Текст книги "Операция "Носорог""

Автор книги: Джон Дэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Глава двадцать восьмая

Упираясь руками, подваживая ломами и отчаянно чертыхаясь, мы столкнули с грузовика вторую клетку, в которой помещался Освалд, и придвинули ее ко входу в загон. Затем Осборн влез на верх клетки и отвинтил тяжелый запорный болт. Сверкая глазами и топоча копытами, Освалд вырвался задним ходом из клетки, развернулся, с грохотом вломился в стойло и затормозил в облаке пыли. Яростно оглянулся по сторонам, взбешенный тем, что снова очутился в заточении. И пошел неистово дубасить ограду. Мы подзадоривали его криками и жестами, пока следопыты опускали жерди, закрывая вход, потом дали себе передышку. Освалд еще потыкался в ограду, наконец, остановился, озадаченный тишиной. Обвел отсек злобным взглядом. В стойле была яма с водой, но злоба мешала ему заметить ее. Освалд жаждал крови, а не воды.

– Попей!

Освалд развернулся и атаковал жерди, на которых я примостился. Я удержался. Тогда он поискал другую мишень, узрел какое-то нахальное дерево в углу отсека и сразился с ним. Наконец увидел воду. И подбежал к ней, наклонив голову.

– Ур-ра!

Он окунул морду в воду и принялся жадно пить.

Первым мы выпустили в соседний отсек детеныша, но он был слишком напуган долгим путешествием, непривычной обстановкой и новым стойлом и не заметил воду: стоит посреди отсека и глядит на нас испуганными глазами. Когда же мы попробовали подсказать ему, где вода, кидая в яму прутики, он только шарахнулся в сторону. Тогда мы оттащили его клетку прочь и поставили на ее место клетку с мамашей. Он сразу почуял родной запах, подбежал ко входу и заскулил, и носорожиха откликнулась и принялась биться и брыкаться. Осборн замахал руками, чтобы отпугнуть детеныша, но тот пошел в атаку на него и боднул двери клетки своим пеньком, и могучая мамаша стала брыкаться еще сильнее, и клетка заходила ходуном, так что Осборну пришлось покрепче уцепиться за брусья, чтобы не упасть.

– Брысь! – закричал он на детеныша, но тот продолжал молотить дверь, и Осборн цеплялся за брусья: – Брысь!

Наконец Осборну удалось отвинтить гайку. Едва он распахнул дверь, детеныш, наклонив голову и прижав уши, ринулся вперед, стараясь протиснуться в клетку к родительнице мимо ее могучих бедер. Она попятилась, озадаченно фыркая, и едва не затоптала собственного отпрыска. Выбралась, растерянно моргая злобными глазами, споткнулась о свое дитя, потом развернулась кругом и ворвалась в стойло, неотступно сопровождаемая детенышем. И растерянно остановилась, сопя и фыркая и свирепо глядя на нас.

– Может быть, сделаешь милость, попьешь?

Она круто повернулась на голос Осборна и с ходу боднула жерди, на которых он стоял.

– Почему все только мне достается?

Мы дружно хохотали.

Я бросил палку в яму с водой, носорожиха пошла в атаку на нее и увидела воду. Жадно принюхалась и сделала шумный глоток, чтобы детеныш услышал, оттолкнула его задней ногой от сосков, куда он упорно добирался, и он подбежал к яме. Торопливо окунул морду в воду, и мамаша повернулась, чтобы следить за нами, пока он пьет: береженого Бог бережет. Она гневно смотрела на нас, подняв голову и тяжело дыша. Надо думать, ей очень хотелось пить, но тревога за детеныша не позволяла повернуться к нам спиной.

– Ладно, сказал Осборн, – слезаем с ограды.

Он поручил одному из следопытов наблюдать и сообщить, когда напьется носорожиха. Мы прошли к его разоренному лагерю, чтобы позавтракать. Мадара успел подобрать уцелевшее имущество.

Только мы начали есть, как от загона донесся голос следопыта:

– Напилась!

