– Очень важно иметь представление о самом себе, – сказал он. Он слегка опьянел от яблочного бренди Коута. – Думаю, мне следует для начала освоить образ вроде Выпускника Университета или Переводчика, что-нибудь такое, что легко произносится. Затем нужно стремиться расширить это представление.

– Не знаю, с чего бы я начал, – вздохнул Коут. – Я бы просто сказал: «Я живу, как мне хочется», и это было бы честно для начала. А потом я стал бы Фотографом, но я продолжал бы думать о себе как о Живущем Человеке…

– Но ты совсем не такой, как Коут, – вымолвила Бигги. В честь неоспоримости ее суждения повисла долгая тишина.

– Но у меня не получается думать о себе как о Киношнике или Звукооператоре. Я в это никогда по-настоящему не верил, – заговорил снова Богус. И подумал про себя: «Или как о Муже; я никогда по-настоящему не верил в это. Разве что как об отце… Да, это куда понятнее…»

Хотя все остальное было ему не слишком понятно. Коут начал распространяться об особом символическом мэнском тумане, царящем вокруг дома, и Богус рассмеялся. Бигги сказала, что мужчины настолько заняты друг другом, что от них ускользают самые простые вещи.

Из-за выпитого яблочного бренди, которого оказалось слишком много как для Коута, так и для Богуса, они запутались в этом глубоком предмете. И пошли спать.

Богус еще не спал, когда Бигги и Коут занялись любовью в своей спальне в конце коридора. Они старались делать это как можно тише, но возникшее молчаливое напряжение хорошо было известно Богусу, он не мог ошибиться. Дивясь самому себе, он обнаружил, что счастлив за них. Казалось, самое лучшее в его жизни было то, что они выглядели счастливыми, – это и еще Кольм.

Немного позже Бигги воспользовалась ванной, затем тихонько вошла в комнату Кольма и поправила его одеяло. Она хотела поправить одеяло и на Богусе, когда он прошептал:

– Спокойной ночи, Бигги! – После чего она не стала приближаться; было темно, но он знал, что она улыбнулась.

– Спокойной ночи, Богус, – прошептала она. Если бы она подошла к нему поближе, то он схватил бы ее, а Бигги никогда не упускала подобные флюиды.

Он не мог уснуть. После трех ночей с ними он начал чувствовать себя не на месте. Он спустился в кухню с «Аксельтом и Туннель», решив вспомнить свой нижний древнескандинавский и выпить большой стакан воды со льдом. Ему нравилось ощущать, что все спят, а он их охраняет, несет, так сказать, ночную вахту.

Он любовно пробормотал что-то на нижнем древнескандинавском и закончил читать ту часть, в которой Старый Так был убит. Предан в фиорде Лоппавет! Убит мерзким Хротрундом и его трусливыми собаками-лучниками! Старого Така заманивают в фиорд Лоппавет посланием: будто бы с выгодной позиции на вершине скалы он сможет увидеть, как возвращается флотилия Аксельта после великой морской победы у Шлинта. Стоя на носу своего корабля, Так приближается к скалам, но в тот момент когда он готовится спрыгнуть на берег, Хротрунд со своими лучниками набрасывается на него из лесной засады. Рулевой Старого Така, Гримстад, поворачивает корабль от скал, но уже поздно, Старый Так настолько сильно изрешечен стрелами, что не может даже упасть; утыканный ими со всех сторон, словно подушечка для игл, он, как обессиленный еж, повисает на кливере.

– Найди флотилию, Гримстад, – велит Так, но он понимает, что уже слишком поздно. Верный Гримстад пытается пристроить его поудобней на палубе, но на теле старого воина нет ни единого плоского места.

Поэтому Гримстад обвязывает Така веревкой и спускает за борт; он прикрепляет веревку к планширу парусника и вывозит Старого Така из холодных вод фиорда Лоппавет. Увлекаемый кораблем, Так подпрыгивает на волнах, словно утыканный дротиками буек.

Гримстад плывет в море навстречу флотилии Аксельта, радостно возвращающегося со славной победой, добытой им у Шлинта. Аксельт направляется к отцовскому кораблю.

