Текст книги "Из сборника 'Пять рассказов'"

Автор книги: Джон Голсуорси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Если он и даст в долг, то единственно из великодушия, и к черту всякие побочные мотивы! При воспоминании о следах слез на хорошеньких бледно-розовых щечках Филлис и о ее горькой реплике: "Деньги – противная вещь" – у него заскребло на сердце, и мысли стали разбегаться. И все-таки пятьдесят фунтов – сумма немалая, и одному господу известно, сколько за ней последует еще. А что в конце концов он знает о миссис Ларя, если не считать того, что она родственница старому Хейторпу, пишет рассказы и, насколько ему известно, мастерица рассказывать басни тоже. Может быть, все-таки посоветоваться в конторе Скривена? Но тут он снова поддался приступу нелепого благородства. Филлис, Филлис! Кстати, разве дарственные могут служить обеспечением? В полнейшем смятении, так ничего и не решив, он нанял извозчика. Сегодня он обедал у Вентнора, в Чешайре, и если немедленно не отправится домой переодеться, то непременно опоздает к обеду.

В жилете и белом галстуке, он катил в отцовском автомобиле и несколько высокомерно думал о младшей дочери Вентнора, каковую считал хорошенькой до знакомства с Филлис. А за обедом, сидя подле нее, он с удовлетворением сознавал, что не подвластен ничьим чарам и может беззаботно болтать и поддразнивать девушку. Но ему с трудом удавалось подавлять желание, которое теперь почти не покидало его, – думать и говорить о Филлис. У Вентнора было вдоволь неплохого шампанского, мадера тоже оказалась первоклассной, а помимо хозяина и его самого, присутствовал еще один мужчина, да и тот непьющий священник, который, встав из-за стола, удалился с дамами поговорить о приходских делах.

Вентнор казался любезным собеседником, обстоятельства благоприятствовали, и Боб Пиллин поддался тайному желанию завести разговор о предмете своей страсти.

– Вы случайно не знаете миссис Ларн? – спросил он небрежно. – Она родственница старого Хейторпа. Красивая женщина и пописывает рассказы.

Мистер Вентнор покачал головой. Человек более наблюдательный, чем Боб Пиллин, заметил бы, однако, что он навострил уши.

– Старого Хейторпа? Не знал, что у него есть родственники, кроме дочери и сынка, что служит в морском министерстве.

Боб Пиллин испытывал нестерпимый зуд оседлать любимого конька.

– Она... Правда, она живет довольно далеко. Имеет сына и дочь. Я думал, что, может быть, вы знаете ее рассказы. Неглупая женщина.

Вентнор улыбнулся.

– Уж эти мне дамы-сочинительницы, – загадочно сказал он. – И что же, она зарабатывает деньги своими рассказами?

Боб Пиллин знал, что когда сочинительством зарабатывают деньги, то это называют успехом, а когда не зарабатывают, о таком человеке говорят, что он причастен к искусству, и при этом, подразумевается, что у человека есть состояние, и, значит, он подлинно светский человек. И он ответил:

– О, у нее есть какое-то состояние.

Вентнор потянулся за бутылкой мадеры.

– Так, значит, она родственница старого Хейторпа? Он давний друг вашего отца. Знаете, он скоро обанкротится.

Бобу Пиллину, разгоряченному страстью и возлияниями, мысль о том, что родственник Филлис может обанкротиться, показалась нелепой. Да и старику Хейторпу далеко до этого. Он ведь только что оформил дарственную на миссис Ларн.

– Думаю, что вы ошибаетесь. Это уже в прошлом.

Вентнор улыбнулся.

– Пари?

Боб Пиллин тоже улыбнулся.

– Я выиграю.

Вентнор провел рукой по бакенбардам.

– Не скажите, у старого Хейторпа нет ни гроша. Налейте себе мадеры.

Боб Пиллин с ноткой обиды в голосе возразил:

– Я случайно узнал, что он только что оформил дарственную на пять или шесть тысяч фунтов. Если это у вас называется банкротством...

– Что? Дарственную на имя этой миссис Ларн?

