Текст книги "Время прощать"

Автор книги: Джон Гришем (Гришэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

15

В последнее время Летти спала по ночам урывками, поскольку все больше жизненного пространства уступала семье. Симеон уже неделю не покидал дом и занимал половину кровати. Другую половину Летти делила с двумя внуками. Двое племянников спали тут же на полу.

Она проснулась на рассвете. Неподвижно лежа на своей половине, смотрела на мужа, закутанного в одеяло и громко храпящего из-за выпитого накануне вечером пива. Мысли ее не отличались веселостью. Муж толстел и седел, а денег, по мере того как годы, щелкая, проносились мимо, зарабатывал все меньше. Эй, парень, не пора ли тебе снова в дорогу, а? Исчез бы ты уж, как только ты умеешь это делать, и дал бы мне передышку на месяц-другой. Ни на что, кроме секса, не годишься, но какой уж тут секс с двумя внуками под боком?

Однако Симеон не уезжал. Теперь никто вообще никуда не уезжал от Летти. Она была вынуждена признать: поведение Симеона неправдоподобно улучшилось в последние две недели, с тех пор как умер мистер Хаббард и все переменилось.

Муж по-прежнему пил каждый вечер, но до чертиков, как прежде, не напивался. Он был любезен с Сайпрес, предлагал ей помощь и воздерживался от оскорбительных замечаний. Проявлял терпение в отношениях с детьми. Дважды приготовил мясо на гриле и вымыл кухню – первый раз в жизни. А в прошлое воскресенье даже сходил с семьей в церковь.

Но наиболее обходительным и предупредительным он стал по отношению к жене. Он не бил ее уже несколько лет, но если вас когда-то, пусть давно, били, вы все равно этого не забудете. Синяки проходят, шрамы остаются – глубоко спрятанные, но не заживающие. Вы навсегда остаетесь битой. Нужно быть последним трусом, чтобы поднять руку на женщину.

В конце концов он повинился перед ней и попросил прощения, и Летти сказала, что прощает, но не простила. В книге ее жизни значились грехи, которые нельзя прощать, и насилие над женой – одно из них. Она дала себе клятву, от которой не отреклась и по сей день: когда-нибудь уйти от него и стать свободной. Может, для этого понадобится десять, может, двадцать лет, но в один прекрасный день она все же найдет в себе смелость бросить это ничтожество.

Летти не была уверена, что мистер Хаббард облегчил ей развод. С одной стороны, теперь, когда Симеон вилял перед ней хвостом и исполнял все ее указания, оставить его было труднее. С другой – деньги означали бы для нее независимость.

Но так ли это? Принесут ли деньги лучшую жизнь: в более просторном доме, с хорошими вещами, меньшим количеством забот и, быть может, свободой от мужа, которого она не любит? Конечно, такую возможность они бы дали. Но не повлечет ли это необходимость до конца жизни бежать от семьи, друзей и чужих людей, которые будут преследовать ее с протянутой рукой?

Летти уже сейчас испытывала желание убежать. Многие годы она чувствовала себя замурованной в доме-ящике, где было слишком много людей, недостаточно кроватей и слишком мало квадратных футов. А в последние дни, казалось, стены и вовсе начали смыкаться.

Пятилетний Энтони зашевелился во сне где-то у нее в ногах. Летти тихонько выбралась из постели, подняла с пола банный халат, надела его и беззвучно выскользнула из спальни. Пол в коридоре скрипнул под вытертым грязным ковром.

В соседней комнате спала Сайпрес, ее мамонтообразное тело не помещалось под куцым одеялом. Рядом с окном, сложенное, стояло ее инвалидное кресло. На полу спали двое детей одной из сестер Летти. Она заглянула в третью спальню, где в одной кровати, сплетя руки и ноги, помещались Кларисса и Федра. Вторую кровать вот уже неделю занимала другая сестра Летти. Возле этой кровати, поджав ноги к груди, на полу лежал еще один ребенок. В гостиной Кирк тоже спал на полу, поскольку диван оккупировал его дядя.

