Текст книги "Последний присяжный"

Автор книги: Джон Гришем (Гришэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 10

Револьвер был слишком велик для моего кармана. Несколько часов я ходил с ним, стараясь привыкнуть, но очень боялся, что он непроизвольно выстрелит в непосредственной близости от моего мужского достоинства, и в конце концов решил переложить его в потрепанный кожаный портфель, который когда-то подарил мне отец. Три дня портфель неотлучно находился при мне, даже во время обеда, потом мне и это надоело. Через неделю я сунул револьвер под водительское сиденье в машине, а через три напрочь забыл о нем. Стрельбища я больше не посещал, хотя еще на нескольких «козлиных пикниках» присутствовал, умудряясь, однако, благополучно уклоняться от свиных рубцов, самогона и становившейся все более активной Карлин.

В ожидании невиданного судебного процесса в округе наступило временное затишье. Ничего нового о деле «Таймс» не сообщала, поскольку ничего и не происходило. Пэджиты по-прежнему отказывались предоставить свои земли в залог за освобождение Дэнни, так что он оставался гостем спецкамеры шерифа Коули, где смотрел телевизор, играл в карты или шахматы, спал сколько влезет и ел то, что и не снилось обычным заключенным.

На первой майской неделе судья Лупас снова приехал в город, и я вспомнил о своем надежном «смит-и-вессоне». Люсьен Уилбенкс внес ходатайство о переносе места рассмотрения дела, судья назначил слушания на понедельник, на девять утра. Казалось, в зал набилось пол-округа, прежде всего, разумеется, большинство завсегдатаев заведений, расположенных вокруг главной площади. Мы с Бэгги снова пришли загодя и заняли хорошие места.

Присутствие обвиняемого не требовалось, но, видимо, шериф Коули хотел устроить шоу. Дэнни ввели в наручниках и новенькой оранжевой робе. Все повернули головы в мою сторону: власть прессы принесла кое-какие плоды.

– Это ловушка для нас, – шепнул мне Бэгги.

– Что?

– Они провоцируют нас, чтобы мы напечатали фотографию Дэнни в этой аккуратненькой тюремной одежде. Тогда Уилбенкс сможет обратиться с жалобой, что мы оказали давление на жюри. Не покупайся на это.

Я еще раз подивился собственной наивности, поскольку заранее послал Уайли занять позицию на выходе из тюрьмы, чтобы сфотографировать Пэджита, когда того повезут в суд. Мне уже мысленно представлялась первая полоса с огромной фотографией Дэнни в оранжевой робе.

Люсьен Уилбенкс вошел в зал через дверь за судейской скамьей. Выглядел он сердитым и озабоченным, как будто только что потерпел неудачу в споре с судьей. Пройдя к своему столу, бросил на него блокнот и пристально оглядел аудиторию. Его взгляд упал на меня: прищуренные глаза, стиснутые зубы. Мне показалось, он сейчас перепрыгнет через барьер и набросится на меня. Его клиент, повернув голову, тоже шарил глазами по залу и, найдя меня, вперился так, будто я мог стать его следующей жертвой. У меня сперло дыхание, но я старался выглядеть невозмутимым. Бэгги, как водится, тут же отодвинулся.

В первых рядах, сразу за адвокатской командой, сидели несколько Пэджитов – все старше Дэнни. Они тоже глазели на меня, и под всеми этими взглядами я чувствовал себя уязвимым, как никогда. Это были жестокие мужчины, привыкшие к насилию и не умевшие ничего другого, кроме как запугивать, ломать руки и ноги, убивать, а я сидел с ними в одном помещении, догадываясь, что они прикидывают, как бы перерезать мне горло.

Секретарь объявил: «Суд идет», и все встали, чтобы почтительно приветствовать появление его чести.

– Прошу садиться, – произнес Лупас и принялся просматривать бумаги. Все ждали в полном молчании. Потом он поправил очки и продолжил: – Я получил ходатайство об изменении места рассмотрения дела, поданное защитой. Мистер Уилбенкс, сколько у вас свидетелей?

– Полдюжины уж точно наберется. Посмотрим, как пойдут дела.

– А у обвинения?

Толстенький, совершенно лысый коротышка в черном костюме вскочил на ноги и доложил:

– Примерно столько же.

Коротышку звали Эрни Гэддис, он в качестве окружного прокурора много лет представлял обвинение во время выездных сессий в округе Форд.

