Текст книги "Шакал (Тайная война Карлоса Шакала)"
Автор книги: Джон Фоллейн
Жанры:
Триллеры
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
Он вернулся в мир вечерних приемов и стал посещать лекции по экономике в Лондонском университете, хотя так и не получил академической степени, а также курсы русского языка в Центральном Лондонском политехническом институте. Вместе с матерью он переехал на улицу Уолпол в Челси. Однако и квартира, в которой он жил вместе с родными, и приемы, и русские курсы – все это было лишь видимостью.
“Более интересное занятие”, ради которого Карлос вернулся в Лондон, предполагало его подчинение симпатичному узколицему алжирцу по имени Мохаммед Будиа, который был представителем Хаддада со штаб-квартирой в Париже. Во время войны за независимость Алжира Будиа попал в тюрьму за участие в успешном нападении на нефтехранилище в Мурепиане на юге Франции, во время которого сгорело 16 млн. литров нефти. Конец французского колониального правления привел к его освобождению после трехлетнего заключения, и Будиа, став знаменитым драматургом, начал блистать в артистических кругах в качестве директора Алжирского национального театра. Он появился в Париже после государственного переворота, совершенного полковником Бумедье-ном, и основал театр в Болонь-Билланкур – западном пригороде французской столицы. Однако театр был всего лишь ширмой, а настоящая жизнь Будиа протекала за кулисами, где он режиссировал в компании совсем других исполнителей, среди которых теперь числился и Карлос.
Именно под руководством Будии, время от времени присылавшего из Парижа деньги, Карлос начал составлять список лиц, которых следовало похитить или убить. Кандидатами на похищение были в основном состоятельные арабы из Саудовской Аравии, с помощью которых можно было собрать средства для обнищавшего Народного фронта, который пытался оправиться от удара, нанесенного Иорданией. Среди них оказался и посол “презренного и реакционного” Хуссейна в Лондоне. Карлос черпал вдохновение на страницах газет. Больше всего его привлекали имена общественных деятелей из разных областей жизни, особенно те, кто так или иначе имел отношение к евреям. Светская жизнь Лондона была еще одним источником информации, а сочетание внешней привлекательности, хороших манер и отлично сшитого костюма-’’тройки” сделало Карлоса популярной фигурой на дипломатических приемах. Среди его поклонников оказался и капитан Поррас, военно-морской атташе Венесуэлы: “Он был очень приятным, хорошо воспитанным молодым человеком. Он носил костюмы, сшитые у самых лучших портных. Не думаю, что его мать знала, чем он занимается. Я уверен, что он лгал ей”. Когда же этот молодой человек начинал описывать годы своей учебы в Москве, атташе дипломатично уводил разговор в сторону от политики.
Карлос собрал такое количество информации, что вполне мог претендовать на роль автора светской колонки в одной из газет на Флит-стрит. Он писал красными чернилами детским почерком, унаследованным от матери,{77} заполняя страницу за страницей именами, составлявшими цвет политики, искусства и делового мира, пока их не набралось пять сотен. Его детективная деятельность, включавшая тщательное изучение “Еврейской хроники", привела к тому, что он стал обладателем бесценных сокровищ – частных адресов, номеров телефонов, а в некоторых случаях даже прозвищ, известных лишь очень близким друзьям.
Так он обнаружил адрес и номер домашнего телефона в Сассексе Веры Линн. Так он прочесал мир искусства и выловил там имена режиссеров Ричарда Аттенборо и Сэма Вейнмейкера, драматурга Джона Осборна и виртуоза Иегуди Менухина – все они попали в список возможных жертв. Были признаны заслуживающими внимания также лорд и леди Сейнсбери и издатель лорд Вейденфельд. Британские политики интересовали его меньше, хотя бывший премьер-министр Эдвард Хит тоже не был позабыт. По непонятной причине Карлос также включил в свой список Национальный совет по гражданским свободам. Дополнил он его вырезками из газет об израильских политиках, многие из которых были изображены во время посещения Англии и встреч с местной еврейской общественностью. Кроме того им были подобраны рекламные объявления туристических компаний, предлагавших путешествия по Израилю, а также обращения различных фондов помощи Израилю.