Боб Пиллин смутился: он не мог решить, сделал ли глупость, сказав то, что роняет достоинство Филлис, или, наоборот, сказанное им поднимает ее в глазах других. Помявшись, он ограничился кивком. Вентнор встал и подошел к камину.

– Дорогой мой, этого не может быть.

Не привыкший к прямым возражениям, Боб Пиллин даже покраснел.

– Готов держать пари на десять фунтов. Можете спросить у Скривена.

– Скривен? Но он же не... – воскликнул Вентнор, затем, пристально взглянув на молодого человека, добавил: – Я не стану держать пари. Быть может, вы и правы. Ваш отец тоже пользуется услугами Скривена? Жаль, что он ни разу не навестил меня... Может быть, мы присоединимся к дамам?

Неуверенной походкой и в полнейшей неуверенности насчет того, что думать, Боб последовал за хозяином в гостиную.

Чарлз Вентнор принадлежал к тем людям, которые никогда не выдают того, что творится у них на душе. Но в тот вечер было много событий, и после разговора с молодым Пиллином Чарлз Вентнор то и дело отворачивался и потирал руки.

Когда закончилась вторая встреча кредиторов со старым Хейторпом, Вентнор, спускаясь по лестнице в контору "Судовладельческой Компании", усиленно размышлял. Невысокого роста, коренастый и плотный, с большими рыжими бакенбардами и усами, красным лицом и в несколько кричащем костюме, он поражал с первого взгляда только истинно британской вульгарностью. Чувствовалось, что это шумный, грубоватый человек, который любит поесть, проводит летний отпуск в Скарборо, держит в черном теле супругу, совершает с дочкой лодочные прогулки и никогда не болеет.

Чувствовалось, что он исправно, каждое воскресенье ходит в церковь, почитает тех, кто выше его, презирает неудачников и распоясывается после второй рюмки. При более пристальном взгляде на его покрытое щедрой растительностью лицо и карие глаза с рыжими ресницами возникало ощущение: "Нет, этот не простак. Что-то в нем есть лисье". При следующем взгляде напрашивалась мысль: "Порядочный, видно, наглец!"

Вентнор был не крупным кредитором старого Хейторпа. Учитывая проценты с первоначального вклада, он исчислял долг старика в сумме 300 фунтов обесцененные акции шахты в Эквадоре. Он сам никак не мог понять, каким образом он соглашается ждать своих денег так долго – целых восемь лет. Конечно, для того, кто привык почитать важных персон, личность старого Хейторпа еще не утратила своего обаяния, он сохранял влияние в судовладельческих кругах и репутацию местного аристократа. Но за последний год Чарлз Вентнор понял, что звезда старика закатилась, а когда это случается, человек теряет обаяние, и настает пора выколачивать из него свои денежки. Чарлз Вентнор презирал слабости и в себе и в других. Кроме того, визит к старику дал ему достаточно пищи для размышлений; и вот сейчас, спускаясь по лестнице, он обдумывал случившееся. У Вентнора был прямо-таки собачий нюх на всякие закулисные делишки. От Боба Пиллина, на которого он имел виды, как на будущего мужа своей младшей дочери, он знал, что Пиллин и Хейторп вот уже лет тридцать считаются друзьями. Это неизбежно наводило проницательного человека на предположение, что за продажей судов что-то кроется. Такая мысль уже приходила ему в голову, когда он читал отчет правления. Тут, конечно, не просто комиссионное вознаграждение: это означало бы злоупотребить доверием, но всегда можно найти способ обойти правила. Старику приходится чертовски туго, а люди, что ни говори, остаются людьми. Склонный к юридическим тонкостям ум Чарлза Вентнора привычно сопоставлял факты. Старик недаром назначил встречу с кредиторами сразу же после общего собрания, которое должно было одобрить покупку, и обещал, что попытается что-нибудь сделать для них. Разве это ни о чем не говорило?