Летти казалось, что спящие лежат по всему дому. Она прошла на кухню, включила свет и уставилась на кавардак, оставшийся после вчерашнего ужина.

«Ладно, посуду вымою позже», – подумала она.

Поставив вариться кофе, Летти заглянула в холодильник. Он, как она и ожидала, был пуст, если не считать нескольких яиц и упаковки «мяса для завтрака», но этим такую ораву не накормишь. Нужно послать в магазин дорогого муженька, как только он проснется. А платит за продукты пусть не из своих или ее заработков и не из государственного пособия, а из щедрой помощи их нового благодетеля, достопочтенного Букера Систранка.

Симеон попросил у него в долг пять тысяч долларов («для человека, который водит такую машину, пять кусков – все равно что ничего»).

– На самом деле, – сказал Симеон, – это даже не столько заем, сколько аванс.

– Конечно, – отозвался Букер, и они подписали долговое обязательство.

Свои деньги Летти прятала в кладовке, в банке из-под солений, наполненной солью.

Она надела сандалии, запахнула халат и вышла из дома. Было 15 октября, воздух уже стал холодным. Листья кружились и трепетали на ветру. Сделав большой глоток из любимой чашки, она по траве направилась к маленькому сараю, где они хранили газонокосилку и инструменты. За сараем на высокой сосне были подвешены качели. Она села на них, скинула сандалии, ногой отбросила их в сторону и стала качаться, рассекая холодный воздух.

Ее уже, конечно, спрашивали, повторяя эти два вопроса снова и снова: почему мистер Хаббард это сделал и обсуждал ли он это с ней? На второй вопрос ответить было легче – нет, он никогда ничего с ней не обсуждал. Они разговаривали только о погоде, о том, что требуется починить в доме, что купить в магазине и в котором часу подавать обед. О чем-либо серьезном – никогда. Таков был на данный момент ее стандартный ответ.

В действительности он дважды мимоходом и совершенно неожиданно упомянул, что собирается ей кое-что оставить. Знал, что умирает, что смерть близка, планировал свой уход и хотел, чтобы она знала, что ни с чем не останется.

Но почему он завещал ей так много? Его детей приятными людьми не назовешь, но такой суровой кары даже они не заслужили. А Летти, разумеется, не заслужила того, что он ей оставил. Ни то ни другое не имело смысла.

Почему они с Гершелом и Рамоной, только втроем, безо всяких адвокатов, не могут сесть вместе и договориться о том, как разделить между собой эти деньги в разумной пропорции? Летти никогда ничего не имела и не была жадной. Она бы довольствовалась немногим, а бо́льшую часть отдала бы Хаббардам. Она хотела лишь столько, сколько нужно, чтобы начать новую жизнь.

По грунтовой дороге перед домом подкатила машина, замедлила ход, потом поехала дальше – видимо, водитель хотел получше разглядеть дом Летти Лэнг. Минуту спустя с другой стороны показалась еще одна. Эту Летти узнала: ее братец Ронтелл с выводком избалованных детей и сукой-женой. Он звонил, сказал, что они заедут, и вот явились – слишком рано для субботнего утра – повидать свою ставшую вдруг обожаемой тетю Летти, которая удостоилась портрета на первой полосе газеты и о которой все только и говорят теперь, когда она, как червяк, прогрызла себе подземный ход в завещание белого человека и вот-вот станет сказочно богатой.

Летти побежала в дом, крича, чтобы все вставали.

Склонившийся над лежащим на кухонной стойке списком продуктов, которые предстояло купить, Симеон краем глаза заметил, как Летти в кладовке потянулась к банке с солью и вынула из нее деньги. Он притворился, будто ничего не заметил, но несколько секунд спустя, когда жена ушла в гостиную, схватил банку и выгреб из нее десять стодолларовых бумажек.

Так вот где она прячет «наши деньги».

Минимум четверо из детей, а также Ронтелл изъявили желание пойти с Симеоном в магазин, но ему требовалось побыть в покое. Он ухитрился прошмыгнуть через заднюю дверь, вскочить в пикап и уехать незамеченным.

