Текст книги "Приключения полковника Дэниела Буна"

Автор книги: Джон Филсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

Первое повествование о жизни легендарного американского фронтирсмена Дэниела Буна (1734-1820). Впервые было опубликовано как приложение к книге Джона Филсона «Открытие, заселение и нынешнее состояние Кентукки» (1784). Хотя повествование о жизни Буна ведётся от лица самого фронтирсмена, его настоящим автором был Филсон. С этой небольшой «автобиографии» началась слава Буна в Америке и в Европе. Текст перешёл в общественное достояние, оригинал доступен в сетевых библиотеках. Здесь представлен первый перевод на русский язык.

https://sites.google.com/site/dzatochnik

Джон Филсон

notes

1

2

3

4

5

Джон Филсон

Приключения полковника Дэниела Буна

Любопытство суть естественный признак человеческой души, и диковинные вещи сильно влияют на наши чувства. Позвольте этим силам действовать, освободитесь от корысти или общественных суждений, и со временем воля провидения раскроется, и мы узрим в наших поступках, независимо от их причин, проявление божьего замысла. Например, мы видим, как Кентукки, некогда мрачная пустыня, обитель дикарей и зверей, стал цветущим садом. Этот край, отмеченный такой благосклонностью природы, сейчас стал обителью цивилизации. Это случилось в период, не имеющий равных в истории, в разгар свирепой войны, при самых суровых условиях для тех, кто переселяется в страну, столь удалённую от обитаемых частей континента. Здесь, где жестокая рука проливала невинную кровь, где в наших ушах звучали ужасные вопли дикарей и стоны униженных, сейчас мы слышим хвалу, воздаваемую нашему создателю. Здесь, где стояли жалкие вигвамы, презренные хижины дикарей, мы видим, как закладываются города, которые будут соперничать с величайшими городами земли. И мы видим, как Кентукки, лежащий на плодородных берегах великого Огайо, поднимается из тьмы к свету с блеском, равным блеску других звёзд американского небосклона.

Поселения этого края заслуживают достойного места в истории. Я участвовал в большинстве примечательных событий, и, ради удовольствия публики, кратко изложу обстоятельства своих приключений и эпизоды из своей жизни от первого прибытия в эту страну до настоящего дня.

Первого мая 1769 года я отказался от домашнего уюта и оставил свою семью и мирную обитель на реке Ядкин в Северной Каролине, чтобы по диким местам Америки следовать в Кентуккийскую страну вместе с Джоном Финли, Джоном Стюартом, Джозефом Холденом, Джеймсом Монэем и Уильямом Кулом. Наше дело увенчалось успехом. Седьмого июня, после долгого и утомительного путешествия по диким горам на запад мы очутились на Красной реке, где Джон Финли некогда торговал с индейцами, и с вершины горы с радостью осматривали прекрасную равнину Кентукки. Здесь я замечу, что некоторое время нас, словно в ознаменование будущих лишений, преследовало ненастье. В этом месте мы разбили лагерь, сделали укрытие от суровой погоды и принялись охотиться и исследовать местность. В этих бескрайних лесах мы обнаружили изобилие зверей всех видов. На этих обширных равнинах я увидел больше бизонов, чем видел коров в поселениях. Они ощипывали тростник и траву и ничего не боялись, потому что не ведали о силе человека. Иногда мы видели стада в сотни голов, а количество соляных источников поражало. В этом лесу, обители всех зверей, свойственных Америке, мы охотились с великим успехом, пока не наступило двадцать второе декабря.

