Текст книги "Тайна замка Роксфорд-Холл (Сеанс)"

Автор книги: Джон Харвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Я все еще сражалась с письмом, когда Джордж вернулся из поездки в Олдебург и сообщил нам приятную новость: в Олдебурге он случайно встретился с Джоном Монтегю, своим давним знакомым – он нам о нем уже рассказывал, – в обществе очень приятного человека, который представился как Магнус Роксфорд, будущий владелец Роксфорд-Холла; он оказался настолько приятным, что Джордж пригласил их обоих на следующий же вечер пообедать с нами. Я пожалела, что Эдуард пропустит это событие, так как мистер Монтегю – очень неплохой художник-любитель, да к тому же еще и поверенный в делах, связанных с имением Роксфордов, однако доктор Роксфорд приехал в город всего на несколько дней, чтобы присутствовать на слушаниях по поводу исчезновения его дяди.

Несмотря на то что приглашение было сделано вовсе не заблаговременно, Ада порадовалась за Джорджа.

– Ему так редко выпадает случай побеседовать с мыслящими людьми, – сказала она, – и хотя общение с Эдуардом всегда удовольствие…

Я не могла ей возразить, ведь вся теология Эдуарда сводилась примерно к следующему: «Если я, умерев, обнаружу, что существует жизнь после смерти, я буду приятно удивлен… То есть я надеюсь, что удивление будет приятным… Если же нет, это будет всего лишь забытьё. Carpe diem [24]24
  Лови момент, лови день; пользуйся моментом (лат.).


[Закрыть]– боюсь, это для меня сказано». Однако, вместо того чтобы ловить момент, я воспользовалась суетой приготовлений к завтрашнему вечеру как предлогом и забросила письмо, так что оно осталось не законченным до следующего утра. Да и утром я закончила его только потому, что Ада настойчиво предупредила меня, что, если мы собираемся говорить при докторе Роксфорде – лондонском враче, несомненно с обширным кругом знакомых, – о моей помолвке, письмо к моей матери непременно должно быть отправлено почтой еще до того, как оба джентльмена появятся в доме.

Мы с Адой стояли в гостиной у окна, когда в комнату провели наших гостей. На мне было простое белое платье, которое вызывало глубочайшее неодобрение моей матери (по ее словам, оно настолько вышло из моды, что его могли бы носить в прошлом столетии); Ада надела темно-синее, и я предполагаю, что в последних лучах заходящего солнца, отблесками сиявшего на наших волосах, мы выглядели точно на картине. Однако я совершенно не была готова к тому впечатлению, которое, как я вскоре поняла, произвела на мистера Монтегю именно я.

Однако с первого взгляда мое внимание привлек Магнус Роксфорд. Он был всего на дюйм, или около того, выше ростом, чем Джон Монтегю, и чуть шире в плечах, но рядом с ним, когда они направлялись к нам по ковру, устилавшему пол, мистер Монтегю, казалось, шел в глубокой тени. Магнус Роксфорд был, вероятно, не старше лет тридцати пяти, с густыми черными волосами, коротко стриженной черной бородкой, делавшей его слегка похожим на Мефистофеля, и с темными, поразительно яркими глазами. Хотя Джордж говорил нам, что он хорош собой, явно ощутимая сила его личности захватила меня врасплох. Поговорка «Глаза – зеркало души» пришла мне в голову, когда я протянула ему руку, но, когда наши пальцы соприкоснулись, у меня возникло неприятное ощущение, что моя собственная душа стала совершенно прозрачной для его взгляда.

– Я очень рад познакомиться с вами, мисс Анвин. – У него был низкий, звучный голос, напомнивший мне кого-то, только я не была уверена, кого именно.

– А это мистер Джон Монтегю, – сказал Джордж.

Я повернулась поздороваться с ним: передо мной стоял худощавый человек в темном костюме, с каштановыми, уже начинающими редеть волосами, и я тут же ощутила, что он глубоко взволнован. Джон Монтегю не сводил с меня пристального взгляда; когда наши взгляды встретились, он постарался совладать со своим волнением: казалось, он увидел перед собою привидение. Что-то в испуганном выражении его лица мгновенно привело на память последнее посещение, зловещую тень, от которой я мысленно отшатнулась столь же мгновенно. Рука, пожимавшая мою ладонь, была холодна и заметно дрожала.

