Текст книги "Кризис средневековой Руси 1200-1304 "

Автор книги: Джон Феннел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Если в начале 1267 года поведение новгородцев поразило Ярослава своей дерзостью, то их дальнейшие действия выглядели уже прямым шагом к расколу. Не испросив разрешения у Ярославова представителя Юрия и явно в пику великокняжеской политике в отношении Довмонта, новгородцы предприняли вместе с псковичами военный поход. Результаты похода как такового не представляют интереса – доподлинно мы знаем только, что он был направлен «на Литву» и завершился успешно[139]139
  НПЛ, с. 85, 315. Более поздние летописи (HIV и Ник) добавляют, что был убит Ердень (ПСРЛ, т. 4, с. 236; т. 10, с. 145).


[Закрыть]. Важно то, что возглавлял поход не Юрий, а простой боярин, некий Елевферий Сбыславич (на которого позднее Ярослав жаловался новгородцам) и сам Довмонт. Трудно было придумать что-либо, что могло сильнее рассердить великого князя.

По всей вероятности, в это время новгородцы вынудили Ярослава подписать второй договор с ними, подобный договору 1265 года: многие статьи обоих документов совпадают. Но на этот раз ограничений княжеской власти стало больше. Ярославу было запрещено вмешиваться в дела новгородских земель, в которых Александр Невский или его сын Дмитрий чувствовали себя хозяевами. Он должен был воздерживаться от насилия, столь характерного для княжения Александра. Особо было оговорено, что он не должен вмешиваться в дела новгородской волости Бежецкий Верх (Бежичи), который граничил с землями Ярославля, Углича и Твери. Очевидно, Ярослав пытался просочиться на эту уязвимую пограничную территорию, поскольку в договоре было зафиксировано, что он не должен владеть землями в Бежецком Верхе (Бежичах), не должен нарушать законные привилегии, пожалованные его предшественниками Бежецкому Верху и району Обонежья (между озерами Ладога и Онега), и не должен уводить силой никого из жителей этих земель[140]140
  ГВНП, № 2, с. 10 – П. В договоре упоминаются посадник Михаил и тысяцкий Кондрат, ставшие впоследствии жертвами второго Раковорскйго похода (1268 г.). Следовательно, этот договор должен был быть заключен между 1265 г. и 23 января 1268 г. (в этот день Михаил и Кондрат выступили из города вместе с войском). Обсуждение раних договоров с Ярославом см.: Черепнин. Русские феодальные архивы, т. 1, с. 251–266.


[Закрыть].

События следующих двух лет не способствовали тому, чтобы рассеять недовольство Ярослава Новгородом или недоверие новгородцев к Ярославу и его племяннику Юрию. Это были годы энергичной военной деятельности. Невзирая на призывы Довмонта, новгородцы обращали свои взоры не столько на Литву, сколько на расположенную к западу от Пскова Эстонию, южная половина которой находилась под твердой властью тевтонских рыцарей, тогда как северная половина, от Ревеля (Таллина) до Нарвы, принадлежала датчанам с 1238 года. Ближайшими целями новгородцев были балтийский порт Ревель и замок Раковор (Раквере, Везенбург), построенный датчанами в 1252 году на полпути между Ревелем и Нарвой[141]141
  См.: Christian sen The Northern Crusaders, p 108.


[Закрыть].

Первый поход, предпринятый в 1267 году, закончился полной неудачей. Войску недоставало предводителя и четко разработанного стратегического плана. Новгородцы посоветовались с Юрием – вспомнив вдруг, что он является представителем великого князя, – но не смогли определить направления первого удара: Литва, Полоцк или датская Эстония? Наконец войско выступило на запад вдоль по реке Шелони, держа курс на Литву или Полоцк, но несогласие между военачальниками нарастало. Войско остановилось, вернулось несколько назад вниз по Шелони и двинулось на северо-запад. Форсировав Нарову, новгородцы осадили крепость Раковор, но взять ее не смогли. Они вернулись в Новгород, окончательно разочаровавшись в племяннике великого князя[142]142
  НПЛ, c. 85, 315.


[Закрыть].

