Текст книги "42-я параллель"

Автор книги: Джон Дос Пассос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Внезапно он обернулся к Фейни.

– Молодой человек, не хотели бы вы прослушать обращение Отелло к венецианскому сенату?

– С удовольствием, – весь вспыхнув, ответил Фейни.

– Вот случай для Тедди сдержать слово относительно борьбы с трестами...

– Голосование фермеров великого Северо-Запада будет, уверяю вас...

– Какой ужас, это крушение экстренных поездов, пущенных к празднествам.

Но док Бингэм уже приступил к делу:

Почтенные, знатнейшие сеньоры

И добрые начальники мои.

Что дочь увез у этого я старца

Не выдумка; не выдумка и то,

Что я на ней женился...

– Уж поверьте вы мне, они ничего не добьются законами против трестов. Нельзя таким образом ограничивать свободу личности...

– Да, но ведь прогрессивное крыло республиканской партии старается оградить как раз свободу отдельных предпринимателей.

Но док Бингэм стал в позу, заложив одну руку за борт жилета, а другой описывал широкие округлые жесты:

Я груб в речах; к кудрявым фразам мира

Нет у меня способности большой.

Нет потому, что этими руками

И с семи лет до нынешнего дня

На бранной ниве я привык работать...

– Голосование фермеров, – пронзительно прервал его говоривший, но никто уже его не слушал. Поле битвы осталось за доком Бингэмом.

Изо всего, что в мире происходит,

Я говорить умею лишь о войнах,

Сражениях, вот почему теперь,

Здесь, говоря за самого себя,

Едва ль сумею скрасить дело...

Поезд стал сбавлять скорость. В затихающем шуме движения голос дока Бингэма зазвучал неестественно громко. Фейни почувствовал, как спина его ткнулась в спинку сиденья, затем шум разом затих, где-то послышался звон колокола, а над ухом тошнотворный шепот дока Бингэма:

– Джентльмены, здесь у меня имеется в виде отдельных выпусков полное и бесцензурное издание одного из классических произведений мировой литературы, знаменитый "Декамерон" Боккаччо, который вот уже четыре века олицетворяет пикантный юмор и рискованное остроумие.

Он вытащил из отвисшего кармана кипу маленьких книжек и стал с нежностью перебирать их.

– Просто из чувства дружбы я готов поделиться с теми из вас, кого они заинтересуют... Вот, Фейни, возьмите их, и, если кто-нибудь спросит, имейте в виду, что они стоят по два доллара книжка. Мой молодой друг поможет вам распределить их... доброй ночи, джентльмены.

И он ушел, а поезд снова тронулся, и Фейни оказался с книжками в руках посредине раскачивающегося вагона, и подозрительные взгляды курильщиков буравили его со всех сторон.

– Покажите-ка, – сказал наконец маленький человечек с оттопыренными ушами, сидевший в дальнем углу. Он раскрыл книгу и с жадностью принялся читать. Фейни все стоял посредине вагона, обмирая от стыда. Он мельком видел, как за дымными извивами блестели белки у человечка, скосившего глаза от сигары на книгу. Его оттопыренные уши слегка порозовели.

– Изрядно приперчено, – сказал человечек, – но два доллара это слишком дорого.

Фейни, едва сознавая, что говорит, промямлил;

– Онни нне ммои, сэр, я право не знаю...

– Ну да ладно, черт с ним... – Человечек запихнул двухдолларовую бумажку в ладонь Фейни и снова принялся читать. Когда Фейни пустился в обратный путь, у него оставалось две книги на руках и было шесть долларов в кармане. На полдороге к своему вагону он встретил кондуктора.

Сердце у него так и замерло. А тот кольнул его острым взглядом, но не сказал ни слова.

Док Бингэм сидел на своем месте, опустив голову на ладонь и закрыв глаза, и, казалось, дремал. Фейни скользнул мимо него и уселся рядом.

