Текст книги "К востоку от Эдема"

Автор книги: Джон Эрнст Стейнбек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Самюэл сел за стол.

– Благослови Господь и тебя, Том, – сказал он. Да, мистер Траск задумал на ранчо большие перемены. Перестраивает старый дом, решил приспособить его для жилья.

Лиза тотчас оторвалась от плиты.

– Тот, в котором столько лет держали коров и свиней? – Да, но он перестелил полы и выломал старые оконные рамы. Все обновил, покрасил.

– Там все равно будет свиньями пахнуть, – решительно сказала Лиза. – Свинья после себя такой дух оставляет, что его ничем не вывести.

– Ну, почему же, матушка? Я туда заглянул, по комнатам походил – пахнет только краской.

– Когда краска высохнет, сразу опять свинячим духом понесет.

– Он разбил огород, пустил через него ручей и даже для цветов место отвел: у него там и розы будут, и все прочее… кое-что он даже из Бостона выписывает.

– И куда только Господь Бог смотрит! – мрачно сказала она. – Я и сама, конечно, розы люблю, но так швырять деньги на ветер…

– Если розы приживутся, он обещал поделиться со мной черенками.

Том доел оладьи и помешивал ложкой кофе. – Отец, а что он за человек, этот мистер Траск?

– Мне сдается, человек он хороший… и речь у него приятная, и мысли светлые. Пожалуй, немного любит помечтать…

– Чья бы корова мычала, – перебила его Лиза. – Знаю, матушка, знаю. Но тебе не приходило в голову, что мне мечты заменяют многое такое, чего у меня нет и быть не может? А мистер Траск мечтает о вещах вполне практических, и у него есть звонкая монета, то бишь есть чем свои мечты подкрепить. Он хочет превратить свою землю в сад, и ведь превратит, я уверен. – А как тебе его жена? – спросила Лиза. – Ну что… она очень молодая и очень хорошенькая. Тихая, все больше молчит, но оно и понятно; ей скоро рожать, в первый раз.

– Это я слышала, – кивнула Лиза. – Как была ее девичья фамилия?

– Не знаю.

– Ну а хоть откуда она родом?

– Не знаю.

Она поставила перед ним тарелку с оладьями, налила ему кофе и заново наполнила кружку Тома. – Ничего-то ты не разузнал. Как она одевается?

– Очень хорошо, красиво… На ней было синее платье и розовая жакетка, коротенькая, но в обтяжку.

– Уж на это-то у тебя глаз наметан. И как, по-твоему, эти наряды у нее из магазина, или сама шила?

– Я думаю, из магазина.

– А вот в этом ты ничего не понимаешь, – заявила Лиза. – Десси перед отъездом в Сан-Диего сшила себе дорожный костюм, так ты тоже думал, что он покупной.

– Ах, она ж умница, наша Десси! – сказал Самюэл. – Золотые руки у девочки.

– Десси подумывает открыть в Салинасе швейную мастерскую, – заметил Том.

– Да, она говорила, – кивнул Самюэл. – Ее платья пойдут нарасхват, не сомневаюсь.

– В Салинасе? – Лиза уперла руки в боки. – Десси мне ничего не говорила.

– Вот, Том, мы и оказали нашей любимице медвежью услугу, – покачал головой Самюэл. – Она-то хотела сама порадовать маму, сюрприз ей сделать, а мы два болтуна, прорвало нас, как худой мешок с зерном.

– Уж мне-то она могла бы и сказать, – нахмурилась Лиза. – Я сюрпризы не люблю. Ладно, рассказывай дальше. Что она делала?

– Кто?

– Как это кто? Миссис Траск, конечно.

– Что делала? Ничего. Просто сидела в кресле под дубом. У нее ведь уже скоро срок подходит.

– Ну а руки-то, Самюэл, руки у нее чем были заняты?

Самюэл покопался в памяти.

– По-моему, ничем. Руки у нее, помнится, маленькие… они у нее на коленях лежали. Лиза недоверчиво фыркнула.

– И не шила, не штопала, не вязала?

– Вроде нет, матушка.

– Не к добру надумал ты к ним ездить, ох, не к добру. Богатством да праздностью дьявол человека в искус сводит, а ты соблазнам не больно-то противишься.