– И я тоже, мисс… Анвин… я… очень, очень рад знакомству с вами, – произнес он, запинаясь чуть ли не на каждом слове.

– Спасибо, сэр. Я только сожалею, что мой… мой жених мистер Рейвенскрофт не смог быть сегодня здесь, чтобы встретиться с вами.

Я не собиралась объявлять о своей помолвке так быстро и неожиданно, меня вынудило к этому его волнение. Он заметно вздрогнул при слове «жених» и, казалось, сделал над собой невероятное усилие, чтобы обуздать свои чувства.

– Мистер Рейвенскрофт профессиональный художник, – сказала Ада, – и много путешествует в поисках сюжетов.

– Совершенно замечательно, – сказал мистер Монтегю, по-прежнему не сводя с меня глаз. – Я имею в виду… То есть я хочу сказать…

Воцарилось неловкое молчание – все ждали, чтобы он продолжил.

– Мисс Анвин, – произнес он наконец, – вы должны извинить меня. Дело в том… У вас совершенно необычайное сходство с моей покойной женой Фиби, и это меня просто потрясло.

– Мне очень грустно, – ответила я, – услышать о ее смерти. Это случилось недавно?

– Нет. Она умерла пять лет тому назад.

– Мне очень грустно слышать об этом, – повторила я и не могла придумать, что же еще можно сказать: на расстоянии стольких лет его потрясение моим сходством с нею еще больше огорчало.

Ада, к моему облегчению, отвела Джона Монтегю чуть в сторону от нас, и со мной стал беседовать доктор Роксфорд.

– Что, мистер Рейвенскрофт живет в наших краях?

– Не всегда, – неловко ответила я, – как Ада уже упоминала, Эдуард много путешествует. Сейчас он поехал в Камбрию навестить отца.

– Эдуард Рейвенскрофт… Не думаю, что мне знакомо это имя. Интересно, попадались ли мне на глаза его работы…

– Возможно, что пока нет, – сказала я. – Видите ли, Эдуард пока еще только пролагает свой путь в большой мир, ему всего двадцать шесть лет… но я уверена – он добьется успеха.

– Тогда я буду с нетерпением ждать, когда увижу плоды этого успеха. Я глубоко интересуюсь живописью, мисс Анвин, особенно работами моих современников.

– Случилось так, сэр, – сказала я нерешительно, – что у нас здесь есть одна из его картин; я не сомневаюсь, он не стал бы возражать, если бы вы на нее взглянули… и мистер Монтегю тоже, если он того пожелает.

Этюд орфордской башни был заключен в раму и висел на стене в малой гостиной, напротив. Оба гостя – Джон Монтегю уже восстановил душевное равновесие, хотя я постоянно чувствовала, что его взгляд то и дело останавливается на мне, когда он полагает, что я этого не замечаю, – молча какое-то время рассматривали картину, а мы с Джорджем ожидали приговора; Ада пошла посмотреть, что делается с обедом.

– Это очень хорошо, действительно очень хорошо, – произнес наконец доктор Роксфорд. – И весьма оригинально. Мистер Рейвенскрофт побывал в Париже?

– Нет, – ответила я. – Хотя он надеется, в довольно скором времени.

Эдуард твердо решил, что мы проведем в Париже наш медовый месяц. Я почувствовала, как при мысли об этом покраснели мои щеки.

– В таком случае впечатление от этой работы еще сильнее. Вы разве так не считаете, Монтегю?

– Э-э, да-да, очень хорошо, как вы и сказали. Я сам пытался чуть ли не дюжину раз писать тот же сюжет, но ни разу не добился такого успеха.

– Ну-ну, дорогой друг, – возразил Магнус, – вы прекрасно знаете, что ваш этюд Холла достоин находиться в любой компании. На самом деле, в этой работе есть что-то напоминающее мне о вашей. Мистер Монтегю, – пояснил он мне, – написал великолепную картину «Роксфорд-Холл в лунном свете».