Завоевание Раковора и в дальнейшем Ревеля по-прежнему, однако, считалось выполнимой задачей, и в конце 1267 года новгородцы предприняли полномасштабный поход. На этот раз они, наученные горьким опытом, не стали советоваться с Юрием и обратились за советом к посаднику Михаилу. Собранное войско было столь огромным, а камнеметные орудия, свезенные для ремонта в усадьбу архиепископа, столь впечатляющими, что тевтонские рыцари даже прислали послов, просивших новгородцев не нападать на их земли (т. е. на Южную Эстонию) и обещавших не вмешиваться, если удар будет направлен на Ревель и Раковор, – это обещание они потом нарушили. Военными действиями в январе-феврале 1268 года, которые очень подробно описаны непосредственным свидетелем событий в Новгородской Первой летописи[143]143
  Там же, с. 85–87, 315– 318


[Закрыть], руководил князь Дмитрий Александрович из Переславля, лучший из русских военачальников того времени. Были дружины "из Твери, Смоленска и Пскова, а также местные новгородские силы. В составе войска были Довмонт и Юрий, а также сам посадник. Но, несмотря на тщательную подготовку и огромное войско, поход завершился неудачей. Юрий, далеко не самый любимый персонаж новгородского летописца, бежал с поля боя, посадник Михаил был убит, а тысяцкий пропал без вести. Раковор выстоял, Ярослав, позволивший двоим из своих сыновей отправиться в этот поход, едва ли мог быть доволен таким исходом.

Ярослав чувствовал себя стесненным условиями договора, был раздражен бесцеремонным обращением с его племянником Юрием и обеспокоен бесплодными, приводившими только к потерям сражениями на западных рубежах. В июне 1269 года он прибыл в Новгород собственной персоной, чтобы выразить свое недовольство. Ярость сквозит в словах, вложенных в его уста летописцем: «Мужи мои и братья моя и ваша побита; а вы розъратилися (нарушили мир) с Немци». Он возложил всю вину на трех ведущих бояр, один из которых, Елевферий Сбыславич, захватил место Юрия и возглавил поход против литовцев в 1267 году. Ярослав предложил конфисковать их имущество. Насколько обе стороны были близки к окончательному разрыву, видно из дальнейших событий. Новгородцы, ведомые посадником Павшей Онаньичем, сменившим Михаила, встали стеной за трех бояр; Ярослав пригрозил разорвать все отношения и «из города ехати». Новгородцы попытались предотвратить его отъезд, что могло вылиться в объявление войны, ссылаясь, но как-то неубедительно на то, что они «еще бо не добре ся бяху умирили (не закончили мирные переговоры) с Немци» – имелись в виду переговоры с тевтонскими рыцарями, последовавшие за безуспешным нападением немцев на Псков в мае 1269 года. В конце концов Ярослав потерял терпение и уехал из города. Только посланные к нему архиепископ и несколько крупнейших бояр смогли убедить его смягчить свой гнев и вернуться. Одним из условий возвращения он поставил назначение тысяцким своего близкого сторонника Ратибора Клуксовича вместо пропавшего без вести в раковорском походе Кондрата[144]144
  Там же, с. 87–88, 318–319.


[Закрыть].

Конфликт между Новгородом и великим князем Ярославом был еще далеко не исчерпан. До конца 1269 года мир был неустойчивым, страсти кипели с обеих сторон; предстояло выработать очередное соглашение. На этот раз тон представителей Новгорода был чуть более дружелюбным: «А что, къняже, тобе было гнева на посадника и на всь Новгородъ, то ти, княже, все нелюбье отложити и от мала и от велика, не мщати ти ни судом, ни чим же… А до владыкы (архиепископа), отча нашего, гнева ти не держати». Две следующие статьи, однако, вводили новые ограничения на княжеские права: «А бес посадника ти, княже, суда не судити» – сильное ограничение по сравнению с теми судебными правами, что были у него раньше; кроме того, на новгородцев теперь не распространялись законы Суздальской земли, если они находились вне ее территории[145]145
  ГВНП, № 3, с. 11–13. Л. В. Черепнин (Черепнин. Русские феодальные архивы, т. 1, с. 263–266) считает, что последние три статьи договора, напечатанного в ГВНП, были добавлены в 1270 г. после второго крупного столкновения с Ярославом.


[Закрыть].