В тот день мы с Джоном Стюартом бродили без всякой цели, и тогда судьба отвернулась от нас. Мы шли через огромный лес с мириадами деревьев, на некоторых из них пестрели цветы, на других наливались плоды. Природа здесь была собранием чудес и источником наслаждения. Здесь она проявляла изобретательность и ловкость в разных цветах и плодах, прелестно окрашенных, изящно оформленных и чарующе благоуханных. Мы развлекались видом бесчисленных животных, постоянно появлявшихся перед наши взором. На исходе дня, когда мы взобрались на вершину небольшого холма, из густых зарослей тростника вылетели индейцы и схватили нас. Для нас настала пора скорби. Индейцы отняли всё, что мы имели, и семь дней держали нас в плену, обходясь с нами обычным дикарским образом. Мы не выказывали никакого беспокойства или желания сбежать, поэтому они стали менее подозрительны. Однажды глухой ночью, когда мы лежали в зарослях тростника у большого костра, и сон сковал чувства индейцев, я понял, что не могу спать. Я дотронулся до своего спутника и осторожно разбудил его. Мы воспользовались благоприятной возможностью и скрылись, оставив индейцев спать. Мы направились в наш старый лагерь, но обнаружили, что он разграблен, а наши товарищи ушли домой. В это время мой брат Сквайр Бун, который с ещё одним искателем приключений пришёл в эту страну вскоре после нас и бродил по лесам, решил найти меня и случайно наткнулся на наш лагерь.

Несмотря на плачевные обстоятельства нашей компании и на наше опасное положение – мы были окружены враждебными индейцами, – мы испытали крайнее удовольствие от встречи в дикости. Так неодолимо дружба торжествует над неудачами, что скорби и лишения исчезают при встрече не только настоящих друзей, но и отдалённых знакомых, и их заменяет счастье.

Вскоре после этого Джон Стюарт, мой товарищ по плену, был убит дикарями, а человек, который пришёл с моим братом, вернулся домой. Мы оказались в опасном, безнадёжном положении. Мы ежедневно подвергались риску быть убитыми дикарями или зверями в стране, где, кроме нас, не было белых людей.

Хотя мы находились в мрачных диких местах, за многие сотни миль от своей семьи, думаю, что немногие испытывали счастье, равное нашему. Я часто наблюдал за своим братом. Как же мало природа требует для того, чтобы быть довольным. Блаженство, спутник довольства, следует искать, прежде всего, в своих сердцах, а не во внешних развлечениях. Я твёрдо верю, что человеку, в каком бы положении он ни оказался, для счастья не требуется ничего, кроме философии. Она состоит в полной покорности воле провидения, а покорная душа отыщет удовольствие даже на тропах, усеянных шипами и терниями.

Мы не пребывали в праздности, но каждый день охотились и построили хижину, чтобы защититься от зимних бурь. Зимой нас никто не тревожил, и первого мая 1770 года мой брат вернулся домой за новыми лошадьми и снаряжением, оставив меня одного, без хлеба, соли и сахара, даже без моих безмолвных товарищей – лошади и собаки. Признаюсь, я никогда прежде не испытывал такой величайшей необходимости в философии и стойкости. Гнетущие образы возлюбленной жены и семьи, которые тревожились из-за моего отсутствия и сложившегося положения, вставали перед моим взором. Тысячи ужасных предчувствий рождались в моём уме и, несомненно, склонили бы меня к меланхолии, если бы я потворствовал им и дальше.

