Текст книги "Бумажные города"

Автор книги: Джон Грин

3

Теперь я каждое утро первым делом смотрел из своего окна на окно Марго – проверял, не появились ли там признаки жизни. У нее висели ротанговые жалюзи, которые она никогда не поднимала, но теперь, когда она уехала, это сделала ее мама или кто-то еще, так что мне стал виден кусочек синей стены и белого потолка. Была только суббота, с тех пор как я видел Марго в последний раз, прошло всего сорок восемь часов, и я понимал, что вряд ли она уже вернулась, но все же, увидев, что жалюзи до сих пор не опущены, немного разочаровался.

Почистив зубы, я немного попинал Бена в надежде его разбудить, а потом вышел из комнаты в шортах и майке. За столом я увидел целых пять человек. Своих родителей. И родителей Марго. А еще высокого и крепкого афроамериканца в огромных очках и сером костюме. В руках он держал какую-то папку.

– Э, здравствуйте, – поприветствовал я их.

– Квентин, – спросила мама, – ты в среду вечером видел Марго?

Я вошел в столовую и встал, привалившись спиной к стене, напротив незнакомца. Ответ на такой вопрос я уже обдумывал.

– Да, – сказал я. – Она где-то в полночь появилась у окна, мы чуть поговорили, а потом ее поймал мистер Шпигельман и увел домой.

– А… после этого ты ее не видел? – поинтересовался отец Марго. Он казался довольно спокойным.

– Нет, а что?

Мне ответила ее мама – довольно взвинченным голосом.

– Видишь ли, Марго, похоже, сбежала. Опять. – Она вздохнула. – Это уже какой… четвертый раз, Джош?

– Да я уже со счета сбился, – недовольно ответил он.

Тут заговорил этот афроамериканец:

– Вы к нам обращаетесь в пятый раз. – Кивнув мне, он представился: – Детектив Отис Уоррен.

– Квентин Джейкобсен.

Моя мама встала и положила руки на плечи миссис Шпигельман.

– Дебби, – сказала она, – как я тебе сочувствую. Это так фрустрирует.

Мне этот фокус уже был знаком. Это специальный психологический трюк, называется «эмпатическое слушание». Ты называешь чувства другого человека, чтобы у него создалось ощущение, будто ты его понимаешь. Мама на мне постоянно практикуется.

– Меня это не фрустрирует, – ответила миссис Шпигельман, – меня это достает.

– Да, – подтвердил мистер Шпигельман, – после обеда придет мастер. Мы меняем замки. Ей уже восемнадцать. Ну, то есть детектив сказал, что мы ничего не можем сделать…

– Ну, – перебил его детектив Уоррен, – я не совсем так выразился. Я сказал, что она уже не несовершеннолетний ребенок,пропавший без вести, у нее есть право уходить из дома.

Отец Марго продолжил разговор с моей мамой:

– Мы учебу в колледже с радостью оплатим, но с этой… этой глупостью мы мириться не можем. Конни, ей уже восемнадцать лет! А она такая эгоцентричная! Ей пора бы научиться оценивать последствия своих поступков.

Мама сняла руки с плеч миссис Шпигельман:

– Я бы сказала, что ваши действия должны быть продиктованы любовью.

– Конни, она не твоя дочь. Она не об тебя последние десять лет ноги вытирала, как о коврик. Нам надо еще о другом ребенке позаботиться.

– Да и о себе тоже, – добавил ее муж. Потом он посмотрел на меня: – Квентин, мне очень жаль, что она и тебя в свои игры втянуть пыталась. Представляешь, как… как нам неловко. Ты отличный парень, а она… ну…

Я оттолкнулся от стены и распрямил спину. Я уже был немного знаком с родителями Марго, но в тот день они проявили себя на редкость мерзостно. Охотно верю, что в среду они ее достали. Я посмотрел на детектива. Он перелистывал бумаги в папке.

– Раньше она всегда оставляла след из хлебных крошек, верно?

– Полунамеки, – сказал мистер Шпигельман, вставая.

Детектив положил папку на стол, и отец Марго склонился над ней вместе с ним.