Так что Чарлз Вентнор пришел на собрание с твердым решением глядеть во все глаза и не раскрывать рта. Он внимательно следил за происходящим. Любопытно: слабый, тучный старик, которого в любую минуту может хватить удар, заявляет, что он делает ставку на эту покупку, хотя он прекрасно знал, что если проиграет, то останется нищим. Почему ему так хотелось протолкнуть это дело? Ведь он-то от него никакой выгоды не имеет, если только... Ну, конечно же, Чарлз Вентнор уходил с собрания с убеждением, что старому Хейторпу кое-что перепало от этой сделки, и это позволит ему предложить кредиторам что-нибудь солидное. Но когда тот объявил, что не в состоянии намного увеличить отчисления, в душе у него поднялось раздражение, и он сказал себе: "Ну хорошо же, старый пройдоха! Ты еще не знаешь Чарлза Вентнора". Бесцеремонное обхождение, которое позволила себе эта старая развалина, вызывающий взгляд его голубых глаз обострили враждебность Чарлза Вентнора, который гордился тем, что никто не способен взять над ним верх. Вечером он сидел у камина, напротив миссис Вентнор и, слушая, как дочь выводила смычком серенаду Гуно, размышлял и иногда улыбался едва заметно. Он пока не знал, как будет действовать, но почти не сомневался, что скоро найдет способ. Теперь уже нетрудно скинуть этого деревянного идола с насиженного местечка. Среди акционеров были здоровые настроения: многие считали, что работа председателю не под силу и от него пора избавиться. Старик увидит, что не ему тягаться с Чарлзом Вентнором, что если уж он вцепится во что-нибудь зубами, то ни за что не выпустит. Так или иначе, он вынудит старика либо уйти из правления, либо вернуть ему долг, и тогда он оставит его в покое. Кошелек или жизнь – старику придется выбирать, что дороже. Вентнор не забыл вызывающего поведения председателя, и ему почти хотелось, чтобы тот выбрал второе. Повернувшись к миссис Вентнор, он вдруг сказал:

– Устрой в пятницу небольшой обед, пригласи молодого Пиллина и помощника священника.

Чарлз Вентнор сознательно выбрал помощника священника – таким образом у каждой дамы оказывался кавалер (у него было две дочери), и тот был непьющий, так что его можно услать после обеда обсуждать с дамами приходские дела, а он сам спокойно посидит с Бобом Пиллином за рюмочкой вина. Он пока даже еще не знал, что собирается выудить у молодого человека.

В тот день, прежде чем отправиться в контору, Вентнор спустился в винный погреб. Трех бутылок "Перье Жуэ" хватит. Или стоит добавить бутылочку выдержанной мадеры? Он решил не рисковать. На него лично не подействует бутылочка-другая шампанского, но для молодого Пиллина этого может оказаться больше чем достаточно.

Мадера сделала свое дело: направила разговор в желанное русло, но очень скоро Вентнор прекратил его, опасаясь, что молодой Пиллин выпьет чересчур много или что-нибудь заподозрит. Когда гости ушли, а жена и дочери отправились спать, он задумчиво уставился на пламя камина, мучительно стараясь решить загадку. Итак, пять или шесть тысяч фунтов... Ну, конечно же! Шесть – как раз десять процентов от шестидесяти! Молодой Пиллин сказал, что у Скривена... Но ведь старый Хейторп пользуется услугами фирмы "Крау и Донкин", а не фирмы "Скривен и Коулз". Старик оформил это тайное комиссионное вознаграждение у юристов, которые не знали состояния его дел. Что это означает, как не желание замести следы? Но почему именно у юристов Пиллина? Они прекрасно знали о предполагаемой покупке и не могли не заподозрить недоброе. Неужели он просчитался? Сам он на месте старика обратился бы к какой-нибудь лондонской фирме, которая не знает здешних людей. Он был сбит с толку и разочарован, да еще начала беспокоить печень вечная история после выдержанной мадеры. И прежде чем уснуть, он разбудил жену, чтобы спросить, почему она не каждый день готовит такой отличный суп.

Назавтра он целый день ломал голову, но разгадка не давалась. Выискав какое-то дело, которое его фирма вела со Скривеном, он решил самолично отправиться туда в надежде разузнать что-нибудь еще. Зная по опыту, что наиболее щекотливые дела находятся s руках ответственных лиц, он попросил, чтобы его принял сам Скривен. И уже взяв шляпу и собираясь уходить, спросил как бы между прочим:

– Кстати, вы не ведете какие-нибудь дела старого Хейторпа?

