Текст книги "Над нами темные воды. Британские подводные лодки во Второй мировой войне"

Автор книги: Джон Гибсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Случай с заходом в порт Паламоса был любопытным, но имел второстепенное значение. Надо было продолжать работу и наблюдать за портами. Через два дня неподалеку от Марселя мы потопили направлявшееся на юг итальянское грузовое судно.

Большинство из нас спали, когда прозвучал сигнал тревоги. Мы повскакивали с коек и стали торопливо надевать обувь, не понимая, что происходит. Несколько минут стояла ужасная суматоха. Шестьдесят человек как угорелые носились по лодке, каждый торопился занять свой боевой пост. Мы находились в неведении относительно предстоящих действий. Погружаемся на глубину 300 футов, чтобы уйти от трала эсминца, или, наоборот, всплываем, чтобы потопить какое-нибудь жалкое каботажное судно?

Однако на центральном посту все было спокойно. Командир расхаживал взад и вперед и тихо о чем-то беседовал сам с собой. Главный механик листал альбом с фотографиями для распознавания судов. Я с растерянным видом глядел на прибор управления торпедной стрельбой.

Мы находились на глубине 30 футов. Нормальная глубина. Рулевые-горизонталыцики спокойно и уверенно, словно катили на машине в Брайтон, крутили рули и вели лодку на нужной глубине и под нужным углом.

– Какое-то торговое судно, – пробормотал командир. – Сопровождения пока не видно. Водоизмещение около трех тысяч. Поднять перископ.

Мощный перископ пополз вверх. Мы с напряженным вниманием следили за происходящим.

– Двигатель поршневой, – сообщил гидрофонист. – Восемьдесят оборотов. Около восьми узлов. Нормально.

– Да, – сказал командир, глядя в окуляр перископа. – Сопровождения нет. Пеленг: двадцать градусов правого и десять левого борта. Расстояние четырнадцать. Попробуем пощупать его кормовым торпедным аппаратом. Флаг итальянский. Хорошо. Опустить перископ.

Мы медленно повернули влево, взяли курс для атаки и привели в готовность кормовой торпедный аппарат. Командир неуверенно листал страницы со списками итальянских торговых судов. Мы бесшумно, на малой скорости приближались к цели, которая спокойно продолжала рассекать волны под солнечными лучами. Эти волнующие минуты тянулись ужасно медленно.

Все происходило в тишине. Я крутил маленькие ручки на приборе управления торпедной стрельбой. Все остальные на главном посту тоже делали свое дело. Командир взглянул на часы. Гидрофонист, прижимая наушники руками, прислушивался к звукам работы двигателя цели.

Как странно, мы воюем с врагом, которого не видим. Неужели на этой войне все так воюют? Неужели рука летчика тянется к бутерброду сразу после того, как он сбросил на землю бомбу весом в 4000 фунтов? И как может офицер-артиллерист жевать резинку в тот момент, когда посланный им снаряд разрывает в клочья японцев в Тихом океане? Пожалуй, на подводной лодке удаленность от противника ощущается особенно сильно.

Командир жестом приказал поднять перископ, и напряжение немного спало. По крайней мере что-то начало происходить. Он тщательно протер окуляр и посмотрел в него долгим взглядом.

– Вот он, красавчик, – произнес командир. – Шестьдесят градусов слева по носу. Какой курс? Девяносто. Хорошо. Кажется, около восьми узлов. Пеленг сто сорок левого борта. Расстояние сорок. Какой угол у нашего перископа? Будьте наготове.

Мы расслабились. Бо'льшая часть работы уже сделана. Нам были известны курс судна, его скорость и расстояние. Как только оно попадет в наш прицел, к нему устремятся торпеды.

Итальянцы. Это было наше первое действительно вражеское судно. Не думаю, что кто-нибудь из нас имел что-то против итальянцев. Мы посмеивались над их армией. Но разве она не нанесла Франции предательский удар в спину? Так ведь и Польша, воспользовавшись случаем, отхватила кусок Чехословакии. Мы не очень хорошо разбирались в политике, но знали, что врага нужно уничтожать.