Самюэл поднял глаза на жену и весело засмеялся. Порой Лиза восхищала его до глубины души, но он даже не мог бы с5ясг – 1нть ей почему.

– Я, Лиза, буду туда ездить только за богатством. Как раз думал потолковать с тобой об этом после завтрака, чтобы ты спокойно села и выслушала. Мистер Траск просит меня пробурить ему несколько колодцев и, может быть, построить заодно ветряные мельницы и крытые резервуары для воды.

– Небось одни разговоры. Что еще за мельницы такие? Может, их вода крутить будет? А заплатить-то он заплатит? Или опять потом будешь оправдываться. «Заплатит, когда урожай соберет», – передразнила она.«Заплатит, когда умрет его богатый дядюшка». Я-то давно знаю, да и тебе, Самюэл, пора наконец понять: кто сразу не заплатил, потом не заплатит никогда. Уж столько тебе сулили да обещали, что на те обещания мы могли бы и в Долине ферму купить!

– Адам Траск заплатит обязательно, – сказал Самюэл. – Он человек со средствами. Отец большое наследство ему оставил. Так что, матушка, работой я на всю зиму обеспечен. Подкопим деньжат, а уж на Рождество закатим пир на весь мир. Насчет колодцев мы договорились, что он будет платить по пятьдесят центов за фут, а за мельницы – отдельно. И все, кроме обшивок, я могу изготовить сам, прямо здесь. Но мальчикам придется мне помогать. Я хочу взять с собой и Тома, и Джо.

– Джо никуда не поедет, – сказала она. – Ты же знаешь, он хрупкого здоровья.

– Я и подумал, что неплохо бы эту хрупкость слегка а из него вытравить. А то когда-нибудь с голоду помрет.

– Джо я не пущу, – отрезала она. – Кто будет вести хозяйство на ранчо, когда вы с Томом уедете?

– Хочу попросить вернуться Джорджа. Он хотя и в Кинг-Сити живет, но работа клерка ему не очень нравится.

– Нравится или не нравится, а за восемь долларов в неделю может и потерпеть.

– Матушка! – воскликнул Самюэл. – В кои-то веки нам улыбнулась судьба и, глядишь, мы нацарапаем нашу фамилию на скрижалях банковской книжки. Не воздвигай же своими речами преграду между нашей семьей и богатством! Смилуйся, матушка!

Все утро, занимаясь домашними делами, Лиза недовольно ворчала, а Том и Самюэл тем временем проверяли буровой станок, подтачивали резцы, рисовали наброски ветряков новой конструкции, вымеряли доски и бревна. Ближе к полудню Джо наконец вышел во двор, и то, что он увидел, так его увлекло, что он попросил Самюэла взять его с собой работать у Траска. Самюэл отрицательно покачал головой:

– Скажу сразу, Джо, я против. Ты должен остаться здесь, с матерью.

– Но, отец, мне очень хочется. Не забывай, мне на будущий год в колледж, в Пало-Альто. Так что я все равно отсюда уеду. Ну разреши, пожалуйста. Я обещаю работать хорошо.

– Если бы ты с нами поехал, то, конечно, работал бы хорошо, не сомневаюсь. Но я против. И буду очень тебе признателен, если в разговоре с матерью ты как бы случайно об атом упомянешь. Скажешь, что я против, можешь даже намекнуть, что я тебе отказал наотрез. Джо улыбнулся, а Том громко захохотал. – А потом ты позволишь ей тебя переубедить? – отсмеявшись, спросил Том. Самюэл бросил на сыновей грозный взгляд.

– Я человек железных принципов, – заявил он. – Уж если что решу, то стою на своем как скала. Я все взвесил, все обдумал, и вот мое последнее слово – Джо с нами не поедет. Вы же не хотите, чтобы ваш отец отказывался от собственных слов.

– Прямо сейчас пойду и поговорю с ней, – сказал Джо.

– Только не перегибай палку, сынок, – вдогонку ему посоветовал Самюэл. – Действуй с умом. Веди себя так, чтобы мать сама все решила. А пока я напущу на себя непреклонный вид.