Карьера Карлоса вместе со столь заботливо составленным списком чуть не рухнула в один прекрасный день, за три дня до Рождества 1971 года. Бригада Особой службы, действуя, по мнению Карлоса, по наводке конкурирующей фракции боевиков, прибыла на семи грузовиках к дому друзей, где проживал один из его братьев. Офицеры, обнаружив тайный склад оружия, к которому предположительно был причастен Карлос, взяли всех присутствующих на мушку. Затем отряд отправился на улицу Уолполл и около десяти часов вечера ворвался через подвальное окно в квартиру, где Карлос проживал вместе с матерью. Карлос и Эльба смотрели телевизор. Карлос ничего не мог поделать с полицией, предъявившей ордер на обыск, однако ей ничего не удалось найти, чтобы арестовать его. Как ни странно, фальшивый итальянский паспорт с вклеенной в него фотографией Карлоса не вызвал у полицейских никакого интереса, и единственным неудобством стало то, что в течение нескольких последующих дней он находился под надзором полиции. Через два месяца вся семья переселилась на улицу Кенсингтон в квартиру с двумя спальнями, одну из которых Карлосу пришлось делить со своими братьями.
Испытывая недостаток средств, который не мог быть восполнен чеками, присылаемыми отцом, Карлос начал преподавать – с сентября 1972 по июль 1973 гг. – испанский язык в Лангхэмском секретарском колледже. Благовоспитанные юные леди этого чинного учебного заведения на Мэйфэр, неподалеку от Парк-Лейн, воротили носы от заигрываний лощеного латиноамериканца, от которого слишком разило лосьоном после бритья.
Одна из девушек, Линн Кракнелл, жившая некоторое время в Каракасе, любила обмениваться с Карлосом анекдотами о его ночных клубах, но при этом замечала, что несмотря на элегантность, одевался он несколько старомодно: вечный блейзер и серые фланелевые брюки. Еще более беспощадно она оценивала его преподавательские способности: “Большую часть времени он болтал по-английски и лишь последние минут десять по-испански”, “ сообщила она в Скотленд-Ярде много лет спустя. “Он постоянно приставал ко мне со своей болтовней… это меня очень раздражало. Он упоминал своего брата Ленина, который занимался плаванием, и говорил, что если я не хочу встречаться с ним, то он может познакомить меня с братом”.{78}
Получив резкий отпор от Линн, в тетради которой Карлос записал свой домашний адрес на случай, если ей потребуются дополнительные занятия “в любое время дня и ночи”, он решил попытать счастья с другой своей ученицей, девятнадцатилетней Хилари Слейд. “Он постоянно приглашал к себе. Потом подробно записал свой адрес на клочке бумаги. Скорей всего я его тут же выбросила”.{79} Однако она сохранила экземпляр книги Габриеля Гарсиа Маркеса “Сто лет одиночества”, который он ей подарил. Младшему брату Карлоса, Владимиру, везло гораздо больше с местными девушками, и, к зависти Карлоса, он регулярно встречался с ирландками и англичанками, которые учились вместе с ним в средней школе Сент Мэрилбоун.
Попытки Карлоса добиться успеха у противоположного пола оказались более успешными, когда через месяц после начала своей преподавательской деятельности он познакомился с эмигранткой из Колумбии. Как и Карлос, тридцатисемилетняя Мария Нидия Ромеро де Тобон могла гордиться своей родословной: ее дед принимал участие в основании Колумбийской либеральной партии, а отец был преуспевающим бизнесменом в Боготе. Имея университетский диплом по юриспруденции и политике, она основала собственную юридическую контору и заслужила всеобщее уважение своей непримиримой борьбой за права трудящихся. Однако после неудачного брака с профессором права Колумбийского университета она решила вернуться в Лондон, чтобы продолжить свою академическую карьеру.