– Нет, – приподняв брови, ответил Скривен таким тоном, к какому всегда прибегал сам Вентнор, когда хотел дать понять, что хотя он и не ведет дел, но скоро, вероятно, будет вести. Поэтому он понял, что собеседник говорит правду. Оказавшись в затруднительном положении, он все-таки рискнул заметить:

– Ах, вот как! А я полагал, что ведете – для миссис Ларн.

На этот раз ему, кажется, удалось расшевелить Скривена. Тот нахмурился и сказал:

– Миссис Ларн?.. Нам известно это имя, но в другой связи. А что такое?

– Пустяки. Молодой Пиллин сказал мне...

– Молодой Пиллин? Так это его... – Скривен на мгновение запнулся, потом докончил: – Насколько мне известно, мистер Хейторп пользуется услугами фирмы "Крау и Донкин".

Вентнор протянул руку.

– Совершенно верно. До свидания. Я рад, что мы уладили это дело, проговорил он и быстро вышел. Он шагал по улице, улыбающийся, исполненный чувства собственного достоинства. Черт побери, он все понял! Скривен хотел было сказать: "Так это его отец!" Теперь никаких сомнений! Тонко они сработали, ох, тонко! Старый Пиллин сделал дарственную запись непосредственно на имя той особы; юристы ничего не знали, и потому за них он не беспокоился. Пиллин не передал старому Хейторпу ни пенса. Тонко, что и говорить! И все-таки недостаточно тонко для Чарлза Вентнора, у него просто чутье на такие вещи. Но тут же улыбка застыла у него на губах: ведь все это – чистейшие предположения, на них далеко не уедешь. Что же делать? Надо так или иначе повидать эту миссис Ларн или, еще лучше, старого Пиллина. Надо убедиться, связана ли она непосредственно с ним. Совершенно очевидно, что молодой Пиллин ничего об этом не знает: он говорил, что дарственная – дело рук старого Хейторпа. Клянусь, умен же этот старый хитрюга – тем большее удовольствие доказать, что он не так умен, как Чарлз Вентнор. Разоблачить старого мошенника уже казалось ему каким-то общественным долгом. Но под каким предлогом посетить Пиллина? Что если сделать вид, будто интересуешься подпиской на постройку дома призрения в Уиндитте? Старик наверняка разговорится, не следует только чересчур нажимать на него. И он приказал извозчику везти себя к дому Пиллина, в Сефтон-парк. Когда его провели в жарко натопленную, на американский манер, комнату на первом этаже, Вентнор расстегнул пальто. Человеку с его телосложением нелегко было переносить эту тепличную атмосферу. Сочувственно выслушав Джо Пиллина, который с явной неохотой отказал в просьбе ("Да, да, я понимаю вас. Нельзя до бесконечности растягивать срок подписки – даже ради самого благого дела"), он сказал вкрадчиво:

– Между прочим, вы случайно не знакомы с миссис Ларн?

Впечатление, которое этот простой вопрос произвел на собеседника, превзошло все ожидания Вентнора. Джо Пиллин никогда не отличался хорошим цветом лица, но тут оно стало серым. Он раскрыл от изумления тонкогубый рот, потом быстро, точно птица клюв, захлопнул его, тонкая шея его напружилась, словно он с трудом проглотил что-то застрявшее в горле. Впадины на щеках, которые появляются у людей во время нервного напряжения, обозначились еще больше. Он был бледен, как смерть. Облизав пересохшие губы, он с трудом произнес:

– Ларн... Ларн? Мне кажется, я не...

Мистер Вентнор сделал вид, будто старательно натягивает перчатки.

– Нет, я только думал... Ваш сын знаком с ней. Это родственница старого Хейторпа, – небрежно бросил он и посмотрел на Джо Пиллина.

Тот прижал ко рту платок и закашлялся, сначала негромко, потом сильнее и сильнее.

– Я так скверно себя чувствую, – едва выговорил он наконец, не отнимая ото рта платок. – Собираюсь за границу. Этот холод погубит меня. Как, вы сказали, ее зовут?

Вентнор повторил:

– Ларн. Пишет рассказы.