Из состояния задумчивости меня вывел голос командира:

– Десятой огонь!

Лодку тряхнуло. Торпеда с большим зарядом взрывчатки понеслась сквозь синюю воду со скоростью 40 миль в час.

– Одиннадцатой огонь!

Вновь сотрясение и пауза.

– Девятой огонь!

Если наши расчеты были правильными, вражеское судно и торпеды в определенный момент сойдутся в одной точке. Мы ждали. Командир опустил перископ и спокойно произнес:

– Думаю, мы их сделали.

Я взглянул на секундомер. Первая торпеда должна попасть в цель через минуту и двадцать секунд после запуска. Секундная стрелка неспешно ползла по циферблату. Неужели мы промахнулись?

И тут раздался взрыв. Мы скорее не услышали, а почувствовали его своим нутром – сказалось ожидание. И каким приятным было это чувство!

Командир посмотрел в перископ и объявил, что судно тонет, а экипаж уже сидит в шлюпках. Быстро они сориентировались. Через какое-то время раздался еще один взрыв. Еще одна наша торпеда взорвалась на берегу в трех милях от цели. Мы продолжали идти своим курсом, наблюдая за тонущим судном, и ждали, когда оно скроется под водой, но этого не произошло. Нос судна продолжал торчать из спокойной зеленой воды. Корма уперлась в дно – мелководье.

Такое положение дел нас устроить не могло. Это судно представляло опасность для других английских подводных лодок, и мы должны были завершить свою работу. Мы повернули, приблизились к судну, всплыли в полумиле от него, и орудийный расчет занял позиции у 4-дюймовой пушки. После четырех выстрелов прямой наводкой носовой трюм заполнился водой, и судно медленно исчезло из виду. Я посмотрел на часы. Прошел ровно час и сорок минут после объявления тревоги.

На обратном пути произошел неприятный инцидент. «Хейнкель», посланный немцами на наши поиски, появился с солнечной стороны, когда мы делились впечатлениями о проделанной работе. К счастью, бомб на нем не было, но он успел обстрелять нас из пулемета. Стук пуль по корпусу был слышен, когда мы быстро погружались. Этим все и кончилось. Насколько мне известно, нас не пытались преследовать патрульные катера, и на следующий день мы возобновили охоту в районе Тулона.

Ночи у этого побережья были чудесные. Ветер приносил аромат сосен, над темнеющими холмами мерцали яркие звезды. В лица нам дул прохладный ветерок, море оставалось спокойным, видимость – великолепной. Патрулировать у этих живописных берегов одно удовольствие, но при этом мы никогда не расслаблялись и всегда были начеку, помня, что враг может появиться на горизонте в любую минуту. В этом состояли особенность и прелесть нашей службы.

До возвращения в Алжир мы успели подбить в районе Тулона буксирное судно, тянувшее пару барж. Это мероприятие было довольно скучным. Запомнился раздосадованный капитан буксира, одиноко сидящий на обломке своего судна. Когда наша лодка проплывала мимо, он не выказал бурных эмоций, только крикнул на французском:

– Вы довольны, господа?

Мы покидали этого несчастного с тяжелым чувством.

Лодка взяла курс на юг, на нашу базу, и все сразу заговорили о предстоящем отпуске. На столе кают-компании появились горы бумаг, и закипела канцелярская работа. Помощник командира записывал что-то в журнале вооружений, командир торпедной боевой части заполнял бланки сведениями об атаках, я же определял координаты и прочерчивал наш курс на карте.

Во время нашего возвращения ничего особенного не произошло. Мы вошли в гавань Алжира вовремя и отметили это событие обильным возлиянием.

Глава 11

Алжир остался позади. Машина катила по дороге, поднимая над придорожными виноградниками облака густой пыли. Мы с командиром торпедной боевой части направлялись в деревню Сиди-Ферух, где наша флотилия приобрела небольшой белый дом у моря для отдыха моряков. Из окна машины открывался залитый солнцем пейзаж. Стоящие вдалеке от дороги дома с белыми стенами и красными крышами были наполовину скрыты высокими кипарисами. По обеим сторонам дороги на многие мили тянулись чахлые виноградники.