Направляясь в Клэнтон, что в пятнадцати минутах езды, он наслаждался одиночеством. Симеон скучал по дальним дорогам, по дням, проведенным вдали от дома, по работающим допоздна барам, придорожным гостиницам и женщинам. В конце концов он бросит Летти и уедет далеко-далеко, но, черт побери, только не сейчас. Нет, сэр. В обозримом будущем Симеон Лэнг планировал изображать образцового мужа.

По крайней мере, так он себе говорил. Зачастую сам не мог понять, почему делает то, что делает. Какой-то вредный голос вдруг возникал ниоткуда, начинал нашептывать на ухо, и Симеон не мог противиться.

Заведение Тэнка находилось в нескольких милях к северу от Клэнтона, в конце щебенки, куда сворачивали только те, кто искал неприятностей на свою голову. У Тэнка не было лицензии на торговлю спиртным, и в его витрине не висело разрешение от Торговой палаты. Но запрет на пьянство, азартные игры и проституцию – все это было для других районов округа Форд.

Самое холодное пиво в округе содержалось в холодильниках Тэнка, и Симеон, как бы непринужденно ехавший мимо со списком продуктов в одном кармане и занятыми у адвоката деньгами в другом, вдруг почувствовал нестерпимую жажду. Ледяное пиво и партийка в кости или картишки – что может быть лучше в субботнее утро?

В зале стоял тяжелый дух никогда не выветривающегося табачного дыма, пол был завален мусором, однорукий парень, которого все здесь звали Лейтенантом, водил шваброй вокруг столов. По всей танцевальной площадке сверкали осколки стекла – свидетельство вчерашней традиционной драки.

– Кого-нибудь пристрелили? – спросил Симеон, со щелчком вскрывая пол-литровую банку.

– Пока нет. Двоих отправили в больницу с проломленными черепами, – ответил Онтарио.

Этот одноногий бармен отсидел за убийство двух первых жен. Сейчас он был не женат. Тэнк питал слабость к инвалидам, и у всех его работников не хватало одной-двух конечностей. У Бакстера, вышибалы, не было уха.

– Жаль, что я пропустил веселье, – пробормотал Симеон, отхлебывая пиво.

– Да, добрая была потасовка.

– Не сомневаюсь. Бенджи здесь?

– Думаю, да.

Местный крупье Бенджи вел игру в блэк-джек позади бара, в запертой комнате без окон. Из соседней комнаты доносились стук игральных костей и взволнованные голоса. Хорошенькая белая женщина, с обеими руками и ногами, а также прочими важными частями тела, целыми и выставленными напоказ, вошла и сказала Онтарио:

– Я здесь.

– А я думал, ты весь день проспишь.

– Жду клиентов. – Она, проходя мимо Симеона, слегка поскребла его по спине длинными искусственными алыми ногтями. – К работе готова, – проворковала красотка ему в ухо, но он притворился, что не слышит.

Ее звали Бонни, и она работала в одной из задних комнат заведения Тэнка, где многие чернокожие молодые люди округа Форд впервые преступали расовую границу. Симеон бывал там несколько раз, но на сегодня имел другие планы. Когда Бонни скрылась из виду, он прошел в глубину зала и постучался.

– На сколько? – впустив его и закрыв за ним дверь, спросил Бенджи.

– На тысячу, – хвастливо заявил Симеон, возомнив себя крупным игроком.

Он выложил десять стодолларовых бумажек и погладил поверхность игрового стола. У Бенджи округлились глаза.

– Матерь Божья, парень! А с Тэнком ты договорился?

– Нет. Только не говори, что никогда прежде не видел здесь куска.

– Минутку. – Бенджи достал из кармана ключ, отпер кассу, скрытую под столом, пересчитал наличность, подумал.

– Что ж, пожалуй, можно, – озабоченно произнес он. – В любом случае, насколько я помню, особой угрозы ты не представляешь.

– Заткнись и сдавай.

Бенджи обменял деньги на десять черных фишек. Открылась дверь, и в комнату прошмыгнул Онтарио со свежим пивом.

– Арахис у тебя есть? – спросил Симеон. – Эта сука не приготовила мне завтрак.