– Я не хочу торчать здесь целый день, – пробурчал Лупас, будто на вторую половину дня у него была намечена партия в гольф. – Вызывайте своего первого свидетеля, мистер Уилбенкс.

– Мистер Уолтер Пикард.

Мне это имя было неизвестно, что неожиданностью не являлось, но даже Бэгги его никогда не слышал. Из предварительных вопросов выяснилось, что этот человек жил в Карауэе более двадцати лет, каждое воскресенье посещал церковь и каждый вторник – «Ротари-клуб». На жизнь зарабатывал как владелец небольшой мебельной фабрики.

– Наверное, покупает у Пэджитов древесину, – шепнул Бэгги.

Жена мистера Пикарда была школьной учительницей. Он тренировал бейсбольную команду младшей лиги и работал с бойскаутами. Люсьен мастерски подвел опрос к тому, что мистер Пикард очень хорошо знает свою общину.

Карауэй – маленький городишко, расположенный в восемнадцати милях к западу от Клэнтона. Пятно всегда игнорировал его, поэтому там мы имели мало подписчиков. И еще меньше платных объявлений оттуда. Со своим юношеским нетерпением я уже мечтал о расширении своей империи, полагая, что в Карауэе можно продавать до тысячи экземпляров.

– Когда вы впервые услышали о том, что мисс Кассело убита? – спросил Уилбенкс.

– Дня через два после того, как это случилось, – ответил мистер Пикард. – До Карауэя новости доходят медленно.

– Кто вам об этом сообщил?

– Одна из моих служащих. У нее брат живет неподалеку от Бич-Хилл, где это произошло.

– Вы слышали, что кто-то был арестован по подозрению в убийстве? – продолжал Уилбенкс, расхаживая по залу, как усталый кот, ни на что не обращающий внимания. Однако это была лишь видимость: ничто не ускользало от его взгляда.

– Да, ходили слухи, что арестовали кого-то из Пэджитов.

– Подтвердились ли впоследствии эти слухи?

– Да.

– Каким образом?

– Я увидел статью в «Форд каунти таймс». Там было большое фото Дэнни Пэджита на первой странице, рядом с фотографией Роды Кассело.

– Вы прочли материалы, содержавшиеся в «Таймс»?

– Прочел.

– И какое у вас создалось впечатление: виновен или не виновен мистер Пэджит?

– По мне так он выглядел виновным. У него вся рубашка была в крови. И его фотография стояла рядом с фотографией жертвы, прямо встык. Заголовок был очень крупным, и в нем говорилось что-то вроде: «Дэнни Пэджит арестован за убийство».

– Значит, это убедило вас в его виновности?

– А как же иначе?

– Какова была реакция жителей Карауэя на убийство?

– Шок и гнев. У нас мирный округ. Серьезные преступления случаются редко.

– Как по-вашему, верят ли в основном ваши земляки в то, что Дэнни Пэджит изнасиловал и убил Роду Кассело?

– Да, особенно после того, как они прочли газету.

Я ощущал на себе взгляды со всех сторон, но продолжал мысленно твердить: мы не сделали ничего недозволенного. Люди подозревают Дэнни Пэджита потому, что этот гнусный сукин сын действительно совершил преступление.

– По вашему мнению, может ли мистер Пэджит рассчитывать на справедливый суд в округе Форд?

– Нет.

– На чем основывается ваше мнение?

– Газета его уже осудила.

– Как вы полагаете, разделяют ли ваше мнение большинство ваших друзей и соседей в Карауэе?

– Думаю, разделяют.

– Благодарю вас.

Мистер Эрни Гэддис встал, держа перед собой блокнот, как грозное оружие.

– Вы сказали, что занимаетесь мебельным бизнесом, мистер Пикард?

– Да, правильно.

– Вы закупаете материалы здесь, на месте?

– Да.

– У кого?

Пикард поерзал и немного подумал.

– У «Братьев Гейтс», у Хендерсона, Тиффи, «Войлса и сыновей», еще у двух-трех фирм.

– «Войлс» принадлежит Пэджитам, – шепнул Бэгги.

– Закупали ли вы древесину у Пэджитов? – спросил Гэддис.

– Нет, сэр.

– Ни теперь, ни когда-либо в прошлом?

– Нет, сэр.

– Ни на одной из лесопилен, принадлежащих Пэджитам?

– Насколько мне известно, нет.