Во взглядах на внешнюю политику Ярослав не сходился с новгородцами. После того как датчане упросили новгородцев отказаться от еще одного крупного похода против Северной Эстонии, согласившись уступить Новгороду реку Нарову[146]146
  НПЛ, с. 88, 319.


[Закрыть], Ярослав переключил свое внимание на Карелию, это яблоко раздора между Швецией и Новгородом, расположенную к северу от Невы и к западу от Ладожского озера. Но на этот раз новгородцы отказались принять участие в походе, и Ярослав был вынужден распустить большое войско, собранное им для вторжения в Эстонию.

Дело явно шло к крупному столкновению между великим князем и Новгородом. Кризис разразился в 1270 году. Новгород разделился на две неравные партии, причем большинство бояр выступали против Ярослава. События разворачивались традиционным порядком. Сначала было созвано вече, а в результате один из сторонников Ярослава был убит, другие бежали в княжескую усадьбу на Городище под Новгородом. На вече был составлен список жалоб: Ярослав злоупотреблял своими охотничьими правами, незаконно отбирал чужое имущество, изгонял иностранных купцов, совершал «насилье» (что под этим подразумевалось, не разъясняется). Ярославу было предложено уходить, и, когда он попытался урезонить вече и даже пообещал исправиться, ему пригрозили силой: «Али идем всь Новъгород прогонит тебе». Ярославу ничего не оставалось, как уйти.

Однако он не собирался отдавать Новгород без борьбы, да и Новгород не мог себе позволить долго оставаться без князя. Обе стороны предприняли шаги, чтобы выправить положение. Новгородцы обратились к Дмитрию Александровичу, призывая его на княжение, тогда как Ярослав послал Ратибора Клуксовича в Сарай с просьбой о военной поддержке, которая бы укрепила собираемое им в Суздальской земле войско. Ни то, ни другое обращение успеха не имело. Дмитрий отказался: вряд ли он мог идти на риск войны со своим дядей; а миссия Ратибора к хану была скомпрометирована братом Ярослава Василием Костромским, который впервые появился на политической сцене, чтобы убедить хана в том, что правда была на стороне новгородцев и что Ярослав сам во всем виноват. Но ни великий князь, ни новгородцы не хотели уступать Новгородцы возвели укрепления вокруг города – верный признак их серьезных намерений – и заняли оборонительные позиции на реке Шелонь. Ярослав двинулся к городу Русе на реке Полнеть с войском Суздальской земли, которое включало дружины из Смоленска и из вотчины Дмитрия Александровича Переславля. Ярослав предпринял последнюю попытку решить дело миром: он дал новгородцам знать, что все князья Суздальской земли стоят на его стороне, но что он все-таки готов простить им обиды. Проку от этого не было – новгородцы непреклонно стояли на своем. «Поеди… а тебе не хочем», – повторили они.

Если бы дело дошло до сражения, то Ярославу и силам Суздальской земли не составило бы труда разгромить новгородцев, которые, помимо местных дружин и отрядов из северных волостей, возможно, могли рассчитывать только на помощь Василия Костромского, численность войска которого нам неизвестна. Но Ярослав, как оказалось, не нуждался в силе оружия. У него было более действенное средство в лице митрополита. Когда два войска стояли друг против друга в ожидании начала боев, в Новгород пришло послание от митрополита Кирилла. Он ручался за искренность намерений Ярослава отказаться от «всего [плохого]», повелевал новгородцам воздержаться от кровопролития и, согласно одной из версий, угрожал новгородцам, если они не послушаются митрополита, самой страшной карой – отлучением от церкви[147]147
  См. версии, восходящие к своду 1472–1479 гг. (М, Е, Лье и Ник; ПСРЛ, т. 25, с. 149; с. 23, с. 88; т. 20, с. 167; т. 10, с. 149). Исходное описание мятежа (без угрозы отлучения) содержится в НПЛ, с. 88–89, 319–321.


[Закрыть]. Это был не первый случай, когда митрополит ввязывался в политическую борьбу[148]148
  Например, см. выше, с. ПО.


[Закрыть], но это был первый, и единственный, зафиксированный в XIII столетии эпизод, когда глава церкви не только выступил на стороне великого князя, но и добился цели, применив угрозу отлучения. Этот случай был предвестником той будущей поддержки, которую получали московские правители от митрополитов в XIV веке.