Джо Пиллин бормотал через платок:

– Гм! Нет, я не... У моего сына очень много знакомых. Попробую поехать в Ментону. Вы уже уходите? До свидания! Прошу простить... Кхе-кхе! Этот кашель... кхе! Пугает меня, очень пугает! Кхе-кхе!

Усевшись в экипаж, Вентнор глотнул морозного воздуха. Сомнений больше не оставалось. Эти два имени подействовали, как заклинание. У этого дрожащего от страха субъекта можно добиться каких угодно показаний, он просто сдрейфит при разбирательстве. Какая противоположность старому грешнику Хейторпу! Тот не теряет наглости при любых обстоятельствах. Да, нешуточные вещи он узнал. Вопрос теперь в том, как наилучшим образом воспользоваться этими сведениями. А что, если миссис Ларн – всего лишь любовница старика Пиллина, или внебрачная дочь, или кое-что знает о нем и занимается вымогательством? Опыт подсказывал Вентнору, что любая из этих возможностей отнюдь не исключена, и тогда понятны и смятение старика и его нежелание признать, что знаком с ней, и полное неведение его сына. Непонятно только одно: молодой Пиллин сказал, что дарственную запись сделал старый Хейторп. Он мог узнать это единственно от самой миссис Ларн. Чтобы быть уверенным, ему, Чарлзу Вентнору, непременно надо добиться встречи с ней. Но как? Просить Боба, чтобы он познакомил его с ней? После разговора со старым Пиллином это невозможно. Придется полагаться только на себя и действовать наудачу. Так она писательница? Может быть, в газетах знают ее адрес. А нет ли его в адресной книге: имя-то необычное! И он по горячим следам помчался на почтамт. Так оно и есть, вот он, адрес: "Ларн, миссис Р. – 23, Миллисент-Виллас". "Более подходящего момента не выпадет", – подумал он и отправился по адресу. Задача была не из легких. Нужно было постараться не раскрыть преждевременно карты и сохранить за собой возможность в любой момент предать гласности то, что он узнал. И все же щекотливое дельце! Отныне каждый его шаг должен иметь соответствующее юридическое обоснование. С какой стороны ни посмотреть, он имеет полное право расследовать это мошенничество, совершенное по отношению к нему как акционеру "Судовладельческой Компании" и кредитору старого Хейторпа. Справедливо! Да, но если предположить, что эта миссис Ларн и в самом деле связана со старым Пиллином, а дарственная запись – просто благотворительность? Что же, значит, не было закулисного комиссионного вознаграждения, ему нечего предавать гласности и он не станет предпринимать никаких дальнейших шагов. Так что в любом случае он прав. Остается только решить, как представиться ей. Он, конечно, может сказать, что он из газеты, им нужны рассказы. Нет, это опасно! Не следует выдавать себя не за того, кто ты есть на самом деле. Ведь если ему придется впоследствии публично объяснить свои поступки – а это всегда нелегко, – надо быть крайне осторожным. И тут ему вспомнилось, что вчера вечером Боб Пиллин спросил: "Кстати, под дарственную, кажется, нельзя занимать? Есть на этот счет какое-нибудь общее положение?" По-видимому, эта женщина пыталась взять у него деньги в долг, предложив в качестве обеспечения дарственную запись. В этот момент Вентнор подъехал к дому 23 и вышел из экипажа, не зная пока, как ему нажать тайные пружины. Природная и профессиональная дерзость помогли ему. Он подошел и спросил у горничной:

– Миссис Ларн дома? Скажите, что ее хочет видеть мистер Чарлз Вентнор.

Быстрым взглядом карих глаз он оглядел убранство коридора, который одновременно служил холлом: синие обои на стенах, на дверях – портьеры с узорами в виде цветов сирени, известный эстамп с изображением обнаженной молодой женщины, смотрящей через плечо. Он подумал: "Гм! Во всем заметен вкус!". Он увидал маленькую собачонку с коричневой в белых пятнах шерстью, которая забилась в угол, и приветливо позвал: "Пушок, Пушок! Поди сюда!", но Кармен дрожала от страха и не двигалась с места.

– Войдите, сэр.