Два дня спустя с ранчо Гамильтонов выехал большой фургон, груженный досками и инструментами. Том правил четверкой лошадей, а рядом с ним, болтая ногами, сидели Самюэл и Джо.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

1

Когда я сказал, что Кэти была монстр, я действительно так думал. Но сейчас, когда я, фигурально говоря, вчитываюсь в нее, как в книгу, сквозь лупу разбираю набранное петитом и заново изучаю сноски, меня одолевают сомнения. Загвоздка в том, что мы не знаем, чего Кэти хотела, и, следовательно, нам не понять, добилась она своего или нет. И если ее жизнь была не столько продвижением к намеченной цели, сколько бегством от некой опасности, мы все равно не поймем, удалось ли ей спастись. Кто знает, может быть, Кэти не раз пыталась объяснить людям, что она собой представляет, но ей мешало отсутствие общего языка. Возможно, она выражала себя через свои поступки, которые и были ее языком, лаконичным, емким, не поддающимся расшифровке. Сказать, что Кэти была плохая, легче всего, но это мало что дает, если мы не знаем, почему она была такой.

Женщина, спокойно поджидающая конца беременности, а до тех пор живущая на нелюбимой ферме с нелюбимым человеком, – вот та Кэти, которую рисует мне мое воображение.

Целыми днями она сидела под дубом в кресле, и ее сложенные замочком руки, казалось, любовно оберегали одна другую. Она очень растолстела, ее тучность была ненормальной даже по меркам тех лет, когда женщины почитали за великое счастье рожать крупных детей и гордились каждым фунтом, набранным за время беременности. Тугой, тяжелый, надутый живот обезобразил ее фигуру; стоять Кэти могла, лишь опираясь обо что-нибудь руками. Но, если не считать этого огромного, торчащего вперед бугра, в остальном Кэти не изменилась. Ее плечи, шея, руки, лицо не расплылись и были по-прежнему тонкими, как у девочки. Грудь не увеличилась, соски не потемнели. Молочные железы даже не набухли – организм вовсе не готовился вскармливать новорожденного. Когда Кати сидела за столом, вы бы не догадались, что она беременна.

В те годы при беременности не измеряли ширину и объем таза, не делали анализов крови и не прописывали кальций. Женщины теряли зубы, каждый ребенок обходился в один зуб. Это уж был закон. А еще беременные часто бывали необычайно капризны в еде, их, как злословили некоторые, тянуло на дерьмо; считалось, что подобные причуды – расплата женщин за не прощенный Еве первородный грех.

В сравнении с иными дамами у Кэти были простые прихоти. Плотники, чинившие старый дом, жаловались, что у них постоянно пропадает мел, которым они пользовались для разметки. Ноздреватые белые бруски исчезали один за другим. Кэти воровала их и дробила на части. Набивала этими кусочками карман передника и, когда рядом никого не было, крошила мел зубами в мягкую известковую кашу. Говорила Кэти очень мало. Взгляд у нее был отстраненный. Казалось, она перенеслась куда-то далеко, а вместо себя, чтобы скрыть свое отсутствие, оставила механическую куклу.

А вокруг Кэти кипела бурная деятельность. Адам, полный замыслов, радостно созидал свой Эдем. Самюэл с сыновьями, пробурив сорок футов, дошли до воды и установили в колодце новомодную и дорогую обсадную трубу, потому что Адам признавал все только самое лучшее.

Перенеся буровой станок на новое место, Гамильтоны начали бурить следующую скважину. Спали они в палатке, еду готовили на костре. Но каждый день один из них непременно ездил домой – то за инструментами, то что нибудь передать Лизе.

Адам бестолково суетился, как пчела, ошалевшая от роскоши цветника. Он присаживался рядом с Кэти и захлебываясь рассказывал про корешки ревеня, которые только что пришли по почте. Он рисовал ей эскиз крыла, придуманного Самюэлом для ветряной мельницы. Эта конструкция позволяла менять угол наклона крыла и была неслыханным новшеством. Он мчался верхом на буровую площадку и своими вопросами отвлекал Гамильтонов от работы. И вполне понятно, что если с Кэти он обсуждал строительство колодцев, то разговоры, которые он вел, заглядывая в колодец, в основном касались родов и ухода за детьми. Для Адама то было прекрасное время, он о таком и не мечтал. Жизнь раскинулась перед ним во всю ширь, и он царил над этим простором. А лето переходило в жаркую благоуханную осень.

2

На буровой площадке Гамильтоны только что перекусили бутербродами из выпеченного Лизой хлеба с дешевым сыром и запили этот нехитрый обед горьким, как яд, кофе, который сварили в жестянке на костре. Глаза у Джо слипались, и он прикидывал, как бы улизнуть в кусты и слегка вздремнуть.