Мы непринужденно беседовали с общительным и добродушным водителем-американцем, который, как оказалось, у себя на родине был гангстером. Он этим очень гордился и с большим удовольствием рассказывал о своих подвигах во времена «сухого закона». Машина остановилась у полуразвалившейся придорожной закусочной, где радушная хозяйка подала нам рюмки, наполненные сладким бренди. Водитель расплатился, прежде чем мы успели достать деньги.

– Оставьте их у себя, – сказал он. – У вас, англичан, маленькая зарплата.

Сиди-Ферух для Алжира был тем же, чем Фринтон для Англии. Здесь находились загородные виллы самых богатых французских семей. На пляжах имелись даже кабинки для переодевания. Место было очень живописным. Белоснежные дома, стоящие у самого пляжа, покрытого песком, поражали своей красотой.

Мы подъехали к нашему новому жилищу, когда наступило время ленча, выскочили из машины и обежали дом, опьяненные свежим воздухом и свободой. Интерьер его был довольно простым. Две спальни примыкали к круглому залу, который мы использовали в качестве столовой. Зал соединен проходом с небольшой террасой, выходящей на море. Обслуживающий персонал состоял из молодой француженки, выполнявшей обязанности кухарки и горничной, и моряка, чьи функции остались для нас загадкой. Но самым главным и самым замечательным для нас оказалось то, что здесь мы не были ограничены правилами устава, принадлежали сами себе и у наших ног лежало сверкающее Средиземное море.

Не теряя времени даром, мы подставили солнцу обнаженные белые тела. Теплая морская вода умиротворяла, свежий ветерок дул нам в лицо, когда мы шагали по песчаному пляжу. Над морем зажигались звезды, и мы откупорили бутылки с алжирским вином. За ужином молодая француженка рассказала о находящейся неподалеку небольшой гостинице, где можно закусить, выпить и познакомиться с военными. На исходе этого чудного дня мы вышли из дому, чтобы прогуляться и поближе познакомиться с деревней.

География нашей прогулки была довольно простой. Песчаная дорога сворачивала направо и шла вдоль пляжа, мимо белых домов. Чуть севернее от нее отходила тропинка, ведущая к старому форту. Южнее она огибала дома и исчезала среди кактусов и чахлых кустарников. На этот берег высадились британские войска для участия в операции «Факел» и захвате Алжира. В прошлом его использовали для высадки турецкие и французские захватчики.

Старый форт интересовал нас по двум причинам. Во-первых, из него не вели стрельбу по нашим солдатам, когда они высадились здесь несколько месяцев назад. Во-вторых, он снова находился в руках французов, и нам любопытно было увидеть воочию, каков моральный дух французской армии.

Когда мы пришли в форт, он показался нам заброшенным. Над темной башней лениво колыхался французский триколор. Возле главных ворот с перекинутой через плечо винтовкой и сигаретой в зубах стоял часовой, зуав [4]4
  Зуав – солдат из отряда французской пехоты, состоявшего первоначально из алжирцев и известного своей решимостью, стойкостью и яркой восточной униформой.


[Закрыть]. Этот часовой и все остальные, которых мы видели, с небрежным видом прогуливались вдоль укрепления, курили, сплевывали, потягивали из фляжек вино и оживленно беседовали друг с другом. Караульная служба была для них временем активной общественной деятельности. В свободное время они напивались в жалком кабачке до чертиков и почти всегда пускали в ход штыки, полученные в соответствии с законом о ленд-лизе. Я не заметил вблизи форта ни одного офицера и решил, что все они прячутся где-то за толстыми стенами, ожидая, куда подует политический ветер.