– Которая – я сильно опасаюсь – станет моей лебединой песней. Вы, мистер Вудворд, возможно, слышали о предрассудке, бытующем в браконьерском братстве: всякий, кто увидит призрак монаха, умрет в течение месяца. В моем случае (хотя я никакого призрака не видел!) умер, по всей видимости, мой талант – каким бы он ни был. – Мистер Монтегю произнес все это легким тоном, но горький подтекст был совершенно очевиден.

– А я уверен, – ответил Джордж, – что вашему таланту просто нужно некоторое время полежать под паром. Кроме того, вы ведь профессионал, на ваше время постоянно посягают многие, вы вряд ли можете соревноваться с теми, кто целый день только и делает, что пишет картины.

По лицу мистера Монтегю можно было предположить, что он не вполне согласен с Джорджем, но, какой бы ответ он ни обдумывал в этот момент, ему помешал звук гонга, призывавший к обеду.

К тому времени, как унесли рыбные приборы, за окном уже совсем стемнело. Джордж сидел во главе стола, спиной к камину, где не разжигали огня, справа от него расположились Ада и Магнус Роксфорд, слева, лицом к окнам, – я и Джон Монтегю; я была благодарна за такое распределение мест, так как мне не приходилось встречаться с ним взглядом, если только он не обращался непосредственно ко мне, а это случалось очень редко. Я все еще пыталась избавиться от дурного предчувствия, которое он пробудил во мне, – хотя, вероятнее всего, это был просто мой страх перед тем, что принесет завтрашний день в виде письма от мамы.

До этого времени беседа охватывала множество тем – от недавнего избрания мистера Милле [25]25
  Джон Эверетт Милле(1829–1896) – английский художник, один из основателей братства прерафаэлитов.


[Закрыть]в Академию художеств и новых научных исследований Библии до эффективности месмеризма в облегчении боли и даже в излечении болезней – эта практика, по мнению доктора Роксфорда, была преждевременно отвергнута профессиональными медиками. Некоторое время он рассказывал нам о природе месмерического внушения и о том, как оно может повлиять даже на деятельность сердца.

– Сколько бы мы ни толковали о прогрессе, – сказал он в заключение, – мы, то есть, прямо говоря, бóльшая часть моих коллег, решительно и вроде бы с презрением отвергаем любые методы лечения, какими бы эффективными они ни были, если не можем найти им материальное объяснение. Вам придется извинить меня, Монтегю, – он уже слышал, как я раньше распространялся на эту тему.

Джон Монтегю пробормотал что-то, чего я не расслышала.

– А возможно ли, – спросил Джордж, – месмеризировать человека против его воли?

– Да, возможно, при условии, что это весьма впечатлительный объект. Но на такое может решиться только шарлатан.

– А если человека месмеризировать, его можно заставить поступать так, как велит ему месмерист?

– Я сомневаюсь, что зрелого, рационального индивида можно побудить действовать против его глубочайших инстинктов; я не хотел бы вдаваться в дальнейшие рассуждения.

– Вы упомянули, мне кажется, – сказала Ада, – что в состоянии транса человеку можно приказать увидеть людей, которые на самом деле отсутствуют?

Я догадалась по тому, как она избегала моего взгляда, что она спрашивает об этом ради меня.

– Да, совершенно верно.

– Как вы полагаете, не могло ли бы это объяснить то, что спириты, то есть спириты-медиумы, верят, будто они могут общаться с умершими?

– И правда, могло бы, миссис Вудворд, по крайней мере что касается тех, кто не совершает прямого обмана, что обычно очень широко распространено в спиритических кругах.

– А возможно ли, – спросила я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не дрожал, – чтобы кто-то впал в транс, не подозревая об этом, и оттого видел бы людей, которых на самом деле там нет?

Доктор Роксфорд с минуту внимательно смотрел на меня, прежде чем ответить. Я почувствовала, что он пытается разгадать, какая мысль кроется за моим вопросом; то, как в его темных глазах отражалось пламя свечей, вызвало во мне чувство странного беспокойства.