Вентнор огладил бакенбарды и, входя, был сразу же поражен каким-то особенно домашним уютом комнаты. На диване у швейной машины, на которой была разложена белая ткань, сидели красивая женщина и хорошенькая девушка. Девушка только посмотрела на него, а дама поднялась навстречу.

Вентнор без церемоний начал:

– Вы, кажется, знакомы с моим юным другом, мистером Робертом Пиллином?

Пышные формы хозяйки привели Вентнора в полнейший восторг. Она отвечала приятным грудным голосом, чуть растягивая слова:

– О, да! Вы не от мистера Скривена?

У Вентнора промелькнула мысль: "Так я и думал!"

– Э-э... Не совсем. Хотя я тоже стряпчий. Мне хотелось бы уточнить кое-что насчет дарственной записи на ваше имя. Мистер Пиллин сказал мне...

– Филлис, дорогая!

Видя, что девушка отложила материю и собирается встать, Вентнор быстро сказал:

– Не беспокойтесь, прошу вас. Просто маленькая формальность. – Его удивило, что дама так свободно говорит в присутствии третьего лица, своей дочери. Он продолжал: – Полагаю, запись сделана совсем недавно. И это будет ваше первое получение такого рода – на сумму шесть тысяч фунтов? Так?

Звучный, очаровательный голос с готовностью подтвердил это обстоятельство, и он подумал: "Восхитительная женщина! Какие глаза!"

– Благодарю вас. Этого достаточно. Подробности я могу разузнать у Скривена. Приятный молодой человек – Боб Пиллин, как вы считаете?

Он заметил, что девушка опустила голову, а на губах у миссис Ларн заиграла улыбка.

– Да, интересный юноша. Мы очень дружны с ним.

Вентнор продолжал:

– Я довольно давно с ним знаком. А вы?

– Нет, не очень. Филлис, когда мы познакомились с ним у опекуна? Около месяца иазад. Но он такой простой, чувствует себя у нас, как дома. Милый, очень милый.

Вентнор поинтересовался:

– Он, кажется, не похож на своего отца?

– Правда? С отцом мы не знакомы. Он, насколько я знаю, судовладелец.

Вентнор потер руки.

– Да-а... – протянул он. – Хочет уехать: не любит холода. Молодой Пиллин – счастливчик. Единственный сын. Значит, вы познакомились с ним у старого Хейторпа? Я тоже его знаю. Наверное, ваш родственник?

– Он наш опекун. Милейший человек.

– Весьма, весьма, – откликнулся Вентнор. – Настоящий римлянин.

– Он такой добрый! – Миссис Ларн дотронулась до материи. – Посмотрите, что он подарил этой несносной девчонке.

– Очаровательно, очаровательно! – восторгался Вентнор. – Надеюсь, Боб Пиллин сообщил вам, что дарственную сделал мистер Хейторп.

В глазах у миссис Ларн на какое-то мгновение мелькнуло небольшое облачко, туманящее иногда лица женщин, которые в свое время не знали нужды. Глаза ее, казалось, говорили: "Не слишком ли много вы хотите знать?" Потом облачко пропало.

– Может быть, вы присядете? И простите нас: мы тут занялись работой.

Вентнор покачал головой: ему нужно было немедленно разобраться в массе новых впечатлений.

– Благодарю вас! Я очень спешу. Значит, мистер Скривен может... Пустая формальность, понимаете? До свидания. До свидания, мисс Ларн. Я убежден, что платье очень пойдет к вам.

Девушка как-то пристально посмотрела на Вентнора, а ее мать крепко пожала ему руку; он попятился к выходу, и, едва вышел за дверь, как одновременно раздались два восклицания:

– Какой симпатичный этот адвокат!

– Какой ужасный человек!