Мать Карлоса познакомила их на приеме, устроенном в честь Dia de la Raza, – празднике, посвященном открытию Колумбом Венесуэлы, который состоялся в Колумбийском культурном центре в Лондоне, где Нидия периодически подрабатывала. Нидия была потрясена неординарной личностью своего нового знакомого, чей день рождения совпадал с праздником. Ее пленили его улыбка, его “магнетизм, который свидетельствовал о настоящей харизме”, и его властная манера поведения.{80} “Мы говорили не умолкая. Разговор тут же перешел на политику: мы обсуждали положение в наших странах и Че Гевару. Карлос был молод и полон энтузиазма. Он говорил, что когда-нибудь мы вернемся в Латинскую Америку и организуем революцию, которая все изменит".{81} Нидия чувствовала родство политических взглядов с Карлосом, полагая, что он, как и она, является маоистом, считающим Россию излишне буржуазной. Карлос, в свою очередь, рассказывал ей о своем кратком пребывании в университете им. Патриса Лу-мумбы и говорил, что ему не понравилась советская модель социализма.
Вскоре их отношения стали довольно близкими – отчасти благодаря тому, что Нидия не могла не испытывать благодарность Карлосу за тот отеческий совет, который тот дал ее старшему сыну Альфонсо. Его приезд в Лондон оказался неудачным, так как у него тут же возникли неприятности с полицией из-за употребления наркотиков и воровства, что довело его мать чуть ли не до нервного срыва, поскольку она опасалась, что его вышлют из страны, если он появится в суде.
Через несколько месяцев после знакомства Карлос сделал первую попытку завербовать Нидию. “Нидия, ты нужна мне. Если мы преданы делу революции, мы должны совершать ее повсюду. Нам не должно быть стыдно за то, что мы живем”, – заявил он и предупредил, что их ждет долгая и кровавая борьба до того, как социализм победит во всем мире. После чего, со смесью скромности и высокомерия, произнес: “Знаешь, я посвятил себя бесславной борьбе, в которую вложил все свои силы, всего себя, все, что у меня есть. Я не сложу оружия и не боюсь смерти. Напротив, я уверен, что люди надолго запомнят меня”.{82}
В обязанности Карлоса входила организация сети явочных квартир для него самого и других агентов, прибывающих в город; Нидия стала его первой помощницей в этом деле. Несмотря на то, что его попытки соблазнения будущих английских секретарш провалились, именно в Лондоне Карлос освоил искусство манипулирования покоренными женщинами, которых научился использовать как орудие своего ремесла в соответствии с тем, чему его учили: “Для того чтобы добиться успеха, нужно использовать женщин. Необходимо завязывать дружеские отношения с этими безобидными созданиями, потому что они могут оказаться очень полезными, предоставляя убежища и отводя подозрения”.{83}
Карлос дал Нидии незаполненное краденое итальянское удостоверение личности и велел вывезти Альфонсо из страны с тем, чтобы больше никогда с ним не видеться, так как, по его словам, спасти его уже было невозможно. Это был циничный совет, учитывая то, что Карлос собирался использовать Индию, а ее сын служил ему помехой в силу своей репутации. По просьбе Карлоса Индия стала выдавать себя за жену человека с эквадорским паспортом, выданным на имя Антонио Дэпо-Бувье. Она помогла ему найти квартиру в Вест-Энде и хранила деньги и документы обоих. Агенты по недвижимости не заметили ничего подозрительного в латиноамериканской паре, снявшей квартиру в Камра-Мьюз. Еще две явочных квартиры были сняты Карлосом на Честер-роуд и Коулхерн-роуд.