Соль была в том, что никто не знал, чем на самом деле владеют Пэджиты. За десятки лет они запустили свои щупальца в кучу разных бизнесов, как легальных, так и нелегальных. Мистер Пикард не был личностью, известной в Клэнтоне, но в настоящий момент подозревался в явных или скрытых связях с кланом. Иначе зачем бы ему добровольно свидетельствовать в пользу Дэнни?

Гэддис перевел стрелку:

– Вы заявили, что кровавая фотография в газете произвела на вас сильное впечатление и подтолкнула к выводу о виновности подсудимого. Так?

– На ней он выглядел очень подозрительно.

– Вы прочли всю статью?

– Насколько я помню, да.

– Вы прочли о том, что мистер Пэджит попал в автомобильную аварию и был ранен и что его обвиняют в управлении автомобилем в нетрезвом состоянии?

– Кажется, прочел, да.

– Хотите, чтобы я вам еще раз показал статью?

– Нет, я ее помню.

– Хорошо, тогда почему вы так скоропалительно решили, что на рубашке мистера Пэджита кровь жертвы, а не его собственная?

Пикард поерзал на стуле, он явно растерялся.

– Просто я подумал, что эти фотографии, помещенные рядом, наводят на мысль о его виновности.

– Вы когда-нибудь были членом жюри присяжных, мистер Пикард?

– Нет, сэр.

– Вы понимаете, что значит презумпция невиновности?

– Да.

– Вы понимаете, что штат Миссисипи должен, не оставляя никаких сомнений, доказать виновность мистера Пэджита?

– Да.

– Вы верите в то, что в нашей стране любой человек, обвиняемый в совершении преступления, имеет право на справедливый суд?

– Да, конечно.

– Отлично. Давайте представим себе, что вы получили повестку для участия в отборе присяжных, которым предстоит рассматривать это дело. Вы прочли всю газетную информацию, наслушались сплетен и всего такого прочего. И вот вы приходите в этот самый зал на слушание дела. Вы уже признались, что верите в виновность мистера Пэджита. Представим, что вас отобрали в жюри. Представим себе, что мистер Уилбенкс, весьма опытный и умелый адвокат, выдвигает серьезные доводы, вызывающие сомнения в доказательствах обвинения. Представим, что у вас самого, мистер Пикард, возникают обоснованные сомнения. Могли бы вы в этой ситуации проголосовать за невиновность обвиняемого?

Кивавший все это время свидетель ответил:

– При таких условиях – да.

– Стало быть, независимо от того, каковы ваши нынешние соображения по поводу виновности или невиновности мистера Пэджита, вы внимательно выслушаете и честно взвесите все доказательства обеих сторон, прежде чем примете решение?

Ответ был настолько очевиден, что у мистера Пикарда не оставалось иного выбора, кроме как ответить:

– Да.

– Я так и думал, – сказал Гэддис. – А как насчет вашей жены? Вы о ней упоминали. Она, кажется, учительница, не так ли? Смогла бы она быть столь же непредвзятой, как и вы?

– Полагаю, что так. Да.

– А члены «Ротари-клуба» из Карауэя? Они так же честны, как вы?

– Думаю, что да.

– А ваши служащие, мистер Пикард? Вы ведь, разумеется, нанимаете только честных и справедливых людей. Способны ли они, независимо от того, что читали или слышали, решить судьбу обвиняемого по справедливости?

– Наверное.

– У меня больше нет вопросов, ваша честь.

Мистер Пикард, соскользнув со свидетельского места, поспешно покинул зал. Люсьен Уилбенкс встал и громко провозгласил:

– Ваша честь, защита вызывает мистера Уилли Трейнора.

Кирпич, свалившийся на голову, не мог бы ушибить «мистера Уилли Трейнора» сильнее. Я, словно рыба, выброшенная на берег, ловил ртом воздух, когда Бэгги, тоже весьма громко, произнес:

– О черт!

Гарри Рекс все это время сидел в ложе жюри вместе с другими юристами и забавлялся происходящим. Поднимаясь на подкашивающихся ногах, я кинул отчаянный взгляд в его сторону, взывая о помощи. Он тоже встал:

– Ваша честь, я адвокат мистера Трейнора и заявляю протест: мистер Трейнор не был приглашен в качестве свидетеля.

Ну давай, давай, Гарри Рекс! Сделай же что-нибудь!

Судья пожал плечами:

– Ну и что? Он ведь здесь. Какая разница, был он заявлен или нет? – В голосе старика не слышалось ни намека на сочувствие, и я понял, что пропал.