Самюэл, опустившись на колени в кучу песка, рассматривал поломанные и развороченные лопасти бура. Как раз, когда Гамильтоны собирались сделать перерыв и пообедать, они наткнулись на глубине тридцати футов на что-то непонятное, искромсавшее бур, словно он был не из стали, а из свинца. Самюэл поскоблил обломанный резец перочинным ножом и вгляделся в крошки, упавшие ему па ладонь. Глаза его засияли детским восторгом. Он пересыпал крошки в руку Тома.

– Посмотри, сынок. Как по-твоему, что это?

Джо лениво поднялся со своего места возле палатки и тоже подошел посмотреть. Том внимательно изучал кусочки породы, лежавшие у него на ладони.

– Не знаю, но что-то очень твердое, – сказал он. Алмаз… вряд ли алмазы такие большие не бывают. Скорее похоже на металл. Может, там паровоз закопан?

Самюэл засмеялся.

– И ведь на какой глубине! – с восхищением воскликнул он. – Тридцать футов!

– Похоже на инструментальную сталь, – заметил Том. – У нас даже нечем поцарапать, чтобы проверишь. Только тут он увидел мечтательный восторг в глазах отца, и от радостного предвкушения его пронизала дрожь. Дети Самюэла любили, когда отец давал разгуляться воображению. В такие минуты им открывался мир, полный чудес.

– Говоришь, металл, – сказал Самюэл. – Думаешь, сталь. Том, я сейчас попробую угадать, а потом отправим в лабораторию и тогда посмотрим, прав я или нет. Итак, моя гипотеза – слушай и запоминай. Я думаю, в состав этого вещества входит никель и, может быть, серебро, а также углерод и марганец. Как бы я хотел вытащить эту штуку наверх. Она лежит в морском песке. Ведь в скважине как раз пошел слой морского песка.

– Постой, – озадаченно сказал Том. – И никель, и серебро… Тогда что там, по-твоему?

– Произошло это, должно быть, много тысяч лет тому назад, – начал Самюэл, и сыновья поняли, что отец мысленно видит то, о чем рассказывает. Возможно, кругом была вода… возможно, здесь было море и над ним с криками носились птицы. И если это событие случилось ночью, то зрелище, наверно, было удивительно красивое. Сначала блеснула короткая вспышка, потом она вытянулась в длинный луч, луч превратился в сноп ослепительного света и длинной дугой прочертил небеса. Потом вода взметнулась фонтаном, а над ним выросло, как гриб, огромное облако пара. В тот миг, когда море взорвалось, с неба на землю обрушился пронзительный оглушительный рев. А вслед за тем опять наступила ночь, и после того ослепительного света она казалась еще чернее. Постепенно стало видно, как из глубины вод всплывает, отливая серебром, мертвая рыба, и птицы с криками слетаются на пир. Только представьте себе, до чего грустная и прекрасная картина… Верно?

Как всегда, он сумел рассказать так, что они словно увидели все воочию.

– Значит, ты думаешь, это метеорит? – тихо спросил Том.

– Да, и анализ должен это подтвердить.

– Тогда давайте его выкопаем! – возбужденно предложил Джо.

– Ты и выкопай, Джо, а мы будем бурить колодец.

Лицо у Тома стало серьезным.

– Если анализ покажет достаточное содержание никеля и серебра, может, стоит заняться разработкой?

– Ты, сынок, весь в меня, – улыбнулся Самюэл. Мы же не знаем размеров метеорита. Может, он величиной с дом, а может, уместится в шапке.

– Но мы могли бы сделать пробные замеры.

– Могли бы, но только тайком и при условии, что все наши предположения мы пока оставим при себе.

– Почему? Что тут такого?

– Ты что же, Том, совсем не думаешь о матери? Ей, сынок, и так с нами несладко приходится. Она мне очень ясно дала понять, что если я потрачу на патенты еще хоть доллар, нам с вами небо с овчинку покажется. Пожалей ее! Подумай, какой для нее будет позор, когда ее спросят, чем мы занимаемся. Она ведь лгать не умеет. И должна будет сказать правду. Они выкапывают из земли звезду, скажет она. – Самюэл весело рассмеялся. Такого стыда ей не пережить. И уж она задаст нам перцу. На три месяца без пирогов оставит.