В течение многих лет Дэгю-Бувье был полной загадкой в истории Карлоса. Его неоднократно называли старшим офицером КГБ, который якобы обучал Карлоса на Кубе, затем передал его под крыло советской разведки и в дальнейшем сыграл решающую роль в его деятельности в Лондоне и Париже. Ему удавалось сбивать с толку разведку многих стран. В течение какого-то времени Скотланд-Ярд вообще считал Карлоса и Дэгю-Бувье одним и тем же человеком из-за того, что последний на фотографии в паспорте очень похож на постаревшего Карлоса.
Британским следователям лишь недавно удалось разоблачить Дэгю-Бувье. За испано– и франкоязычными именами скрывался бывший офицер ливанской армии Фуад Авад, который в возрасте тридцати двух лет помог организовать переворот в собственной стране. В 1961 году смехотворно маленький отряд из сорока человек двинулся из Тира на Бейрут на восьми бронированных машинах в то время, как в самой ливанской столице два офицера пытались сплотить вокруг себя сирийскую народную партию. Регулярные войска мгновенно остановили колонну и подавили попытку переворота. Когда его мечта о захвате власти разлетелась вдребезги, Авад включился в борьбу палестинцев и перешел на сторону феддайнов.
Когда во время допроса Карлоса спросили, с каким именно заданием он был послан в Англию в 1971 году, он невнятно ответил: “Мы занимались бизнесом. Били израильтян и иорданцев. Мы повсюду убивали друг друга, потому что это была война… Я выполнял свою работу, потому что был офицером Народного фронта и выполнял все задания, которые мне поручались не только в Англии, но и во всем мире”.{84}
Это – откровенное хвастовство. Карлос пытается приукрасить период относительной бездеятельности и отсутствия серьезных заданий, в то время как другие группы, находившиеся в распоряжении Хаддада, были постоянно заняты делом. В феврале 1972 года одна из таких групп угнала в Аден крупный авиалайнер, принадлежавший “Люфтганзе”, со 172 пассажирами на борту, включая Джозефа Кеннеди, сына покойного сенатора Роберта Кеннеди. Правительство Западной Германии заплатило выкуп в 5 млн. долларов, чтобы получить самолет обратно. В мае Хаддад использовал троих экстремистов из Японской Красной армии, чтобы учинить бойню в Тель-Авивском аэропорту. Войдя в пассажирский зал ожидания, они сняли с ленты конвейера два чемодана, открыли их и достали оттуда пулеметы и гранаты. Японцы убили двадцать шесть человек, в основном католических паломников из Пуэрто-Рико, и ранили семьдесят шесть. Один из японцев был убит случайной пулей, выпущенной его же товарищем, другой подорвался на собственной гранате.
Беспрецедентная акция была совершена группой “Черный сентябрь” в отместку за поражение в Иордании: 5 сентября на рассвете палестинцы ворвались в спальный корпус израильской команды на Олимпийских играх в Мюнхене. Они убили тяжелоатлета и тренера по борьбе, которые держали дверь, пока остальные пытались убежать. Нападавшие потребовали освободить 200 палестинцев, находившихся в израильских тюрьмах. После переговоров, продолжавшихся целый день, западногерманские власти согласились предоставить террористам самолет, чтобы те вместе с заложниками смогли улететь в Каир. Однако в аэропорту немецкие снайперы открыли огонь, и в последующей неразберихе террористы перестреляли как полицейских, так и заложников. Были убиты девять израильских атлетов и пять членов группы “Черный сентябрь”.
Карлос следил за развитием событий с возрастающим нетерпением. Пока его подпольная деятельность никак не могла претендовать на то, чтобы войти в легенды, не говоря уже о том, чтобы составить ему репутацию революционера.
3. АПТЕКА В СЕН-ЖЕРМЕН
Не понимаю, почему японцы не прикончили своих заложников одного за другим.
(Карлос после захвата японскими боевиками французского посольства в Гааге).
