Текст книги "Спроси у пыли"

Автор книги: Джон Фанте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

– Что смешного? – спрашиваю я.

Она продолжает смеяться. Я встаю, подхожу к дивану и беру Камиллу на руки. В руках моих чудовищная сила, и она задыхается в их страстных объятиях.

Я смотрю, как она раздевается, на ее лице покорность и страх, я уже видел это выражение, там в далеком земном прошлом. Я вспоминаю хижину на краю пустыни, и как Сэмми приказывает ей принести дров. Рано или поздно это должно было случиться, думаю я. Она раболепствует в моих руках, и я смеюсь над ее слезами.

Когда все было кончено, иссяк волшебный полет в звездных кущах, и кровь в теле вошла в свое обычное русло, я снова оказался в этом надоедливом, разрозненном мире в мерзкой захламленной квартире с пустым потолком, и ничего во мне не осталось, кроме старого чувства вины, ощущения свершенного преступления и грехопадения. Я сидел на диване возле лежащей рядом Камиллы и таращился в пол. Повсюду валялись осколки разбитой лампы. Я встал и пошел одеваться, вдруг острая боль пронзила все мое тело, стекло впилось в ноги – жгучая агония плоти, я заслужил ее. Сунув порезанные ноги в ботинки, я вышел в прозрачную ночь. Хромая, проделал я долгий путь до своего отеля, думая, что уже больше никогда не увижусь с Камиллой Лопес.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Я стоял на пороге больших событий, а мне не с кем было даже поделиться. История Веры Ривкен завершена, несколько славных дней ушло на перепечатку, все шло как по маслу. Хэкмут, еще несколько дней – и ты получишь нечто грандиозное. Наконец правка была закончена, я отправил рукопись и погрузился в ожидание. Ожидание и надежда. Я молился, посещал мессу и совершил Святое причастие. Я поставил свечки у алтаря девы Марии. Я молил о чуде.

И чудо свершилось. Вот как это было: Я находился в своем номере, стоял у окна и наблюдал за жуком, ползущим по подоконнику. Был вторник, три часа пятнадцать минут по полудню. В дверь постучались. Я отворил и увидел почтальона. Расписавшись за телеграмму, я сел на кровать, гадая, пришлось молодое вино старцу по сердцу или нет. Послание гласило: «Ваша книга принята, сегодня высылаю контракт. Хэкмут». И все. Бланк выскользнул у меня из рук и полетел на пол. Я был ошарашен. Осев на пол, я стал целовать телеграмму. Потом заполз под кровать и просто лежал там. Ничего мне уже не было нужно – ни солнечного света, ни земли, ни неба. Ничего более значительного со мной больше не произойдет. Жизнь моя была кончена.

Так значит, контракт должен был прибыть авиапочтой? Последующие дни я мерил комнату шагами. Я просматривал все газеты. Авиапочта была слишком ненадежной, чересчур опасной. Долой авиапочту! Каждый день происходят катастрофы, земля покрывается обломками самолетов и трупами летчиков. Черт, ведь это такое рискованное предприятие, сущая авантюра и в конце-то концов, где мой контракт?! Я позвонил на почту. Погода летная? Хорошо. Все самолеты выходят на связь? Отлично. Никаких аварий, крушений, катастроф? Замечательно. Где же тогда мой контракт? Я потратил уйму времени, оттачивая свою подпись. Я решил использовать полное имя: Артуро Доминик Бандини, А. Д. Бандини, Артуро Д. Бандини, А. Доминик Бандини. Контракт прибыл в понедельник почтой первого класса. Плюс чек на пятьсот долларов. Господи, пять сотен долларов! Я – один из Морганов. Теперь можно и на покой.