– Это возможно, да. Но впасть в глубокий транс, не подозревая об этом… такое может произойти с объектом лишь в исключительных случаях, мисс Анвин, если только вы не имеете в виду состояние между сном и пробуждением.

– Нет, – ответила я, призвав на помощь всю свою храбрость. – Я думаю… Я хотела сказать… Моя подруга как-то рассказала мне об очень странном явлении: однажды днем она вошла в комнату, где сидели ее мать и сестры, и увидела на диване молодого человека, которого никогда раньше не встречала. Но потом она обнаружила, что для всех других он оставался невидим. Он поднялся с дивана и направился к ней – она не испугалась, – а потом… вроде бы растворился в воздухе. И вот мне хотелось бы знать… может быть, она впала в транс?

– Я не думаю, что это можно объяснить трансом… и вы, очевидно, уверены, что ваша подруга не обманывалась сама, или…

– Я совершенно уверена, что все произошло именно так, как она мне описала.

– И ваша подруга не испугалась? Это совершенно необычно.

– Она не испугалась молодого человека… Она сказала, что не приняла его за привидение, потому что он был такой обыкновенный: она слышала звук его шагов по полу. Но все это ее совершенно потрясло – ведь она знала, что другие его не видели.

В комнате вдруг стало очень тихо. Я чувствовала, что Джон Монтегю то и дело переводит взгляд с меня на доктора Роксфорда и обратно.

– Ваша подруга только один раз пережила такой опыт?

– Думаю, да… Это случилось с ней спустя несколько недель после серьезного падения, от которого она много часов оставалась без сознания.

И снова я ощутила, как гнетет меня пристальный взгляд доктора Роксфорда, словно знающего все, о чем я умолчала.

– Это может быть вполне объяснимо – но, разумеется, мне пришлось бы сначала осмотреть юную леди, чтобы увериться в этом, – то есть это может объясняться тем, что она перенесла повреждение мозга, оно называется лезия, которое, вероятнее всего, само собой излечится через некоторое время.

– Она, несомненно, будет очень рада услышать это, сэр, и почувствует большое облегчение.

– Облегчение, мисс Анвин?

– Я хотела сказать – оттого, что это излечится.

– Понятно.

Доктор Роксфорд продолжал смотреть на меня с интересом и будто размышляя о чем-то. Я чувствовала, что он побуждает меня сказать больше того, что я уже сказала, но тут Ада нарушила молчание, спросив, есть ли какие-нибудь новости о слушаниях по поводу исчезновения его дяди.

– Я полагаю, миссис Вудворд, что постановление о признании его скончавшимся будет вынесено в довольно скором времени. Но на ваш вопрос уместнее ответить мистеру Монтегю.

– Здесь все должно быть просто, – сказал Джон Монтегю. – В случаях, подобных этому, где нет конфликтующих интересов – то есть нет никого, кто может понести потери в случае признания смерти, – дело суда сводится к простому решению: является ли, на основании представленных доказательств, неопровержимо вероятным, что пропавший человек скончался. И, учитывая, что Корнелиус Роксфорд был слабым пожилым человеком, тот факт, что никто его не видел со дня грозы, разразившейся три месяца тому назад, уже является достаточным доказательством: каким бы образом он ни выбрался из дому, он не смог бы пережить ночь в лесу.

Единственной реальной трудностью будет объяснить, как он вообще смог выбраться из своих апартаментов. Дрейтон – его слуга – говорил мне, что видел, как Корнелиус в тот вечер ушел к себе в семь часов, еще до того, как началась гроза. Когда я прибыл туда через сутки, все двери оказались запертыми изнутри не только на ключ, но и на засовы, так что мне пришлось взломать дверь в кабинет. Все окна, разумеется, были закрыты и заперты на щеколды, да и в любом случае они расположены слишком высоко, чтобы он мог до них дотянуться. Так что либо он ушел через какой-то тайный ход, хотя тщательные розыски не обнаружили и следа чего-либо подобного, либо мы с Дрейтоном ошиблись. Дрейтона уже теперь не допросишь: он упал замертво, как вы, вероятно, слышали, когда я занимался поисками. Я с тех самых пор задаюсь вопросом: не могло ли случиться так, что двери на галерею, которые я открывал изнутри в состоянии весьма значительного нервного возбуждения, на самом деле просто заклинило и они вовсе не были заперты – как и предположил инспектор полиции? Мне легче усомниться в собственной памяти, чем поверить, что человек мог просто исчезнуть, словно растворившись в воздухе; и таким же, как я надеюсь, окажется мнение суда.

