Текст книги "Пусть идет снег"

Автор книги: Джон Грин

Соавторы: Морин Джонсон,Лорен Миракл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Морин Джонсон
Джон Грин
Лорен Миракл
ПУСТЬ ИДЕТ СНЕГ

Морин Джонсон
Джубили-экспресс

Для Хэмиша, научившего меня кататься с горки: «Быстро-быстро съезжаешь и поворачиваешь, если видишь что-то на пути».

Для всех, кто работает за монолитным фасадом огромных корпораций.

Для всех, кому три тысячи раз на дню приходится повторять «Гранде латте».

Для всех, кому приходилось иметь дело с неработающей кассой в праздники…

Для вас.

(глава первая)

Это было в ночь перед Рождеством.

Точнее, в вечер перед Рождеством. Стойте. Я лучше сразу скажу, пока мы не погрузились в гущу событий. А то всплывет потом, и вы ни о чем другом думать уже не сможете, знаю же.

В общем, меня зовут Джубили Дугал. Вдумайтесь. Юбилей. Видите? Если сразу сказать, то не так уж страшно, правда? А представьте только, как бы вы растерялись, если б я посередине истории вдруг заявила: «Кстати, меня Юбилей зовут!»

Джубили – имечко для стриптизерш, это я сама понимаю. Вы, наверное, подумали, что я этим балуюсь. Но нет. Видели б вы меня – сразу бы поняли (надеюсь), что никакая я не стриптизерша. Мне шестнадцать. Волосы у меня черные, стрижка каре. Я ношу то линзы, то очки. Пою в хоре, участвую в олимпиадах по математике и играю в хоккей на траве, а от этого грациозной не станешь и маслом потом не намажешься. Так что я не стриптизерша. А если вдруг вы – стриптизерша, то не волнуйтесь, у меня к вам никаких претензий. Жалко только: вы же латекс носите, а в нем кожа совсем не дышит!

А вот что меня бесит, так это мое имя. Юбилей. Юбилей – это вообще ни фига не имя, это какой-то там праздник. Какой – никому не известно. Вы слышали хоть раз, чтобы кто-нибудь закатывал юбилей? И пошли бы сами на такой праздник? Я бы не пошла. Юбилей – это же когда везде гирлянды развешиваешь, заказываешь какую-нибудь здоровенную надувную штуку для гостей, а потом не знаешь, куда девать мусор. Ну, или что-то вроде сельских танцев.

Но в этой истории мое имя очень важно. Случилась она, как я уже говорила, в вечер перед Рождеством. Это был восхитительный вечер. Экзамены я сдала, начались зимние каникулы. Я сидела дома одна, и было очень уютно. Я надела все, на что долго копила: черную юбку, колготки, красную футболку с блестками и новые черные сапожки, – и сделала себе яичный коктейль. Все подарки были уже упакованы. В шесть часов я должна была быть на Большом Рождественском Шведском Столе, который каждый год устраивала семья Ноя.

Ной – это Ной Прайс, мой бойфренд. А ежегодный Большой Рождественский Шведский Стол Прайсов – очень важное для нас событие. Если бы не он, мы бы не были вместе.

До Шведского Стола Ной был звездой на моем небосклоне: привычной, знакомой, яркой и далекой. Я знала его с четвертого класса, но как знала – я ведь и людей из телика тоже знаю: имя знакомое, сериал видела. Конечно, Ной был рядом, а те, из телевизора, далеко, но так почему-то всегда бывает: тот, кто рядом, кажется недоступней любой знаменитости. Рядом – еще не значит близко.

Он мне всегда нравился, но не в смысле нравился-нравился. Мне всегда казалось, что влюбляться в него неразумно. Он был на год старше меня и на тридцать сантиметров выше. Широкоплечий, ясноглазый, длинноволосый. Все при нем: отличник, спортсмен, школьный староста. Такие мальчики обычно встречаются только с моделями, шпионками или отличницами, в честь которых потом называют школьные лаборатории.