Война в Европе, речь Гитлера, проблемы в Польше – таковы основные темы дня. Какой вздор! Эй вы, милитаристы, вы, протирающие штаны в вестибюле моего отеля Альта-Лома, вот новость, здесь, в этой маленькой бумажке, заполненной причудливыми юридическими фразами, – это моя книга! К черту Гитлера, это важнее Гитлера, это касается моей книги. Да, эта книга не вздыбит мир, никого не убьет, ни в кого не выстрелит, но вы будете помнить ее до конца ваших дней, лежа на смертном одре с последним дыханием вы вспомните эту книгу и улыбнетесь. История Веры Ривкен – частичка подлинной жизни.

Но никто не заинтересовался. Они предпочитали войну в Европе, глупые кинокомедии, Лоуэллу Парсонс. Ужасные люди, несчастные существа. Я сидел среди них в вестибюле отеля и беспомощно качал головой.

И все же с кем-то я должен был поделиться. Камилла. Три недели я не видел ее после той марихуановой ночи на Темпел-стрит. Но ее не оказалось на работе. На ее месте была уже другая девушка. Я спросил про Камиллу. Новая официантка даже не стала разговаривать со мной. Неожиданно «Колумбийский буфет» показался мне мрачной гробницей. Я обратился к толстому бармену. Камилла уже две недели как не работает здесь. Она что, уволена? Он не мог ответить. Больна? Неизвестно. Больше никакой информации.

Теперь я мог позволить себе такси. Я мог бы нанять их штук двадцать и раскатывать по городу день и ночь. Приехав на Темпел-стрит, я поднялся к Камилле и постучался. Никто не ответил. Я повернул ручку, дверь была открыта, внутри темно. Нащупав выключатель, я включил свет. Она лежала на кровати. Ее лицо походило на цветок желтой розы, засушенный в толстой книге, и лишь в глазах теплилась жизнь. Комната провоняла дымом. Шторы на окнах опущены. Дверь полностью не открывалась, до тех пор пока я не выдернул из-под нее половик. Камилла едва не задохнулась от изумления, увидев меня. Она была рада.

– Артуро, – повторяла она. – Ах, Артуро!

Я ничего не сказал ей про книгу, про контракт. Кому нужен какой-то роман, еще один хренов роман? Мои глаза помнили Камиллу бегущей в лунном свете по пенящемуся морскому берегу, дикую, изящную, прекрасную девушку, которая танцевала между столиков с подносом пива. И вот теперь она лежала на грязной постели, разбитая, и рядом с ней блюдце, переполненное коричневыми окурками. Она бросила работу. Она хотела умереть. «Мне все равно», – твердила она.

– Тебе надо поесть, – умолял я, потому что от нее остались лишь кожа да кости.

Я сел на кровать рядом с ней и взял за руку, я ощутил ее хрупкие пальцы и был удивлен, насколько они маленькие, ведь она была такой сильной и плотной.

– Ты голодна, – твердил я.

Но Камилла ничего не хотела.

– Все равно надо поесть.

Я отправился за провизией. Неподалеку был маленький магазинчик. Я опустошал прилавки. Давайте все, что есть, давайте вот это и это тоже. Молоко, хлеб, коробки сока, фрукты, масло, овощи, мясо, картошку. Мне пришлось сделать три рейса, чтобы перетащить купленное к Камилле. Когда все было сложено на кухне, я осмотрел продукты и растерялся, что же мне предложить ей.

– Ничего я не хочу, – отмахивалась Камилла.

Молоко. Я вымыл стакан и наполнил его. Она села на кровати. Розовая ночнушка, и так порванная на плечах, совсем пошла по швам. Зажав нос, Камилла стала пить. Три глотка, и она чуть не задохнулась. Отставив стакан, она снова легла, морщась от тошноты.

– Фруктовый сок, – предложил я. – Виноградный. Он сладкий, намного вкуснее.