– Бур сквозь метеорит не пройдет, – сказал Том. Надо переносить колодец в другое место.

– Я заложу туда взрывчатку, – объяснил Самюэл. а уж если его и динамит не возьмет, тогда начнем бурить по новой. – Он поднялся на ноги. – Придется мне домой съездить: надо взрывчатку забрать и подточить бур. Давайте-ка, мальчики, поезжайте и вы со мной, устроим маме сюрприз – весь вечер будет готовить и ворчать, чтобы мы не догадались, как она рада нас видеть.

– Смотрите, кто-то сюда едет, – сказал Джо. И очень спешит.

Действительно, к ним двигался какой-то всадник: мчался он во весь опор, но посадка у него была странная – он мотался на лошади из стороны в сторону, трепыхаясь, будто связанная за ноги курица. Когда он подъехал ближе, они увидели, что это Ли: он взмахивал локтями, как крыльями, коса змеей извивалась в воздухе. Было непонятно, каким чудом он держится в седле, да еще и скачет галопом. Тяжело дыша, он натянул поводья и остановился.

– Мистел Адам говоли, твоя плиеззай! Мисси Кэти болей плохо – твоя плиеззай быстло! Хозяина оцепь клицать, оцень вопить…

– Подожди, Ли, – перебил его Самюэл, – Когда это началось?

– Моя думай, после завтлака. – Ладно. Успокойся, А как держится Адам? – Мистел Адам с ума сходи. Плакай… смейся… блевай.

– Ну еще бы, – усмехнулся Самюэл. – Молодые отцы все одинаковы. Я когда-то тоже так трясся. Том, снаряди-ка мне лошадь, будь добр.

Джо спросил:

– А что случилось?

– Как что? У миссис Траск роды начались. Я обещал Адаму, что помогу ей.

– Ты? – удивился Джо,

Самюэл спокойно посмотрел на младшего сына. – Я помог появиться на свет вам обоим, – сказал он. – И по-моему, вы не считаете, что этим я как-то подвел человечество. Том, собери инструменты. И поезжай на ранчо, заточи бур. Заодно привези сюда ящик со взрывчаткой – он на полке в сарае, – только вези осторожнее, если тебе жизнь дорога. А ты, Джо, останешься здесь присматривать за палаткой.

– Я с тоски помру, – жалобно протянул Джо. – Чего мне тут одному делать?

Самюэл помолчал. Потом спросил:

– Джо, ты меня любишь?

– Конечно. А что?

– Если бы ты узнал, что я совершил страшное преступление, ты бы выдал меня полиции?

– Ты о чем это?

– Отвечай: выдал бы или нет?

– Нет.

– Что ж, хорошо. Заглянешь в мою корзину, там под одеждой лежат две книги – новые, так что ты с ними поаккуратнее. Это трактат в двух томах, и его автору есть о чем поведать миру. Если хочешь, почитай, тебе будет полезно, для общего развития. Называется «Принципы психологии», а написал один ученый, Уильям Джеймс.

К знаменитому грабителю Джесси Джеймсу он не имеет никакого отношения. И запомни, Джо, если ты проболтаешься про книги, я тебя из дома выгоню. Потому что, если твоя мать узнает, сколько я за этот трактат заплатил, из дому придется уйти мне. Том подвел к нему оседланную лошадь.

– Отец, а можно после Джо я тоже почитаю?

– Можно. – Самюэл легко вскочил в седло. – Поехали, Ли.

Китаец хотел пустить лошадь в галоп, но Самюэл удержал его.

– Не волнуйся. Ли. Как правило, роды длятся гораздо дольше, чем ты думаешь. Сначала они ехали молча, потом Ли сказал:

– Жалко, вы потратились на книги. У меня этот трактат есть: сокращенный вариант в одном томе, издан как учебник. Я мог бы дать его вам почитать.

– У тебя он правда есть? А вообще у тебя много книг?

– Здесь не очень много, десятка три-четыре. Если вы что-нибудь не читали, берите, не стесняйтесь.

– Спасибо, Ли. Будь уверен, при первой возможности я на них взгляну. Между прочим, с моими сыновьями ты можешь разговаривать так же, как со мной. Джо, правда, немного легкомысленный, зато Том у меня толковый парень, и поговорить с тобой ему будет только полезно.