Гостиница, о которой нам рассказала француженка, находилась в лесу примерно в трех милях от нашего дома и представляла собой маленькое здание с красной щипцовой крышей. В ресторане перед стойкой стояло семь столов. Повар – беженец из Парижа – готовил великолепно. Там мы встретили английских офицеров из Алжира и несколько мужчин в темных костюмах, перешептывающихся с таинственным видом в дальнем углу. За окном среди сосновых веток гудел ночной ветер. Появилась группа студентов, собирающихся отметить какой-то праздник. Нарядные девицы влекли своей красотой и свежестью. Хозяин гостиницы, его супруга и их маленькая дочь улыбались, кланялись и просили нас бережнее обращаться с бокалами.

Дочери хозяев было около десяти лет. Ее образ навсегда врезался в мою память. Даже в разгар самого шумного гулянья она смело несла нам вино и еду, весело вертелась под рукой майора, подмигивала лейтенанту и всем улыбалась. Иногда ее ставили прямо на стойку, и она с сердитым видом дирижировала нашим нестройным хором. Без этой девочки гостиница потеряла бы половину своей привлекательности.

В ту ночь мы решили пойти домой напрямик через лес. Под высокими деревьями были разбросаны остатки вооружения французской армии: небольшие танки, старые грузовики, громоздкие бронемашины. Часовые почему-то решили, что нас интересует эта рухлядь, и стали угрожать из-за кустов выставленными вперед штыками. Не обращая на них внимания, мы зашагали дальше, и тогда они выпустили из автомата очередь поверх наших голов. В конце концов мы поняли, что будет быстрее, если идти по дороге.

Вскоре мы завели знакомство с беженцами из Франции. Они останавливались, чтобы побеседовать с нами на пляже, иногда мы катали их детей в желтой резиновой шлюпке, принадлежавшей прежде немецким ВВС. Эти морские прогулки сделали нас популярными. Нас начали приглашать в гости, где мы молча пили свой чай, а французы беспрестанно спорили о политике.

Жители деревни Сиди-Ферух были чрезвычайно учтивыми и кроткими людьми. Иногда, когда нам нечего было делать, мы втыкали в песок у края воды бутылку и начинали поочередно палить в нее из пистолетов. Прохожие вежливо останавливались и безропотно ждали, пока мы жестом не показывали им, что закончили и можно пройти. Время от времени на берегу появлялась огромная толпа обнаженных загорелых солдат: они с громкими криками бежали к морю и бросались в воду. Французы взирали на это действо с полным безразличием, и солдаты, накупавшись, возвращались в лес, где находился их лагерь.

На шестой день нашего отдыха утром приехала машина, и шофер подал записку, из которой следовало, что после ленча нам нужно возвращаться на плавучую базу. Мы в последний раз окунулись в море, попрощались с друзьями и впервые за эти пять чудесных дней оделись по форме. Машина выехала, и деревня быстро скрылась из виду. Двигавшаяся по дороге небольшая процессия расступилась, чтобы пропустить нас. Оглянувшись, мы поняли, что это арабские похороны – с деревянного настила свисали две тонкие смуглые ноги. Шофер прибавил газу, и машина понеслась по дороге, которая вела в город, на базу и на войну.

Глава 12

Для итальянцев западное побережье Италии было их побережьем и прикрытием для конвоев, направляющихся в Бизерту. Для нас эта земля была правой стороной треугольника. Основанием его служил северный берег Сицилии, вершиной – остров Эльба. Левой стороной треугольника были острова Сардиния и Корсика. Внутри этого треугольника лежало Тирренское море, где разворачивалась грандиозная подводная война. Офицеры штаба любили повторять: «Вы не пойдете в треугольник. Вы еще не были в треугольнике. Посмотрим, что будет, когда вы попадаете в треугольник!» И тому подобное. Это была их любимая тема. Нам оставалось только ждать, и, когда в мае задули веселые ветра, наша лодка вышла в море, свернула направо и взяла курс на Кальяри.

Через три дня мы познали жизнь.

Близился полдень. На рассвете мы заметили большое торговое судно, но не смогли приблизиться к нему, потому что его охранял эсминец.