– Привет, Гримстад! – кричит он рулевому. Но Гримстад не может решиться сказать ему правду о Старом Таке. Корабль Аксельта подплывает ближе, и он замечает привязанную к планширу веревку, его взгляд скользит по странному якорю, тянущемуся позади корабля: перья от стрел все еще торчат из воды. Так мертв.

– Посмотри, Гримстад! – кричит Аксельт, указывая на свисающую с планшира веревку. – Что там у тебя сзади?

– Это твой отец, – отвечает Гримстад. – Мерзавец Хротрунд и его собаки-лучники предали нас, мой господин!

Все время, пока великий Аксельт бил себя в грудь на палубе, он сквозь пелену горя размышлял, какую подлость задумал Хротрунд: убить Така и захватить его корабль, потом выплыть в море под флагом Старого Така и внезапно напасть на Аксельта, когда его корабли подойдут поближе. После чего, командуя флотилией, Хротрунд возвратился бы в родные края и заявил бы свои права на владения Така, захватил бы замок Аксельта и взял бы силой нежную Туннель.

Все эти мысли роились в голове Аксельта, пока он с огромным усилием тащил веревку, подымая тело Така на борт. Он подумал о том длинном, остром инструменте, который мерзкий Хротрунд приготовил для него, и о том толстом, тупом инструменте, который он приготовил для Гуннель.

Аксельт покрывает свое тело кровью отца, велит своим воинам привязать себя к грот-мачте и сечь стрелами-убийцами, пока его собственная кровь не смешается с кровью отца.

– Как ты, мой господин? – спрашивает его Гримстад.

– Скоро мы будем в замке, – со значением отвечает Аксельт, ему не дает покоя одна любопытная мысль: понравилось бы Гуннель спать с Хротрундом?

Рано утром Кольм обнаружил Богуса спящим за кухонным столом.

– Если ты спустишься к пристани, – сказал ему Кольм, – то мне тоже можно пойти с тобой. – И они отправились к пристани, Трампер с трудом переставлял ноги.

Прилив был высоким; далеко в море, над большим скоплением водорослей и обломками потерпевших крушения лодок, кружили чайки. Трампер продолжал думать о Старом Таке, но когда он взглянул на своего сына, то сразу догадался, о чем думает тот.

– А Моби Дик еще жив? – спросил Кольм. Трампер задумался. «А почему бы и нет? Я не могу обеспечить ребенка Богом, так же как и надежным отцом, но если в этом мире и есть что-то такое, во что стоит верить, то оно должно быть не меньшего размера, чем кит».

– Я думаю, он очень старый, – сказал Кольм. —.

Он старый, да?

– Он еще жив, – ответил Трампер. И они устремили взгляды далеко в море.

Трамперу очень хотелось, чтобы он и вправду мог показать Кольму кита. Если бы он мог выбирать, какое из чудес ему сотворить, го он выбрал бы следующее: заставить залив бурлить и вздыматься, поднять тучу кружащихся над водой чаек, вызвать из морских глубин Великого Белого Кита и вынудить его подпрыгивать, подобно гигантской форели, обдавая берег фонтаном брызг, в то время как они стояли бы, завороженные, и смотрели, как Моби Дик тяжеловесно переворачивается в воде, демонстрируя им свои шрамы, старые гарпуны и другие предметы (но он избавил бы Кольма от зрелища гниющих ран, оставленных хлесткими ударами Эхаба на огромном китовом боку); затем они наблюдали бы, как кит разворачивается и исчезает в море, оставляя им лишь память о себе.

– Он взаправду живой? – спросил Кольм.

– Да, и его никто не трогает.

– Я знаю, – кивнул Кольм.

– Но его почти никто никогда не видит, – добавил Трампер.

– Я знаю.

Но необузданная часть воображения Трампера продолжала заклинать: «Покажись! Старина Дик! Выпрыгни из воды, Моби!» Он знал, что подобное чудо явилось бы огромным подарком не только для Кольма, но и для него самого.