– Ну, разница хотя бы в том, что он не имел возможности подготовиться. Свидетель имеет право быть заранее уведомленным.

– Он ведь, кажется, редактор газеты, журналист, не так ли?

– Да.

Люсьен Уилбенкс уже направлялся к ложе жюри с таким видом, словно собирался отправить Гарри Рекса в нокаут.

– Ваша честь, – сказал он, – мистер Трейнор не является участником процесса и не будет свидетельствовать в суде. Но он написал эти статьи. Давайте просто его послушаем.

– Это ловушка, господин судья, – сделал еще одну попытку Гарри Рекс.

– Сядьте, мистер Уоннер, – приказал судья, и я, заняв свидетельское место, стрельнул в Гарри Рекса укоризненным взглядом: «Хороша работа, нечего сказать, адвокат».

Секретарь, подойдя ко мне, спросил:

– Вы вооружены?

– Что? – не понял я. Я разнервничался и плохо соображал.

– Оружие. Есть ли у вас оружие?

– Есть.

– Отдайте мне его, пожалуйста.

– А оно... оно у меня в машине.

Многим из присутствующих это показалось смешным. Видимо, в Миссисипи человек не может выступать в качестве свидетеля, если он вооружен. Еще одно дурацкое правило. Впрочем, вскоре я убедился, что оно не такое уж и дурацкое: если бы у меня действительно был при себе пистолет, в определенный момент я вполне мог бы начать палить в Люсьена Уилбенкса.

Секретарь велел мне поклясться говорить только правду, и Уилбенкс тут же принялся расхаживать по залу. Мне показалось, что народу в зале прибавилось. Начал он весьма ласково с предварительных вопросов обо мне и обстоятельствах приобретения мной газеты. Мне удавалось отвечать честно и толково, хотя в каждом вопросе чудился подвох. Куда-то Уилбенкс клонил, но куда?

Аудитории спектакль явно нравился. Мое неожиданное вступление во владение газетой продолжало оставаться предметом повышенного интереса и всяческих сплетен, а тут я вдруг оказался вынужден выкладывать всю правду на глазах у всех, под присягой и под протокол.

После нескольких минут подобных любезностей мистер Гэддис, который, по моему представлению, был на моей стороне, поскольку Люсьен представлял противную, встал и заявил:

– Ваша честь, все это весьма познавательно, но я хотел бы знать, зачем все это нужно.

– Хороший вопрос. Мистер Уилбенкс?

– Немного терпения, господин судья.

Люсьен взял со стола три экземпляра «Таймс» и раздал их мне, Гэддису и Лупасу, потом снова вперился в меня и спросил:

– Для общего сведения, мистер Трейнор: сколько сейчас подписчиков у вашей газеты?

– Около четырех с половиной тысяч, – ответил я не без гордости. К моменту банкротства у Пятна их оставалось не более тысячи двухсот.

– А сколько экземпляров вы продаете в розницу?

– В среднем тысячу.

Еще год назад я жил на четвертом этаже в общежитии студенческого землячества в Сиракьюсе, штат Нью-Йорк, отнюдь не регулярно посещая лекции, добросовестно трудясь на благо сексуальной революции, потребляя немереное количество алкоголя, покуривая травку, до полудня валяясь в постели, если мне так хотелось, и для тренировки время от времени участвуя в антивоенных манифестациях, завершавшихся стычками с полицией. У меня не было никаких проблем. Как же меня угораздило оказаться на свидетельском месте в зале суда округа Форд?

Как бы то ни было, в этот критический момент моей карьеры на меня смотрели сотни подписчиков и просто жителей города, и я не имел права проявить слабость.

– Какая часть вашего тиража распространяется в округе Форд, мистер Трейнор? – Свой очередной вопрос Люсьен Уилбенкс задал тоном, каким говорят о пустяках за чашкой кофе.

– Практически весь тираж. Точных цифр у меня нет.

– Вы продаете свою газету в киосках за пределами округа?

– Нет.

Мистер Гэддис предпринял еще одну вялую попытку:

– Ваша честь, ради Бога, к чему все это?

Но Уилбенкс неожиданно возвысил голос, указывая пальцем куда-то в потолок:

– Я утверждаю, ваша честь, что потенциальные присяжные в этом округе уже отравлены предвзятыми и сенсационно поданными газетой «Форд каунти таймс» материалами. К счастью, газету не читают в других регионах штата. Так что перенос судебного процесса представляется не только справедливой, но и необходимой мерой.