Мы управились с завтраком. К Осборну вернулось хорошее расположение духа. Я не очень чувствовал усталость, так как успел по дороге немного поспать в «фольксвагене», но Невин здорово умаялся. День выдался отменный. Слышно было, как носороги топают в стойлах. Мы ели из мисок, потому что Барбара расправилась со всеми тарелками Осборна. Мадара приготовил нам омлет, так как Барбара мимоходом встряхнула ящик, в котором лежали яйца, но все равно получилось вкусно. Я спрашивал себя, как она там сейчас.

– Жаль, не удалось ее напоить, – сказал Осборн.

– За Барбару не беспокойся, – отозвался я. – Ей всюду обеспечены друзья.

– Не завидую самцу, который надумает заигрывать с Барбарой.

– Она сразу превратится в застенчивую скромницу, – возразил я.

Хорошо было находиться в Гона-ре-Жоу, зная, что Барбара пробирается к водопою и множество других новоселов осваивают велд, да еще три зверя ждут своей очереди в стойлах. Со временем все они перезнакомятся, и года через два появится много новых детенышей. Местность для носорогов подходящая. Когда-то давным-давно они водились здесь в большом количестве, но одних застрелили, другие попались в ловушки до того, как район был объявлен заповедником. Приятно было сознавать, что нас окружает заповедная территория площадью пять тысяч двести квадратных километров, где все начинается заново.

– А теперь, – обратился Осборн к Мадаре, – сложи-ка остатки моего имущества в «лендровер» и уезжай подальше, в безопасное место.

Мы вернулись к загону и влезли на ограду. Завидев нас, носороги принялись пыхтеть и сопеть.

– Все, как следует, попили? – обратился к ним Осборн. – Все довольны?

Освалд боднул разок жерди, на которых примостился Осборн, потом отступил.

– Вода, – учтиво сообщал им Осборн, – вот в той стороне.

Он показал рукой, и Освалд еще раз боднул жерди.

– Корм, – Осборн помахал рукой, – растет на деревьях. Браконьеров почитай что нет. Со всеми жалобами обращаться не ко мне, а к инспектору по охране дичи. Постарайтесь не убивать друг друга до смерти. Постарайтесь не убивать обслуживающий персонал, и меня в особенности. Надеемся, вам здесь понравится. Надеемся еще увидеть вас – на почтительном расстоянии. Постарайтесь больше нас не навещать. Всего доброго, всего доброго!

Он улыбнулся каждому зверю по очереди и повернулся к своим следопытам.

– Этого болвана выпускайте первым.

Все были в безопасности: кто на ограде, кто на дереве. Машины отогнали подальше. Все имущество, кроме водовозной тележки, надежно припрятали. Стальная тележка вмещала около семисот литров и весила вместе с водой около полутора тонн. Только тяжелый танк мог бы управиться с ней.

Следопыты принялись выдергивать жерди, по две за раз, открывая выход из стойла Освалда, и Освалд разбушевался. С налитыми бешенством глазами он яростно атаковал ограду, так что она закачалась, и жерди запрыгали и заклинились, и Освалд с грохотом попятился и пошел в атаку на следующие жерди, которые осмелились тронуться с места, и как следует долбанул их, и просвет почти уже позволял ему выйти, и он, фыркая, взбивая копытами пыль, вложил весь свой огромный вес в неистовую попытку прорваться наружу, но попытка не удалась, я он тяжело попятился в облаке пыли, одержимый яростью, и я начал опасаться за водовозную тележку. В соседнем стойле носорожиха мирно жевала зеленую ветку; детеныш сосал материнское молоко. Следопыты выдернули еще две жерди, и Освалд снова бросился вперед. Фыркая и размахивая рогом, он втиснул плечи в просвет, но тугое брюхо не пускало его, и он взревел от ярости и затопал ножищами, сражаясь с жердями, и наконец, вырвался на волю.