Два часа шли за ним на поверхности и в конце концов решили настичь его после наступления темноты, атаковать и на следующее утро вернуться в свою зону.

За кормой видна чистая водная гладь. Все впереди – враг, ветер, волны, солнце. С мостика я вижу большое судно класса «Овен», идущее со скоростью 12 узлов. Эсминец идет параллельным курсом, заметны только его темный мостик и мачта.

Ярко светит солнце, и они не замечают нас, хотя нам наша лодка кажется очень большой и грозной. Погода не на нашей стороне. Разыгрался ветер, и море вздыбилось. Мы пытаемся преследовать врага, но у нас это плохо получается. Двигатели работают на полную мощность, лодка зарывается носом в волны, осыпая мостик и нас на нем тысячами брызг, в каждой из которых светится радуга.

Где-то на юго-востоке находится остров Устика. Вокруг раскинулось бескрайнее море. Наши взгляды обращены к горизонту. Мы ждем самолета, который, мы надеемся, рано или поздно появится. Командир стоит с мрачным видом, прислонившись к стойке перископа. Большое торговое судно быстро уходит на территорию, где мы находиться не должны. Там – зона ответственности другой субмарины, которая обязана позаботиться о том, чтобы груз, состоящий из танков и пушек, не дошел до получателя. Сегодня явно не наш день.

И через два часа картина остается прежней. Мы смотрим в бинокли, и нам кажется, что враг совсем близко. Он продолжает упорно идти своим курсом, направляясь в Мессину или в Палермо. Я поднимаю глаза к нему. Интересно, наблюдают ли за этой сценой духи, витающие над морем? Видят ли они это итальянское судно и нас, идущих сзади? А может быть, они видят английские подводные лодки, занимающие позиции под водой? Прежде чем это судно войдет в порт, оно минует пять или шесть наших лодок, ему придется уйти от воздушного дозора и выдержать ночную бомбардировку в районе Бизерты. Этому судну должно очень повезти, чтобы его груз оказался на переднем крае.

Я спускаюсь на завтрак. На столе чистая белая скатерть. Слегка поблескивают банки с пивом. Кто-то просматривает нашу небольшую коллекцию граммофонных пластинок. В четырех милях от нас итальянцы, должно быть, тоже завтракают. Возможно, скатерть у них не такая белая, как наша, но они такие же цивилизованные люди, как мы. Их сухое кьянти, должно быть, сейчас ярко-красное от полуденного солнца. Четыре мили отделяют их судно от неминуемой гибели. Я ем, читаю газету, несколько экземпляров которой мы захватили в дорогу, и размышляю о странностях войны. Англичане здесь, итальянцы там. В наших торпедных аппаратах – единственной вещи, способной нас соединить, – готовы к запуску торпеды. На эсминце ждут своего часа глубинные бомбы. Сцена готова к большому действу.

Вскоре после ленча появляется самолет. Он снижается над судами, кружит над ними и выпускает три ярко-красные ракеты. Нам пора уходить. Мы погружаемся и берем курс на север, надеясь, что наши друзья не упустят врага и что уже завтра танки будут покоиться на морском дне.

Первый день, проведенный в этом треугольнике, показал нам, что в этих водах есть чем поживиться. Ночью мы всплыли и медленно вернулись в свою зону ответственности.

В 600 милях отсюда на плавучей базе телеграфист, дымя сигаретой, отстукивал на своем аппарате вереницы цифр, которые затем плыли по воздуху, взлетали к звездам и опускались к морю, где рассекал волны темный корпус нашей лодки.

Мы расшифровали их и посмотрели на карту. Наше новое место назначения находилось между островами Эльба и Корсика, недалеко от крошечного островка Монтекристо. Перспектива патрулирования в прибрежном районе обрадовала нас. Нам всегда нравилось наблюдать, как выходят в море рыболовные суда, смотреть на дым, выходящий из труб над коттеджами, и любоваться залитыми солнцем горными склонами.