– Сколько продал? – не открывая глаз, спросил док Бингэм. Он говорил уголком рта и странным хриплым голосом, какого Фейни еще от него не слышал.

– Шесть монет заработал... Бог мой, и напугал же меня по дороге кондуктор... Как взглянет...

– Ну, кондукторов ты предоставь мае и помни, что нет ничего преступного в распространении творений великих гуманистов между торгашами и менялами этой оставленной бегом страды. Ты бы лучше передал мне получку.

Фейни хотел было напомнить про обещанный доллар, но док Бингэм уже снова завел свою шарманку:

Когда бы

За каждым ураганом наступало

Спокойствие такое – пусть бы ветры

Ревели так, чтоб даже смерть проснулась,

И пусть суда взбирались бы с трудом

На горы вод, не ниже гор Олимпа...

Они долго отсыпались в Сагино, и за обильным завтраком док Бингэм прочитал целую лекцию о теории и практике книготорговли.

– Я очень боюсь, что на тех окраинах, куда мы собираемся проникнуть, говорил он, проглотив три печеных яйца и дожевывая сдобную булочку, очень боюсь, что там деревенщина еще доселе жаждет больше всего Марии Монк19  19. «Жуткие разоблачения Марии Монк» – весьма популярная в США в начале XX века порнографическая книга.


[Закрыть].

Фейни не знал, что это за Мария Монк, но спрашивать ему не хотелось. Он пошел вместе с Доком Бингэмом на извозчичий двор Хаммера нанимать фургон и лошадь. Потребовалась долгая перебранка между фирмой "Искатель истины и Кo" и администрацией извозчичьего двора Хаммера, чтобы определить вознаграждение за наем рессорного фургона и дряхлой пегой клячи, на крестец которой впору было шляпу вешать. И только к вечеру, навалив за сиденье груду свертков, они выбрались из Сагино и пустились в дорогу.

Был по-весеннему свежий день. По серебристо-голубоватому небу серыми кляксами ползли нависавшие облака. Пегая упрямо придерживалась шага, хотя Фейни то и дело хлестал вожжами по запавшему крупу и щелкал языком, покуда во рту не пересыхало. При первом ударе пегая пускалась вскачь, но сейчас же переходила в неровную рысцу, а минуту спустя – в шаг.

Фейни чертыхался и понукал, но никак не мог заставить пегую удержаться хотя бы на мелкой рысце. Тем временем док Бингэм сидел рядом с ним, сдвинув широкополую шляпу на затылок, покуривая сигару и разглагольствуя о католической и протестантской религиях.

– Надо тебе сказать, Фениан, что отношением к ним просвещенного человека всегда будет – "Проклятие на оба ваших дома"... Сам я пантеист... Но даже пантеисту... есть-пить нужно, отсюда – Мария Монк.

Лицо им обожгли первые капли дождя, льдистого и колкого, словно град.

– По такой езде я схвачу воспаление легких, и это будет твоя вина, ты ведь говорил, что справишься с лошадью... Вот что, сворачивай вон на ту ферму слева. Может быть, они позволят нам поставить фургон и лошадь в сарай или в амбар.

Свернув проселком к серой ферме и огромному серому амбару, стоявшим подле сосновой рощи немного в стороне от дороги, пегая тотчас перешла на шаг и стала тянуться к пучкам свежей травы, пробивавшейся по обочинам канавы. Фейни хлестнул ее вожжами, пихнул в круп ногой – она не шевельнулась.

– О, чтоб ее, давай сюда вожжи.

Док Бингэм с размаху стегнул ее по ушам, но в ответ она только повернула голову и поглядела на обоих, показывая зеленоватую пену непрожеванной травы на длинных желтых зубах. Фейни почудилось, что она над ними издевается. Припустил дождь. Они подняли воротники. Скоро ледяные струйки побежали Фейни за шиворот.

– Слезай и веди, чтоб ее, эту проклятую образину... Веди под уздцы, если не умеешь править, – захлебывался слюною док Бингэм.