Поэтому, когда в прошлом году Ной пригласил меня на Рождественский Шведский Стол, я была на седьмом небе от счастья и даже поверить не могла. Три дня голова кружилась от счастья так сильно, что я шаталась, и перед тем как пойти к нему домой, мне пришлось потренироваться ходить ровно. Я не знала, почему он меня пригласил: может, я ему нравилась, может, мама попросила (наши родители были знакомы), а может, просто кому-нибудь проспорил. Все мои друзья радовались за меня, но им явно было известно что-то, что для меня оставалось тайной. Они уверяли, что Ной разглядывал меня на олимпиаде по математике, смеялся над моими шутками про тригонометрию и все время говорил обо мне.

Это было невероятно… как будто обо мне книгу написали!

Оказавшись наконец в доме Ноя, мне пришлось весь вечер сидеть в уголке и разговаривать с его сестрой. Она мне, конечно, нравится, но по правде – сущая дурочка. Я про шмотки долго трепаться не умею, разговор быстро сходит на нет. Зато Элиза способна трещать о них без умолку, и о каждой у нее есть Свое Мнение. Я от нее еле отвязалась: мама Ноя принесла очередную тарелку, и я сказала: «Ой, какая вкуснятина», хотя понятия не имела, что это было. Оказалось, соленая рыба. Я отшагнула назад, но мама Ноя сказала:

– Попробуй кусочек.

Я попробовала, как послушная овечка. И на этот раз оказалось, что не зря. Именно тогда я заметила, что Ной за мной наблюдает. Он сказал:

– Я очень рад, что ты попробовала.

Я спросила его, почему он рад, так как подозревала, что все дело в каком-нибудь пари («Ну ладно, попрошу ее прийти, но если заставлю ее съесть соленую рыбу, с вас двадцать баксов»).

И он ответил:

– Потому что я сам ее ел.

Я стояла и смотрела на него, и на моем лице, должно быть, красовалось очаровательное выражение абсолютной тупости, поэтому Ной добавил:

– И я бы не мог тебя поцеловать, пока ты ее тоже не попробуешь.

Это было одновременно жутко противно и жутко романтично. Он мог бы пойти наверх почистить зубы, но выжидал около рыбы, пока я ее не попробую. Мы незаметно ускользнули, уединились в гараже и целовались там под полкой с инструментами.

Так все и началось.

Так вот, то Рождество, о котором я вам собираюсь рассказать, было не обычным: это была наша первая годовщина. Невозможно было поверить, что мы уже целый год вместе. Как же быстро он пролетел…

Понимаете, Ной всегда ужасно занят. Когда он появился на свет, маленький, розовый, ерзающий, его наверняка тут же отпустили из роддома, потому что он торопился на встречу. Теперь он был старшеклассником, футболистом и президентом школьного ученического совета, и свободного времени у него почти не оставалось. За весь тот год, что мы встречались, мы только раз двенадцать выходили куда-то вместе. Всего дюжина настоящих свиданий, примерно раз в месяц.

Зато на всевозможных мероприятиях мы появлялись вместе постоянно. Ной и Джубили на студенческой распродаже выпечки! Ной и Джубили на розыгрыше футбольной лотереи! Ной и Джубили организуют встречу выпускников! Ной и Джубили на благотворительной акции в пользу голодающих, Ной и Джубили в зале для внеклассных занятий…

Ной, конечно, помнил об этом. И хотя сегодня ожидался семейный праздник с множеством гостей, он пообещал мне, что мы сможем остаться наедине, и сказал, что заранее обо всем позаботился. Если мы проведем на вечеринке всего два часа, обещал он, то потом уединимся в другой комнате, обменяемся подарками и будем смотреть вместе «Гринча, который украл Рождество». Он отвезет меня домой, мы ненадолго остановим машину и…

А потом моих родителей арестовали, и все пошло кувырком.

Вы знаете, что такое Деревня Санта-Флоби? Деревня Санта-Флоби – такая важная часть моей жизни, что мне все время кажется, будто все уже знают, что это такое, но мне недавно сказали, что я много всего воображаю, так что я объясню.

Деревня Санта-Флоби – это набор керамических домиков, которые вместе составляют деревню. Мои родители начали коллекционировать их, когда родилась я. На эти малюсенькие мостовые я смотрю с тех пор, как научилась стоять без помощи. У нас есть все – леденцовый мостик, озеро Бесснежное, магазин жвачки, пряничная пекарня, Сливовая аллея. В общем, немаленькая деревня получилась.