Однажды я предпринял обход окрестностей, и разнообразие и красоты природы, которые я встретил в это чарующее время года, изгнали все угрюмые и досадные мысли. Ближе к исходу дня лёгкий ветерок прекратился и предоставил местность полнейшему спокойствию. Ни один лист не колыхался. Я достиг вершины горного хребта и, оглядевшись, с изумлённым восхищением узрел внизу бескрайнюю равнину, прелестнейший уголок земли. На другой стороне я видел знаменитую реку Огайо, которая с молчаливым достоинством катила свои волны и с непостижимой грандиозностью отмечала западную границу Кентукки. Вдали я видел горы, которые своими древними выступами пронизали облака. Всё было тихо. Я развёл костёр возле ручья с пресной водой и поужинал филе оленя, убитого мною несколько часов назад. Скоро мрачные ночные призраки захватили весь небосклон, и земля, казалось, задыхалась в парившей влажности. Дневная прогулка утомила моё тело и отвлекла моё воображение. Я лёг спать и не просыпался, пока солнце не рассеяло тьму. Я продолжил обход и за несколько дней исследовал значительную часть окрестностей, каждый день наслаждаясь так же, как в первый. Я вернулся в свой старый лагерь, который в моё отсутствие никто не потревожил. Я не всегда оставался в нём и часто спал в густом тростнике, надеясь избежать дикарей, которые, думаю, часто посещали лагерь, но, к счастью, в моё отсутствие. В таком положении я постоянно рисковал быть убитым. Сколь печально такое положение для человека, мучимого страхом, поскольку страх напрасен, если опасности нет, а если опасность есть, то он только умножает боль. На моё счастье, я был лишен этого досаждающего чувства, хотя у меня были величайшие причины подпасть под его влияние. В ночные часы меня занимали крадущиеся волки с их беспрестанным воем, а днём в этих обширных лесах перед моим взором всегда были всевозможные виды животных.

Я был окружён изобилием в самой гуще нужды. Я был счастлив в гуще опасностей и беспокойств. При таком разнообразии я просто не мог впасть в меланхолию. Никакие населённые города с их торговлей и величественными сооружениями не могли доставить мне такого удовольствия, как красоты природы, которые я здесь находил.

Так, в непрерывных лесных удовольствиях я провёл время до 27-го июля, когда, к своему великому блаженству, я встретился с братом в нашем старом лагере, как мы и договаривались. Скоро мы решили, что оставаться здесь дольше небезопасно, и покинули это место. Мы отправились на реку Камберленд и исследовали эту часть страны до марта 1771 года, дав названия многим водным источникам.

Вскоре я вернулся домой, к своей семье. Я был полон решимости как можно скорее взять их собой, чтобы вместе жить в Кентукки, который, несмотря на риск для моей жизни и моего достатка, я считал вторым раем.

Я в целости вернулся в своё старое жилище и нашёл семью в благополучии. Я продал свою ферму на Ядкине и всё имущество, которое не мог увезти с собой. Двадцать пятого сентября 1773 года мы простились с друзьями и отправились в путь до Кентукки вместе с пятью другими семьями и с полусотней людей, которые присоединились к нам в Долине Пауэлла, что в ста пятидесяти милях от заселённой ныне части Кентукки. Это многообещающее начало было омрачено тенью невзгод, поскольку десятого октября на нашу компанию напали индейцы, которые убили одного человека и ранили ещё шестерых. Среди тех, кто пал в этой стычке, был и мой старший сын. Хотя мы защищались и отбили неприятеля, всё же он рассеял наш скот, вверг нас в крайние затруднения и так устрашил всю компанию, что мы отступили на пятьдесят миль, к поселению на реке Клинч. Мы проследовали мимо двух гор, а именно Пауэлла и Уолдена, и приближались к Камберлендским горам, где нас постигла неудача. Эти горы находятся в диких местах между старыми поселениями Виргинии и Кентукки, тянутся с юго-запада на северо-восток, отличаются длиной и шириной и стоят очень плотно. Природа сотворила в них проходы, которые менее сложны, чем можно ожидать, глядя на столь высокие кручи. Наружность этих гор столь дика и отвратительна, что невозможно смотреть на них без ужаса. Наблюдатель может вообразить, что некогда природа страдала здесь от жестоких судорог и что это останки страшного потрясения; руины, но не Персеполя или Пальмиры, а всего мира!

Я оставался со своей семьёй на Клинче до шестого июня 1774 года. Губернатор Виргинии Данмор попросил меня и Майкла Стоунера пойти к Водопадам Огайо и вывести оттуда землемеров, которых губернатор отправил туда несколько месяцев назад. В то время эта страна привлекала внимание многих искателей приключений. Мы тотчас отозвались на просьбу губернатора и отправились к землемерам, пройдя восьмисотмильный путь со многими трудностями за шестьдесят два дня.