Фейни соскочил с козел и довел лошадь до задних ворот фермы; вода протекала ему в рукав от кулака, зажавшего уздечку.

– Добрый вечер, мэм.

Док Бингэм уже вылез из фургона и кланялся выглянувшей из дому маленькой старушке. Он стоял возле нее на крылечке, укрываясь от дождя под навесом.

– Вы, надеюсь, ничего не имеете против, если я на время дождя помещу свой фургон у вас в сарае. У меня там ценный и легко подверженный порче товар и, на беду, нет брезента...

Старуха утвердительно кивнула головой.

– Это, надо сказать, очень мило с вашей стороны... Ну, Фениан, поставь лошадь в сарай и приходи сюда, да захвати с собой маленький сверток из-под сиденья... Я только что говорил моему юному другу, что я уверен – в этом доме живут добрые самаритяне, которые впустят двух усталых путников.

– Входите, мистер... Вы, должно быть, не прочь погреться у печки и обсохнуть... Входите, мистер... э-э-э?

– Док Бингэм... досточтимый доктор Бингэм, – услышал Фейни голос входившего в дом Бингэма.

Сам он промок до нитки и весь дрожал, когда вошел наконец в кухню со свертком книг под мышкой. Док Бингэм сидел, развалясь всей своей тушей, в качалке против плиты. Возле него на чисто выструганном еловом столе лежал кусок пирога и стояла чашка кофе. В кухне тепло и уютно пахло яблоками, жареной грудинкой и лампой. Старуха, облокотись на кухонный стол, внимательно слушала дока Бингэма. Другая женщина, высокая и тощая, стояла поодаль, уперев в бока красные узловатые руки; ее жидкие рыжеватые волосы были закручены узлом на макушке. Черная с белым кошка, изогнув спину и задрав хвост, терлась в ногах у дока Бингэма.

– Вот Фениан, как раз вовремя, – произнес тот, мурлыкая не хуже кота.

– Я только что говорил... рассказывал милым хозяйкам о содержании нашей интереснейшей и поучительнейшей библиотеки, о благочестивых и вдохновенных шедеврах мировой литературы. Они были так милы по отношению к нам в постигшем нас злоключении, что дело простой справедливости ознакомить их с некоторыми из наших книг.

Высокая женщина мяла в руках передник.

– Страсть люблю книжки читать, – застенчиво проговорила она, – но только нам не до книжек, разве что зимою.

Милостиво улыбаясь, док Бингэм развязал веревку и развернул пакет у себя на коленях. Одна из книжек выскользнула на пол. Фейни узнал "Королеву белых рабынь". Кислая гримаса мелькнула по лицу дока Бингэма. Он проворно наступил ногой на упавшую книжку.

– Ведь это же "Евангельские беседы", мой милый, – сказал он, – а я говорил тебе о "Кратких проповедях на все случаи жизни" доктора Спайкнарда.

Он протянул полуразвернутый пакет Фейни, который поспешно схватил его. Потом док Бингэм нагнулся, медленным плавным движением вытащил книгу из-под подошвы и сунул ее себе в карман.

– Придется мне самому сходить, – еще слаще промурлыкал он.

Как только кухонная дверь захлопнулась за ними, од яростно прорычал прямо в ухо Фейни:

– Под сиденьем, ясно тебе было сказано, крыса ты мокрая. Попробуй сыграй со мной еще раз такую штуку. Я тебе все кости переломаю.

И коленкой он так наподдал Фейни по седалищной части, что зубы у того щелкнули, и он пулей вылетел на дождь.

– Я, честное слово, не нарочно, – заныл Фейни, идя к сараю.

Но док Бингэм уже вернулся на кухню, и голос его уютно журчал, пробиваясь в дождливые сумерки вместе с первым лучом зажженной лампы.

На этот раз Фейни позаботился распаковать сверток прежде, чем нести его в дом. Док Бингэм принял книги, даже не взглянув на Фейни, и тот укрылся за выступ печной трубы. Он стоял там, окутанный парами своего сохнущего платья, и слушал раскатистый голос дока Бингэма. Он был голоден, но никому и в голову не пришло предложить ему кусок пирога.