– Какие-то полунамеки, – повторил он. – Перед тем как сбежать в Миссисипи, она ела суп с вермишелью в виде букв и оставила в тарелке четыре буквы: М, И, С, П. Поняв, что мы ее сообщение не разгадали, Марго очень разочаровалась, хотя, когда она наконец вернулась, я ей высказал: «И как мы тебя могли найти по единственному слову Миссисипи?Это большой штат, Марго!»

Детектив откашлялся:

– А когда она ночью ушла в Диснейленд, то оставила подружку Микки-Мауса на своей кровати?

– Да, – согласилась ее мать. – Подсказки были. Идиотские. Вы бы из них ничего не поняли,поверьте мне.

Детектив поднял глаза:

– Мы, конечно, сделаем все, что в наших силах, но мы не в состоянии заставить ее вернуться домой. Думаю, вам не следует ожидать, что ваша дочь объявится в ближайшем будущем.

– Я уже и не желаювидеть ее у себя дома. – Миссис Шпигельман поднесла к глазам платочек, хотя дрожащим от слез ее голос назвать было сложно. – Я знаю, что это звучит ужасно, но это правда.

– Деб, – сказала моя мама своим терапевтическим голосом.

Миссис Шпигельман покачала головой – едва заметно.

– Что мы можем сделать? Мы сообщили детективу. Подали заявку. Она уже взрослая, Конни.

– Но она – член твоей семьи,хоть и взрослая, – все еще спокойно сказала моя мама.

– Ой, да ладно, Конни. Ты считаешь ненормальной мою радость по поводу того, что она убралась? Конечно, это ненормально. Но откуда взялась эта ненормальность, если не от нее! Как искать человека, который заявляет, что вы меня не найдете, но в то же время оставляет какие-то подсказки, которые ни о чем не говорят, и постоянно сбегает? Никак не найдешь!

Мои родители переглянулись, а потом ко мне обратился детектив:

– Сынок, можем наедине поговорить?

Я кивнул. Мы пошли в спальню родителей, он сел в кресло, а я – на краешек их кровати.

– Парень, – начал он, устроившись в кресле, – позволь мне дать тебе совет: ни за что не работай на правительство. Потому что работа на правительство предполагает работу на людей. А работая на людей, хочешь, не хочешь, приходится с ними общаться, даже с такими, как Шпигельманы.

Я сдержанно рассмеялся.

– Парень, я буду говорить откровенно. Они способны воспитывать ребенка не более, чем я способен сесть на диету. Я с ними уже сталкивался, и эти люди мне неприятны. Так что им можешь не говорить, где она, а мне лучше скажи.

– Я не знаю, – ответил я. – Честно.

– Парень, я думал об этой девчонке. О том, что она делает: в Диснейленд, например, пробралась ночью, так? В Миссисипи поехала, оставив буквы из лапши на тарелке. Эта ее грандиозная кампания, когда она туалетной бумагой дома украсила.

– А этовы откуда знаете?

Марго организовала эту акцию два года назад, за ночь целых двести домов были обклеены ТБ. Стоит ли упоминать, что тогда меня с собой не взяли?

– Говорю же, я уже с ней работал. Так вот, парень, мне твоя помощь нужна: кто все это планирует? Кто автор всех этих безумных идей? Марго – рупор, одного ненормального хватает, чтобы все это запустить. Но придумывает кто? Кто рисует в блокнотиках чертежи, высчитывая, сколько туалетной бумаги пойдет на такую кучу домов?

– Я думаю, что все она.

– У нее может быть партнер, кто-то, кто помогает ей разрабатывать все эти грандиозные и умные схемы, может, этот тайный помощник даже не на виду у всех, в смысле, не лучшая подружка и не жених. Кто-нибудь, на кого сходу и не подумаешь, – сказал детектив.

Он вдохнул, собираясь добавить что-то еще, но я его перебил:

– Я не знаю, где она. Богом клянусь.

– Я всего лишь проверяю, парень. Но что-то ты все же знаешь, да? Давай с этого и начнем.

И я рассказал ему все. Он вызвал у меня доверие. Детектив несколько раз по ходу моего рассказа делал какие-то пометки, но без подробностей. И почему-то – из-за того что я все ему рассказал, а он меня выслушал, записывая что-то в блокнот, из-за того что родители Марго так по-уродски отреагировали на ее исчезновение – почему-то меня впервые охватил страх, что ее не будет еще долго. Когда я подошел к концу рассказа, у меня от волнения уже дыхание сбилось. Детектив какое-то время молчал. Подавшись вперед, он смотрел куда-то мне за спину, пока не увидел то, что ожидал, и только тогда заговорил.