В экипаже он снова потер руки. Итак, она незнакома со старым Пиллином! Это было видно по ее лицу, не только по тому, что она сказала. Но она хочет познакомиться с ним или хотя бы разузнать о нем побольше. Намерена подцепить Боба для своей девчушки – это ясно, как божий день! Гм, юный друг весьма удивится, когда узнает о его визите. Пусть себе знает! Самые разные чувства охватили Вентнора. Теперь он отчетливо видел все обстоятельства сделки и не мог не отдать должное хитрости старого Хейторпа. Как ловко он обошел закон! Никто не может запретить человеку переписать какую-то сумму на имя женщины, которую он в жизни не видел, так что под дарственную Пиллина не подкопаешься. А вот под старого Хейторпа подкопаться можно. Но чистая, однако, работа – почти не придерешься! А какая восхитительная женщина! Просто удивительно! Вентнор даже пожалел, что дарственная оформлена по всем правилам – если бы она была под угрозой, можно было бы договориться с этой очаровательной женщиной. Он был убежден, что с ней можно было бы договориться. Какие глаза! Жаль, но ничего не поделаешь! Миссис Вентнор была не той женой, которая отвечает всем требованиям. Но, увы, дарственная была в полнейшей безопасности, и вожделениям мистера Вентнора не суждено было осуществиться. Это пробудило в его душе взрыв благородного негодования. Старик еще почувствует его коготки! Неплохо он распутал этот клубок. Совсем неплохо. Конечно, ему повезло. Нет, даже не это! Просто он делал в нужные моменты то, что нужно было делать, – отличительная черта делового таланта.

В поезде, который вез его к миссис Вентнор, он снова подумал: "Такая женщина была бы..."– и глубоко вздохнул.

2

На другой день после визита мистера Вентнора Боб Пиллин явился в дом 23 на Миллисент-Виллас; в кармане у него лежал аккуратно выписанный чек на пятьдесят фунтов. Рыцарские чувства взяли верх. Он позвонил у двери с таким воодушевлением, что сам подивился: он знал, что поддается непростительной слабости.

– Миссис Ларн ушла, сэр. Мисс Филлис дома.

Сердце его бешено заколотилось.

– Какая жалость! Спросите, примет ли меня мисс Филлис.

– Она кажется, мыла голову, сэр, – ответила молоденькая горничная. – Но волосы, наверно, уже высохли. Я узнаю.

Боб Пиллин застыл, как вкопанный, под тем самым эстампом, на котором была изображена молодая женщина. У него перехватило дыхание. Чертовски обидно, если волосы у нее не высохли! Тут он внезапно услышал восклицания и разговор, но не мог разобрать слов. Вбежала молоденькая горничная.

– Подождите минутку, сэр, мисс Филлис сейчас выйдет. И мне велено сказать вам, что мистер Джок словно с цепи сорвался.

– Спаси-ибо! – протянул Боб Пиллин и прошел в гостиную. Там он подошел к бюро, взял конверт, положил туда чек и, надписав: "Миссис Ларн", – положил его в карман. Потом он поглядел на себя в зеркало. Никогда в жизни, вплоть до минувшего месяца, он не жаловался на собственную внешность, но теперь видел, чего не хватало его лицу. Оно слишком полное и розовое. На нем не написана страсть. Это серьезный недостаток. Он попытался восполнить его узеньким белоснежным кантом на вырезе жилета и туберозой в петлице. Но как он ни старался, он постоянно испытывал какую-то неловкость и не мог научиться непринужденно держаться в присутствии Филлис. А ведь до последнего времени он отнюдь не страдал недостатком самоуверенности.

– А-а, любуетесь собой? – произнес сзади звонкий и насмешливый голос.

Быстро обернувшись, он увидел в дверях Филлис. Ее каштановые волосы пышными прядями падали на плечи. Он почувствовал какую-то томительную слабость и нечленораздельно пробормотал:

– Ох, это очень красиво!

– Что вы, ужасно неприлично! Вы хотели повидать маму?

Разрываясь между страхом и дерзостью, опьяненный запахом свежего сена, вербены и ромашки, Боб Пиллин пролепетал:

– Да... Но я рад, что ее нет дома.

Смех девушки показался ему до крайности бесчувственным.

– Не говорите глупостей! Садитесь. Неприятно мыть голову, правда?

Боб Пиллин ответил едва слышно:

– У меня мало опыта в таких вещах. Глаза ее широко раскрылись.

– Мало опыта? Как же это может быть?

Он судорожно размышлял: "А что, если... Может быть, нужно взять ее за руку или обнять?" А вместо этого сидел с негнущейся спиной на краешке дивана. Она удобно расположилась на другом краю. На Боба Пиллина словно нашел столбняк, который иногда находит на влюбленных.