Слово «отравлены» радикально изменило тональность происходящего. Оно вонзилось в меня и напугало, я еще раз спросил себя: не совершил ли я и впрямь чего-то недозволенного? В поисках поддержки я поискал глазами Бэгги, но тот прятался за спину сидевшей перед ним дамы.

– Здесь я решаю, какие меры справедливы и необходимы, а какие – нет, мистер Уилбенкс, – строго сказал судья Лупас.

Уилбенкс схватил со стола еще одну газету, развернул и указал на первую полосу:

– Я возвращаюсь к фотографии моего клиента. Кто сделал этот снимок?

– Мистер Уайли Мик, наш фотограф.

– А кто принял решение напечатать ее на первой полосе?

– Я.

– А размер? Кто определил размер снимка?

– Я.

– А вам не приходило в голову, что уже в силу этого материал будет восприниматься как сенсация?

Конечно, черт возьми, приходило, я и хотел сенсации.

– Нет, – ответил я холодно. – Просто это была единственная фотография Дэнни Пэджита, которой мы располагали в тот момент, и он был единственным задержанным по подозрению в совершении этого преступления. Вот мы ее и опубликовали. Повторись эта ситуация еще раз, я бы напечатал фотографию снова.

Меня самого удивила подобная выспренность. Я украдкой взглянул на Гарри Рекса. Он кивал и весьма развязно ухмылялся: давай, мол, парень, врежь им.

– Значит, с вашей точки зрения, поместить это фото было справедливо?

– Не думаю, что это было несправедливо.

– Отвечайте прямо. По вашему мнению, это было справедливо?

– Да, справедливо и корректно.

Уилбенкс сделал вид, что записал мой ответ, и отложил пометки в сторону для дальнейшего использования.

– В вашем репортаже содержится весьма подробное описание интерьера дома Роды Кассело. Когда вы осматривали дом?

– Я его не осматривал.

– Когда вы входили в дом?

– Я туда не входил.

– И вы никогда не видели его изнутри?

– Совершенно верно.

Он снова развернул газету, что-то изучил, потом продолжил:

– Вы сообщаете, что спальня малолетних детей мисс Каселло находится в конце короткого коридора, что расстояние от двери детской до двери спальни самой мисс Кассело равняется приблизительно пятнадцати футам и что, по вашим подсчетам, детские кроватки расположены в тридцати футах от кровати матери. Откуда вам это известно?

– У меня есть источник информации.

– Ах источник. Ваш источник бывал в доме?

– Да.

– Это офицер полиции или помощник шерифа?

– Он пожелал остаться неизвестным.

– Сколько конфиденциальных источников вы использовали при написании репортажа?

– Несколько.

Из моих журналистских штудий я смутно помнил о деле репортера, который в подобной ситуации тоже опирался на частные источники и отказался назвать их в суде. Это почему-то разозлило судью, и он приказал репортеру рассекретить их. Когда же тот снова отказался это сделать, его обвинили в неуважении к суду, и полицейские потащили его в тюрьму, где он провел не одну неделю, мужественно храня анонимность своих источников. Как именно разрешилась коллизия, я не помнил, но в итоге репортера освободили, а свободная пресса восторжествовала.

В моем мозгу вспыхнула картинка: шериф Коули защелкивает на моих запястьях наручники и волочет меня из зала, а я взываю о помощи к Гарри Рексу. Потом меня бросают в камеру, раздевают и напяливают на меня оранжевую робу.

Для «Таймс» это, безусловно, оказалось бы большой удачей. Господи, какие статьи я мог бы писать из застенка!

– Вы сообщаете, что дети были в шоке, – продолжал тем временем Уилбенкс. – Откуда вам это известно?

– Я беседовал с мистером Диси, соседом семьи Кассело.

– Он употребил слово «шок»?

– Да.

– Вы пишете, что врач осматривал детей в день убийства здесь, в Клэнтоне. Как вы это узнали?

– От своего источника, позднее информацию подтвердил сам врач.

– Вы также сообщаете, что сейчас дети проходят курс лечения у родственников в Миссури. Кто вам это сказал?

– Я разговаривал с их теткой.

Швырнув газету на стол, Уилбенкс сделал несколько шагов в моем направлении, не сводя с меня налитых кровью прищуренных глаз. Вот когда пригодился бы пистолет!