Я откупорил бутылку, наполнил стакан и протянул ей. Она с жадностью осушила его и легла, тяжело дыша. Вскоре она заметалась, свесила голову с кровати, и ее вытошнило. Я убрал блевотину и прибрался в квартире. Вымыл посуду и вычистил раковину. Затем я бросился на улицу, поймал такси и помчался по городу в поисках магазина, где можно было купить ночную сорочку. По пути я прикупил еще конфет и целую кипу иллюстрированных журналов: «Взгляд», «Ералаш», «Смотри», «Так», «Бац» и тому подобное – чтобы отвлечь ее, развеселить.

Когда я вернулся, дверь была заперта. Я знал, что сие означает, и стал тарабанить в дверь кулаками и ногами. Грохот поднялся на весь дом. Двери соседних квартир открывались, в коридор высовывались головы жильцов. На лестнице появилась женщина в старом халате. Это была хозяйка, я безошибочно узнаю их. Она осталась на лестнице, боясь подойти ближе.

– Что вам нужно? – спросила женщина.

– Дверь закрыта, – сказал я. – Мне надо войти.

– Оставьте девушку в покое. Знаю я вашего брата. Уходите отсюда или я вызову полицию.

– Я ее друг, – возразил я.

За дверью раздался истеричный смех Камиллы, затем пронзительный вопль:

– Никакой он мне не друг! Я не хочу его видеть!

И снова смех, писклявый, испуганный, словно крик птицы, пойманной в ловушку. Атмосфера становилась зловещей. На другом конце коридора появились двое мужчин. Один из них, что поздоровее и с сигарой в зубах, подтянул брюки и предложил другу:

– Давай вышвырнем его отсюда.

Я стал отступать, прошмыгнул мимо презрительно ухмыляющейся хозяйки и сбежал вниз по лестнице в вестибюль. Оказавшись на улице, я побежал. На углу Бродвея и Темпел-стрит я увидел свободное такси. Прыгнув на заднее сиденье, я крикнул водителю:

– Вперед!

Похоже, это действительно было не мое дело. Но разве мог я забыть эти черные пряди волос, дикую бездну глаз и жаркий толчок под ложечку в первый же день нашего знакомства. Два дня я не решался навестить ее, но больше не выдержал. Я хотел помочь ей, вырвать ее из захлопнувшейся ловушки, увезти куда-нибудь на юг к океану. Ведь это было в моих силах. При такой-то куче денег. Я даже подумывал о Сэмми, но он так глубоко ненавидел ее. Если бы мне удалось увезти ее из этого города, это обязательно помогло бы ей. И я решился попробовать еще раз.

Было около полудня. Стояла страшная жара, оставаться в комнате было невыносимо. Жара подтолкнула меня к действию – жара, липкая тоска, пылища и обжигающие порывы ветра со стороны Мохаве. Я отправился на Темпел-стрит. Вот она, эта деревянная лестница, ведущая на второй этаж. В такой день ее дверь должна быть открыта, чтобы сквозняки могли охлаждать ее.

Я был прав. Дверь оказалась открытой, но Камиллы в квартире не было. Ее вещи громоздились кучей посередине комнаты – коробки и сумки с торчащими из них тряпками. Кровать опущена, на ней лишь голый матрас. Жизнь была выброшена из этого места. Я уловил запах дезинфекции.

Спустившись на первый этаж, я постучался в дверь хозяйки.

– Вы! – воскликнула она, отворив. – Вы! – и с грохотом захлопнула дверь.

Я стоял под дверью и умолял выслушать меня.

– Я ее друг, – говорил я. – Клянусь Богом. Я хочу помочь ей. Вы должны мне поверить.

– Уходите или я вызову полицию!

– Но ведь она больна. Ей нужна помощь. Я могу сделать для нее все что угодно. Почему вы не верите мне?

Дверь отворилась. Женщина смотрела мне прямо в глаза. Она была среднего роста, тучная, лицо – отшлифованная маска безучастности.

– Входите, – приказала она.

Я ступил в крайней степени странную комнату, неряшливо и аляповато-изысканно украшенную, загроможденную множеством фантастических приспособлений, было там и пианино, заставленное огромными фотографиями, и дикой расцветки платки, и причудливые лампы и вазы. Хозяйка предложила мне сесть, но я отказался.