– Слушай, парень. Вот как бывает: кто-то – как правило, девчонка – настолько свободолюбив, что не слишком ладит с родителями. Такие дети – как наполненные гелием шарики, привязанные за ниточку. И ниточка эта постоянно натянута. А потом происходит нечто такое, что она рвется, и они могут улететь. Может статься, ты этого шарика больше никогда не увидишь. Приземлится где-нибудь в Канаде или типа того, устроится официанткой в ресторане – и моргнуть не успеет, как окажется, что она подает кофе все тем же угрюмым ублюдкам вот уже тридцать лет. А может, года через три-четыре, или дня через три-четыре, ветер принесет шарик обратно – деньги понадобятся, или просто протрезвеет, или по братишке заскучает. Но, парень, ниточка эта обязательно обрывается.

– Да, но…

– Погоди, парень, я еще не закончил. Проблема с этими шариками в том, что их слишком много. В небе от них уже тесно, они летают, трутся друг о друга, и все эти шарики в итоге так или иначе оказываются на моем столе, и со временем теряешь веру. Везде эти шары, и у каждого есть мама или папа, или, не дай бог, оба, а ты через какое-то время уже в этой массе отдельные шарики и не различаешь. Смотришь на небо и видишь множество, а каждый по отдельности разглядеть не можешь. – Он снова сделал паузу, потом тяжело вздохнул, словно понял что-то. – Но иногда встречаешь какого-нибудь подростка с большими глазами и огромной копной волос, и не хочется говорить ему правду, потому что он кажется хорошим человеком. Ты ему сочувствуешь, потому что хуже туч шаров, которые вижу я,может быть только то, что видит он: голубое, безоблачное небо всего с одним шариком. Но запомни, когда ниточку перерезают, обратно ее уже не прикрепить. Понимаешь меня?

Я кивнул, хотя и не был уверен, что действительнопонял.

Он встал:

– Я все же думаю, что она скоро вернется, парень. Если тебе от этого легче станет.

Мне понравилось сравнение Марго с шариком, но, по-моему, детектив был склонен драматизировать: подумал, наверное, что я жутко переживаю, а у меня был лишь короткий приступ волнения. Я знал, что она вернется. Чуть сдуется и снова спустится в Джефферсон-парк. Так всегда бывало.

Потом мы с детективом вернулись в столовую, и он сказал, что снова хочет зайти к Шпигельманам, заглянуть в ее комнату.

Мама Марго обняла меня и сказала:

– Ты всегда был таким милым мальчиком, извини, что пришлось впутать тебя в эту идиотскую историю.

Господин Шпигельман пожал мне руку, и они ушли. Как только дверь закрылась, мой папа выдохнул:

– Ух.

– Ух, – согласилась с ним мама.

Папа обнял меня за плечи:

– Неблагоприятная ситуация, да, дружище?

– Они придурки, – сказал я.

Мои предки всегда радуются, когда я ругаюсь при них. По лицам вижу. Потому что это означает, что я им доверяю, что я могу быть самим собой с ними. Но сейчас они все равно казались какими-то печальными.

– Родители Марго переживают жесточайшие приступы нарциссизма, когда она выкидывает подобные фокусы, – объяснил мне папа.

– И это мешает им быть хорошими родителями и успешно воспитывать детей, – добавила мама.

– Придурки, – повторил я.

– Честно говоря, – ответил папа, – ты, скорее всего, прав. Ей, наверное, нужно внимание. Видит бог, я бы от него тоже не отказался, если бы мне попались такие родители.

– Когда Марго вернется, – сказала мама, – она, наверное, жутко расстроится. Ведь они ее бросают! Отказываются от нее, когда ей особенно необходимо чувствовать себя любимой.

– Может, пусть она у нас поживет, когда вернется, – предложил я и, только сказав это, осознал, насколько крута эта идея.