Могучим усилием вырвался на волю, споткнулся, тут же выпрямил ногу – и увидел стальную тележку и бросился прямиком на нее. Сердито фыркая, шел он на тележку, но в последнюю секунду обогнул ее и остановился. Поглядел на нас, насторожил уши, потом отвернулся и, сопя и пыхтя, изогнув хвост над спиной, умеренной трусцой направился в незнакомые заросли. С таким видом, будто точно знал, куда направляется.

Носорожиха по-прежнему вела себя смирно. Она стояла в дальнем углу отсека – подальше от нас, заслоняя собой детеныша. Следила за нами, пережевывая ветку. Из-за могучего крупа выглядывала голова отпрыска. Они спокойно и безучастно восприняли бурную акцию Освалда. Лишь бы их самих не трогали.

Следопыты начали выдергивать жерди, и носорожиха фыркнула и наклонила голову и попятилась, толкая задом детеныша. Однако от атаки воздержалась, только сопела и пыхтела. И наблюдала, застыв на месте. Детеныш, высунувшись из-за ее спины, тоже наблюдал; потом прижал уши к голове. Носорожиха видела просвет в ограде, однако не трогалась с места. Бока ее вздымались, но из этого не следовало, что она настраивается на схватку. Вот и еще две жерди убраны, и вроде бы просвет позволяет ей протиснуться, а она все стоит и мрачно таращит глаза. Следопыты одну за другой выдернули еще четыре жерди. Путь свободен.

– Пошевеливайтесь, сударыня.

Она пыхтела и таращилась, но пошевеливаться не желала. Голова ее была наклонена не для атаки, а для обороны. Мы ждали. Ждали, затаив дыхание, на верху ограды. Наконец носорожиха нерешительно покинула угол.

Она ступала медленно, наклонив голову к земле и принюхиваясь, раздувая ноздрями пыль, выкатив глаза и сверкая белками, и детеныш робко переступал следом за ней. Носорожиха шла, настороженно посапывая, глядя в открывшийся просвет и шумно обнюхивая землю, и неуверенно вышла из стойла, и детеныш семенил за ней по пятам. Не глядя наверх, на нас, не гладя по сторонам, она перешла на тяжелую трусцу, робкую, нерешительную трусцу, и тут ей попалась на глаза водовозная тележка.

Первым чужеродным предметом на ее пути оказалась эта тележка, и носорожиха с громким фырканьем наклонила голову и пошла в атаку. Выкатив свирепые глаза, фыркая, она с грохотом бросилась на тележку, и детеныш поскакал следом за ней.

– Не тронь мою тележку! – закричал Осборн, и в ту же секунду носорожиха поразила мишень.

На полном ходу пырнула сбоку полуторатонную стальную тележку, которую только тяжелый танк мог одолеть, и тележка взлетела в воздух, словно пустой бидон. Могучий рог подцепил шасси, могучая шея напряглась, и тележка взлетела в воздух на три метра и опрокинулась, разбрасывая воду, и с плеском грохнулась в лужу, и Осборн вопил:

– Оставь в покое мою тележку!

А носорожиха, фыркая, наклонив голову, рванулась вдогонку за тележкой и снова яростно боднула ее и поддела рогом, и тележка взлетела еще выше, кувыркаясь в воздухе с крутящимися колесами, разбрызгивая воду, и грохнулась на землю, и носорожиха тут же настигла ее. С ходу пырнула рогом – трах! бах! – и пошла с грохотом катать по земле, по траве, колотя рогом. Впечатляющее зрелище… Но тут рог застрял между спицами колеса, и носорожиха никак не могла его выдернуть и взревела от бешенства и замотала из стороны в сторону огромной неистовой головой, раскачивая здоровенную тележку, и верхняя половина рога обломилась, и тележка упала и замерла, явно сраженная наповал. Носорожиха еще раз пырнула ее пеньком напоследок, потом повернулась, злобно сопя и фыркая, и взгляд ее отыскал детеныша. Сердито глянула на нас, облепивших верх ограды, и, сопровождаемая детенышем, затрусила к нам – огромная, грозная, голова поднята, уши насторожены.