– Этой девчонки больше здесь не будет. Она совсем спятила. Я вынуждена была сделать это.

– Где она? Что с ней случилось?

– Мне пришлось так поступить. Поначалу Камилла была прекрасной девушкой.

Она вынуждена была вызвать полицию, вот и вся история. Это случилось ночью, после того как я ушел. Камилла впала в бешенство, она била посуду, выбрасывала мебель в окно, кричала, кидалась на стены, изрезала занавески ножом. Хозяйка позвонила в полицию. Они приехали, выломали дверь и связали ее. Но забирать отказались. Они просто удерживали ее, пытались успокоить, пока не приехала скорая. С воплями и дракой ее увезли. Вот и все, если не считать, что Камилла три месяца не платила за квартиру, да еще нанесла такой материальный ущерб. Хозяйка назвала сумму, и я заплатил. Она вручила мне квитанцию, на ее лице расцвела лицемерная улыбочка.

– Я знала, что вы приличный молодой человек, – заворковала она. – Я поняла это с первого взгляда. Но в этом городе нельзя вот так сразу доверять незнакомому человеку.

В городскую больницу я приехал на трамвае. Сестра в приемной рылась в картотеке, когда я справился о больной по имени Камилла Лопес.

– Да, она у нас, – отозвалась сестра, – но к ней нельзя.

– Как она?

– Я не могу ничего сказать.

– А когда я смогу повидать ее?

Прием посетителей проходил по средам. Нужно было ждать четыре дня. Я вышел из огромного здания больницы и побрел по территории, вглядываясь в окна. Затем дождался трамвая и поехал на Банкер-Хилл.

Ожидание длинной в четыре дня. Я провел их в кегельбане и залах игровых автоматов. Удача была не на моей стороне. Я потерял кучу денег, но и убил много времени. Во вторник после обеда я отправился в центр, купить Камилле подарки. Я выбрал портативный радиоприемник, коробку конфет, пеньюар, кремы для лица и всякое такое. Затем посетил цветочный магазин и заказал две дюжины камелий. В общем, когда я в среду прибыл в больницу, то был загружен до предела. Камелии поникли за ночь, потому что я не позаботился поставить их в воду. Пот струился по моему лицу, пока я поднимался по лестнице. Значит, веснушки расцвели во всю мощь, я просто физически чувствовал, как они распускаются по всей моей роже.

Меня встретила все та же сестра. Я вывалил подарки на кресло и сказал, что хотел бы навестить Камиллу Лопес. Сестра справилась в картотеке и объявила:

– Мисс Лопес у нас больше не числится. Она была переведена.

Эта жара доконала меня.

– Куда?

Я застонал от отчаяния, когда она сказала, что не может ответить на мой вопрос.

– Я ее друг, – твердил я, как заведенный. – Я хочу помочь ей.

– Извините, мне очень жаль.

– Кто может ответить на мой вопрос?

Да, я хочу знать, кто ответит мне на мой вопрос? Я обошел всю больницу, сверху донизу. Я разговаривал с докторами и их ассистентами, я встречался с сестрами и ассистентами сестер, я поджидал их в вестибюлях и коридорах, но никто не мог ничего сказать мне. Все они заглядывали в свои картотеки и говорили одно и тоже: она была переведена. Но она не умерла? Они в один голос утверждали: нет, она не умерла, просто ее перевели в другое место. Все мои усилия были напрасны. Я вышел на улицу под палящее солнце и поплелся к трамвайной остановке. Лишь в трамвае я вспомнил про подарки. Я оставил их где-то там, в больнице, в одной из многочисленных комнат ожиданий, даже не помню в какой. Плевать. Мрачный, я возвращался в Банкер-Хилл.