У мамы тоже вспыхнул взгляд, но потом она что-то такое прочла на папином лице и ответила обычным сдержанным голосом:

– Ну, мы точно будем ей рады, хотя это и вызовет определенные трудности – ведь ее родители живут по соседству. Но когда она вернется в школу, скажи ей, что мы ее приглашаем конечно же, а если она не захочет жить именно здесь, у нас есть и другие возможности, чтобы ей помочь, все можно обсудить.

Тут вышел Бен – судя по его прическе, ученые явно что-то напутали с силой притяжения.

– Мистер и миссис Джейкобсен – рад вас видеть, как всегда.

– Доброе утро, Бен. Я даже не была уверена, что ты у нас ночуешь.

– Да я и сам не был уверен. Что-то случилось?

Я рассказал ему о визите детектива и Шпигельманов и о том, что Марго теперь формально считается пропавшим без вести взрослым. Когда я закончил свой рассказ, он кивнул и ответил:

– Наверное, стоит обсудить это дело за тарелочкой горяченького «Восстания».

Я улыбнулся, и мы пошли в мою комнату. Вскоре пришел Радар, и меня тут же выгнали из команды, потому что нам предстояла сложная миссия, а я, несмотря на то что был единственным владельцем этой игры, особого успеха в ней не достиг. Я наблюдал за тем, как они ходят по кишащей упырями космической станции.

Бен сказал:

– Гоблин, Радар. Гоблин.

– Вижу.

– Иди сюда, подонок маленький. – Бен резко крутанул контроллер. – Папочка отправит тебя через Стикс на паруснике.

– Что это ты в свою ругань греческую мифологию начал вплетать? – поинтересовался я.

Радар рассмеялся, а Бен заколотил по кнопкам, вопя:

– Жри, гоблин, жри! Как Зевс сожрал Метиду!

– Я склонен думать, что она вернется к понедельнику, – сказал я. – Школу никто особо не стремится пропускать, даже Марго Рот Шпигельман. Может, она у нас до конца учебного года поживет.

Радар ответил путано, как и полагается, когда ты играешь в «Восстание»:

– Я даже не понимаю, чего она сбежала, из-за того сзади чертяка, не, чувак, лучевой пушкой его,что с этим своим поссорилась? Я-то думал, что у нее к таким склеп где, слева, что ливещам иммунитет.

– Не, – сказал я, – дело не в этом, ну, я так думаю. По крайней мере, не только в этом. Марго Орландо просто ненавидит, она называет его бумажным городом. Ну, потому что он весь фальшивый и хлипкий. Думаю, она от него просто отдохнуть решила.

Я выглянул из окна и тут же заметил, что кто-то, наверное, детектив, опустил жалюзи в комнате Марго. Но смотрел я не на жалюзи. А на наклеенный на них черно-белый постер. На снимке был изображен чуть сгорбленный мужчина, смотрящий вперед. На губе висит сигарета. На плече – гитара, а на ней выведено краской: «ЭТОТ ИНСТРУМЕНТ УБИВАЕТ ФАШИСТОВ».

– У Марго в окне что-то есть.

Музыка из игры смолкла, Радар с Беном опустились на колени рядом со мной.

– Это только что появилось? – спросил Радар.

– Я миллион раз эти жалюзи видел, – ответил я, – но постера на них раньше не было.

– Странно, – сказал Бен.

– Сегодня утром предки Марго сказали, что она иногда оставляет подсказки, куда ушла, – добавил я. – Но они всегда очень расплывчатые, все равно ничего не поймешь, пока она не вернется.

А Радар уже взялся за дело – стал искать эту цитату в своей Мультипедии.

– Это Вуди Гатри, – сказал он. – Певец в стиле фолк, годы жизни 1912–1967. Пел о жизни рабочего класса. Типа «Эта земля – твоя». Коммунист, в некотором смысле. Вдохновитель Боба Дилана.

Радар проиграл кусочек из песни. Высоким скрипучим голосом Гатри пел о профсоюзах.

– Я напишу автору этой статьи, спрошу, замечает ли он какую-то явную связь между этим Вуди Гатри и Марго, – пообещал Радар.

– Я отказываюсь верить, что ей нравится его творчество, – сказал я.

– Да уж, – добавил Бен, – он поет, как пьяный Кермит с раком горла.