Директор театра и непосредственный начальник Карлоса, Мохаммед Будиа вел настолько разгульную жизнь, что израильская разведка, державшая его под наблюдением, дала ему прозвище “Синяя борода”. Одной из его первых побед после возвращения во Францию стала кассирша Эвелин Барг, большеглазая блондинка из Германии, похожая на молодую Брижит Бардо. Очарованная не только самим мужчиной, но и его идеалами, она отправилась с ним в Роттердам, чтобы взорвать израильский торговый склад. Однако несмотря на то, что Будиа считался специалистом по пиротехнике, взрывчатка оказалась заложенной неверно и вместо израильского склада разрушила очистительный завод компании “Галф ойл”.
Однако это не поколебало возлюбленную Будии, и она вызвалась предпринять еще одну попытку. В пасхальные каникулы 1971 года он отправил ее в Иерусалим вместе с двумя марокканскими красавицами. Им было поручено уничтожить несколько гостиниц. Будиа превратил эту троицу в ходячую взрывчатку – их бюстгальтеры, пояса, тюбики для губной помады были начинены взрывчаткой и таймерами, а нижнее белье пропитано горючими веществами. В коробках для полотенец помещалось другое жизненно важное оборудование. Однако израильская полиция арестовала их в аэропорту, и после допроса, касавшегося их происхождения, политических взглядов и отношений с Будиа, стало очевидно, что все трое руководствовались любовью.
Владелец театра быстро пережил эту потерю. У него начался роман с Терезой Лефевр – французским физиотерапевтом сорока с небольшим лет, однако и эта попытка соединить любовь с подрывной деятельностью ни к чему не привела. Пара безуспешно попыталась взорвать замок Шёнау в Австрии, который служил транзитным лагерем для евреев из России на пути в Израиль. Были, впрочем, и удачи, когда Бодиа и Тереза в августе 1972 года с помощью 20 кг взрывчатки взорвали очистительный завод в порту Триест в Северной Италии, который питал трансальпийский трубопровод, перегонявший топливо в Вену, Баварию и Центральную Европу. Пожар бушевал два дня, уничтожив 250000 тонн неочищенной нефти и превратив в дым 2,5 миллиарда долларов.
28 июня 1973 года, вскоре после полудня, Будиа вышел из дома одной из своих парижских любовниц на улице Фоссе-Сен-Бернар, который располагался неподалеку от Сены прямо напротив естественнонаучного факультета университета. Как обычно, опытный специалист по взрывчатке заглянул в выхлопную трубу своего серого “Рено-16” и внимательно оглядел стартер перед тем, как сесть в машину. Удовлетворенный осмотром, он открыл дверь автомобиля и, держа в руках ключ зажигания, проскользнул внутрь на водительское место.
Он еще не успел оторвать от земли левую ногу, как прогремел взрыв, разорвавший его в клочья. Сила взрыва была такова, что ему оторвало голову, и ошметки плоти завалили багажник машины, стоявшей впереди. Тело окаменело, словно пораженное ударом молнии, рука застыла на приборной доске, а левая нога так и осталась на мостовой. У него на коленях французский полицейский позднее обнаружил ключ зажигания.
“Нам не остается ничего другого, как наносить удары по террористическим организациям повсюду, куда мы только сможем дотянуться”, – предупредила палестинских боевиков премьер-министр Израиля Голда Мейер после бойни на Мюнхенской Олимпиаде. Будиа стал одной из последних жертв группы под названием “Гнев Господень”, созданной властями Израиля специально, чтобы отомстить за резню в Мюнхене.
Убийцы Будии знали, что поместить мину-ловушку под днище автомобиля им не удастся, поскольку он обнаружит ее во время обычного осмотра машины. Поэтому израильтяне попросту подложили нажимную мину под водительское сиденье, когда “Рено” стоял на улице. Поскольку у такой мины нет проводов, используемых в обычных минах, которые срабатывают в момент включения зажигания, ее установка потребовала меньше одной минуты. Чтобы исключить всякие подозрения, команда “Гнева Господнего” и применила такой элементарный способ. Однако их причастность к убийству была установлена Разведывательным управлением, которое занималось контрразведкой, когда им была выслежена группа наблюдения Моссада, снимавшая в Париже несколько квартир.{85} По чистой случайности во время взрыва никто больше не пострадал.