Вмешательство церкви принесло победу. Ярослав был восстановлен на новгородском престоле в присутствии двух послов хана[149]149
  На обороте договора 1269–1270 гг. написаны слова «Се приехаша послы от Менгу Темеря цесаря (хана Менгу-Тимура) сажат Ярослава с грамотою», т. е. очевидно, что с ярлыком на княжение (ГВНП, с. 11).


[Закрыть], подчинившись, правда, всем условиям, выдвинутым Новгородом. Он согласился выполнять требования соглашения, выработанного в конце 1269 года, и принять дополнительные ограничения его власти: новгородские купцы могли теперь вести свои дела «по Суждальскои земли без рубежа, по цесареве (ханской) грамоте» (по-видимому, речь идет об уступках, которых добился от хана Менгу-Тимура Василий Костромской). Запрещалась насильственная высылка людей из Новгорода в Суздальскую землю или из Суздальской земли в Новгород, а все заложники, находившиеся в плену у Юрия, Ярослава, жены Ярослава и людей Ярослава, должны были быть освобождены[150]150
  Это были три последние статьи договора (ГВНП, № 3), которые, по мнению Черепнина, были добавлены в 1270 г. (см. выше, прим. 33).


[Закрыть].

В этом последнем столкновении между Новгородом и Ярославом явно начал вырисовываться образ будущих взаимоотношений Новгорода и великого князя. Правда, Ярослав как будто привлек на свою сторону могущественную фигуру Дмитрия Александровича Переславского и пользовался поддержкой некоторых из князей Суздальской земли, по крайней мере он так заявлял. Но Новгород продолжал укреплять свое положение и приобретал все большую и большую независимость от великого князя. Бояре противостояли князю более сплоченно, чем в любой более ранний период истории Новгорода; не было и признаков поддержки великого князя со стороны «великих» или «меньших» бояр. Юрия, которого Ярослав оставил вместо себя наместником Новгорода, изгнали из Пскова. Но что важнее всего, власть великого князя была резко ограничена рядом соглашений, заключенных между сторонами. Если первый договор 1265 года был для Ярослава и так достаточно ограничительным, то последовавшие за ним еще больше урезали его привилегии и права. Ко времени последнего принятия правления в 1270 году Ярослав и шагу не мог ступить без ведома посадника, его судебные права были урезаны, и он не имел никаких новых возможностей увеличить свое богатство за счет Новгорода. Он почти превратился в наемника, взятого для обороны границ и неспособного диктовать истинным правителям Новгорода, какую внешнюю политику им проводить.

Новгородцы вряд ли обрадовались возвращению Ярослава, но выбора у них не было. Митрополит грозил отлучением, а эту угрозу они не могли игнорировать. Присутствия представителей Менгу-Тимура было достаточно, чтобы Ярослав должным порядком воссел на новгородский княжеский престол, однако неудивительно, что он покинул город, как только все формальности были соблюдены. На этот раз Ярослав чувствовал себя настолько в силе, что рискнул оставить вместо себя простого боярина, некоего Андрея Воротиславича, который сотрудничал с ним на ранних стадиях мятежа 1270 года. Непопулярный у новгородцев Юрий, по всей видимости, был отослан обратно в свою вотчину в Суздаль. Что касается Пскова, то Ярослав послал некоего «князя Айгуста» (Аугустуса?), чтобы заменить им Довмонта[151]151
  НПЛ, с. 89, 321.


[Закрыть]. Кто такой Айгуст, нам неизвестно – возможно, литовский князек из числа противников Довмонта[152]152
  Пашуто. Образование, с. 54, 387.


[Закрыть],– но его правление было недолгим. Весной 1271 года Довмонт уже отражает очередное из ставших обычными нападение тевтонских рыцарей на земли псковичей[153]153
  ПСРЛ, т. 4, с. 241; т. 5, с. 197; П2Л, с. 17, 85.


[Закрыть].