Радар открыл окно, высунул голову, посмотрел по сторонам:

– Кью, я думаю, что сообщение оставлено тебе. Разве кто-то еще из ее знакомых смог бы его увидеть?

Я покачал головой.

Бен тут же добавил:

– Он на нас так смотрит, словно требует внимания. И голову так склонил, видите? Как будто бы он не на сцене, а в дверях у тебя стоит или типа того.

– Мне кажется, он приглашает нас войти, – ответил я.

4

Ни на дверь соседнего дома, ни на гараж мое окно не выходило, их можно было увидеть только из гостиной, поэтому Бен продолжил игру, а мы с Радаром вышли в гостиную и сели якобы посмотреть телек, хотя сами пристально следили за домом Шпигельманов. Мы ждали, когда родители Марго уйдут. Черная «Краун Виктория» детектива Уоррена все еще стояла перед их домом.

Он уехал минут через пятнадцать, но потом прошел еще целый час, прежде чем дверь снова открылась. Мы с Радаром смотрели какую-то дурацкую комедию про обкурков, и я уже почти вник в сюжет, когда вдруг Радар сказал: «Гараж». Я спрыгнул с дивана и подошел к окну, чтобы получше рассмотреть, кто в машине. Мистер и миссис Шпигельман. А Руфи осталась дома. «Бен!» – крикнул я. Он мигом вылетел, и, как только Шпигельманы свернули с Джефферсон-вэй на Джефферсон-роуд, мы вышли на улицу. Было тепло и влажно.

Мы пошли к дому по газону. Я позвонил в дверь и услышал клацанье когтей Мирны, а потом она принялась лаять, как ненормальная, глядя на нас через боковое окно. Руфи открыла дверь. Она была милой девчонкой лет, наверное, одиннадцати.

– Привет, Руфи.

– Привет, Квентин, – ответила она.

– А мама с папой дома?

– Только что уехали, – сказала она. – В «Таргит». – У нее были такие же большие глаза, как у Марго, только светло-карие. Она посмотрела на меня, от волнения поджав губы: – Ты полицейского видел?

– Да, – сказал я. – По-моему, хороший.

– Мама говорит, будем думать, что Марго просто пораньше уехала в колледж.

– Ага.

Типа лучший способ решить загадку – это решить, что загадки никакой нет. Но я уже не сомневался в том, что Марго оставила ключи к разгадке.

– Слушай, Руфи, нам надо сходить в комнату твоей сестры, – сказал я. – Марго ведь тебя иногда просит сделать что-то по большому секрету от родителей. Вот сейчас то же самое.

– Марго не любит, когда в ее комнату кто-нибудь заходит, – ответила Руфи. – Кроме меня. Ну и мамы иногда.

– Но мы же ее друзья.

– Она не пускает друзей к себе в комнату, – настаивала она.

Я наклонился к ней:

– Руфи, прошу тебя.

– И вы еще хотите, чтобы я маме с папой не рассказывала.

– Верно.

– Пять баксов, – ответила она.

Я собирался поторговаться, но Радар достал пятерку и отдал ей.

– Если увижу машину, скажу, – заговорщически добавила Руфи.

Я присел, чтобы как следует почесать энергичную старушку Мирну, а потом мы побежали вверх по лестнице, в спальню Марго. Взявшись за дверную ручку, я осознал, что не видел эту комнату лет с десяти.

Я вошел. Там оказалось намного аккуратнее, чем можно было ожидать от Марго, хотя, возможно, мама убрала. Справа стоял шкаф, готовый лопнуть от одежды. У двери обувная стойка – тоже куча всего, от балеток до туфель на высоченном каблуке. Похоже, из одежды она почти ничего не взяла.

– Я за комп, – сказал Радар.

Бен рассматривал жалюзи.

– Постер на скотче, – сказал он.

Больше всего меня удивило то, что я увидел у стены возле стола: книжные полки в высоту – с меня и в ширину – еще раза в два больше, забитые виниловыми пластинками. Их там были сотни.

– В проигрывателе «А Love Supreme» Джона Колтрейна, – сообщил Бен.

– Боже, это просто гениальный альбом, – ответил Радар, не отвлекаясь от компьютера. – Вкус у нее хороший.

Я озадаченно посмотрел на Бена, и он объяснил:

– Саксофонист такой был.