– Когда я мало знаю людей, мистер Гамильтон, мне очень трудно преодолеть барьер. Я робею. Но раз вы советуете, я попробую.

Подстегнув лошадей, они направили их к лощине, где стоял дом Трасков.

– Скажи, как ведет себя роженица? – спросил Самюэл.

– Вам лучше самому посмотреть и сделать собственные выводы. Знаете, когда человек одинок, как я, ему порой лезут в голову нелепые мысли, и все только полому, что он мало общается с другими людьми.

– Понимаю. Я, правда, общаюсь с людьми много, но в мыслях у меня сейчас тоже разброд. Хотя, может быть, несколько иного толка.

– Так вы думаете, это не просто мои фантазии?

– Я не знаю, о чем ты, но если тебе от этого будет легче, могу сказать, что миссис Траск вызывает у меня какое-то очень странное ощущение.

– Да, у меня тоже, и в этом, наверно, все дело.

Ли помолчал, потом улыбнулся.

– Сказать вам, куда завело меня мое воображение? С тех пор как я начал здесь работать, я все чаще вспоминаю китайские сказки, которые рассказывал мне отец. У нас, китайцев, в сказках действует множество разных духов и оборотней.

– Ты думаешь, она оборотень?

– Нет, конечно. Я все же, надеюсь, не так глуп, чтобы верить в подобную чепуху. Но что-то мне непонятно. Знаете, мистер Гамильтон, у слуги развивается особое чутье, и он очень остро ощущает обстановку и настроение в доме. А в этом доме что-то явно не так. Может, поэтому я и вспомнил про оборотней из отцовских сказок.

– А твой отец верил в оборотней?

– Нет, что вы. Просто он считал, что я обязан знать наш фольклор. В вашей западной цивилизации культура тоже вобрала в себя немало мифов.

– Объясни мне, что же тебя так встревожило? Я о сегодняшнем.

– Если бы вы со мной не поехали, я, наверно, попытался бы объяснить, – сказал Ли. – А так, лучше не буду. Может, я просто с ума схожу. Сами все увидите. Но у мистера Адама нервы, конечно, натянуты, как струна! того и гляди, сорвется.

– Хотя бы намекни, в чем дело. Это поможет мне быстрее разобраться. Что она такого сделала?

– Ничего. То-то и оно, что ничего. Я, мистер Гамильтон, присутствовал при родах и раньше, много раз, но такое вижу впервые.

– В каком смысле?

– Понимаете… в общем… у меня напрашивается только одно сравнение. Это гораздо больше похоже на отчаянный смертельный бой, чем на роды.

Они уже въехали в лощину и двигались в тени дубов.

– Что-то у меня на душе неспокойно, – сказал Самюэл. – Хочется думать, наш разговор тут ни при чем. День сегодня какой-то необычный, даже не знаю почему.

– Это оттого, что нет ветра, – объяснил Ли. – За весь месяц первый день нет ветра, – Да, действительно. Знаешь, меня сегодня занимало столько всего разного, что я и не заметил. Сначала мы нашли звезду, сокрытую в лоне земли, а сейчас готовимся принять из материнского лона свежеиспеченного человека. – Он поглядел сквозь ветви дубов на залитые желтым светом холмы. – Как чудесно родиться в такой день! Если светила и впрямь держат нити человеческих судеб, то сегодня в мир грядет человек с прекрасной судьбой. Кстати, Ли, если волнение Адама не притворство, он будет мне только мешать. Будь рядом, ладно? Вдруг мне что нибудь понадобится. Смотри-ка, плотники почему-то сидят под деревом и ничего не делают.

– Мистер Адам запретил им работать. Он боится, как бы стук молотков не потревожил его жену.

– Да, пожалуй, не отходи от меня далеко. Я думаю, Адам не притворяется. Он не понимает, что его жена сейчас в таком состоянии, что не услышит ни звука, даже если Господь Бог начнет отбивать на небе чечетку. Сидевшие под деревом рабочие помахали Самюэлу:

– Здравствуйте, мистер Гамильтон. Как семья, детки?

– Спасибо, все хорошо. Э-э, да никак это Кролик Холман? Где ты пропадал, Кролик?

– Ходил искать золото, мистер Гамильтон.