– Что-нибудь найдем, – пробормотал Онтарио, выходя.

– Учитывая то, что о ней говорят, – тасуя колоду, заметил Бенджи, – я бы на твоем месте не обзывал эту женщину плохими словами.

– А ты веришь всему, что говорят? – огрызнулся Симеон.

После первых шести сплитов появилась Бонни с пиалой разных орешков и запотевшей кружкой пива. Она успела переодеться. Теперь на ней были очень «экономное» прозрачное белье, черные чулки и экстравагантные туфли на платформе и высоченных каблуках – наряд, заставивший бы покраснеть и уличную девку. Симеон долго не мог оторвать от нее взгляда.

– О Господи, – пробормотал Бенджи.

– Желаете чего-нибудь еще? – поинтересовалась Бонни.

– Не сейчас, – ответил Симеон.

Через час, выпив три кружки пива он посмотрел на часы, понял, что пора уходить, но не смог заставить себя это сделать. Дом набит родней, охочей до дармовой выпивки и закуски. Летти невыносима. Ронтелла он и в лучшие времена терпеть не мог. И еще куча бегающих повсюду проклятых сопляков.

Снова появилась Бонни, на сей раз топлес, с новой кружкой пива. Симеон объявил перерыв, пообещав скоро вернуться.

Драка началась после того, как Симеон сделал дабл на двенадцати очках, что было глупостью, – это можно прочесть в любом учебнике. Бенджи сдал ему королеву, тем самым окончательно разорив, последние две фишки ушли в доход «казино».

– Одолжи мне пять сотен, – тут же потребовал Симеон.

– Тут тебе не банк, – как и следовало ожидать, ответил Бенджи. – Тэнк кредиты не выдает.

Симеон, уже прилично пьяный, шлепнул ладонью по столу и завопил:

– Дай мне пять фишек по сотне!

К тому времени в игру вступил еще один игрок – дородный молодой человек с бицепсами, круглыми, как баскетбольные мячи. Его все звали Раско, и он играл фишками по пять долларов, наблюдая, как Симеон мечет большие деньги, пока они у него не закончились.

– Эй, поосторожнее! – рявкнул он, сгребая в кучу фишки.

Присутствие Раско и так уже раздражало Симеона: он считал, что такой крутой клиент, как он, должен играть один на один против крупье. Нутром почуяв, что назревает драка, он сообразил: в подобной ситуации лучше сразу пустить кровь, первым нанеся удар, который может оказаться решающим. Он резко развернулся, ударил наотмашь, но промахнулся.

– А ну прекрати! Не здесь! – вопил Бенджи.

Раско вскочил со стула – он оказался гораздо выше, чем можно было подумать, когда сидел – и дважды жестко врезал Симеону по физиономии.

Какое-то время спустя Симеон очнулся на автостоянке, куда его отволокли и зашвырнули через задний борт в кузов собственного пикапа. Он сел, огляделся, никого не увидел, осторожно прикоснулся к неоткрывающемуся правому глазу, потом – к левой скуле, оказавшейся необычно пухлой и мягкой. Хотел посмотреть на часы, но их не было.

Мало того, что он просадил тысячу, украденную у Летти, так еще и лишился тех ста двадцати долларов, которые предназначались для покупки продуктов. У него стащили даже мелочь. Бумажник, правда, оставили, но в нем уже не было ничего ценного.

Сначала Симеон подумал было ворваться в притон, схватить за грудки одноногого Онтарио или однорукого Лейтенанта и потребовать, чтобы ему вернули украденные деньги – в конце концов, его ограбили в их заведении. Что за порядки они завели? Но потом передумал и уехал. Решил, вернется позднее, поговорит с Тэнком и все уладит.

Онтарио наблюдал за ним из окна. Когда пикап Симеона скрылся из виду, он позвонил в офис шерифа. Симеона остановили, как только он въехал в Клэнтон. Задержали за вождение в пьяном виде. Надели наручники и отправили в тюрьму, где бросили в камеру-вытрезвитель и сообщили, что ему не разрешается пользоваться телефоном, пока не очухается.