Через месяц после этого убийства Карлос вылетел в штаб-квартиру Народного фронта, находившуюся в Бейруте. Палестинцы остались довольны его работой в Лондоне и приказали расширить поле деятельности, чтобы заполнить брешь, образовавшуюся после убийства Будии. Однако успехи Карлоса были не настолько впечатляющими, чтобы он мог заменить Будию, и после своего возвращения в Европу в сентябре он снова осел в Лондоне. А на место Будии был назначен Мишель Мухарбал, невысокий щеголеватый ливанец с высокомерным, пристальным взглядом и свисающими усами, которому был присвоен громкий титул “главы комитета внешних сношений в Европе”. К своему огорчению, Карлос был назначен лишь его помощником.
Порывистому двадцатитрехлетнему Карлосу претила мысль о необходимости подчиняться Мухарбалу, который очень мало походил на борца за свободу. Выпускник Бейрутской школы искусств и профессиональный декоратор интерьеров, он не был даже членом Народного фронта, хотя и числился бойцом одной из групп, близких к нему. Тридцатидвухлетний Мухарбал поселился во Франции в 1960-х годах и к 1973-му имел жену и любовницу, которые не подозревали о его тайной деятельности, включавшей переправку денег для создания склада оружия и взрывчатки, а также изготовление фальшивых паспортов для членов “Черного сентября”.
“Он был умелым, умным и трудолюбивым человеком, но храбрым я бы его не назвал”, – такова была сдержанная оценка, данная Карлосом своему боссу.{86} Своим друзьям он постоянно жаловался на Мухарбала. Подруга Карлоса Индия тоже ощутила напряженность при их встрече. “Только я имею право говорить тебе, что делать, а что нет, – утверждал Карлос. – Берегись Мухарбала и держись от него подальше. Запомни, что из соображений безопасности ты должна говорить мне обо всех его предложениях”.{87}
Несмотря на явные различия, Карлос и Мухарбал были едины в своем мнении, что за смерть Будиа необходимо отомстить. Наконец Карлос нашел применение своему списку смертников и сделал свой первый выстрел в Джозефа Эдварда Зифа, президента компании “Маркс и Спенсер”. “Как ни странно, но Зиф остался жив, – вспоминал Карлос несколько лет спустя. – Несмотря на тяжелое ранение, врачи ухитрились спасти его. А когда через две недели я решил предпринять еще одну попытку, он уже улетел из Лондона на Бермуды”.{88} Днем позже, в канун Нового года, Народный фронт запоздало взял на себя ответственность за это покушение, объявив об этом на пресс-конференции в Бейруте.
Карлос настолько приукрасил покушение в своем воображении, что начал неправильно излагать факты. “Я выстрелил три раза, – вспоминал он. – Пуля попала Зифу в верхнюю губу. Обычно я стреляю трижды в нос – это убивает мгновенно. Слуга попросту ничего не видел. Я ушел с ножом-выкидушкой в кармане и револьвером, в котором еще оставалось две пули”.{89} На самом деле он выстрелил в Зифа один раз, а не три: на полу была обнаружена одна-единственная гильза.
Карлос понял, что плохо подготовлен. “Для того, чтобы кого-нибудь убрать, нужно два пистолета. Один с глушителем, а второй – очень мощный. Тогда вы можете защищаться, если произойдет что-то непредвиденное. Кроме того нужно иметь две гранаты и шофера. Вот и все, что необходимо для проведения операции. У меня же не было ничего. У меня был только этот старый пистолет с пятью пулями, которым я не смог даже до конца воспользоваться”. И все же он наконец приступил к тому, что считал своим революционным долгом. “Время, когда я был бунтующим студентом с революционными идеалами, прошло. Я начал действовать. Именно в это время и родился настоящий Карлос”.{90}
Меньше чем через месяц Карлос предпринял менее дерзкую попытку. И на этот раз его мишенью были израильтяне, а именно банк “Апоалим” в Чипсайде. “Я изготовил две пластиковые бомбы, обе по 200 г взрывчатки в тротиловом эквиваленте. Швырнул их через центральный вход по направлению к кассам. Одна их них упала прямо перед служащим вместо того, чтобы проскользить по паркету. Он остался жив, потому что вовремя отскочил назад. Взрыв полностью разрушил фасад банка. Эта операция наделала много шума в средствах массовой информации несмотря на то, что обошлось без жертв{91}.