Скоро после того, как я вернулся домой, мне было приказано возглавить командование тремя крепостями во время кампании, которую губернатор Данмор начал против индейцев шауни. По её завершении милиция крепостей была распущена, и меня освободили от должности. Северокаролинские джентльмены, желавшие купить у индейцев чероки земли на восточной стороне реки Кентукки, в марте 1775 года пригласили меня в Уотагу, чтобы я присутствовал при переговорах с индейцами и обсудил границы покупаемой земли. Я выполнил это, и по просьбе тех же джентльменов должен был проложить лучшую дорогу от старых поселений через дикие места в Кентукки. Для такого важного предприятия я мог нанять столько помощников, сколько необходимо.

Вскоре, собрав много предприимчивых, хорошо вооружённых мужчин, я принялся за работу. Мы отправились в путь, пока не оказались в пятнадцати милях от того места, где сейчас расположен Бунсборо. Здесь завязалась перестрелка с индейцами, которые убили двух человека и двух ранили. Удивлённые и застигнутые врасплох, мы всё же не отступили. Это было двадцатого марта 1775 года. Три дня спустя снова завязалась перестрелка, и индейцы убили двух человек и трёх ранили. Затем, без всякого противодействия мы вышли к реке Кентукки и первого апреля примерно в шестидесяти ярдах от реки, на южной стороне, у солончака начали возводить форт Бунсборо.

На четвёртый день индейцы убили ещё одного из наших. До четырнадцатого июля, без противодействия индейцев мы занимались строительством форта, и, завершив работу, я вернулся к своей семье на Клинч.

Через короткое время я перевёз свою семью с Клинча в Бунсборо. Мы прибыли туда в целости, без всяких трудностей, какие обыкновенно сопровождают подобные переходы. Моя жена и дочь были первыми белыми женщинами, которые когда-либо ступали на берега реки Кентукки.

Двадцать четвёртого декабря индейцы убили одного человека и одного ранили. Они, казалось, решили выжить нас из возведённого нами укрепления.

Четырнадцатого июля 1776 года индейцы схватили возле форта двух дочерей полковника Кэлоуэя и мою дочь. Я тотчас взял восемь человек и бросился в погоню. Шестнадцатого числа я настиг индейцев, убил двух из них и освободил дочерей. В тот же день индейцы разделились на отряды и напали на несколько ранее возведённых фортов, произведя великие повреждения. Новые поселенцы были ввергнуты в крайнее расстройство. Невинного земледельца застрелили, когда он обрабатывал землю для пропитания своей семьи. Скот на станциях^[1] был почти истреблён. Индейцы продолжали военные действия до пятнадцатого апреля 1777 года, когда их отряд из ста человек напал на Бунсборо, убил одного человека и ранил четырёх. Их потери в этом нападении нам точно неизвестны.

Четвёртого июля отряд из двухсот индейцев напал на Бунсборо, убил одного человека и ранил двух. Они сорок восемь часов держали нас в осаде, и за это время сами потеряли семерых человек. Наконец, поняв, что они не смогут нас одолеть, они сняли осаду и отступили.

Индейцы в это время держали своих воинов в разных отрядах. Они нападали на крепости, препятствуя им помогать друг другу, и причиняли много вреда расстроенным обитателям.

Девятнадцатого числа форт полковника Логана был осаждён отрядом из двухсот индейцев. Во время этой ужасающей осады индейцы причинили множество повреждений, расстроили крепость, в которой было всего пятнадцать человек, убили двух человек и ранили одного. Потери неприятеля неизвестны, поскольку индейцы обыкновенно уносят своих мертвецов с поля битвы. Форт полковника Хэррода защищало всего лишь шестьдесят пять человек, а Бунсборо – двадцать два. Во всей стране, включая Водопады Огайо, было совсем немного фортов и белых людей, и все они находились на значительном расстоянии друг от друга. Лишь горстка в сравнении с бесчисленными воинами, распространёнными по всей стране и намеревавшимися производить всякий, который только может измыслить варварский ум дикаря. Мы испытывали такие лишения, которые не поддаются описанию.