Если ее перевели, то это обязательно будет государственное или административное учреждение, потому что у Камиллы нет денег. Деньги. Вот у меня были деньги. Все три кармана моих брюк были напичканы деньгами, и еще есть дома в других брюках. Я бы мог собрать их и отвезти им, но ведь они даже не удосужатся сказать мне, что с ней случилось. Для чего же тогда деньги? Я так и так их потрачу! О черт, эти больничные коридоры, пахнущие эфиром, эти загадочные доктора, разговаривающие тихими голосами, их молчаливые, сдержанные сестры, они совсем сбили меня с толку. Я вылез из трамвая в полном отупении. Подымаясь на Банкер-Хилл, я остановился на полпути, сел на ступеньку и стал смотреть на город, распростершийся под моими ногами в сером мареве истекающего дня. Жар поднимался от этого марева и шибал в ноздри. Над городом плавала белая, словно туман, пелена, но это был не туман, это простирался дух пустыни, мощные струи, тянущиеся из Мохаве и Санта-Эна, бледные пальцы опустевших земель, вечно шныряющие в поисках своих похищенных детей.

На следующий день я выяснил, куда они отправили Камиллу. Из аптеки в центре города я позвонил по межгороду на коммутатор Федерального института психиатрии в Дел-Мария. Я спросил у телефонистки имя дежурного доктора.

– Доктор Дэниелсон, – ответила девушка.

– Соедините меня с его кабинетом.

Послышался щелчок, и другой женский ответил:

– Приемная доктора Дэниелсона.

– Это доктор Джонс, – размеренно заговорил я. – Соедините меня с доктором Дэниелсоном. Это очень срочно.

– Одну минутку.

Возник мужской голос:

– Говорит доктор Дэниелсон.

– Здравствуйте доктор. Это доктор Джонс, Эдмонд Джонс из Лос-Анджелеса. Из нашей городской больницы к вам поступила мисс Камилла Лопес. Как она?

– Пока ничего не можем сказать. Обследование только началось. Простите, вы сказали Эдмонд Джонс?

Я повесил трубку. Наконец-то я знал, где она. Но знать – это одно, попытаться увидеть ее – совсем другое. Похоже, об этом не могло быть и речи. Я поговорил со сведущими людьми. Во-первых, вы должны быть родственником пациента, и нужно доказать это. Во-вторых, требуется написать заявку на свидание, и после того как они все проверят, вас вызовут. Посылать больным письма и передачи нельзя. Нет, я не поехал в Дел-Мария. Я и так сделал все, что мог. Она стала душевно больной, и это уже точно не мое дело. И вообще, она же любила Сэмми.

Время шло, начались зимние дожди. В конце октября я получил для подтверждения корректуру книги. У меня появилось новое приобретение – «форд» 1929 года. Это был кабриолет, и бегал он быстрее ветра. Когда дожди прекратились, я стал совершать долгие прогулки вдоль голубого побережья: Санта-Барбара – Сант-Клемент – Сан-Диего. «Форд» катил вдоль белой разделительной полосы, сверху мерцали яркие звезды, мои ноги на приборной доске, в голове роятся планы относительно следующей книги. Так протекали дни и ночи, сливаясь в волшебный сон, о котором я не смел и мечтать. Я рыскал по городу на своем «форде», отыскивая таинственные аллеи, глухие парки, останки старых домов, свидетелей ушедших времен. Я дневал и ночевал в своем «форде», останавливаясь изредка, чтобы заказать гамбургер и кофе в незнакомых придорожных кафе. Это была жизнь для настоящего мужчины: странствовать, останавливаться и снова пускаться в дорогу, всегда в движении, белая линия вдоль извилистого побережья, можно расслабиться за рулем, закурить сигарету и попробовать отыскать хоть какой-нибудь смысл в этом озадачивающем пустынном небе.

Однажды ночью я проезжал мимо того места в Санта-Монике, где мы купались с Камиллой в наш первый вечер. Я остановился и стал смотреть на пенящиеся буруны, окутанные таинственной дымкой. Я вспоминал обнаженную девушку, резвящуюся в дикой свободе ночи. Ох уж эта Камилла, девочка моя!