– О, дорогие друзья мои, как передать мне вам, с какой благодарностью всевышнему находит наконец внимающих ему слушателей одинокий проповедник Евангелия в странствиях своих среди плевел и зол мира сего. Я уверен, что эти маленькие книжки утешат, заинтересуют и вдохновят всякого, кто возьмет на себя труд прочитать их. Я настолько уверен в этом, что всегда вожу с собой несколько лишних экземпляров, которые и распределяю за умеренное вознаграждение. У меня сердце кровью обливается, что я еще не в состоянии раздавать их даром.

– А почем они? – спросила старуха, и лицо ее внезапно заострилось.

Руки костлявой женщины беспомощно повисли, и она покачала головой.

– Ты не помнишь, Фениан, – спросил док Бингэм, беспечно откидываясь в своей качалке, – не помнишь ли ты, какова была себестоимость этих книжек?

Фейни был обижен. Он не отвечал.

– Поди сюда, Фениан, – медовым голосом позвал его док Бингэм. – Позволь напомнить тебе слова бессмертного певца:

Смиренье – лестница младого честолюбья,

Пока по ней карабкается вверх,

Свое лицо к ней отрок обращает;

Но лишь сошел с последней он ступени,

Как тотчас же становится к ней задом.

– Ты, должно быть, голоден. На, доешь мой пирог.

– Нет, зачем же. Найдется у нас кусок и для мальчика, – сказала старуха.

– Кажется, десять центов, – выходя из-за трубы, выговорил наконец Фейни.

– Ну, если десять центов, я бы взяла одну, – быстро сказала старуха.

Костлявая женщина хотела что-то сказать, но было уже поздно.

Не успел еще кусок пирога попасть Фениану в рот, а блестящий десятицентовик перейти из старой папиросной коробки с буфета в жилетный карман дока Бингэма, как за окном послышалось звяканье упряжи, и сквозь дождь и мрак мелькнул тусклый свет фонаря.

Старуха вскочила на ноги и с волнением обернулась к тотчас же открывшейся двери. Грубосколоченный седой мужчина с козлиной бородкой, торчавшей на круглом красном лице, вошел в комнату и стал стряхивать воду с отворотов кожана. Худой подросток с выпяченным кадыком на тощей шее, с виду однолеток Фейни, вошел за ним следом.

– Здравствуйте, сэр, здравствуйте, сын мой, – прогромыхал док Бингэм, дожевывая пирог и допивая кофе.

– Они попросили поставить лошадь к нам в сарай, покуда дождь поутихнет. Это ничего ведь, Джеме? – неуверенно спросила старуха.

– Ну что ж, – буркнул тот, тяжело усаживаясь в свободное кресло. Книжку старуха уже спрятала в ящик кухонного стола. – Книгами промышляете, что ли?

Он сурово поглядел на распакованный сверток.

– Так нам тут этого барахла не нужно. Ну а вы ночуйте себе на здоровье в амбаре. Не такая ночь, чтобы кого-нибудь выкидывать на улицу.

Они распрягли лошадь и сами устроились на сене над коровьим стойлом. Перед уходом из кухни хозяин заставил их отдать спички.

– Где спички, там и до пожара недолго, – сказал он.

Лицо дока Бингэма было мрачнее тучи, когда, завернувшись в попону, он бормотал что-то о "бесчестье носителю сана". Фейни был возбужден и счастлив. Он лежал на спине, прислушиваясь к журчанию воды по желобам, к приглушенному шороху жующего скота, и глубоко вдыхал запах сена и теплую луговую свежесть коров. Ему ни спалось. Хотелось чувствовать возле себя ровесника, поговорить с ним. Какая ни на есть, а работа, и потом, можно свет посмотреть.