Несмотря на то что новгородский вопрос был на время улажен, мир на северо-востоке Руси не обещал быть долгим. Ярослав и его брат Василий находились в ссоре. Дмитрий Александрович, несмотря на его юные годы, был фигурой, с которой следовало считаться: его старший брат Василий перестал играть какую-либо роль в политической жизни Суздальской земли со времени изгнания из Новгорода в 1260 году, а после его смерти в начале 1271 года Дмитрий стал старшим из внуков Ярослава Всеволодовича и первым претендентом на великокняжеский престол после смерти его дядьев Ярослава и Василия. Но в интересы хана не входило позволить трем старшим князьям самим довести до конца спор из-за престола, поэтому в 1271 году все трое были вызваны в Орду. В источниках не записано, что там произошло: мы знаем только, что зимой того же года Ярослав умер, «ида из Татар» – эта фраза применялась в связи со смертью великого князя уже в третий раз только за последние четверть века, – и что Василий Костромской был возведен на владимирский престол[154]154
  ТЛ, с. 331.


[Закрыть].

Если даже Менгу-Тимур одобрил возвышение Василия и выдал ему ярлык на великое княжение, это вовсе не гарантировало прочного мира. Камнем преткновения был, как и следовало ожидать, Новгород. Хотя Троицкая летопись снова, как и шесть лет назад по отношению к Ярославу, утверждает, что Василий «бысть князь великий володимерскии и новугородцкии», принятие его Новгородом было далеко не решенным вопросом. И Василий, и Дмитрий, «хотя сести на столе», послали каждый своих представителей в Новгород. После рассмотрения их предложений бояре призвали не великого князя, а Дмитрия, который и «седе на столе» 9 октября 1272 года[155]155
  НПЛ, 89–90, 321–322.


[Закрыть]. Выбор новгородцев пал на Дмитрия не только потому, что он был популярен и хорошо известен в городе, поскольку «правил» им с 1259 по 1264 год и участвовал в походах на Юрьев и Раковор в 1262 и 1268 годах соответственно; были также и другие причины. В. Н. Татищев дает ключ к пониманию истоков нежелания новгородцев принять Василия. «Князь великий Василий… посла в Новгород наместники своя и повеле грамоты брата своего Ярослава отринути, рекий: «Не по делу вынудили грамоты у брата моего, чего ся испокон не повелось…» А новогородцы реша: «Ты, княже, тогда сам намо тако удумал (явное указание на поездку Василия в Орду в 1270 году), а чему ныне винишь? И не хочешь, княже, на том крест целовати, ино ты намо не князь, а мы себе князя добудем»[156]156
  Татищев, т. 5, с. 50.


[Закрыть].

Хотя другие источники не упоминают о требованиях Василия, версия Татищева, по нашему мнению, не является плодом его воображения и представляется довольно правдоподобной. Нежелание Василия княжить в Новгороде на тех же условиях, которые был вынужден принять его брат, было, несомненно, главной причиной, определившей выбор бояр в пользу Дмитрия.

На этот раз войны было не избежать. Василий не собирался просто так уступать Дмитрию. Как только известие о восшествии Дмитрия на новгородский престол достигло Василия, он предпринял попытку запугать новгородцев: занял Торжок, сжег там несколько зданий и посадил в городе своих представителей или правителей (тиунов, наместников). В то же время он послал дружину под началом воеводы по имени Семен в поход против удаленных от Новгорода волостей[157]157
  НПЛ, с. 322; ПСРЛ, т. 10, с 151.


[Закрыть]. Когда стало ясно, что военные действия не принесли заметного результата, он призвал татарские войска. Племянник Василия Святослав Тверской с войском, состоявшим из тверичей и татар, напал на пограничные районы Волока Ламского, Бежичей и Вологды, а сам Василий «с великим баскаком володимерскимъ… и с многыми татарами царевыми» вторгся на новгородскую территорию. В это же время на новгородцев было оказано экономическое давление: все новгородские купцы, которым случилось оказаться в то время во Владимире, Твери и Костроме, были арестованы, а их товары конфискованы. В результате в Новгороде произошло резкое повышение цен на зерно[158]158
  ПСРЛ, т. 10, с. 151.


[Закрыть].