Однажды, это было уже в середине ноября, я прогуливался по Спринг-стрит, заглядывая по пути в комиссионные книжные лавки. «Колумбийский буфет» находился всего в квартале от меня. «Да черт с ним, – подумал я, – в память о добрых старых временах», – и решил заглянуть в бар, выпить пива.

Теперь я считался старожилом и мог по праву смотреть на все со снисходительной ухмылкой, вспоминая былые времена, когда это место было действительно чудным заведением. Не то что теперь. Никто не узнавал меня – ни новая официантка с забитым жвачкой ртом, ни две музыкантши, до сих пор мусолящие посредством скрипки и пианино «Сказки венского леса».

Только толстый бармен признал. Стив или Винс, а может быть Винни, или еще как.

– Давненько тебя не было видно, – бросил он мне.

– С тех пор как ушла Камилла, – уточнил я.

Он причмокнул языком.

– Скверная история. Жалко девчонку. Чудное дитя.

И на этом все. Я выпил еще пива, затем еще. Когда он налил мне четвертую кружку, я сразу заказал еще пару для нас обоих. Так пили мы с час. Затем он вынул из кармана газетную вырезку и положил передо мной.

– Видел вот это?

Я взял клочок бумаги, на котором было не больше шести строк:

«Местная полиция разыскивает Камиллу Лопес, двадцати двух лет от роду, жительницу Лос-Анджелеса, чье исчезновение из Дель-марийского института психиатрии было обнаружено вчера вечером».

Газета была недельной давности. Я оставил свое пиво и поспешил в отель. Что-то подсказывало мне, что она придет. Я ощущал ее желание вернуться в мою комнату. Пододвинув стул к окну и забросив ноги на подоконник, я курил и ждал. Свет не выключал. Я был почти уверен, что она явится, ведь, кроме меня, ей идти было некуда.

Но она все не шла. Я переместился на кровать, но свет оставил включенным. Последующие день и ночь я не покидал своей комнаты, ожидая звона камешка о стекло окна. По истечении третьей ночи ожидания моя уверенность стала убывать. Нет, она не придет сюда. Она будет пробираться к Сэмми, к тому, кого она по-настоящему любит. Последний человек, о ком она вспомнит, будет Артуро Бандини. Ну что ж, это меня вполне устраивает. В конце концов я теперь писатель, у меня есть роман и несколько рассказов.

На следующее утро я получил ее первую, из последующей серии, телеграмму – просьба выслать деньги на имя Риты Гомес через Вестерн Юнион в Сан-Франциско. Телеграмма была подписана Ритой, но кто скрывался за этим именем, у меня сомнений не возникало. Я послал двадцать долларов и написал, чтобы она двигалась на юг в район Санты-Барбары, где мы смогли бы увидеться. В ответ она телеграфировала:

«Двигаюсь на север извини спасибо Рита».

Вторая депеша прибыла из Фресно. И снова она просила денег: выслать на имя Риты Гомес телеграфом. Между первой и второй телеграммами прошло всего два дня. Я поехал в центр и отослал пятьдесят. Я сидел перед бланком перевода и силился сочинить послание, но так ничего и не придумал. Деньги ушли без сопроводительных слов. Что бы я ни сказал Камилле Лопес, ей абсолютно без разницы. Возвращаясь в отель, я дал себе клятву: денег от меня ни Гомес, ни Лопес больше не получат. Теперь должно быть начеку, настраивал я сам себя.

В воскресенье вечером я держал в руках третью телеграмму того же содержания, что и предыдущие, но посланную уже из Бейкерсфилда. Целых два часа я был верен своей клятве. Затем мне представилась Камилла, скитающаяся по стране, без единого пени, мокнущая под дождем, и я отправился на почту. Я отослал пятьдесят долларов с сопроводительной запиской, в которой просил Риту купить себе теплую одежду и остерегаться дождя.