– Нашел что-нибудь?

– Да какое там, мистер Гамильтон! Мало того, что ничего не нашел, так еще и мула своего потерял. Они подъезжали к дому.

– Если у вас выдастся свободная минута, – торопливо сказал Ли, – я хочу вам кое-что показать.

– Что именно. Ли?

– Я пытаюсь перевести на английский кое-что из древней китайской поэзии. Не уверен, возможно ли это вообще. Вы посмотрите?

– С удовольствием, Ли. Для меня это будет настоящий праздник.

3

Белый каркасный дом Бордони застыл в глубокой, почти скорбной тишине, шторы на окнах были опущены. Самюэл спешился у крыльца, отвязал туго набитую переметную суму и передал поводья Ли. Потом постучался и, когда никто не ответил, вошел в дом. После заливавшего двор яркого света гостиная казалась погруженной в сумерки. Он заглянул в кухню, отдраенную китайцем до блеска. Высокий серый керамический кофейник посапывал на заднем бортике плиты. Самюэл легонько побарабанил пальцами в дверь спальни и переступил порог.

В комнату еле пробивался свет: поверх опущенных штор на окнах висели еще плотно подоткнутые по углам одеяла. Кэти лежала под пологом на широкой кровати, Адам сидел рядом с женой, зарывшись лицом в покрывало. Услышав шаги, он поднял голову и посмотрел перед собой невидящими глазами.

– Почему вы сидите в темноте? – мягко спросил Самюэл.

– Она так хочет, – хрипло ответил Адам. – От света у нее глаза болят.

Самюэл двинулся в глубь комнаты, и каждый шаг словно придавал ему уверенности.

– Без света нельзя, – сказал он. – А глаза она может закрыть. Если хочет, я завяжу ей глаза черным платком. – Он подошел к окну, взялся за конец одеяла, но еще не успел потянуть, как Адам бросился на него и схватил сзади за плечи.

– Не трогайте, – зло прохрипел он. – Ей от света плохо.

– Успокойтесь, Адам, я понимаю ваше состояние. Я обещал помочь и помогу: все встанет на свои места. Только не вынуждайте меня ставить на место еще и вас. – Он сдернул с окна одеяло, поднял штору, и в комнату хлынул золотой предвечерний свет.

С кровати раздалось что-то похожее на мяуканье, Адам тотчас подошел к Кэти.

– Закрой глаза, дорогая. Я положу тебе сверху платок.

Самюэл бросил свою суму в кресло и встал возле кровати.

– Адам, – твердо сказал он. – Я прошу вас выйти из спальни и больше сюда не заходить.

– Но я не могу так. Зачем мне выходить?

– Затем, чтобы вы не мешали. По традиции вам следовало бы напиться – самое милое дело.

– Я не могу.

– Меня трудно разозлить, Адам, а вызвать у меня презрение еще труднее, но боюсь, вам это удастся. Вы сейчас же выйдете из комнаты и перестанете мне мешать, иначе я уеду и вы не оберетесь хлопот.

Наконец Адам вышел, и Самюэл, высунувшись в коридор, предупредил:

– Не смейте сюда врываться, даже если услышите крики. Подождите, пока я сам к вам выйду. – Он закрыл дверь и, увидев в замке ключ, повернул его.

– Издергался, весь кипит, – сказал он. – Ваш муж любит вас.

Только сейчас он посмотрел на нее внимательно. И увидел в ее взгляде самую настоящую ненависть, беспощадную, лютую ненависть.

– Потерпите, милая, теперь недолго осталось. Скажите, воды у вас уже отошли?

Обращенные к нему глаза злобно сверкнули, она тихо зарычала и оскалила мелкие зубы. Он глядел на нее в упор.

– Я пришел к вам не по своему желанию, и пришел как друг, – сказал он. – Мне, сударыня, все это не доставляет ни малейшего удовольствия. Я не знаю, в чем ваша беда, и, честно говоря, с каждой минутой меня это волнует все меньше и меньше. Но, может быть, я сумею хоть как-то облегчить ваши страдания – кто знает? Я задам вам еще всего один вопрос. Если вы не ответите, если будете глядеть на меня волком, я немедленно уйду, и вы останетесь валяться здесь одна.