Двадцать пятого числа из Северной Каролины прибыло пополнение в сорок пять человек, а двадцатого августа из Виргинии прибыл полковник Боумен с сотней человек. Сейчас мы усилились, и в течение шести недель в том или ином месте почти каждый день завязывались стычки с индейцами.

Сейчас, будучи повержены в почти каждой битве, дикари на собственном опыте осознали превосходство «длинных ножей», как они называли виргинцев. Дела приняли другой оборот, и неприятель лишь тайно причинял повреждения, не рискуя начинать открытую войну.

Первого января 1778 года с партией из тридцати человек я отправился к Голубым солончакам на реке Ликинг, чтобы доставить соль в несколько крепостей страны.

Седьмого февраля, когда я охотился, чтобы обеспечить своих товарищей мясом, я встретил отряд из ста-двухсот индейцев и двух французов. Они следовали на Бунсборо, который особенно притягивал неприятеля.

Они погнались за мной и схватили меня. Восьмого числа они привели меня на Голубые солончаки, где было двадцать семь человек из моей партии, включая тех трёх, что ранее вернулись домой с солью. Понимая, что бегство невозможно, я капитулировал перед неприятелем и дал знак своим людям, чтобы они не сопротивлялись и сдались в плен.

Перед моей капитуляцией индейцы обещали мне великодушное обхождение и впоследствии полностью сдержали обещание. Мы в качестве пленников последовали в Старый Челикот – важный индейский город, что на Маленькой Майами. Туда мы прибыли восемнадцатого февраля после тяжёлого путешествия при крайне суровой погоде и удостоились самого лучшего обхождения, которое можно было ожидать от дикарей. Десятого марта сорок индейцев отвели меня и десять моих людей в Детройт, куда мы прибыли тринадцатого числа. Губернатор Гамильтон, британский командир этого поста, обходился с нами с великим человеколюбием.

Во время нашего путешествия индейцы обращались со мной как с гостем. Их чувства ко мне были столь велики, что они отказались оставить меня здесь с другими, хотя губернатор предлагал им за меня сто фунтов стерлингов, чтобы под честное слово отпустить меня домой. Несколько английских джентльменов, осознавая мою неудачу и проникшись ко мне человеческим сочувствием, великодушно предложили мне дружескую поддержку, от которой я отказался, выразив им благодарность за их доброту. Я понимал, что у меня никогда не будет возможности отплатить им за столь незаслуженное великодушие.

Индейцы оставили моих людей в Детройте, в плену у британцев, и десятого апреля увели меня в Старый Челикот, куда мы прибыли двадцать пятого числа того же месяца. Это был долгий и утомительный переход по чрезвычайно плодородной стране, замечательной прекрасными водными источниками. В Челикоте я проводил время со всем удобством, которое мог ожидать. Согласно индейским обычаям, меня усыновила одна семья, и я чувствовал привязанность новых родителей, братьев, сестёр и друзей. Я близко познакомился и подружился со всеми индейцами, всегда проявляя бодрость и довольство, и они полностью мне доверяли. Я часто ходил с ними на охоту и постоянно добивался их аплодисментов за участие в состязаниях стрелков. Я пытался не превосходить их в стрельбе сверх меры, поскольку нет народа, более завистливого в этой забаве. Когда они превосходили меня, я видел в их жестах и мимике выражение величайшей радости, а когда случалась обратное – выражение зависти. Король шауни обратил на меня своё внимание. Он обходился со мной с глубоким уважением и с откровенным дружелюбием и часто разрешал охотиться, когда мне угодно. Я постоянно возвращался из леса с добычей и всегда отдавал часть добычи королю, считая это долгом по отношению к своему повелителю. С индейцами я делил и стол, и кров, которые были не настолько хороши, как я мог бы пожелать, но нужда всё делала приемлемым.