Мои родители купили специальный стол, чтобы ставить на него домики, и каждый год со Дня благодарения до новогодней ночи он занимает центр нашей гостиной. Для того чтобы подключить всю деревню, нужно целых семь удлинителей. Чтобы не жечь электричество зря и не вредить природе, я уговорила родителей отключать домики на ночь, но мне пришлось долго с ними спорить.

Мне дали имя в честь домика № 4 – домика, который называется Джубили-Холл. Джубили-Холл – самый большой во всем наборе. Там изготавливают и упаковывают подарки. В домике есть цветные огоньки, работающий конвейер с прикрепленными к нему подарками и маленькие эльфы, которые поворачиваются, будто бы сгружая подарки с ленты.

К рукам каждого из эльфов подарок был намертво приклеен, поэтому они напоминали измученных рабов, обреченных поднимать и опускать одно и то же до скончания времен – или пока мотор не сломается.

Я помню, как в детстве сказала об этом маме, и она ответила, что я ничего не понимаю. Может быть. Мы явно по-разному смотрели на ситуацию, если учесть, что для мамы эти домики были так важны, что она назвала свою единственную дочь в честь одного из них.

Все коллекционеры домиков на них немного помешаны. Они устраивают съезды, у них есть примерно дюжина серьезных сайтов и четыре журнала. Некоторые из них оправдываются тем, что домики «Флоби» – это выгодное вложение денег. И они действительно стоят больших денег. Особенно те, что пронумерованы. Эти домики можно купить только в выставочном зале «Флоби» на Рождество. Мы живем в Ричмонде, штат Вирджиния, километрах в ста оттуда, поэтому каждый год двадцать третьего декабря мои родители нагружают машину стульями, одеялами и едой и едут туда, чтобы сидеть всю ночь в очереди и ждать.

Раньше фирма «Флоби» выпускала по сто пронумерованных домиков в год, но в прошлом году выпустила всего десять. Тут-то и начались проблемы. Даже сотни домиков было мало, но когда их стало в десять раз меньше, полетели клочки по закоулочкам. В прошлом году покупатели поссорились из-за мест в очереди, и ссора быстро переросла в драку: люди принялись бить друг друга по головам свернутыми в трубочку каталогами «Флоби», бросаться коробочками с печеньем, топтать чужие складные стулья и обливать колпаки Санта Клауса на головах друг друга теплым какао. Драка была такая жуткая и глупая, что ее даже показали в местных новостях. В фирме «Флоби» сказали, что они «принимают меры», чтобы этого никогда больше не повторилось, но я в это не верила. Такое с помощью денег не предотвратишь.

Но я не думала об этом, когда мои родители уехали, чтобы занять очередь за домиком № 68, «Отель эльфов». И не думала об этом, когда пила латте с яичным коктейлем, дожидаясь, когда придет время идти к Ною. Но то, что родители задержались, я заметила. Обычно под Рождество они возвращались из поездки за домиками к обеду, а было уже почти четыре часа. Чтобы занять руки, я решила подготовиться к праздникам.

Я не могла решиться позвонить Ною, зная, что он занят подготовкой Шведского Стола. Поэтому я украсила приготовленные для него подарки ленточками и остролистом, сделав еще наряднее, чем прежде. Я включила всю Деревню Санта-Флоби, и порабощенные эльфы принялись за работу. Я включила рождественские песни. Я вышла на улицу, собираясь включить гирлянду, украшавшую наш дом, но увидела, что к нему походкой штурмовика из «Звездных войн» приближается Сэм.

Сэм был нашим адвокатом – и когда я говорю «нашим адвокатом», я имею в виду «нашим соседом, случайно оказавшимся влиятельным адвокатом из Вашингтона». Сэм – именно тот человек, к которому обращаются, если хотят побороться с огромной корпорацией или выиграть иск на миллиард долларов. Но он уж точно не мистер Няша. Только я собралась пригласить его войти и угоститься гоголем-моголем, как он меня перебил.