Послеполуденная вахта. Сидя за прокладочным столом, размышляю и пишу эти строки. Передо мной карта. Когда я последний раз определял координаты лодки, мы находились в десяти милях к югу от острова Монтекристо. Ровно через пять с половиной минут нужно посмотреть в перископ. Я уже успел полюбоваться пейзажем. Острова сверкают под яркими лучами солнца. На западе возвышаются горы Корсики с синеватыми склонами и заснеженными вершинами, уходящими за облака. Вокруг море и тишина. Ничто не нарушает утренней безмятежности. Даже птицы отдыхают, покачиваясь на покрытой мелкой рябью от легкого ветерка воде.

Встаю из-за стола и подхожу к перископу. Солнечный свет ослепляет меня, когда заглядываю в окуляр. Море тянется до горизонта. Сначала я убеждаюсь, что поблизости нет самолетов, потом включаю большее увеличение и начинаю неторопливо изучать море, землю и небо. Почти сразу в юго-западном направлении замечаю ряд мачт. Они кажутся тонкими палочками на фоне желтого неба. Я отдаю приказ, и лодка поднимается примерно на два фута. Теперь объектив перископа находится выше, и хорошо видны шесть небольших выстроившихся в ряд судов. Они приближаются к нам. Все это так смахивает на противолодочную охоту, что я не выдерживаю и вызываю командира. Все суда с механическим приводом. Гидрофонист сообщает, что слышит звуки работающих вдали дизелей. Спокойная атмосфера на центральном посту мгновенно улетучивается, сменяясь напряженным ожиданием.

Приходит командир, смотрит в перископ и приказывает обесшумить лодку, то есть выключить все вентиляторы и воздушные компрессоры. Мы наблюдаем и ждем. Проходит полчаса. С виду суда рыболовные, но мы по-прежнему проявляем осторожность. Вскоре оказываемся прямо под ними, совсем близко от их коричневых днищ. Вроде бы суда занимаются мирным делом, но их расположение кажется подозрительным. Они вполне могут быть оборудованы шумопеленгаторами и сигнальными устройствами, чтобы при необходимости вызвать эсминец. Могут входить в состав какого-нибудь нового соединения, обладающего секретным оружием разрушительной мощи.

Мы ждем, что суда уйдут, но они принимаются кружить над нами. Матросы на палубах возятся с сетями и веревками. Ситуация становится абсурдной.

Через некоторое время я замечаю, что одно из судов преследует нас. Куда бы мы ни направились, его тупой нос следует за нами. Командир смотрит в перископ:

– Ну, если этот малый через десять минут не отстанет от нас, я всплыву и обстреляю его.

Десять минут пролетают быстро. Командир вновь смотрит в окуляр перископа, улыбается и отдает приказ погрузиться. С судов начали бросать сети – это действительно рыбаки. Всю остальную часть дня мы проводим неподалеку от рыболовных судов. Такое соседство нас вполне устраивает, и, когда вечером, закончив работу, рыбаки медленно уходят на запад и исчезают в сумерках, мы немного сожалеем, что пришлось с ними расстаться. С наступлением темноты всплываем и видим огни рыболовных судов в окружении мерцающих звезд.

Нейтральные суда, направлявшиеся из Генуи в Гибралтарский пролив, должны были уведомлять английское адмиралтейство о своих намерениях и огибать Корсику с севера при включенном освещении. Мы находились довольно далеко от пути, предоставленного таким судам. Принимались самые серьезные меры для того, чтобы исключить возможность ошибки с нашей стороны. Нам сообщали, где находятся эти суда, их скорость, форму, размеры и так далее. Суда, соблюдавшие правила, установленные в их же интересах, не попадали в передряги. Тех, кто пытался эти правила нарушать, ждала незавидная участь. Находились капитаны, желавшие заработать на доставке грузов итальянцам и пытавшиеся вести свои суда к Корсике. Помню один такой случай.

Была теплая тихая ночь. Мы уже начали скучать на вершине знаменитого треугольника и чувствовали себя обманутыми. Не было яростных атак, о которых мечтали, мы не пускали торпеды в конвои, нас не забрасывали глубинными бомбами эсминцы. Ничего такого не было. Только вид Эльбы и Монтекристо развлекал нас, но и острова эти нам надоели, когда мы высказали все, что знали о Наполеоне и Дюма.