Я кивнул.

Радар, набирая что-то на клавиатуре, добавил:

– Поверить не могу, что Кью ни разу Колтрейна не слышал. Я, пожалуй, не встречал более яркого свидетельства существования Господа Бога, чем его мастерство.

Я принялся просматривать пластинки. Они стояли в алфавитном порядке по имени исполнителя, я отыскал букву Г. Диззи Гиллеспи, Джимми Дейл Гилмор, «Грин Дэй», «Гуидед Би Воикес».

– У нее, похоже, тут все, что только возможно, кромеВуди Гатри, – прокомментировал я. А потом снова начал с А.

– Учебники все еще тут, на столике у кровати, – сообщил Бен, – плюс какие-то книги. Дневника нет.

Но меня увлекла музыкальная коллекция Марго. Ей нравилось все.Я даже представить не мог, что она интересовалась таким старьем. Я видел, как она слушает плеер, пока бегает, но не подозревал, что она такая фанатка. Я почти ничего этого никогда в жизни не слышал, и меня удивило, что новинки до сих пор выпускают на виниле.

Изучив букву А, я перешел к Б, пробравшись через «Битлз», «Блайнд бойз ов Алабама» и «Блонди» я двинулся быстрее – настолько быстро, что заднюю обложку «Mermaid Avenue» Билли Брэгга я увидел, только когда уже перешел к «Баззкокс». Я остановился, сдал назад, достал пластинку Билли Брэгга. На первой стороне обложки была помещена фотография городских домов. А с задней на меня смотрел Вуди Гатри. На губе повисла сигарета, на плече – гитара с надписью: «ЭТОТ ИНСТРУМЕНТ УБИВАЕТ ФАШИСТОВ».

– Эй, – позвал я.

Бен подошел ко мне.

– Ничего себе, – сказал он. – Хорошая находка.

Радар повернулся на стуле и добавил:

– Впечатляет. Интересно, внутри что.

К сожалению, там оказалась лишь пластинка. Пластинка как пластинка – в точности, как тысячи других. Я поставил ее в проигрыватель, через какое-то время до меня даже дошло, как его включить, пластинка закрутилась, и я опустил иголку. Какой-то чувак пел песню Вуди Гатри. И куда лучше, чем он сам.

– Это что, какое-то дикое совпадение?

Бен стоял с конвертом в руках:

– Смотрите. – Он показывал на список композиций.

Название «Племянница Уолта Уитмена» было обведено черной ручкой.

– Интересно, – отреагировал я.

Мама Марго говорила, что ее подсказки ни к чему не приводили, но я теперь знал, что таких подсказок – целая цепочка и предназначены они, похоже, мне. Я тут же вспомнил, как Марго мне сказала в «СанТрасте», что я ей больше нравлюсь, когда веду себя уверенней. Я перевернул пластинку и поставил ту самую песню. «Племянница Уолта Уитмена» открывала вторую сторону. В общем, неплохо.

Тут я увидел в дверном проеме Руфи. Она смотрела на меня.

– Руфи, не подскажешь, где искать? – спросил я.

Она покачала головой.

– Я уже смотрела, – хмуро сказала она.

Радар взглянул на меня и кивнул головой в ее сторону.

– Посторожи, пожалуйста, чтобы нас родители не застали, – попросил ее я.

Руфи кивнула и ушла. Мы закрыли дверь.

– Что такое? – спросил я Радара.

Он подозвал нас к компу.

– За неделю до исчезновения Марго долго висела на сайте Мультипедии. Я сужу по тому, сколько времени она была залогинена. Но Марго стерла всю историю, так что я не знаю, на каких страницах она была.

– Слушай, Радар, а посмотри, кто такой Уолт Уитмен, – сказал Бен.

– Поэт, – ответил я. – Девятнадцатого века.

– Прекрасно. – Бен аж глаза закатил. – Стишки.

– Что в этом плохого? – спросил я.

– Поэзией только эмо интересуются. Боль. О, боль. И вечный дождь. В моей душе.

– Да, Шекспир, наверное. – Мне не хотелось говорить на эту тему. – У него племянницы были? – спросил я у Радара.

Он уже открыл статью об Уитмене. Тот оказался тучным мужиком с огромной бородой. Я его стихов не читал, но на видон казался хорошим поэтом.