Я начал размышлять о побеге и продолжал жить с индейцами в Старом Челикоте, стараясь не вызывать подозрений. Первого июня они взяли меня на соляные источники на Сайоте и держали там десять дней, а сами добывали соль. В это время я охотился для них и обнаружил за рекой землю, которая превосходила другие кентуккийские почвы и была замечательно орошена.

Когда я вернулся в Челикот, я увидел четыреста пятьдесят индейцев, отборнейших воинов, вооружённых, разукрашенных самым воинственным образом и готовых следовать на Бунсборо. Встревоженный, я решил бежать при первой же возможности.

Я ушёл втайне от всех перед восходом шестнадцатого числа и прибыл в Бунсборо двадцатого после сташестидесятимильного путешествия, во время которого я ни разу принимал пищи.

Я обнаружил, что крепость в плохом состоянии, и мы немедленно приступили к починке стен, укреплению передних и боковых, скрытых ворот и насыпке двойного вала, завершив все работы за десять дней. В это время мы ежедневно ожидали появления индейской армии. Наконец, один из моих товарищей по плену сбежал от индейцев и сообщил, что они узнали о моём побеге и отложили наступление на три недели. Индейцы следили за нашими действиями и были сильно встревожены увеличением нашей численности и укреплением форта. Индейцы созвали великий совет племён, который размышлял дольше, чем обычно. Очевидно, они видели, что приближается час, когда «длинные ножи» могут совсем выселить их. Беспокоясь за своё будущее, они решили в корне истребить всех белых в Кентукки. Мы не были испуганы их передвижениями, но постоянно представляли свидетельства своей отваги.

Первого августа я во главе отряда из девятнадцати человек совершил набег на индейскую землю, чтобы неожиданно захватить городок Пэйнт-Крик-Таун, что на Сайоте. Когда до него оставалось четыре мили, мы встретили отряд из тридцати индейцев, которые следовали к Бунсборо на соединение с индейцами из Челикота. Между нами завязался короткий бой. Наконец дикари дрогнули и сбежали. Мы не понесли потерь, неприятель потерял одного убитым и одного раненым. Мы забрали у них трёх лошадей и весь груз. Двое моих людей, которые отправились к индейскому городу, сообщили, что он покинут. Мы не пошли дальше, а как можно скорее вернулись, чтобы защитить нашу крепость от другого отряда индейцев. Шестого числа мы прошли мимо индейцев, а седьмого – в целости прибыли в Бунсборо.

Восьмого числа появилась индейская армия. В неё входили четыреста сорок четыре индейца под командованием капитана Дюкена, ещё одиннадцати французов и нескольких индейских вождей. С развевающимися британскими и французскими знамёнами они маршировали в виду нашего форта. Получив предложение сдать форт его величеству королю Британии, я потребовал на размышление два дня, которые и были мне предоставлены.

Для нас это был переломный период. Защитников крепости было мало. У стен стояла могучая армия, вид которой предрекал неизбежную, жестокую смерть. Эта армия несла за собой опустошение. Смерть была предпочтительнее плена. Если бы крепость взяли штурмом, то нас бы предали истреблению. В таком положении мы решили держаться, сколько возможно. Мы немедленно собрали всех наших лошадей и коров и через скрытые ворота ввели их в форт. Вечером девятого я ответил, что мы решили защищать наш форт до последнего человека. «Нам смешны все ваши грозные приготовления, – сказал я их командиру, который внимательно слушал мою речь. – Но мы благодарим вас за то, что предупредили нас и дали нам возможность защищаться. Ваше усердие не увенчается успехом, поскольку наши ворота навеки останутся запертыми для вас». Не смею сказать, повлиял ли этот ответ на их отвагу, но, вопреки нашим ожиданиям, они решили обмануть нас, заявив, что губернатор Гамильтон приказал им только взять нас в плен, а не убивать. И если, добавили они, девятеро из нас выйдут и подпишут договор, они немедленно уведут войска из-под стен и мирно вернутся домой. Это предложение звучало заманчиво, и мы согласились на него.