Тем не менее Карлос снова придает своим достижениям более радужные тона. На самом деле он просто подошел к банку утром 24 января, одной рукой открыл входную дверь, а другой попытался швырнуть бомбу, упакованную в коробку из-под обуви и обернутую в коричневую бумагу, через стойку. Однако, захлопываясь, дверь выбила у него сверток из рук. Тот заскользил по полу и ударился о стойку, где и взорвался, проделав небольшую дыру в полу, разбив окна и ранив девятнадцатилетнюю секретаршу. Взорвался только детонатор. Полиция определила ручную гранату русского производства, которая была начинена 600 г сильной взрывчатки оранжевого цвета. Взрывчатка была того же типа, который применялся Народным фронтом в предыдущих акциях.
В своих судебных показаниях Карлос не стал ни подтверждать, ни отрицать того, что стрелял в Зифа и взрывал банк, и предпочел сослаться на свои “моральные” обязательства как недавно назначенного офицера: “В Народном фронте существует дисциплина, моральный кодекс и разделение труда. И я не вправе выступать от имени всей организации и брать на себя ответственность за ее действия. К этому времени я уже был профессиональным революционером, и все мои действия без исключения были частью войны за освобождение Палестины. К тому же я находился на содержании у этой организации.{92}
Однако он вполне мог рассказывать о своей деятельности родным. В течение долгого времени его родители находились в полном неведении о новых занятиях своего сына, и его откровения вызвали настоящий шок. Во время одного из редких визитов его отца в Лондон Карлос решил объясниться начистоту. “Ильич собрал нас в Лондоне и сказал, что примкнул к боевикам, – вспоминал Рамирес Навас. – Это должно было подготовить меня к дальнейшему, иначе дело кончилось бы инфарктом”.{93}
Услышав рассказ сына, старый марксист разрыдался, и его не могли успокоить в течение четверти часа. Однако сын, уже утративший страх перед отцом, строго произнес: “Реакцию лучшего из отцов я уже видел. Теперь я жду реакции товарища, ибо именно ты наставил меня на этот путь, и каждый день с утра до позднего вечера я думал лишь о том, чтобы быть достойным своего отца”.{94} После этих слов Рамирес Навас вытер слезы, и они обнялись. “В кругу семьи отец проявлял огромную нежность, в то время как посторонние считали его суровым и строгим”, —как-то заметил Карлос о Рамиресе Навасе.{95}
В течение многих лет отец и сын часто ссорились из-за своих политических разногласий, однако на людях Рамирес Навас всегда поддерживал позицию своего наследника: “Переход от капиталистической системы к социалистической возможен только с помощью вооруженной борьбы. Поэтому, с философской точки зрения, я полностью разделяю взгляды своего сына Ильича, хоть мы и расходимся в воспросах стратегии”.{96} Как-то позднее Карлос объяснял отцу: “Неужто ты считаешь, что мы можем изменить этот мир? Конечно же, нет. Сменятся бесчисленные поколения, но каждое из них должно оставить свой след в этой жизни”.{97}
Для того чтобы самому оставить подобный след, Карлос все активнее использовал своих любовниц как в Лондоне, так и в Париже. За несколько недель до покушения на Зифа в пабе “Утки и селезни” он познакомился с испанской официанткой Марией Анжелой Отаолой Баранка (для друзей – просто Анжела). За завтраком он разговорился с ней по-испански и рассказал о своих путешествиях и многочисленных языках, которые ему удалось выучить. Через три дня он пригласил эту темноволосую двадцатилетнюю проказницу на свидание. И она не упустила случая заметить, как контрастируют его маленькие изящные кисти с плотным телосложением и как завиваются на шее его волнистые волосы.