Война и нехватка продовольствия заставила новгородцев зашевелиться. Им ничего не оставалось, как предпринять ответные действия, и зимой 1272/73 года Дмитрий и все новгородские силы, какие ему удалось собрать, выступили на восток, на Тверь, ближайший район Суздальской земли. Однако перед тем, как решиться на военное столкновение с соединенными силами татар и Суздальской земли, Дмитрий послал трех старших бояр (среди них одного будущего посадника) к Василию во Владимир. Они поставили перед великим князем четыре условия: вернуть все захваченные новгородские районы, прекратить попытки завоевания новгородского престола, освободить всех арестованных купцов и заключить мир. Эти условия были совершенно неприемлемыми, и Василий, уверенный в своем военном превосходстве и своем неотчуждаемом праве великого князя на новгородский престол, отверг их. От победы его отделял один шаг. Когда Дмитрий и его войско прибыли в Торжок на пути в Тверь, весь город, управляемый тиунами Василия, поднял восстание против Дмитрия и Новгорода. Горожане натерпелись уже достаточно. Запуганные татарами и своими соседями из Суздальской земли («вся Низовская земли на нас» – такие слова вложил в их уста редактор Никоновской летописи), они примкнули к Василию. У Дмитрия не было иного выхода, как оставить Новгород и вернуться в Переславль, что он и сделал в январе 1273 года. Он княжил в Новгороде всего лишь три месяца[159]159
  НПЛ, с. 322, 471 («седев 3 месяци, выиде из града»);


[Закрыть].

Таким был конец невзгод Новгорода, по крайней мере на какое-то время. Должны были, конечно, последовать некоторые перестановки. Когда Дмитрий оставил Новгород, бежал и Павша Онаньич, бывший посадником с 1269 года, но позднее в том же году он помирился с Василием и был восстановлен в должности. Тысяцкий Ратибор Клуксович, миссия которого в Орду в 1270 году была столь успешно сорвана Василием, был арестован, а виновные в крамоле наказаны[160]160
  ПСРЛ, т. 10, с. 151–152. О бегстве Павши, временной замене его Михаилом Мишиничем и восстановле¬нии в должности см.: НПЛ, с. 322. О Ратиборе и «крамольниках» см.: Татищев т. Ъ. с. 51.


[Закрыть]. Но кроме этих мер, ничего не было сделано для разрешения тех противоречий, которые оставались между Василием и Новгородом. Василию не было предъявлено никаких новых требований, и сам Василий не пытался изменить условия соглашения, подписанного его братом: во всяком случае, никаких новых договоров не составлялось. До конца правления Василия в качестве великого князя спокойствие Новгорода не было потревожено ничем, что могло бы заслужить упоминания в летописях.

Василий прожил еще четыре года. За это время не было больше ни междоусобных войн, ни признаков вражды между правителями Северо-Восточной Руси. Но последние четыре года его правления были отмечены существенным и исключительно пагубным ростом зависимости русских от Золотой Орды, другими словами, усилением господства татар над Суздальской землей. Численность татарских войск, размещенных в то время в стране, была значительной; на это указывает та легкость, с которой и Василий, и его племянник Святослав смогли вызвать татарские подкрепления для борьбы против Новгорода в 1272 году. Но если эти подкрепления подчинялись русским военачальникам и действовали только в их интересах, то татарские отряды, участвовавшие в неудачном совместном русско-татарском нападении на Литву в 1275 году, совершенно игнорировали русских военачальников и действовали по своему усмотрению, принося немалый ущерб тем русским землям, через которые они прошли как до, так и после сражений в Литве. «Того же (1275) лета ходиша татарове и Русстии и князи на Литву, не успевше ничто же, възвратишася назад Татарове же велико зло и многу пакость и досаду сътвориша христианом (т. е. русскому населению), идуще на Литву, и пакы назад идуще от Литвы того злее створиша, по волостем, по селом дворы грабяще, кони и скоты и имение отъемлюще, и где кого стретили, облупивше нагого пустять»[161]161
  ТЛ, с. 332–333.


[Закрыть]

Конечно, этот фрагмент Троицкой летописи мог быть добавлен к первоначальному сообщению в начале XV века, когда эта летопись была скомпилирована, но заключительная фраза – «это я написал так, чтобы люди помнили и учились на этом» – выглядит принадлежащей современнику описываемых событий. Похоже на то, что в 1275 году началась целая серия разорительных военных походов, предпринимавшихся татарами независимо от русских князей.