Мы вели переговоры в шестидесяти ярдах от крепости, чтобы отвлечь их от нарушения слова, поскольку мы не могли избежать подозрений дикарей. В таком положении мы согласились со всеми статьями и подписали договор. Индейцы сказали, что, согласно их обычаям, в таких случаях каждому белому в знак дружбы должны пожать руки два индейца. С этим мы тоже согласились, но скоро осознали, что это была уловка, чтобы взять нас в плен. Они немедленно схватили нас, но мы, хотя и были окружены сотнями дикарей, вырвались от них и спаслись в крепости. Только один из наших был ранен, когда они начали стрелять. Они немедленно напали на нас со всех сторон, и между нами завязалась непрерывная перестрелка, которая длилась девять дней и ночей.

В это время неприятель начал рыть подкоп под наш форт, расположенный в шестидесяти ярдах от реки Кентукки. Они начали копать на уровне воды и на некоторое расстояние продвинулись по берегу, как мы поняли из-за того, что вода загрязнилась от глины. Мы тотчас решили расстроить их замысел, перерезав окопом их подземный ход. Неприятель, раскрыв наш контрподкоп из-за глины, которую мы выбрасывали из форта, отказался от своей военной хитрости. Двадцатого августа, на своём опыте убедившись, что они не достигнут своей цели ни силой, ни хитростью, они сняли осаду и отступили.

Во время этой ужасающей осады, которая грозила нам смертью, мы потеряли двух человек убитыми и четырёх ранеными, не считая множества скота. Мы убили тридцать семь неприятелей и великое множество ранили. После того, как они ушли, мы подобрали пуль весом в сто двадцать пять фунтов, не считая тех, что застряли в брёвнах форта, что определённо говорит о рвении индейцев. Вскоре после этого я ушёл в старые поселения, и в моих делах за это время не произошло ничего, что достойно этого отчёта.

В моё отсутствие в Кентукки, полковник Боумен с отрядом из ста шестидесяти человек в июле 1779 года совершил поход против шауни. Необнаруженные, они прибыли в Старый Челикот, и разразилась битва, которая длилась до десяти утра, когда полковник Боумен, осознав, что не сумеет победить, отступил на тридцать миль. Индейцы, собрав свои силы, бросились в погоню и настигли Боумена. Сражение продолжалось около двух часов не в пользу отряда Боумена.

Полковник Хэррод предложил оседлать лошадей и яростно набросился на дикарей, которые в тот раз сражались с замечательным неистовством. Этот отчаянный шаг возымел воздействие, ряды индейцев были прорваны, и индейцы разбежались в разные стороны. В этих двух битвах мы потеряли девять человек убитыми и одного раненым. Потери неприятеля неизвестны, было взято только два скальпа.

Двадцать второго июня 1780 года крупный отряд индейцев и канадцев численностью в шестьсот человек под командованием полковника Бёрда с шестью артиллерийскими орудиями напал на станции Риддла и Мартина, что на одном из притоков реки Ликинг. Бёрд совершил этот поход в такой тайне, что беспечные поселенцы не раскрыли его, пока он не начал стрелять по фортам. Не будучи подготовленными, поселенцы вынуждены были сдаться. Варварские дикари немедленно зарубили томагавками одного мужчину и двух женщин, а остальных пленников нагрузили тяжёлой ношей и повели их, способных или неспособных ходить, в свои города. Такое дикое обхождение поражает человеколюбие, оно слишком варварское, чтобы о нём повествовать.