– Я сам задумывался над вопросом, – сказал Джордж, – не могло ли исчезновение его собственного дяди, при… гм… подобных же обстоятельствах таким вот образом сказаться на его разуме?

– Вполне возможно, – ответил доктор Роксфорд. – Психическое состояние моего дяди в самом лучшем случае можно было бы назвать неустойчивым, а шок от сильной грозы…

Они с Джоном Монтегю обменялись взглядами, и я подумала было, что он сейчас продолжит, но тут Хетти внесла мясо, Джордж принялся его разрезать, и Ада перевела разговор на более легкие темы.

Успокоенная диагнозом доктора Роксфорда (а я думала об этом именно так), я решила, что стану наслаждаться оставшейся частью вечера. Все было бы вообще прекрасно, если бы рядом со мною сидел Эдуард, а не мистер Монтегю; но тогда, размышляла я, я ни за что не осмелилась бы задавать доктору Роксфорду вопросы о посещениях. Занавеси на окнах не были задернуты, и отражавшееся в стеклах золото горящих свечей словно плыло среди темных силуэтов кустов и деревьев; расплывчатые черты моего собственного лица виднелись за Адиным плечом, отраженные в темнеющем стекле. Захваченная этой игрой теней, я отвлеклась от того, что происходило за столом, когда вдруг осознала, что доктор Роксфорд уже довольно долго о чем-то говорит.

– …живем ли мы после смерти, – говорил он, – и если так, то в какой форме – это, несомненно, величайший вопрос нашего времени. Он никогда, по моему мнению, не может быть решен отрицательно, ибо для нас всегда остается открытой возможность предполагать, что умершие остаются жить, но не способны вступать в общение с нами. А ведь один-единственный неопровержимый пример коммуникации из потустороннего мира помог бы установить истину раз и навсегда. Представляете, что это было бы за открытие! Человек, его совершивший, встал бы в один ряд с Ньютоном и Галилеем. Для тех, кто наделен даром веры, – это, разумеется, не вопрос. – (Джордж выглядел при этом несколько смущенно.) – Но для тех, кому нужно увидеть, прежде чем поверить… Я надеюсь, мистер Вудворд, что вы не находите мои рассуждения оскорбительными?

– Вовсе нет, – ответил Джордж. – Я нахожу их интереснейшими. Но что, с вашей точки зрения, могло бы составить доказательство? Коммуникация из-за могилы, которая не могла бы идти ни из какого другого источника? Спириты-медиумы, я полагаю, достаточно часто утверждают, что получают такие сообщения.

– В этом-то и заключается трудность. Сколько бы ни было таких сообщений, они никогда не убедят скептиков. И если бы вам когда-нибудь пришлось посетить сеанс – как мне, за мои грехи, приходилось это делать, чтобы разоблачить мошенничество, – вы бы убедились, что большинство сообщений, получаемых через спиритов-медиумов, так невероятно банальны, что заставляют предположить, что жизнь после смерти была бы просто невыносима.

– Тогда вы, видимо, считаете, что все эти проявления духов – мошенничество либо заблуждение?

– В большинстве случаев – да. Я не решился бы утверждать, что во всех, хотя бы потому, что хочу сохранить объективность в этом вопросе. С научной точки зрения нет непременной связи между христианской доктриной – или доктриной любой иной религии – и характером жизни после смерти, если таковая существует. Все религии, насколько мне известно, сулят жизнь после смерти – в том или ином виде, будь это рай христианина или магометанина, вечный цикл возвращений, предлагаемый различными религиями Индии и Дальнего Востока, или лимб шаманства. У каждого народа – свое собственное божество, и реки крови были пролиты, чтобы доказать, какое из них – Бог истинный; и все же возможно, что все ошибались или что все эти верования имеют одно и то же происхождение. Логически рассуждая, доказательство существования жизни после смерти само по себе не докажет существование Бога, ничего не скажет и о том, что жизнь после смерти вечна. И в самом деле, если быть абсолютно логичным, это не докажет даже, что каждый человек обязательно будет жить после смерти.