– У меня плохие новости, – сказал он, приглашая меня войти в мой собственный дом. – На фирме «Флоби» произошло еще одно чрезвычайное происшествие. Заходи. Пойдем.

Он говорил таким тоном, что я подумала, он сейчас скажет, что моих родителей убило. Я представила, как сотни «Отелей эльфов» слетают с конвейера, убивая всех подряд. Я видела «Отель эльфов» на фотографиях – у него были острые леденцовые шпили, которые легко могут проткнуть человека насквозь. И если кого-то и могло убить «Отелем эльфов», то уж точно моих родителей.

– Их арестовали, – сказал Сэм. – Они в тюрьме.

– Кто в тюрьме? – спросила я, потому что до меня всегда доходит как до жирафа и мне гораздо проще представить, что родителей убило летающим «Отелем эльфов», чем то, что их увели куда-то в наручниках.

Сэм молча смотрел на меня, ожидая, когда я сама пойму, кто в тюрьме.

– Утром случилась еще одна драка из-за домиков, – объяснил он, выдержав паузу. – Перепалка из-за места в очереди. Твои родители в ней не участвовали, но не подчинились приказу, когда полиция велела собравшимся разойтись. Арестовали пятерых, в том числе твоих родителей. Это по всем каналам показывают.

Я почувствовала, что у меня подкашиваются ноги, и села на диван.

– Почему они не позвонили? – спросила я.

– У них есть право только на один звонок, – сказал он. – Они позвонили мне, потому что решили, что я могу их выручить. А я этого сделать не могу.

– Как это – не можете?

Я не могла поверить, что Сэм не может вызволить моих родителей из какой-то провинциальной тюрьмы. Представьте, что пилот вашего самолета вдруг заявляет: «Всем привет. Я тут вспомнил, что не умею приземляться. Так что мы полетаем, пока кому-нибудь не придет в голову идея получше».

– Я сделал все что мог, – продолжил Сэм, – но судья не идет на уступки. Ему самому надоели протесты на фирме «Флоби», поэтому он хочет, чтобы этот процесс стал показательным. Твои родители велели мне отвезти тебя на вокзал. У меня на это есть час времени, в пять меня ждет горячее печенье и застольные песни в кругу семьи. Как быстро ты сможешь собраться?

Все это было сказано тем же жутко серьезным тоном, каким Сэм спрашивает у обвиняемых, почему они скрылись с места преступления с окровавленными руками.

Было ясно, что он вовсе не рад тому, что все это свалилось ему на голову под Рождество. Но немного сочувствия в стиле Опры мне бы не помешало.

– Собрать вещи? Вокзал? Чего?

– Ты поедешь во Флориду, к бабушке и дедушке, – сказал он. – Билет на самолет купить не получилось, рейсы отменяются из-за метели.

– Какой еще метели?

– Джубили, – очень медленно проговорил Сэм, явно решив, что я самый большой тормоз на планете, – скоро начнется самая сильная метель за полвека!

Голова моя совсем не соображала – то, что он говорил, в ней не укладывалось.

– Мне нельзя уезжать, – сказала я. – Сегодня я должна быть у Ноя. И Рождество. Как же Рождество?

Сэм пожал плечами, как бы говоря, что адвокаты не занимаются Рождеством, и он с этим ничего поделать не может.

– Но… почему мне нельзя просто остаться здесь? Это же ужас!

– Родители не хотят на два дня оставлять тебя одну.

– Я могу пойти к Ною. Я должна к нему пойти!

– Послушай, мы обо всем уже договорились, – сказал он. – С твоими родителями сейчас связи нет. Они проходят регистрацию. Я купил тебе билет, и у меня мало времени. Тебе нужно собирать вещи, Джубили.

Я обернулась и посмотрела на мерцающую деревню, на тени обреченных эльфов, работавших в Джубили-Холле, на теплый свет в окнах кондитерской лавки миссис Маггинз и на эльфийский экспресс, медленно, но весело кативший по дорожке. И я не придумала ничего лучше, чем спросить:

– Но… как же деревня?