Он только что заснул, как вдруг яркий свет разбудил его. Мальчик, которого он видел на кухне, стоял над ним, освещая его фонарем. Его огромная тень плясала по стропилам.

– Слышь, мне бы надо книжку.

– Какую тебе книжку? – зевнул Фейни и привстал.

– А знаешь... из тех, что о хористках, белых рабынях, ну и о прочем...

– А в какую тебе цену, сын мой? – раздался из-под попоны голос дока Бингэма. – У нас большой выбор занимательных книг, прямо и свободно трактующих разные явления жизни, рисующих плачевную разнузданность жизни больших городов, и все это от одного до пяти долларов. Полное издание книги доктора Бернсайда – "Все о половой жизни" – стоит шесть долларов пятьдесят.

– Нет, мне бы не дороже доллара... Только вы ничего не скажете старику? – говорил мальчик, обращаясь то к одному, то к другому. – Сэр Хардуик, тот, что живет на шоссе, так он как-то был в Сагино и там купил книгу у кого-то в гостинице. Черт, вот это была книжка – пальчики оближешь.

Он принужденно захихикал.

– Спустись-ка, Фениан, и достань ему "Королеву белых рабынь" за доллар, – распорядился док Бингэм, снова укладываясь.

Фейни с фермерским сынком спустились по шаткой лестнице.

– А ты скажи, очень она забориста... О, черт, попадется отцу, задаст он мне трепку... А ты, что ж, неужто все эти книги прочел?

– Я? – отозвался свысока Фейни. – Мне не для чего читать книгу. Когда вздумается, я все это наблюдаю, как оно есть. Вот тебе... это насчет падших женщин.

– Что-то больно тонка за один доллар. За доллар ты мог бы дать потолще.

– Так зато забориста.

– Ну ладно, возьму, а то еще застанет меня здесь отец. Покойной ночи.

Фейни снова отправился на сеновал и крепко заснул. Ему снилось, что он в каком-то амбаре поднимается по шаткой лестнице вместе с сестрой Милли, и она все пухнет, белеет, жиреет; на голове у нее большая шляпа, кругом разукрашенная страусовыми перьями, а на платье вырез, и он удлиняется от шеи все ниже и ниже, и голос дока Бингэма говорит, что это Мария Монк, королева белых рабынь, и только он собрался схватить ее, как солнце ударило ему прямо в глаза. Док Бингэм стоял перед ним, широко расставив ноги, причесывался карманной гребенкой и декламировал:

Сбирайся в путь, ведь солнце – светоч мира

Не для земли одной несет тепло,

И человек корнями не прикован

Подобно древу к месту одному.

– Вставай, Фениан, – прогрохотал он, заметив, что Фейни проснулся, отряхнем прах этого негостеприимного жилища от сандалий наших, завязав ремни, с проклятием, подобно философам древности. Запрягай лошадь, позавтракаем дорогой.

Так странствовали они в продолжение нескольких недель, пока однажды вечером не очутились перед опрятным желтым домиком, стоявшим в роще пушистых темных лиственниц. Фейни остался в фургоне, а док Бинтам отправился в дом на разведку.

"Сегодня непременно спрошу его, – думал Фейни. – Должен ведь этот старый мошенник наконец рассчитаться со мной".

Немного погодя док Бингэм появился на пороге, весь расплывшись в широкой улыбке.

– Ну, Фениан, тут нас прекрасно примут, как и подобает принимать носителей сана. Но только смотри, не болтай лишнего. Отведи лошадь в сарай и распряги ее.

– А как насчет моей платы, мистер Бингэм, ведь прошло уже три недели.

Фейни соскочил с козел и готовился распрягать.

Скорбь омрачила лицо дока Бингэма.

– О корысть, корысть...

Внимательно исследуй

Его ты руку – белоснежна кисть,

Но на ладони, в складках, грязь ты узришь,

Увы, то след уже оставил подкуп.