Эти дни он не раз вспоминал прошлые увлечения, когда он беззаботно болтал и даже целовался, когда девицы казались ему лишь приятной забавой, вспоминал и думал: "Так ли уж она наивна? Может быть, она хочет, чтобы я поцеловал ее?" Увы, то были минутные колебания перед очередным порывом благоговения и рыцарских чувств, и он снова подпадал под власть непонятной роковой чувствительности – такого ему еще не доводилось переживать. Филлис неожиданно спросила:

– Зачем вы знаетесь с такими противными людьми?

– С какими противными людьми? Ни с кем я не знаюсь.

– Нет, знаетесь. Один вчера даже приходил сюда. Такой, с бакенбардами неприятная личность.

– С бакенбардами? – Боб Пиллин возмутился до глубины души. – Мне кажется, я знаю только одного человека с бакенбардами, стряпчего.

– Вот-вот, это он. До чего противный! Маме он даже как будто понравился. А по-моему, нахал!

– Вентнор! Зачем он приходил? Не может быть!

– Нет, может! По какому-то вашему делу. – Личико ее затуманилось. Последние дни Боб Пиллин вконец измучился, сочиняя поэму. Начиналась эта мертворожденная поэма так:

Верхом я ехал на коне,

Вдруг вижу: дева на пороге.

Дальше никак не клеилось. Этот шедевр возник, когда Боб открыл, что лицо Филлис – как апрельское утро. И то облачко, что набежало сейчас на ее лицо, было апрельское облачко, из которого вот-вот брызнет слепой дождик. Отмахнувшись от назойливо звучащих в ушах строчек, он заговорил:

– Послушайте, мисс Ларн. Филлис, послушайте же!

– Я слушаю!

– Что все это значит, зачем он приходил? Чего он хотел?

Она помотала головой, волосы ее разлетелись, и он снова услышал запах ромашки, вербены и свежего сена. Опустив голову, она прошептала:

– Мне очень не хочется, чтобы вы... мне очень не хочется, чтобы мама... Эти деньги – как я их ненавижу! – Она всхлипнула, и у Боба Пиллина начали медленно краснеть уши.

– Послушайте, не надо... И скажите мне все, потому что...

– Вы и сами знаете.

– Да нет же, я ничего не знаю!

Филлис посмотрела ему в лицо.

– Зачем вы обманываете меня? Вы же знаете, что мама хочет одолжить у вас денег, и мне стыдно!

Желание прибегнуть к спасительной лжи, хотя в кармане похрустывал конверт с чеком, возмущение несправедливостью, жалость, недоумение и раздражение по поводу визита и намерений Вентнора – все смешалось в душе Боба Пиллина, и он пробормотал:

– Черт меня побери! – И, не заметив взгляда, что бросила на него Филлис из-под полуопущенных ресниц, словно говоря: "Так-то лучше!", повторил: Черт меня побери! Послушайте, Филлис, вы говорите, что Вентнор приходил по поводу тех денег, что я хотел одолжить?.. Но я и словом ему не обмолвился.

– Ну вот видите! Значит, вы все-таки хотите дать в долг.

Он схватился за голову.

– Ой, какой вы смешной сейчас! Я ни разу не видела вас растрепанным.

Боб Пиллин поднялся и стал мерить шагами комнату. Даже охваченный крайним волнением, он не удержался, украдкой посмотрел на себя в зеркало и, делая вид, будто схватился за голову, отчаянно пытался поправить прическу. Потом, остановившись, заявил:

– Допустим, я и в самом деле хотел одолжить вашей матери деньги. Что тут такого? Ведь это только на небольшой срок. Всякому могут понадобиться деньги.

Филлис сказала, не поднимая глаз:

– А почему вы это делаете?

– Потому что... потому что... А почему бы и нет? – и кинувшись вдруг к девушке, схватил ее за руки.

Она вырвалась; в полнейшем отчаянии Боб Пиллин вытащил конверт.

– Если хотите, я могу порвать это. Я не стану давать их в долг, если вы против. Но я думаю... я полагал...