На полдороге она остановилась, грозно взирая на нас, вздымая могучие бока, и мы смотрели на нее в немом восхищении, даже Осборн примолк. Убедившись, что произвела должное впечатление, носорожиха презрительно фыркнула, отвернулась и тяжело побежала враскачку, и детеныш, прижимая уши к голове, легким галопом последовал за ней.

Мы смотрели ей вслед. Она трусила по желтой траве – голова с обломком рога поднята вверх, уши нацелены вперед, глаза все примечают кругом, – и детеныш скакал за ней. Солнце золотило выступающие над травой серые спины; гулко отдавался тяжелый топот носорожихи. Мы продолжали стоять на верху ограды. Пробежав метров двести, она вдруг остановилась. Она не знала, куда теперь податься. Развернулась кругом и посмотрела на нас, подняв голову с настороженными ушами. Потом повернулась к нам боком и поглядела в другую сторону, прислушиваясь. Снова развернулась кругом. Детеныш был прикрыт ее тушей, и его мы не видели. Носорожиха озиралась, принюхивалась, прислушивалась беспокойными ушами, всем телом изучала новую для нее местность. Она ловила запахи, ловила звуки – не подстерегает ли где-нибудь опасность. Возможно, пыталась определить по запаху, в какой стороне вода. Она не знала, куда вернее всего идти в этом краю. Наконец решилась, повернулась и снова побежала тяжелой рысцой. Мы по-прежнему стояли на верху ограды, провожая ее взглядом. Она хорошо смотрелась, озаренная солнцем новой родины. Носорожиха уходила вдаль, и от трусящего за ней детеныша мы видели только высвеченный солнцем загривок. Вот опять остановилась, чтобы принюхаться, осмотреться, прислушаться, – и снова бежит, становясь все меньше и меньше, и уже не слышно топота ее копыт и не видно детеныша. Еле видно саму носорожиху. А теперь и она пропала из виду.

Мы спустились к широкой прекрасной реке Лунди и разбили лагерь в тени и легли спать.

Часть шестая

Тем, кто в это время работал в районе Умфурудзи, приходилось туго: раскаленная, жесткая, каменистая, высохшая земля, раскаленный вязкий песок в руслах, вода оставалась только в самых больших и глубоких бочагах, и палящее солнце валило людей с ног на опаленную землю, и голубой горизонт дрожал в знойном мареве. Операция «Носорог» близилась к концу, на исходе сентября станет чересчур жарко для людей и животных, уже сейчас люди с трудом переносили жару. Тяжко было в Умфурудзи, во всем районе оставалось четыре, от силы шесть носорогов, но они разбрелись кто куда и стали очень пугливыми. В первые четыре долгих, жарких, изнуряющих дня Куце вообще не обнаружил никаких следов. На пятый день он и Капеса вышли на след двух зверей, настигли их и обездвижили. Бывает и так. В последующие два дня они тщетно искали следы – то ли носороги совсем ушли, то ли до них добрались браконьеры. На восьмой день, Куце перебрался со своим лагерем обратно на Руйю, решил попытаться взять последнего одинокого «белого» носорога, который ушел от Томпсона.

Здесь в первое же знойное утро Куце нашел на берегу Руйи след крупного самца, отчетливый свежий след трех‒четырехчасовой давности. Куце и Капеса начали преследование, и расстояние между ними и зверем неуклонно сокращалось, и они радовались, что последнему носорогу Руйи не придется доживать свою жизнь в полном одиночестве. Четыре часа они преследовали его, и след становился все свежее, и наконец Капеса увидел зверя в трехстах метрах. И носорог был вовсе не белый, а черный. Куце обездвижил его и убедился: черный.

После этого Поль Куце перевез свой лагерь на шестьсот пятьдесят километров в местность, называемую Тенда-Спрингс, поблизости от реки Ньядове, к северу от Гокве. Это была последняя в том году перебазировка участников операции «Носорог». Им оставалось работать всего две недели. Куце взял с собой Дэвида Скэммела вместо старины нормана. У Скэммела волосы потемнее.