(глава вторая)

Я раньше ни разу не бывала в поездах. Этот был гораздо выше, чем я себе представляла, у него был второй этаж с окнами – наверное, это были спальные вагоны. Внутри толпились в полумраке люди, будто застывшие в сонном ступоре. Я ждала, что поезд запыхтит и рванется с места, как ракета, наверное потому, что в детстве кучу времени убила на мультики, а поезда в мультиках всегда так делают. Но этот поезд тронулся с места флегматично, как будто ему наскучило стоять на месте.

Как только поезд тронулся, я позвонила Ною. Конечно, я нарушила договор «до-шести-я-жутко-занят-так-что-не-звони-увидимся-на-празднике», но сейчас меня можно было понять. Когда он ответил, из трубки послышались веселый шум, звон посуды и рождественские песни, которые печально контрастировали с теснотой и гудением поезда.

– Ли! – воскликнул он. – Ты немного не вовремя. Увидимся через час.

Он крякнул так, будто поднял что-то очень тяжелое, наверное, один из тех пугающе огромных окороков, которые его мама каждый раз где-то добывала к Шведскому Столу. Наверное, она заказывала их на какой-нибудь ферме, где свиней накачивают экспериментальными суперпрепаратами и обрабатывают лазерами, пока они не вырастают до десяти метров в длину.

– Ну… в том-то и дело. Я не приду, – сказала я.

– Как это не придешь? Что случилось?

Я все объяснила как могла: родители в тюрьме, на улице метель, я в поезде, и жизнь идет совсем не так, как я хотела. Я старалась говорить весело, как будто нахожу это забавным, но на самом деле просто не хотела рыдать в темном поезде, полном остолбеневших незнакомцев.

Ной снова крякнул. Похоже, он что-то перетаскивал с места на место.

– Все будет хорошо, – сказал он чуть погодя. – Сэм ведь уже взялся за дело?

– Если ты называешь делом невызволение моих родителей из тюрьмы, то да. Он даже не переживает за них.

– Это наверняка какая-нибудь маленькая районная тюрьма, – ответил он. – Все не так уж страшно. Если Сэм не переживает, значит, все будет хорошо. Мне очень жаль, что так случилось. Увидимся через пару дней, ладно?

– Да, но сегодня же Рождество, – сказала я.

Я охрипла и пыталась сдержать слезы. Он подождал, пока я успокоюсь.

– Я знаю, что тебе тяжело, Ли, – сказал он, выдержав паузу, – но все будет хорошо. Обязательно. Это дело житейское.

Я понимала, что он пытается успокоить и утешить меня. Но все равно – дело житейское? Нет, это не дело житейское. Дело житейское – это когда ломается машина, или когда живот болит, или искра от сломанной гирлянды поджигает траву во дворе. Я сказала об этом вслух, и он вздохнул, поняв, что я права. И снова крякнул.

– Что случилось? – всхлипнув, спросила я.

– У меня в руках здоровый окорок, – сказал он. – Мне нужно идти. Слушай, когда вернешься, мы еще раз отпразднуем Рождество. Мы найдем время, обещаю. Не волнуйся. Позвони мне, как доберешься, ладно?

Я пообещала, что позвоню, и он, повесив трубку, потащил куда-то окорок. Я уставилась на затихший телефон.

Встречаясь с Ноем, я сочувствовала женам и мужьям политиков. Ясно, что они хотят жить своей жизнью, но любят тех, кто рядом с ними. Поэтому машина известности стремительно засасывает и их самих – и вот они уже тупо улыбаются и машут на камеру, на голову им падают воздушные шары, а ассистенты толкают их локтями, пытаясь пробраться к Совершенной и Великолепной Второй Половине.

Я знаю, что на самом деле никто не совершенен, что под каждой маской совершенства скрывается извивающийся клубок потаенных печалей и уверток… но даже если это учесть, Ной был почти совершенен.

Я ни разу не слышала, чтобы о нем плохо отзывались. Его репутация была так же совершенна, как и его серьезность. Согласившись встречаться со мной, он показал, что верит в меня, и я тоже поверила в себя. Я почувствовала себя значительней, выпрямила спину, стала мыслить позитивней. Ему нравилось появляться со мной на людях, а значит, и мне нравилось появляться на людях с самой собой. Ну, если вы понимаете, о чем я.