– Знаменитых не было. Тут упоминаются два брата, но неизвестно, были ли у них дети. Наверное, смогу найти, если надо.

Я покачал головой. Я не видел в этом смысла. Я снова принялся осматривать комнату. На нижней полке помимо пластинок было еще и несколько книг – учебники со средней школы, потрепанные «Изгои», старые номера подростковых журналов. Разумеется, ничего связанного с племянницей Уолта Уитмена.

Потом я просмотрел книги на столике у кровати. Ничего интересного.

– По идее, у нее должна бы оказаться книга с его стихами, – предположил я. – Но ее, похоже, нет.

– Есть! – возбужденно сказал Бен.

Он сидел на коленях у книжной полки, я подошел к нему и увидел ее. Это была тоненькая книжечка, втиснутая между двумя учебниками в самом низу. Уолт Уитмен. «Листья травы». Я ее вытащил. На обложке была его фотография, светлые глаза поэта смотрели прямо на меня.

– Неплохо, – ответил я.

Бен кивнул.

– Может, уже пойдем отсюда? Можешь считать меня старомодным, но я бы предпочел с ее предками не знакомиться.

– Мы ничего не упустили?

Радар встал.

– Ну, мне кажется, что она пока весьма прямолинейна, в книге должно что-то быть. Хотя это странно – ты не обижайся, конечно, но раньше Марго всегда эти ключи оставляла родителям, с чего вдруг она на тебя-то перекинулась?

Я пожал плечами. Ответа я не знал, хотя надежда конечно же была: Марго хотела убедиться, что я смогу действовать уверенно. Может, на этот раз она хотела,чтобы ее нашли и чтобы это сделал я.Возможно, что после того как она выбрала меня в ту самую длинную ночь, она выбрала меня еще раз. И вероятно, того, кто ее найдет, ждут несказанные богатства.

Вскоре после того как мы вернулись ко мне, Бен с Радаром ушли – точнее, после того как они оба по разу просмотрели книгу и не нашли никаких других явных подсказок. Я достал из холодильника холодную лазанью, взял Уолта и пошел к себе. Это была копия первого издания «Листьев травы», выпущенная издательством «Пингвин Классик». Я немного почитал предисловие, а потом стал просто листать. Там было несколько подчеркиваний, сделанных синим цветом, все – в дико длинном стихе под названием «Песнь о себе». А две строки были подчеркнуты зеленым:

 
Прочь затворы дверей!
И самые двери долой с косяков! [4]4
  Цитируется в переводе К. Чуковского.


[Закрыть]
 

Почти всю вторую половину дня я пытался разгадать смысл этой цитаты, думая что, может, Марго хочет, чтобы я перестал быть таким паинькой и начал побольше хулиганить. Еще я по нескольку раз прочел все подчеркнутое синим:

 
Ты уже не будешь брать все явления мира из вторых
или третьих рук…
 

 
Ты перестанешь смотреть глазами давно умерших…
или питаться книжными призраками…
 

 
Я, праздный бродяга.
 

 
Все идет вперед и вперед, ничто не погибает.
Умереть – это вовсе не то, что ты думал, но лучше.
 

 
Если об этом не знает никто во вселенной, я доволен,
Если знают все до одного, я доволен.
 

Подчеркнуты были и последние строфы «Песни о себе» целиком.

 
Я завещаю себя грязной земле, пусть я вырасту моей
любимой травой,
Если снова захочешь увидеть меня, ищи меня у себя под
подошвами.
Едва ли узнаешь меня, едва ли догадаешься, чего я хочу,
Но все же я буду для тебя добрым здоровьем,
Я очищу и укреплю твою кровь.
Если тебе не удастся найти меня сразу, не падай духом,
Если не найдешь меня в одном месте, ищи в другом,
Где-нибудь я остановился и жду тебя.
 

Я читал все выходные, стараясь разглядеть ее саму в оставленных для меня строках стихотворения. Они никуда не могли меня привести, но я все равно обдумывал их снова и снова, потому что не хотел ее разочаровать. Марго хотела, чтобы я смотал оставленную ею нитку в клубок, прошел по следу из хлебных крошек и наткнулся на нее.