Враждебность индейцев и их союзников заставила генерала Кларка, коменданта на Водопадах Огайо, немедленно начать поход с его полком и вооружённым войском страны на Пекауэй – важный город шауни, что на притоке Большой Майами. Кларк завершил поход с великим успехом, взял семнадцать скальпов и сжёг город дотла, потеряв семнадцать человек.

В это время я вернулся в Кентукки со своей семьёй. Пусть читатель, который уже знает, что я ранее перевёз семью в Кентукки, не задаётся вопросом о моём поступке. Когда я был пленён индейцами, то моя жена, ожидая, что индейцы лишат меня жизни, угнетённая расстроенными делами в стране и оставшаяся без мужа, её единственной радости, перед моим возвращением перевезла в дом своего отца в Северной Каролине мою семью и имущество, и её путь через дикие места сопровождался многими опасностями.

Вскоре после неприятностей в Бунсборо я приехал к семье и мирно жил с ней до этого времени. История моей поездки домой и возвращения с семьёй представляла собой ряд трудностей, описание которых составило бы отдельный том. Это описание чуждо моим целям, поэтому я нарочно опускаю его.

Я снова поселился с семьёй в Бунсборо. Скоро, шестого октября 1780 года я со своим братом отправился на Голубые солончаки. При возвращении домой мы были обстреляны отрядом индейцев. Они застрелили брата и преследовали меня с собакой три мили, но я убил собаку и спасся. Скоро пришла зима, которая держала индейцев в их вигвамах.

Суровость этой зимы вызвала в Кентукки великие трудности. Летом неприятель уничтожил большинство запасов кукурузы. Этой необходимой пищи было мало, и она была дорога. Поселенцы, в основном, жили на мясе бизонов. Многие пребывали в плачевном положении, но, относясь к выносливому сорту людей и привыкнув к трудностям и нужде, они чудесным образом прошли через все лишения. Наступила осень, и плодородные почвы дали нам обильный урожай.

Ближе к весне нам начали досаждать индейцы. В мае 1782 года их отряд напал на станцию Эштона, убил одного человека и взял в плен негра. Капитан Эштон с отрядом из двадцати пяти человек бросился в погоню за дикарями, настиг их, и завязалось сражение, которое длилось два часа. Индейцы, которые превосходили Эштона числом, заставили его отступить. Отряд потерял восемь убитыми и четырёх смертельно ранеными. Доблестный командир сам оказался в числе убитых.

Индейцы продолжали свои враждебные действия. Десятого августа они захватили двух мальчиков возле станции майора Хоя. Капитан Холдер с отрядом из семнадцати человек преследовал индейцев, но также был разгромлен, потеряв четырёх человек убитыми и одного раненым. Наши дела становились всё более тревожными. Несколько недавно возведённых в стране станций постоянно страдали от индейцев, которые при каждой возможности воровали лошадей и убивали людей. В поле возле Лексингтона один индеец застрелил белого и подбежал, чтобы скальпировать его. Индейца самого застрелили из форта, и он замертво упал на своего неприятеля.

Каждый день производились новые повреждения. В войне против нас объединились варварские дикари шауни, чероки, вайандоты, тава, делавары^[2] и некоторые другие племена из-под Детройта. Их отборнейшие воины собрались в Старом Челикоте, чтобы совершить такой поход, который уничтожил бы нас и полностью опустошил страну. Их дикие умы воспламенялись двумя предателями – капитаном Макки и капитаном Гёрти. Эти люди руководили всеми дьявольскими планами индейцев. Пятнадцатого августа их отряд из пятисот индейцев и канадцев пошёл на станцию Брайанта, что в пяти милях от Лексингтона. Не предлагая условий сдачи, они с неистовством напали на крепость, которая, к счастью, была готова противостоять им. Через три дня, тщетно растратив множество припасов и убив весь скот вокруг форта, они поняли, что не смогут овладеть этим местом, сняли осаду и отступили. Они потеряли тридцать человек убитыми, а число их раненых неизвестно. В крепости было убито четыре человека, а ранено три.