Да, его вечная занятость иногда раздражала. Но я все понимала. Если нужно отнести маме громадный окорок, потому что к Шведскому Столу вот-вот нагрянут шестьдесят гостей, – то без этого никак. Любишь кататься, люби и саночки возить.

Я взяла iPod и принялась просматривать фотографии Ноя. Потом батарея разрядилась.

Мне стало так одиноко в этом поезде… это было странное, неестественное одиночество, полустрах-полугрусть, и оно вгрызалось в меня. Это было что-то вроде усталости, но такую усталость сон не берет. Было жутко темно, но мне казалось, что если зажжется свет, то это ничего не исправит. Разве только я смогу воочию убедиться, в каком скверном положении оказалась.

Я подумала, стоит ли мне звонить бабушке с дедушкой. Сэм сказал, что звонил им. Они уже знали о моем приезде и, конечно, с радостью поговорили бы со мной, но вот мне с ними говорить не хотелось. Бабушка с дедушкой у меня замечательные, но волнуются из-за любых мелочей. Например, если в магазине не оказывается пиццы или супа, за которыми они пришли, они полчаса стоят на месте и обсуждают, что им делать дальше. Если я им позвоню, придется обсуждать мой визит в мельчайших деталях. Какое мне нужно одеяло? Ем ли я крекеры? Дедушке купить шампунь? Это было очень мило с их стороны, но сейчас я бы ничего такого не выдержала. Я всегда считала, что любую проблему могу решить сама. А сейчас мне просто нужно отвлечься.

Я порылась в сумке, пытаясь понять, что успела захватить с собой перед тем, как впопыхах выбежала из дому, и обнаружила, что совершенно не готова к предстоящей дороге. Я схватила только все самое необходимое – нижнее белье, джинсы, два свитера, пару рубашек и очки. Еще iPod, который разрядился.

Книга у меня с собой была только одна, «Нортэнгерское аббатство», ее нам задали на зимние каникулы по литературе. Книжка хорошая, но не совсем то, чего хочется, когда чувствуешь нависшую над тобой страшную руку судьбы.

Поэтому я часа два просто смотрела в окно. Солнце село, конфетно-розовое небо стало серебряным, и полетели первые снежинки. Я понимала, что это красиво, но видеть красоту – это одно. Другое дело – когда тебе на красоту не плевать. А мне было плевать. Снег повалил сильнее и быстрее и скрыл за собой все. Осталась только белая пелена. Мело со всех сторон, даже от земли.

Я смотрела на снег до тех пор, пока у меня не закружилась голова. Меня даже начало немного подташнивать.

По коридору шли люди с коробками с чипсами, колой и сэндвичами в руках. В поезде явно можно было где-то раздобыть еду. Сэм всучил мне пятьдесят долларов на вокзале, и все пятьдесят мои родители были обязаны вернуть ему сразу же, как только выйдут на свободу. Больше заняться было нечем, поэтому я прошла в вагон-ресторан, где мне сразу же сказали, что у них кончилось все, кроме пары пицц, двух маффинов, пары батончиков, пакетика орешков и какого-то уныло выглядящего фрукта. Я хотела похвалить буфетчика за то, что он хорошо подготовился к праздничному наплыву покупателей, но у парня на кассе был жутко усталый вид, и мой сарказм ему был ни к чему. Я купила пиццу, два батончика, маффины, орешки и кружку горячего шоколада, потому что подумала, что лучше запастись едой на предстоящую дорогу, и положила пять долларов в кружку кассира. Он кивнул мне в знак благодарности.

Я села в одно из свободных кресел у стены. Поезд замедлился, но все равно ужасно трясся. Ветер хлестал нас с обеих сторон. Я не притронулась к пицце и обожгла губы горячим шоколадом. Что ж, ни разговаривать с кем-то, ни целоваться я все равно не собиралась.

– Можно присесть? – спросил меня мужской голос.

Я подняла глаза и увидела потрясающе красивого парня. И хотя мне, в общем-то, было все равно, он впечатлил меня гораздо больше, чем снег. Волосы у него были такие же темные, как у меня, но длиннее, не до подбородка. Они были собраны в хвост. У него были высокие скулы, и он был похож на индейца. Его тонкая джинсовая курточка совершенно не согревала в такую погоду. И что-то тронуло меня в его глазах, которые как будто закрывались сами собой, – какое-то беспокойство. Он только что заказал себе кружку кофе и сосредоточенно сжимал ее в руках.