– У меня были великие надежды на кооперативные наши начинания, которые ты разрушаешь своей юношеской поспешностью и алчностью... Но если ты иначе не можешь, то, что делать, сегодня же вечером ты получишь все должное, и даже с избытком. А теперь распрягай и принеси мне вон тот маленький сверток с "Марией Монк" и "Папистскими кознями".

Был жаркий день. Вокруг амбара пели реполовы. Пахло свежей травой и цветами. Амбар был сложен из красного кирпича, двор полон белых леггорнов20  20. Леггорны – порода кур (искаж. от «Ливорно»).


[Закрыть].

Кончив распрягать и поставив лошадь в стойло, Фейни уселся на перекладину забора и закурил папироску, глядя на серебристо-зеленые поля овса. Ему хотелось, чтобы подле него была девушка, которую он мог бы обнять за талию, или парень, с кем бы отвести душу.

Тяжелая рука опустилась ему на плечо. Рядом с ним стоял док Бингэм.

– Фениан, мой юный друг, мы на тучном пастбище, – сказал он. – Она совершенно одна: муж с работником отправился на два дня в город. И ровно никого в доме, кроме двух ее ребятишек, – милые крошки. Я, может быть, разыграю здесь Ромео. Ты еще никогда не видал меня любовником. Это моя коронная роль. Ах, когда-нибудь я расскажу тебе о своей мятежной юности. Но пойдем, я познакомлю тебя с прелестной обольстительницей.

Когда они входили в кухонную дверь, их скромно приветствовала пухлая женщина в светло-лиловом чепчике и с ямочками на щеках.

– Это мой юный помощник, мэм, – с широким жестом сказал док Бингэм, Фениан, это миссис Ковач.

– Вы, должно быть, голодны, а мы как раз собираемся ужинать, – сказала та.

Солнце последним краешком осветило кухонную плиту, сплошь уставленную кастрюлями и сковородами. Душистый пар легкими струйками подымался из-под круглых, до блеска начищенных крышек. Говоря, миссис Ковач нагнулась над плитой так, что горою поднялся ее обтянутый синей юбкой зад и торчком встал бант накрахмаленных завязок передника; открыла духовку, вытащила оттуда огромную сковороду сдобных булочек и переложила их на блюдо, уже стоявшее посреди накрытого перед окном обеденного стола. Теплый запах печеного теста наполнил кухню. У Фейни слюнки потекли. Док Бингэм потирал руки и вращал глазами. Все расселись, и два голубоглазых грязнолицых малыша принялись молча уписывать за обе щеки, а миссис Ковач щедро накладывала всем на тарелки тушеных помидоров, картофельного пюре, тушеного мяса и горошка со свининой. Она налила им по кружке кофе и села сама, глядя на дока Бингэма влажными глазами.

– Люблю смотреть, как едят мужчины,

Лицо ее до того побагровело, что Фейни, случайно глянув на нее, тотчас же отводил глаза. После ужина она с почтительным испугом принялась слушать дока Бингэма, а тот все говорил и говорил, время от времени приостанавливаясь и откидываясь на спинку стула только для того, чтобы пустить кольцо дыма под лампу.

– Хотя, можно сказать, я и не лютеранин, мэм, но я всегда восхищался, более того, почитал великую личность Мартина Лютера как одного из просветителей человечества. Не будь его, мы до сего дня пресмыкались бы под ужасным игом римского папы.

– Господи! Но ведь они никогда не доберутся до нас? Я от одной мысли об этом готова упасть в обморок.

– Никогда, пока есть хоть капля горячей крови в жилах свободно рожденных протестантов... но, чтобы бороться с тьмой, надо нести во тьму свет. А свет – это воспитание, чтение книг и ученье.

– Как жаль, а у меня почти от каждой книги голова болит. Да, правду сказать, и времени нет читать их. Муж – тот читает книги по хозяйству. Он и меня было как-то заставил читать о разведении кур, но я там ровно ничего не поняла. Семья мужа недавно со старой родины... Там, должно быть, совсем по-другому живут.

– А ведь нелегко, я полагаю, быть женой иностранца?