– Вот здесь вы очень существенно отходите от христианской доктрины, – заметил Джордж. – То, что все равны перед лицом Господа, является, я сказал бы, одним из главных стержней христианства.

– Истинно так, но с моей позиции научного скептицизма я, увы, ничего не могу принять как само собою разумеющееся. Судя же по моему опыту – я ведь месмерист, – вовсе не трудно поверить, что рай и ад, боги, демоны, призраки и духи содержатся у нас в мозгу, то есть в уме, – с оговоркой, что это нисколько не делает их менее реальными или могущественными, чем в старых представлениях. Мы думаем о нашем разуме как о чем-то заключенном в узких пределах черепа, но мы с тем же успехом могли бы представить себе пещеру, заполненную темной водой и связанную каким-то подземным ходом с беспредельными глубинами океана, и тогда думать о каждом индивидуальном разуме как о капле единого великого океанического Разума, в котором содержится всё: все боги и демоны, любой рай и любой ад каждой из религий, существующих на земле, вся история, всё знание, всё, что когда-либо происходило. Это разум, о котором воистину можно сказать, что для него ничто не проходит незамеченным, даже такая малость, как падение малой птицы… [26]26
  Магнус Роксфорд уподобляет океанический Разум Богу, для которого ничто не проходит незамеченным. См. упоминание птиц малых в Евангелии: «Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего» (Мф. 10: 29).


[Закрыть]

Он замолк, покручивая ножку бокала между большим и указательным пальцем, в хрустале колыхался темно-вишневый свет.

– Однако это всего лишь досужие размышления, а мы говорили о поиске доказательств. Предположим, просто ради обсуждения, что коммуникация из-за гроба возможна и что существует такая вещь, как ясновидение. Под этим словом – за неимением более точного термина – я подразумеваю в особенности способность воспринимать и вступать в общение с духами. Нам известно – поскольку у нас нет ни единого доказанного примера, – что ясновидение должно быть крайне редким явлением. Но я предполагаю тем не менее, что мы столкнулись с кем-то, кто, как представляется, обладает такой способностью.

Давайте возьмем – если вы позволите, мисс Анвин, – случай с вашей подругой. Если бы молодой человек точно той наружности, как она вам описала, незадолго до или после этого случая скончался и она, ничего о нем не зная, узнала бы его по портрету, этот случай нужно было бы исследовать. А если с ней произошло несколько таких случаев, тогда перед нами было бы prima facie [27]27
  Здесь: при наличии прямых доказательств (лат.).


[Закрыть]явление ясновидения.

Я сжала лежавшие на коленях руки и попыталась совладать с участившимся дыханием. Неужели Джордж говорил с доктором Роксфордом наедине и рассказал ему о моих посещениях? Конечно же нет: они ведь встретились только вчера.

– Очевидное затруднение, если говорить о доказательствах, заключается в том, что никто более не способен видеть духов. Однако сегодня вечером – здесь наша беседа оказалась замечательным стимулом – я начал прозревать, как это может быть осуществлено. Мы знаем, что в месмерическом трансе объект может обрести необычайные психические способности: француз Дидье мог читать чужие мысли, играть в карты с завязанными глазами и определять содержимое запечатанных пакетов с большой точностью; и это всего лишь наиболее известный пример. Если способность к ясновидению существует, то, вероятно, будет возможно ввести ее объекту путем месмерического внушения.