Мы шли на север на одном двигателе, от второго в это время заряжали батареи. Земля уже давно скрылась в вечерней дымке, даже свет ее огней не достигал нас, и от этого мы чувствовали себя очень одиноко. Было около девяти часов. Склонившись над стенкой мостика, я неотрывно смотрел вперед. В кают-компании, где работало радио, сейчас, должно быть, раздавался громкий бой Биг-Бена, но на мостике мне не были слышны эти дорогие сердцу звуки. Тихая ночь настраивала на лирический лад, но я старался не отвлекаться и отгонял несвоевременные мысли.

Примерно без пяти десять, за пять минут до окончания моей вахты, слева по носу мы заметили свечение. В других обстоятельствах мы, скорее всего, продолжили бы путь, предположив, что это светятся огни какого-нибудь рыбацкого судна, но тогда мы так истосковались по настоящей работе, что решили на всякий случай проверить это. Повернули на запад и на полной скорости понеслись сквозь тьму. Прозвучал сигнал тревоги, все спокойно заняли свои посты. Желтый свет продолжал мерцать вдали. Наша лодка, подобно ночной бабочке, кружа и подрагивая, стремительно приближалась к нему. Постепенно свет становился все ярче, пока неожиданно не разделился на части, превратившись в носовые, мачтовые и кормовые огни каботажного судна водоизмещением 1500 тонн. Хорошо был виден освещенный флаг судна. Мы не поверили своим глазам. То ли итальянцы сошли с ума, то ли война в Средиземном море закончилась. Но ничто не указывало на правильность этих предположений. Мы замедлили ход, орудийный расчет занял позицию у орудия.

Торпеды в те времена стоили около тысячи фунтов за штуку, а 4-дюймовый снаряд – около пяти фунтов. Поэтому последовал приказ: «Орудие к бою!» Темный ствол повернулся в сторону ярких огней.

В подобных случаях меня всегда очень удивляло то, что нас не замечали. Лодка наша казалась мне огромной, к тому же мы производили много шума. Однако на каботажном судне люди чувствовали себя в полной безопасности. Оно продолжало приближаться к нам, сверкая огнями, словно карнавальная машина, из труб его валил дым. Теперь судно было так близко, что нам был виден его нос, покачивающийся на волнах.

Репутация этого треугольника была такова, что мы не стали искушать судьбу. Некоторые подлодки подходили близко к небольшим каботажным судам, всплывали, чтобы обстрелять, и тут же сами оказывались накрытыми огнем, а потом их еще забрасывали глубинными бомбами. Итальянцы изобрели очень эффективное противолодочное судно «Квебек», которое доставило немало неприятностей нашим друзьям. Поэтому мы не стали медлить и открыли огонь прямой наводкой, как только судно подошло к нам на тысячу ярдов.

Первый же снаряд попал в машинное отделение, и к небу взметнулись языки пламени. Снаряды вонзались в судно каждые восемь секунд. Бой превратился в избиение. Гигантское пламя разорвало ночь, в воздухе поползли клубы черного дыма. От яркого огня корпус нашей лодки сделался красноватым. После того как тридцать снарядов со свистом ушли в цель, командир решил, что дело сделано, и дал приказ прекратить огонь. Мы повернулись и на всех парах помчались на юг. Горящее судно могли заметить с эсминцев за много миль от него. Скоро сюда налетят самолеты противолодочного дозора. Все будут искать нас. Лодка продолжала нестись вперед. Слева по борту уже начинал брезжить рассвет, справа высились темные горы. Неожиданно за кормой стало темно. Горящее судно с громким шипением скрылось под водой. Скоро волны рассеют и скроют наш кильватерный след. Ничто не будет указывать на то, что здесь погибло судно, кроме, может быть, нескольких небольших досок, которые утром прибьет к корсиканскому берегу.