Анжела приняла приглашение и сочла Карлоса приятным и воспитанным молодым человеком. Они разговаривали о политике, сепаратизме басков и ситуации в Палестине, причем, что касается последней, Карлос не проявлял никакой воинственности. Он назвался Карлосом Мартинесом Торресом, экономистом из Перу, работающим в Лиме. Анжела стала одной из первых женщин, которой он назвал кличку, данную ему палестинцами. Вскоре они стали любовниками, а чтобы объяснить свои частые отлучки, Карлос сказал, что его работа предполагает частые поездки, главным образом во Францию, Германию и Швейцарию. Квартира, в которой Карлос жил вместе с матерью и братьями, совсем не годилась для подобного рода отношений, поэтому они встречались либо в Королевском отеле в Инвернесс-Террас, либо в ее скромной квартирке на последнем этаже, которую она снимала над прачечной в Бэйсуотере на улице Хирфорд в доме 24-В.
В конечном итоге из-за своих частых поездок за границу Карлос потерял Анжелу, которая предпочла Барри Вудхэмса, ученого, работавшего на военном предприятии в исследовательском центре в Портон-Даун в Уилтшире. Она познакомила их у себя дома, и оба со временем стали собутыльниками. “Он мне очень понравился, вот и все, – вспоминал Вуд-хэмс. – Мы пили и разговаривали, и он был очень мил. В основном мы болтали о жизни”.{98}
В обществе Анжелы и Вудхэмса Карлос обычно напускал туману и таинственно намекал на то, что он путешествует нелегально, и хвастался суммами, которые он выигрывал в покер. Он очень переживал из-за своего веса. Как-то обидевшись на то, что его попросили подвинуться, он заставил Вудхэмса встать на весы в кухне, чтобы разрешить спор. Обсуждая смертный приговор, вынесенный двум преступникам во Франции, которых должны были гильотинировать, Карлос заявил, что люди, убивающие из-за денег, а не по политическим причинам, заслуживают смерти.
Вудхэмс, рассказывавший Карлосу об африканских сафари, в которых он принимал участие в детстве, обнаружил, что его друг разделяет его интерес к оружию. Карлос утверждал, что хорошо стреляет из пистолета, намекая, что занимался этим в тире. Во время одной из вечерних встреч Карлос хвастливо заявил Вудхэмсу, что умеет отлично стрелять и может поразить мишень из пистолета 22 калибра на расстоянии в 25 метров. Он также утверждал, что несмотря на все предосторожности, предпринимаемые в аэропортах службами безопасности, к примеру в парижском аэропорту имени Шарля де Голля, любой обученный диверсант может захватить самолет.
Карлос по-прежнему встречался с Анжелой и колумбийским адвокатом Нидией Тобон, когда в июне 1974 года познакомился в Париже с молодой и красивой брюнеткой, которая вскоре пополнила список его любовниц. Карлос встретился с двадцативосьмилетней колумбийкой Ампаро Сильвой Масмелой в “Канделярии” – южноамериканском кабаре на улице Месье-лё-Прэнс в Латинском квартале. Застенчивая Ампаро Сильва Масмела жила на постоялом дворе ордена сестер вознесения в XVI округе. Она приехала в Париж, чтобы изучить французский язык, и зарабатывала на жизнь уборкой в домах зажиточных парижан.
Карлос пленил ее своими разглагольствованиями о революции и бесконечными букетами цветов. Вопреки своим правилам, он признался ей, что является членом Народного фронта, ответственным за операции вместе с официальным политическим лидером Андре (псевдоним Мухарбала) и что они собираются истребить всех евреев в Европе, повинных в смерти Будиа.{99}