Впрочем, он и не горел желанием звонить домой.

К ленчу из Мемфиса прибыл Дариас с женой Натали и сворой детей. Разумеется, все были голодны, но Натали хоть привезла большое блюдо с кокосовым печеньем. Жена Ронтелла не привезла ничего.

Поскольку никаких признаков ни Симеона, ни продуктов не было, пришлось менять планы: в магазин Летти отправила Дариаса. Поев, все потихоньку переместились на воздух, где мальчишки принялись играть в футбол, а мужчины пить пиво. Ронтелл разжег гриль, и над задним двором, словно туман, поплыл густой аромат барбекю из свиных ребрышек. Женщины болтали и смеялись, сидя на террасе. Приехали новые гости: двое кузенов из Тьюпело и друзья из Клэнтона.

Все хотели побыть с Летти. Ей льстило всеобщее восхищенное внимание, и даже догадывалась о его причинах, она не могла не испытывать удовольствия, находясь в фокусе всеобщей лести. Никто не упоминал ни о завещании, ни о деньгах, ни о мистере Хаббарде, по крайней мере, в ее присутствии. Цифру двадцать миллионов так часто повсюду называли, притом с такой уверенностью, что она считалась уже неоспоримым и общеизвестным фактом. Деньги были реальностью, и Летти вот-вот должна была получить девяносто процентов огромного наследства.

В какой-то момент Дариас все же не удержался. Когда они с Ронтеллом остались возле гриля одни, он спросил:

– Видел сегодняшнюю газету?

– Ага. Только не знаю, как это способно помочь.

– Вот и я о том же. Но все равно Букер Систранк – крутой парень.

– Уверен, он сам позвонил в газету и закинул им эту историю.

На первой полосе утренней мемфисской газеты, в разделе «Новости Среднего Юга», была помещена захватывающая, полная сплетен история о самоубийстве мистера Хаббарда и его необычном завещании. Публикация сопровождалась тем самым снимком, на котором Летти, поддерживаемая с двух сторон Букером Систранком и Кендриком Бостом, была изображена в своем надетом по случаю суда парадном костюме.

– Они еще выйдут из леса и сделают свое дело, – сказал Дариас.

– Они уже здесь. – Ронтелл хмыкнул, махнул рукой. – В полной боевой готовности, только ждут момента.

– Как думаешь, сколько огребет Систранк?

– Я у нее спрашивал, но она не говорит.

– Ну, не половину же, правда?

– Не знаю. Он недешево стоит.

Один из племянников подошел проверить, готовы ли ребрышки, и мужчины сменили тему.

К концу дня Симеона выпустили из камеры, и помощник шерифа отвел его в маленькую комнату без окон, которую адвокаты использовали для конфиденциальных переговоров с клиентами. Ему дали мешочек со льдом, чтобы прикладывать к лицу, и чашку кофе.

– Ну и что теперь? – спросил Симеон.

– К тебе посетитель, – ответил помощник шерифа.

Минут через пять появился Оззи и сел напротив. На нем были синие джинсы и спортивная куртка, на поясе висел жетон, на бедре – кобура.

– Кажется, мы с вами лично не встречались, – сказал он.

– Я дважды голосовал за вас, – сообщил Симеон.

– Спасибо, но после выборов все так говорят.

Оззи проверил списки избирателей и прекрасно знал, что Симеон Лэнг не зарегистрирован в них.

– Клянусь, голосовал.

– Нам звонили от Тэнка, сказали, чтобы вы держались от них подальше. Понятно? Чтобы от вас больше не было неприятностей.

– Они меня обчистили.

– Это злачное место. Вы знаете их правило: никаких правил. Так что просто не ходите туда.

– Я хочу, чтобы мне вернули мои деньги.

– О деньгах можете забыть. Хотите уехать домой или остаться на ночь здесь?

– Лучше домой.

– Тогда поехали.

Симеон, без наручников, ехал на переднем пассажирском сиденье машины Оззи. Помощник Оззи ехал за ними в пикапе Симеона. Первые десять минут в салоне царила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием рации шерифа. Наконец Оззи отключил ее.