Еще более угрожающим выглядело растущее недовольство татар русскими князьями. В 1275 году Василий был вызван в Орду; он взял с собой дань татарам. Согласно «Истории» В. Н. Татищева, единственному источнику, в котором приводятся более или менее правдоподобные сведения об этом эпизоде, хан счел размер собранной дани слишком малым[162]162
  «По полугривне с сохи (т. е. с единицы обложения податью), а в сохе числиша 2 мужи работники» (Татищев, т. 5, с. 51). См. также: К о ч и н. Сельское хозяйство с. 92–93.


[Закрыть]. Василий возразил ему, что число плательщиков подати соответствует последней переписи, в результате чего хан приказал провести вторую перепись всей Русской земли, исключая духовенство. В этот раз летописи ничего не сообщают о реакции русских княжеств на перепись. Противодействия переписчикам те не оказывали. И действительно, большинство летописей вообще не упоминает о переписи[163]163
  Ник, HIV и «Летописец Никифора вскоре» – последние два под 1273 годом, яв¬но ошибочная датировка (ПСРЛ, т. 10, с. 152; т. 4, с. 219; Тихомиров. Забытые произведения).


[Закрыть] Сопротивлению пришел конец.

Василий возвратился из Орды в 1276 году. В январе 1277 года, тридцати пяти лет от роду, он умер, не оставив наследников, и был похоронен в своем городе Костроме В событиях правления Василия и его брата в полную силу проявило себя политическое наследие Александра. Ни Ярослав, ни Василий не сумели предпринять действенных шагов к укреплению власти великого князя или каким-то образом обеспечить будущее независимого государства на северо-востоке Руси. Среди потомков Всеволода III остро ощущался недостаток истинного единства. Новгородцы постепенно добивались самостоятельности своего местного войска, пытаясь поставить назначение князя-наемника в меньшую зависимость от оборонительных нужд; они старались разрешить противоречия между боярами, наносившие в прошлом ущерб сопротивлению политике князя; они ограничивали деятельность князя письменными соглашениями; и они вырабатывали систему, которая в конце концов привела к установлению Совета господ, состоявшего из представителей пяти районов города (концов) и к ежегодному назначению посадников. Все это сильно уменьшало риск междоусобных столкновений среди различных группировок, поддерживавших того или иного претендента на престол, заметно ограничивало возможный произвол правителя Новгорода и прокладывало путь к тому, что можно назвать олигархической республиканской формой правления.

Ни Ярослав, ни Василий не сделали ничего, чтобы распространить свое влияние к югу или к западу от Суздальской земли. Правда, за этот период западные рубежи новгородских владений и вся граница Суздальской земли остались нетронутыми, а нападения тевтонских рыцарей на псковскую территорию заметно ослабли Но все это время Литовское государство, переживавшее период становления, набирало силу, проникая и мирными, и военными путями в глубь северо-западных районов старого Киевского государства и устанавливая свою власть на этнически русских территориях Полоцка, Черной Руси (т. е в землях, омываемых верхним течением Немана), в северной части Волынской земли (районы Берестья и Дорогочина) и на западной половине того, что когда-то было Турово-Пинским княжеством[164]164
  См.: Пашуто. Образование, с. 386 и далее; Алексеев. Полоцкая земля, с. 285 и далее.


[Закрыть]. Воспользовавшись беспомощностью правителей Суздальской земли, Миндовг спокойно закладывал основы огромного Литовского государства, которое позднее включило большую часть Белоруссии и Украины. Если бы Довмонт получал помощь и поддержку в осуществлении своих литовских авантюр, то границы Восточной Европы в XIV и XV веках могли бы иметь совершенно другие очертания. Но, как уже было показано, Ярослав активно препятствовал планам Довмонта и был готов поддерживать его военные начинания только в Северной Эстонии, оказавшиеся в конце концов бесплодными.

Однако наиболее пагубным последствием политики Александра Невского явилось все усиливавшееся присутствие татар в Суздальской земле. Вопрос о сопротивлении татарскому господству уже больше не стоял. Вместо этого русские стали обращаться в Орду за военной помощью для решения своих внутренних раздоров, а татары начали проявлять возрастающий интерес к русским делам и осознавать, что можно безнаказанно грабить богатства Русской земли. Последняя четверть XIII столетия была свидетелем ряда особенно разорительных татарских нападений, набегов и вторжений.