Итак, берем группу объектов и подвергаем их месмерическому воздействию, внушая, что они обрели способность видеть духов, но не объясняя, что именно они должны увидеть, если вообще что-то увидят. Мы помещаем их в многообещающую обстановку вместе с нашим предполагаемым ясновидящим (кого, разумеется, мы не месмеризируем) и по меньшей мере двумя надежными наблюдателями, которые тоже не подвергнутся месмерическому воздействию. Теперь если ясновидящий и месмеризированные объекты все сообщат об одинаковом явлении, тогда как наблюдатели ничего не увидели, но заметили, что все другие смотрели в одном направлении, реагируя на общий стимул, – это, как я полагаю, будет так близко к объективному доказательству, как мы когда-либо сможем подойти, если, конечно, не говорить о том, чтобы поймать духа и допросить его в Королевском обществе. [28]28
  Королевское общество(Королевское научное общество) – ведущий научный центр, выполняющий функции Британской академии наук.


[Закрыть]

– А что вы имеете в виду под многообещающей обстановкой? – спросил Джордж, который, как и мистер Монтегю, слушал с величайшим интересом.

– Признаюсь, не могу придумать ничего лучшего, чем Холл. Мне всегда представлялось, что древние здания, словно лейденские банки, потихоньку аккумулируют воздействия прошлого… Вполне возможно, что все это ни к чему не приведет, но попробовать провести такой эксперимент очень интересно… если бы только у нас был ясновидящий.

Я снова почувствовала на себе его задумчивый взгляд.

– Как вы думаете, мисс Анвин, если бы эти явления у вашей подруги развивались в том направлении, что я обрисовал, она согласилась бы участвовать?

– Боюсь, что нет, сэр, – сказала я, едва переводя дыхание и чувствуя, как заливаюсь румянцем, несмотря на все мои усилия. – Я достаточно хорошо ее знаю, чтобы сказать, что, если бы ей так не повезло… и она снова что-нибудь такое увидела… она лишь мечтала бы поскорее от этого недуга излечиться.

– Именно так, – грустно сказал он. Я взглянула на него с некоторым удивлением. – Я всегда представлял себе, что печатью истинно ясновидящего должно быть стремление любой ценой избавиться от этого дара. Что, разумеется, вовсе не означает, что ваша подруга страдает таким – как вы ярко выразились – недугом.

– Чрезвычайно интересно, – твердо сказала Ада. – А теперь, я думаю, пора нам с мисс Анвин пойти отдохнуть и оставить вас всех спокойно выпить вина в чисто мужском обществе.

– Я ужасно перед тобой виновата, дорогая, – сказала Ада, как только мы с ней укрылись у себя наверху. – Я не должна была заводить разговор на эту тему.

– Тебе не надо винить себя, – ответила я. – Я сама решила его расспросить, и если бы не последняя часть разговора… Скажи мне, Джордж ничего не говорил ему вчера о моих посещениях?

– Нет, – сказала она. – Я уверена, он ничего ему не говорил. Но доктор Роксфорд – человек весьма наблюдательный, и он вполне мог догадаться, что ты и твоя подруга – одно и то же лицо.

– Мне так жаль, что я выдала себя перед мистером Монтегю! Я была так обескуражена, когда он принял меня за свою жену. Но мне по-прежнему не хочется, чтобы Эдуард узнал о моих посещениях. Как ты думаешь, доктор Роксфорд не мог просто пошутить насчет этого эксперимента в Холле?

– Не знаю, – сказала Ада. – У меня такое впечатление, что он бросает идеи легко, как пальто с себя сбрасывает. Он казался совершенно серьезным до последнего замечания по поводу Королевского общества. Он очень умен – у меня нет в этом никаких сомнений. Джорджа он совершенно покорил. А теперь, моя дорогая, отправляйся-ка ты спать и больше об этом не думай: ты выглядишь совсем изможденной.

Несмотря на это, я не могла заснуть до поздней ночи, то упрекая себя в том, что обманываю Эдуарда (что я стану говорить ему, если мистер Монтегю или доктор Роксфорд заговорит о «моей подруге» в его присутствии?), то беспокоясь о моем письме к матери. Эти волнения становились все более кошмарными, пока наконец я не заснула беспокойным сном, из которого я вышла, как мне показалось, в очень яркое сновидение. Я бродила по огромному заброшенному замку, это был, как я знала, Роксфорд-Холл; я искала там драгоценный камень, который дал мне Эдуард. Камень потерялся, я не знала как, но понимала, что виною этому была моя собственная небрежность. Хуже всего оказалось то, что я не могла вспомнить, какой это был камень, так как, пока я переходила из комнаты в комнату, в моей голове звучал голос, снова и снова повторявший слова: «изумруд, сапфир, рубин, алмаз», – но ни одно из них не казалось мне правильным, потому что потерянный камень был совсем другой, более красивого цвета, чем все названные, и я знала, что должна представить его себе, и тогда вспомню, как он называется, но не могла этого сделать.