– Конечно, – сказала я.

Садясь, он склонил голову, но я заметила, что он косится на еду в моей коробке. Что-то подсказывало мне, что он намного голоднее меня.

– Угощайся, – сказала я. – Я как раз успела купить последнее, что у них осталось. Я не голодна. Пиццу я вообще не тронула.

Он противился, но я все же подтолкнула ее ему.

– Я понимаю, что она похожа на картонку, – добавила я. – Но больше у них ничего не было. Правда. Возьми.

Он улыбнулся уголком рта.

– Меня зовут Джеб, – сказал он.

– А меня – Джули, – ответила я.

Мне вовсе не хотелось отвечать на надоевшие вопросы.

«Джубили? Тебя зовут Джубили? Скажи, а чем вы пользуетесь – минеральным маслом или каким-нибудь ореховым? А шест после выступлений кто-нибудь протирает?»

Вспомните, что я вам объясняла в начале истории. Чаще всего меня зовут Джули. Ной звал меня Ли.

– Куда едешь? – спросил он.

У меня не было никакого прикрытия, никакой истории, которая объяснила бы, почему я здесь и что с моими родителями. А правда была все же слишком ужасна, чтобы открывать ее незнакомцу.

– К бабушке с дедушкой, – сказала я. – В последний момент поменяла планы.

– А где они живут? – спросил он, глядя на клубящийся снег, который бился в окно. Сказать, где кончалось небо и где начиналась земля, было невозможно.

Облако снега обрушилось прямо на нас.

– Во Флориде, – сказала я.

– Далеко. А я еду в Грейстаун, это следующая остановка.

Я кивнула. Про Грейстаун я слышала, но не знала, где точно он находится. Где-то на этой длинной, заснеженной дороге в неизвестность. Я снова предложила ему поесть, но он мотнул головой.

– Не нужно, – сказал он. – Но спасибо за пиццу. Я жутко проголодался. Неподходящий мы денек для путешествий выбрали. Хотя выбора у нас, в общем-то, не было. Иногда приходится делать то, в чем не уверен…

– И к кому же ты едешь? – спросила я.

Он снова опустил глаза и сложил вдвое тарелочку из-под пиццы:

– К своей девушке. Ну, вроде как девушке. Я хотел ей позвонить, но сигнала нет.

– У меня есть, – сказала я, вытащив свой телефон. – Возьми, я еще лимит не израсходовала.

Джеб взял телефон и широко улыбнулся. Когда он встал, я заметила, какой он высокий и широкоплечий. Если бы я не хранила верность Ною, то точно бы влюбилась. Он отошел примерно на метр в сторону и набрал номер у меня на глазах, но потом захлопнул телефон.

– Не берет, – сказал он, сел и вернул мне телефон.

– Значит, она тебе «вроде как девушка»? Ты сам еще не определился, встречаетесь вы или нет?

Я хорошо помню то время, когда мы с Ноем только начали встречаться и я еще сомневалась, могу ли я считаться его девушкой. Это было такое приятное волнение.

– Она мне изменила, – коротко ответил он.

Ой. Я все неправильно поняла. Совсем неправильно. И мне стало так жалко его, что кольнуло в груди.

– Она не виновата, – сказал он чуть позже. – Ну, то есть я тоже виноват. Я…

Я так и не расслышала, что случилось, потому что дверь в вагон открылась и заскрипела, совсем как Бикер – ужасный какаду, который жил в нашей школе, когда я училась в четвертом классе. Джереми Рич научил Бикера кричать слово «жопа». Бикер делал это с удовольствием, у него хорошо получалось. Так хорошо, что попугая было слышно через весь коридор в женском туалете. В конце концов Бикера переселили в учительскую, где, как я поняла, можно сколько угодно распушать перья и орать «жопа».