Мы узнали все о потопленном судне, только когда вернулись в свою гавань. Оно оказалось нейтральным каботажным судном, и вместе с ним погибли тринадцать моряков. Мораль этой истории такова: если нейтральные суда хотят прорвать нашу блокаду, они должны делать это без бортовых огней или хотя бы без флагов одной из воюющих сторон. Окончание этой истории печальное, но справедливое.

Через несколько дней примерно в шести милях от корсиканского побережья мы обстреляли и потопили небольшой итальянский танкер. В самом этом эпизоде не было ничего особенного, но вслед за ним произошло событие, поразившее нас своей загадочностью. Больше с нами никогда не случалось ничего подобного.

Сразу после потопления танкера мы погрузились и вдоль берега направились на юг, внимательно наблюдая за небом, где в любую минуту могли появиться самолеты. Около пяти часов, когда солнце скрылось за горной вершиной, с севера на большой скорости пришел огромный эсминец. Некоторое время он покружил недалеко от нас и исчез в темноте. В наушниках гидрофона было слышно, как корабль удалялся. Горизонт был чистый. Через час стемнело настолько, что в перископ ничего разглядеть больше не удавалось. Всплывали мы только при полной темноте, поэтому решили опуститься на сто футов и немного подождать.

Патрульная подводная лодка могла всплывать только тогда, когда ее командир был уверен, что на поверхности нет других судов. Так как перископ в темноте бесполезен, приходилось полагаться на данные гидрофона. Окончательное решение о всплытии командир принимал тогда, когда гидрофонист давал добро. В эту ночь он вслушивался в звуки в своих наушниках особенно внимательно.

Где-то неподалеку эсминец, хотя он и скрылся из виду, мы не имели права рисковать.

В конце концов командир приказал всплывать. Те из нас, кто не был занят, не теряя времени, принялись разыскивать свои сигареты. Под водой курить было запрещено, и мы успели соскучиться по табачному дыму. Все шло как обычно. В цистерны с шумом стал поступать воздух, заработали двигатели, и командир исчез в нижнем люке. Мы ждали выкрика, означающего, что верхний люк открыт. Обычно за ним следовал приказ: «Можно курить!»

Вместо этого тишину разорвал громовой сигнал ревуна. Сигареты выпали из наших рук. Открылись клапаны вентиляции цистерн, и лодка камнем пошла вниз. Мы замерли. Появился командир. Волосы его были мокрыми от морских брызг. Он с рассеянным видом стал смотреть на показания глубиномера. Наконец приказал:

– Стоп машина! Приготовиться к атаке глубинными бомбами!

Фигуры моряков двигались в полной тишине. Прошло пять минут. Ничего не произошло. Десять минут. Двадцать. Полчаса. Командир выглядел озадаченным. Гидрофонист сообщил, что слышит какие-то очень слабые звуки справа по борту. Обычно такие звуки издает судно, движущееся очень медленно или лежащее в дрейфе.

Этим все и кончилось. Только командир знал, каким опасным было наше положение. Он открыл люк, поднялся на мостик, вдохнул свежий воздух и замер. В каких-то тысяче ярдов слева на траверзе покачивался на волнах эсминец. Он стоял неподвижно, его темные очертания таили в себе угрозу. Командир нырнул в люк и нажал на ревун. Громкий сигнал разнесся на многие мили вокруг. Как ни странно, никто не отреагировал на этот звук. Через час эсминец удалился, и, когда мы всплыли, увидели вокруг чистый горизонт. С этого момента мое мнение об итальянских противолодочных средствах резко изменилось. Можно лишь гадать о том, почему тот эсминец не стал атаковать нас. Возможно, у него кончились боеприпасы и глубинные бомбы. Возможно, он участвовал в испытаниях. А может быть, это был всего лишь корабль-призрак без экипажа, дрейфующий в спокойном море и пугающий неосторожных подводников. Но какова бы ни была причина столь странного поведения этого корабля, мы все были глубоко ему благодарны. Обед накрыли вовремя, и пиво в тот день казалось особенно вкусным.