Глава двадцать девятая

Для района Тенда характерен густой буш с непролазным подлеском; местность трудная для передвижения и опасная. Крутые холмы и овраги, много скал. Слонов здесь нет, стало быть, нет и слоновых троп в глухой чащобе, а есть только туннели, проложенные носорогами, где человеку надо сгибаться в три погибели. Край низменный, очень жарко, ветер поминутно меняет направление, и видимость в зарослях не больше двух метров. Трудно приходится следопыту. Пробираешься по туннелю, ныряя под сплетенные ветки, раздвигая кусты впереди, нагибаешься, чтобы убрать сухие листья, ставишь ногу на расчищенную землю, просматриваешь путь и опять приседаешь, чтобы расчистить клочок почвы. Новый шаг. Осмотреться. Прислушаться. Проверить ветер. Шаг вперед – и опять сгибайся, чтобы убрать листья. А ветер все время меняется. Для того, кто охотится на носорога, намереваясь убить его, Тенда – опаснейшее место. Для того, кто хочет поймать носорога живьем, – смертоносное.

Ранним утром второго дня Капеса обнаружил след у водопоя на Ньядове. Вместе с Куце шел Скэммел, вооруженный крупнокалиберной винтовкой. Молодой Невин Лийс-Мей остался в лагере достраивать загон. След был старый, многочасовой давности. Три часа шли они на север по следу, и ветер был благоприятный, но местность очень уж неудобная. Затем след повернул на запад, пересек Ньядове, за рекой повернул снова – на юг, где простиралась глухая чащоба. Носорог явно искал себе подходящую лежку. Около часа шаг за шагом шли они за ним по жарким густым зарослям и еще ни разу не увидели, не услышали, даже запаха не почуяли. Потом ветер переменился. По следу было видно, что зверь взбудоражен, он явно учуял преследователей. Вооруженное рогом чудовище было совсем близко. Наконец они услышали его. Услышали сердитое громкое фырканье, пыхтение, треск кустарника. Носорог яростно ломился через заросли, пересек каменистый распадок и снова нырнул в чащу. Полчаса они крались за ним в зарослях и опять услышали, как он вырвался из чащи. Тут они его увидели в первый раз. В пятистах метрах от них носорог трусил вверх по каменистому склону курсом на участок зарослей. Он знал, что его преследуют, и был взбешен.

Могучий самец углубился в чащу и притаился там. Описал в зарослях полукруг и притаился рядом с собственным следом, поджидая охотников.

Куце пошел на него в одиночку. В чащу они углубились втроем, но затем Куце велел Скэммелу и Капесе остановиться. Он услышал, как зверь шевелится, где-то в зарослях хрустнула ветка. Куце проверил ветер и медленно двинулся через густой кустарник, делая полукруг, чтобы зайти с подветренной стороны туда, где ему послышался треск. Был час дня, они преследовали носорога уже пять часов. Куце видел перед собой всего на метр-полтора. С предельной осторожностью он бесшумно заходил с подветренной стороны, сосредоточив всю свою волю на затаившемся где-то в чаще грозном, могучем звере, но, чтобы подчинить себе носорога, он должен был его увидеть.