Его слова пробуравили ее сознание, как буравят воду свинцовые дробинки. Она сделала над собой огромное усилие. И Самюэла пробрала дрожь, когда он увидел, как лицо ее меняется, как уходит из глаз стальной блеск, как вытянутые в узкую полоску губы складываются в пухлый бантик и уголки рта ползут вверх. Он заметил, как дрогнули и разжались ее кулаки, превратившись в пальцы с повернутыми кверху розовыми подушечками. Лицо ее стало юным, невинным, на нем проступила мужественно сдерживаемая боль. Это преображение было как смена картинок в волшебном фонаре.

– Воды у меня отошли на рассвете, – тихо сказала она.

– Так-то лучше. Уже были сильные схватки?

– Да.

– С каким промежутком?

– Не знаю.

– А за это время? Я здесь уже пятнадцать минут.

– Были два раза, но слабые… при вас сильных не было.

– Прекрасно. Где у вас чистое белье?

– Вон там, в корзине.

– Все будет хорошо, не волнуйтесь, – мягко сказал он. Открыв суму, он вынул оттуда толстую, обшитую синим бархатом веревку с петлями на концах. Бархат был расшит узором из множества розовых цветочков.

– Лиза прислала вам свою туженицу, – сказал он. – Она ее сделала, когда мы ждали нашего первенца. И не пересчитать, скольких эта вереска вытянула на свет божий – и нашим детям родиться помогла, и детям наших друзей. Он накинул петли на два столбика в изножье кровати.

Внезапно глаза у Кэти остекленели, спина пружинисто выгнулась дугой, к щекам прилила кровь. Он ждал, что она застонет или закричит, и настороженно косился на запертую дверь. Но Кэти не кричала, лишь визгливо поскуливала. Через несколько секунд тело ее обмякло, и в глазах опять вспыхнула ненависть. Почти тотчас ее выгнуло снова.

– Вот и умница, – ободряюще сказал он. – Это вас один раз скрутило или два? Я не разобрался. Чем чаще принимаешь роды, тем яснее понимаешь, что у всех по-разному. Пожалуй, пора мне вымыть руки. Голова ее металась по подушке.

– Так, так, милая, – ласково успокаивал он. – Теперь, думаю, совсем недолго. – Он положил руку ей на лоб, на темный, налившийся кровью шрам. Где же вы так поранились?

Она резко вздернула голову, и острые зубы впились ему в край ладони, рядом с мизинцем. Он вскрикнул от боли и попытался вырваться, но Кэти, крепко сомкнув зубы, вгрызалась ему в руку все сильнее и мотала головой, как фокстерьер, треплющий старый мешок. Он дал ей пощечину, но это не подействовало. Инстинкт заставил его обойтись с ней, как с разъяренной собакой. Свободной рукой он крепко сдавил ей горло. Она сопротивлялась и дергалась, но, наконец, разжала зубы. Рука у него была разодрана, вся в крови. Он отступил на шаг от кровати и взглянул на искусанную ладонь. Потом со страхом поднял глаза на Кэти. Но лицо у нее было вновь спокойное, юное и невинное.

– Простите, – быстро проговорила она. – Прошу вас, простите.

Самюэла передернуло.

– Это я от боли, – сказала она.

Самюэл коротко рассмеялся.

– Видно, придется надеть на вас намордник. Однажды я принимал роды у колли, так та сучка тоже мне чуть полруки не отхватила.

В глазах у нее опять мелькнула ненависть.

– У вас есть йод или что-нибудь вроде того? Люди – существа более ядовитые, чем змеи.

– Не знаю.

– Может, у вас хотя бы виски найдется?

– В комоде, во втором ящике.

Он плеснул виски на окровавленную руку и потер ее, чтобы не так жгло. Желудок ему сводили спазмы, дурнота заволакивала глаза мутью. Чтобы успокоиться, он глотнул из бутылки. Ему было страшно снова повернуться к кровати.

– Можно считать, на время остался без руки, – пробормотал он.

Впоследствии Самюэл рассказывал Адаму: «Она, должно быть, из железа сделана. Я и моргнуть не успел, как она уже родила. Ребенок из нее прямо вылетел. Я еще и воду не приготовил, чтобы его обмыть, И ведь даже не тужилась, даже за веревку не хваталась. Право слово, железная».

Рванув дверь, Самюэл крикнул Ли, чтобы тот принес теплой воды. В комнату вломился Адам.