– Правда состоит в том, мистер Трейнор, что вы намеренно нарисовали картину, из которой следует, будто двое маленьких невинных детей действительно видели, как их мать насилуют и убивают в ее собственной постели, не так ли?

Я сделал глубокий вдох и мысленно взвесил ответ. Аудитория ждала, затаив дыхание.

– Я изложил факты с максимальной точностью, – отчеканил я, глядя на Бэгги. Тот, высовываясь из-за спины сидящей впереди дамы, одобрительно кивал, – и на том спасибо.

– Ради того, чтобы газета продавалась, вы, основываясь на сомнительных источниках, полуправде, слухах и домыслах, сочинили историю так, чтобы она выглядела как можно сенсационнее.

– Я изложил факты с максимальной точностью, – повторил я, стараясь сохранять хладнокровие.

– Да неужели? – хмыкнул он и, снова схватив газету, сказал: – Я цитирую: «Будут ли дети свидетельствовать в суде?» Вы это писали, мистер Трейнор?

Отрицать было глупо. Я мысленно дал себе подзатыльник за то, что это написал. Из-за этого последнего абзаца мы тогда поцапались с Бэгги. Нужно было проявить больше щепетильности и довериться интуиции.

– Да, – ответил я.

– На каких именно фактах вы основывали этот вопрос?

– Я неоднократно слышал, как разные люди задавали его после того, как произошло преступление, – ответил я.

Защитник обвиняемого швырнул газету на стол с таким выражением лица, словно это была какая-то зараза, и в притворном недоумении покачал головой.

– Детей двое, так, мистер Трейнор?

– Да. Мальчик и девочка.

– Сколько лет мальчику?

– Пять.

– А девочке?

– Три.

– А вам сколько, мистер Трейнор?

– Двадцать три.

– Сколько судебных процессов вам довелось освещать в свои двадцать три года?

– Ни одного.

– А на скольких процессах вы присутствовали?

– Ни на одном.

– Раз вы столь несведущи в процессуальных процедурах, откуда вы черпали основы юридических знаний для написания этих статей?

В этот момент я, пожалуй, мог бы обратить оружие против себя самого, окажись оно при мне.

– Юридических знаний? – переспросил я, словно он говорил на незнакомом языке.

– Именно, мистер Трейнор. Много ли вам удалось обнаружить дел, в которых пятилетним детям было позволено свидетельствовать в суде?

Я метнул взгляд в сторону Бэгги, но тот, видимо, вообще заполз под лавку.

– Ни одного, – ответил я.

– Отличный ответ, мистер Трейнор. Ни одного. За всю историю этого штата ни один ребенок моложе одиннадцати лет никогда не свидетельствовал в уголовном суде. Пожалуйста, запишите это себе где-нибудь и запомните на будущее, когда снова попытаетесь будоражить читателей подобными бульварными приемами.

– Довольно, мистер Уилбенкс, – прервал его судья Лупас, с моей точки зрения, недостаточно сурово. Не сомневаюсь, что и он, и другие юристы, в том числе, вероятно, и Гарри Рекс, испытывали удовольствие, наблюдая за расправой над невеждой, имевшим неосторожность сунуться в юридические дебри и заблудившимся в них. Даже мистер Гэддис, похоже, злорадствовал, глядя, как я истекаю кровью.

Люсьен был достаточно умен, чтобы вовремя прекратить кровопускание. Промычав что-то вроде: «Я с ним закончил», он сел. Мистер Гэддис вопросов ко мне не имел. Секретарь сделал знак, что я свободен. Возвращаясь на свое место, туда, где Бэгги забился под лавку, как бездомный пес, спасающийся от града, я старался держаться прямо и до окончания слушаний делал вид, что делаю заметки в блокноте, но важно-серьезный вид мне явно не давался. Я ощущал на себе взгляды со всех сторон. Я был унижен и хотел только одного: на несколько дней спрятаться у себя в кабинете.

Уилбенкс закончил свою речь страстным призывом во имя справедливости перенести процесс куда-нибудь подальше, быть может, даже на побережье залива, туда, где кто-то, вероятно, и слышал о преступлении, но никто не был «отравлен» – опять это ужасное слово! – тем, как оно подавалось в «Таймс». Он так увлекся бранью в мой адрес и в адрес газеты, что немного перешел границу. В своей итоговой реплике мистер Гэддис напомнил судье старое изречение о том, что излишняя горячность выдает слабость позиции.

Я записал его, после чего стремительно вышел из зала, будто спешил по неотложному делу.