В трех-четырех шагах от зверя Куце уловил его запах. Он застыл на месте, весь внимание, всматриваясь в чащу пытаясь разглядеть носорога, почувствовать его, точно определить, где притаился могучий убийца, которого надо обнаружить и подчинить себе прежде, чем он обнаружит и прикончит тебя. Две минуты стоял Куце недвижимо, с колотящимся сердцем, напрягая все органы чувств, вслушиваясь в знойную глухую тишину зарослей, и лютый зверь ростом с человека, грозный, разъяренный, тоже стоял недвижимо, прислушиваясь, принюхиваясь, напрягаясь, пытаясь высмотреть врага налитыми бешенством глазами, чтобы расправиться с ним; две минуты человек и зверь стояли так в трех-четырех шагах друг от друга, и во всем мире не было больше ничего, только ищущее, напряженное внимание, и они никак не могли точно нащупать друг друга. Тогда Куце, весь подобравшись, сделал один осторожный, бесшумный шаг, сделал другой – и увидел зверя в ту самую секунду, когда тот пошел в атаку. Носорог, подстерегший Поля Куце, с ревом выскочил из чащи сбоку от него и с трех шагов ринулся в атаку, сверкая глазами, с твердым намерением пронзить ему рогом живот и выпустить кишки. Все вдруг исчезло, остался только внезапный громкий треск и топот невесть откуда вынырнувшего зверя, и Куце круто повернулся. Повернулся и отскочил вправо, повинуясь безотчетному внутреннему приказу, и зверь сделал выпад своей могучей головой, самую малость не дотянулся до живота Куце и пронесся мимо. Куце мгновенно вскинул обездвиживающее ружье, целя в бедра зверя, но тот уже развернулся. Развернулся кругом и снова с грохотом пошел на охотника, и Куце отпрянул назад и в сторону среди кустов; зверь опять сделал выпад рогом и опять промахнулся. Куце спиной продирался через заросли, петляя, цепляясь за ветки, и зверь ломился следом за ним, вырывая с корнем кусты, чтобы добраться до Куце и казнить его. Куце продолжал лихорадочно отступать, пятясь, крутясь, спотыкаясь, и ветки полосовали его; весь в крови, сжимая в руках ружье, он с треском продирался спиной через кусты, выписывая в чаще зигзаги, и зверь все так же, с ревом, с налитыми бешенством глазами, корчевал кусты, добираясь до него, треск и топот заполнили весь мир, носорог неотступно преследовал Куце, норовя пронзить его рогом, подбросить в воздух и прикончить. С десяток метров ломились они через заросли, где видно от силы на два метра перед собой, и зверь все же добрался до ловца. В убийственном броске со всего маху вонзил ему рог в бедро до самой кости, и не было в потрясенном, рокочущем мире ничего, кроме страшного удара смертоносной головы и острого запаха зверя, и зверь напряг свою могучую шею и подбросил ловца вверх. Окровавленный Куце взлетел кубарем над чащей, и грозное доисторическое чудовище ринулось, фыркая, следом за ним, и, когда Куце, обливаясь кровью, с треском врезался в кусты, зверь снова ударил его. Не дав ловцу даже упасть на землю, вложил всю свою тысячу килограммов в новый удар, снова вонзил ему рог в бедро и подбросил его кверху, и Куце опять взлетел кубарем над чащей и опять упал на куст перед головой беснующегося убийцы, и тот в третий раз поддел его на рог. Бросил через себя назад, и Куце, окровавленный Куце, ломая ветки, описал в воздухе дугу и приземлился прямо на круп зверя, с лету оседлал убийцу. Взбешенный носорог растерянно опирался – найти этого человека, казнить его! Топая, злобно фыркая, он попятился в кусты с всадником на спине. Потом рванулся вперед и сбросил Куце на землю.

Сбросил и с грохотом затормозил. Куце приземлился на собственные ягодицы в каком-нибудь метре от задних ног носорога. Он по-прежнему сжимал в руках обездвиживающее ружье. Разъяренный зверь, сверкая глазами, вздымая могучие бока, продолжал растерянно стоять на месте; Куце, обливаясь кровью, неподвижно сидел в каком-нибудь метре за ним. Малейшее движение, малейший звук, и убийца развернулся бы кругом. Исполосованный, потрясенный, окровавленный, Куце смотрел на носорога, напрягая всю свою волю в мысленном приказе: «Ты не убьешь меня!» Пять долгих секунд это длилось. Обрызганный кровью неподвижный человек и тяжело дышащий четвероногий убийца с бешеными глазами. Наконец носорог фыркнул, наклонил голову и пошел напролом вперед через кустарник. Злобно сопя и фыркая, развил скорость и с треском исчез в зарослях.

Куце выронил ружье. Попытался встать – из-под шорт полилась кровь. Он крепко сжал обеими руками бедро возле самой большой раны.

– Капеса! – крикнул он.