В моем сновидении Холл был погружен в абсолютную тишину; везде было светло, даже в коридорах, где не было окон, только повсюду свет был одинаково бледно-серый, как в пасмурный день. Комнаты большею частью были ничем не обставлены, в каждой из них я видела вроде бы небольшую лестницу из двух или трех ступеней, ведущую наверх или вниз; коридоры тоже меняли уровни, как и комнаты. Хотя этот дом сам по себе не казался особенно зловещим, мое беспокойство из-за потерянного камня все возрастало, пока не достигло невыносимой остроты.

Тут мне пришло в голову, что я еще не обыскала столовую. Эта мысль привела к головокружительно быстрой смене обстановки: свет потускнел до мутного, мрачно-коричневого, и я стояла в дверях комнаты, где мы в тот вечер обедали. Занавеси были задернуты, свечи погашены, комната казалась пустой, но по мере того, как я осторожно приближалась к столу, я разглядела над стулом, где за обедом сидел Джордж, темный силуэт головы. Каким-то образом я распознала, что это голова доктора Роксфорда. У меня еще было время потихоньку уйти, но ведь могло быть так, что камень завалился за обивку моего стула, и, если я на цыпочках, совсем тихонько подойду туда, я его увижу. Я находилась в двух футах от неподвижной фигуры, когда из дверного проема раздался голос, звеневший, точно гонг, все громче и громче, пока не превратился в мой собственный вопль: «Нет!» Я проснулась в сером свете раннего утра и обнаружила, что стою на верхней площадке лестницы.

Наши гости ночевали у нас в доме, но я не могла заставить себя снова увидеться с ними и оставалась в своей комнате, пока они не уехали. Я собиралась рассказать Аде хотя бы о своем сновидении, если не о хождении во сне, но всякая мысль об этом вылетела у меня из головы, когда доставили телеграмму от моей матери, содержащую всего два слова: «Возвращайся немедленно». Я тотчас же поняла, что мне придется открыто ей не повиноваться, и я умоляла Аду позволить мне оставить у них свои вещи с тем, чтобы возвратиться в тот же вечер, если будет подходящий поезд.

– Но тогда мы вступим с нею в открытый конфликт, – сказала Ада, – и она может написать епископу. Ее обвинениям вовсе не нужно соответствовать действительности, чтобы Джордж потерял приход.

– Тогда мне нужно найти способ ее остановить, – сказала я. – То, чего она больше всего страшится, – это потерять Артура Карстеарза. И что бы ни случилось, я больше никогда не стану жить с ней вместе. Если я не смогу жить у вас, я буду искать место. Я лучше буду горничной, чем останусь жить с мамой.

– Ты сама не знаешь, о чем говоришь, – ответила Ада. – Но конечно, ты можешь вернуться к нам; и, может быть, все окажется не так плохо, как ты опасаешься.

По пути в Лондон я пыталась представить себе любые угрозы, какие могла бы использовать мама, и придумывала, что им противопоставить. Но когда кеб трясся по мостовой Хайгейта, я все еще не была готова к предстоящему мне тяжкому испытанию. К тому же я поняла, что Хайгейт, как ни был он красив, перестал быть для меня родным домом. Я подумала о своем отце, покоящемся в могиле всего в нескольких сотнях ярдов отсюда, – хотя, разумеется, он ведь не здесь, здесь только его бренные останки, и если он не просто перестал быть, то где теперь его дух? Эти мысли напомнили мне о моих посещениях и о том, как прошлой ночью я опять ходила во сне, впервые за много месяцев, и, разумеется, об угрозах матери отправить меня в сумасшедший дом; так что, когда меня доставили к давно знакомой, крашенной черной краской двери, меня так трясло, что я едва могла стоять на ногах.