Но это был не Бикер. Это были четырнадцать девчонок-черлидерш в одинаковых обтягивающих трико с названием их группы на попе. (Наверное, в каком-то смысле это роднило их с Бикером.) На спине модной флисовой курточки у каждой было написано ее имя. Столпившись около бара, они вопили изо всех сил. Я очень, очень надеялась, что они не станут хором повторять «Божечки!», но Бог моих молитв не услышал – наверное, потому что слушал их.

– Здесь совсем нет белковой пищи, – сказала одна.

– Говорила я тебе, Мэдисон, надо было есть салат латук, пока была возможность, – откликнулась другая.

– Я думала, у них хоть куриная грудка будет!

К своему ужасу, я заметила, что обеих беседовавших девушек звали Мэдисон. Хуже того, троих из них звали Эмбер. Я чувствовала себя жертвой какого-то эксперимента по клонированию.

Некоторые из них обернулись. То есть повернулись к нам. Ко мне с Джебом. Ну ладно, на самом деле – к Джебу.

– Ох, жеесть! – сказала одна из Эмбер. – Худшая поездка в жизни! Ты снег видел?

А она смышленая, эта Эмбер. Что она заметит в следующий раз? Поезд? Луну? Смехотворные причуды человеческой судьбы? Собственную голову?

Ничего этого вслух я не сказала, потому что в мои планы не входила смерть от руки черлидерши. Эмбер все равно обращалась не ко мне. Она даже не знала, что я стою рядом. Она смотрела на Джеба. Было почти заметно, как ее механические зрачки берут его под прицел.

– Да, снег будь здоров, – вежливо ответил он.

– Мы едем во Флориду? – сказала Эмбер почему-то вопросительным тоном.

– Ну да, там, наверное, получше, – кивнул он.

– Ага, если доедем? У нас региональный чемпионат по черлидингу? Это плохо, потому что праздники ведь? Но мы Рождество заранее отпраздновали? Вчера?

Только теперь я заметила, что у каждой из них было что-то новенькое. Блестящие телефоны, нарядные браслеты и ожерелья, с которыми они играли, свежие маникюры, iPod'ы, которых я никогда раньше не видела.

Эмбер Первая села рядом с нами – на самый краешек кресла, сдвинув колени и вывернув пятки. Поза девушки, привыкшей считаться самой очаровательной среди присутствующих.

– Это Джули, – сказал Джеб, представляя меня нашей новой подруге. Эмбер сказала, что ее зовут Эмбер, и принялась перечислять остальных Эмбер и Мэдисон. Конечно, кого-то из них звали по-другому, но для меня они все были Эмбер и Мэдисон. Мне казалось, что это недалеко от истины. В любом случае, оставался шанс, что я права.

Эмбер затараторила о чемпионате. У нее удивительным образом получалось одновременно разговаривать со мной и игнорировать меня. Кроме того, она мысленным сообщением повелела мне встать и уступить место ее соплеменницам. Но они и так заполонили собой весь вагон. Половина из них говорила по телефону, а другая половина истощала запасы воды, кофе и неизвестно откуда возникшего диетического печенья.

Я решила, что мне вовсе не это нужно для счастья.

– Я пойду к себе, – сказала я.

Но тут поезд неожиданно затормозил, и все одновременно повалились вперед, разбрызгивая во все стороны горячие и холодные напитки. Примерно минуту колеса возмущенно визжали на рельсах, а потом поезд остановился. Резко остановился. Я услышала, как валятся с полок чемоданы и падают пассажиры. Пассажиры вроде меня. Я повалилась на Мэдисон и обо что-то ударилась щекой и подбородком. Не знаю, что это было, – в ту самую секунду погас свет, и все вокруг испуганно охнули.

Я почувствовала, как чьи-то руки помогают мне встать, и не глядя поняла, что это Джеб.

– Ты цела? – спросил он.

– Да. Кажется.

Лампы сверкнули, а потом зажглись одна за другой. Несколько Эмбер жались к бару, словно ища там спасения. Весь пол был замусорен едой. Джеб поднял с пола то, что когда-то было его телефоном, а теперь распалось на две части; он держал его в ладони, как раненого птенчика.

Громкоговоритель затрещал. Из него раздался взволнованный голос, вовсе не похожий на тот невозмутимый командирский баритон, которым объявляли остановки.