– Это, конечно, не мое дело, Симеон, но сдается мне, мемфисским адвокатам здесь нечего делать. Ваша жена уже поставила себя в неловкое положение, по крайней мере, в глазах остальных жителей округа. Похоже, дело идет к суду присяжных, а вы всех отталкиваете от себя.

Симеон хотел было послать его куда подальше, но язык не слушался, да и голова плохо варила. Потом он сообразил: лучше не спорить, и стал думать о том, как это круто – ехать на переднем сиденье большого автомобиля в сопровождении вооруженной охраны.

– Вы меня слышите? – спросил Оззи.

– А вы что бы делали на моем месте?

– Избавился бы от этих адвокатов. Джейк Брайгенс сам выиграет это дело для вас.

– Он мальчишка.

– А вы спросите об этом Карла Ли Хейли.

Симеон слишком туго соображал, чтобы ответить быстро, да и не знал он ответа. Для чернокожих округа Форд вердикт, вынесенный Карлу Ли Хейли, означал очень многое.

– Вот вы спросили, что бы сделал я, – не сдавался Оззи. – Я бы вел себя прилично и не ввязывался в неприятности. Как думаете, какое впечатление произведут ваши пьянки, похождения с проститутками и карточные игры на деньги в субботу утром или в любой другой день недели? К вашей жене ведь очень внимательно присматриваются. У белых и так полно подозрений, а впереди – суд присяжных. Последнее, что вам сейчас нужно, так это чтобы газеты раструбили, что вы водите машину в пьяном виде, устраиваете дебоши или еще какие-нибудь непотребства. Что вы об этом думаете?

«Пью, якшаюсь с проститутками, играю в карты…» – Симеон кипел от злости, но молчал. В свои сорок шесть лет он не привык, чтобы его отчитывал человек, который ему вовсе не начальник.

– Последите за собой, ладно? – сказал Оззи.

– Как насчет обвинения в вождении в состоянии алкогольного опьянения? – поинтересовался Симеон.

– Я отложу его на полгода, посмотрю на ваше поведение. Еще одно безобразие, и суда не миновать. Тэнк позвонит мне, когда вы переступите порог его заведения. Понятно?

– Понятно.

– Есть еще кое-что. Пикап, на котором вы гоняете из Мемфиса в Хьюстон и Эль Пасо, кому он принадлежит?

– Одной мемфисской компании.

– Название у компании есть?

– Оно есть у моего босса, а кто босс моего босса, я не знаю.

– Сомневаюсь. Что в пикапе?

Симеон притих и стал смотреть через боковое окно.

– Это складская компания. Мы перевозим кучу всяких вещей, – произнес он после долгой паузы.

– Среди них есть и ворованные?

– Конечно, нет.

– Тогда почему вами интересуется ФБР?

– Я не видел никаких фэбээровцев.

– Пока не видели. Но два дня назад они мне звонили. И называли ваше имя. Послушайте, Симеон, если феды постараются, вы с Летти можете забыть о благоприятном решении присяжных в этом округе. Это вы в состоянии понять? Новость для первой полосы. Черт, весь город судачит о Летти и завещании мистера Хаббарда. Еще одна выходка с вашей стороны, и не видать вам сочувствия присяжных. Не уверен, что даже черные будут к вам расположены. Вам нужно хорошенько подумать, приятель.

«Чертовы федералы», – чуть не ругнулся Симеон, но придержал язык и снова уставился в окно.

До самого дома они не произнесли ни слова. Чтобы избавить от унижения, в самом конце пути Оззи позволил ему пересесть в свой пикап и доехать самостоятельно.

– Будьте в суде ровно в девять утра в среду, – предупредил он. – Я попрошу Джейка оформить все бумаги. Мы постараемся на время все уладить.

Симеон поблагодарил его и уехал – медленно.

На аллее перед домом и вокруг него он насчитал восемь машин. От гриля поднимался мясной дух. Повсюду шныряли дети. Постоянная теперь компания плотно сомкнула ряды вокруг Летти.

Симеон припарковался на обочине и пешком направился к дому, не ожидая ничего хорошего.