– Иногда мне кажется, что я не выдержу, но если б вы знали, какой он был красивый, когда я за него вышла... а я никогда не могла устоять против красивого мужчины.

Док Бингэм перегнулся через стол. Глаза его вращались, словно собираясь выскочить из орбит.

– А я никогда не мог устоять перед красивой женщиной.

Миссис Ковач глубоко вздохнула.

Фейни встал и вышел. Он собирался было ввернуть словечко о своем жалованье, но к чему? Все равно без толку. На воздухе было холодно, над крышами служб и амбаров ярко светили звезды. Из курятника изредка доносился шорох крыльев и сонное клохтанье курицы, потерявшей равновесие на насесте. Фейни ходил взад и вперед по двору, проклиная дока Бингэма и отшвыривая носком попадавшиеся под ногу щепки и комки сухого навоза.

Немного погодя он заглянул в освещенное окно кухни. Док Бингэм сидел, обняв миссис Ковач за талию, и декламировал, делая широкие жесты свободной рукой:

Рассказам этим

С участием внимала Дездемона,

И каждый раз, как только отзывали

Ее от нас домашние дела,

Она скорей старалась их окончить

И снова шла и жадно в речь мою

Впивалася...

Фейни погрозил в окно кулаком:

– А! Чтоб вас... Подавай мои деньги, – громко сказал он. Потом он пошел пройтись по дороге.

Вернулся он сонный и озябший. На кухне было пусто, и фитиль лампы был прикручен. Он не знал, где ему устраиваться на ночлег, и решил покуда погреться в кресле у печки. Голова его стала клониться, и он уснул.

Его разбудил оглушительный топот наверху и пронзительные женские вопли. Первой его мыслью было, что док Бингэм ограбил и убивает хозяйку. Но тотчас же он услышал чужой голос, изрыгавший проклятия на ломаном английском языке.

Не успел он вскочить с кресла, как док Бингэм в одном фланелевом белье стрелой пронесся мимо. В правой руке он зажал ботинки, в левой – верхнее платье. Брюки развевались за ним на подтяжках, словно хвост бумажного змея.

– Эй, куда вы? – крикнул ему вслед Фейни, но не получил ответа. Вместо того он очутился лицом к лицу с высоким загорелым бородачом, который преспокойно закладывал патроны в охотничью двустволку.

– Я ж те подстрелю, сукина сына...

– Что вы, да разве можно... – начал было Фейни.

Приклад двустволки больно ударил его в грудь, и он снова грохнулся в кресло. Бородач одним широким упругим прыжком очутился за дверью, и сейчас же грянули два выстрела, гулко отдавшиеся от дворовых построек. Потом снова раздались женские вопли вперемежку с истерическим хохотом и рыданиями.

Фейни сидел в кресле у печки словно приклеенный. Вдруг он заметил на полу монету в пятьдесят центов, должно быть выскользнувшую на лету из брюк дока Бингэма. Он сгреб ее и только успел сунуть в карман, как бородач с двустволкой вернулся на кухню.

– Нет больше патронов, – хрипло сказал он. Потом уселся на кухонный стол среди неубранных тарелок и стаканов и заплакал, как ребенок, и слезы, просачиваясь сквозь узловатые пальцы, струились по заскорузлым ручищам и черной бороде.

Фейни прокрался к двери и проскользнул к сараю.

– Док Бингэм, док Бингэм, – тихо позвал он.

Меж оглобель грудой лежала упряжь, но нигде не видно было и следа дока Бингэма и пегой лошади. Испуганное клохтанье потревоженных в курятнике наседок смешивалось с женскими воплями, все еще доносившимися из дома.

– Что же мне, черт возьми, делать? – спрашивал себя Фейни, как вдруг заметил высокий силуэт в освещенной кухонной двери и направленное на сарай дуло ружья. И одновременно со вспышкой выстрела он нырнул в сарай и выбрался через заднюю дверь. Крупная дробь взвизгнула у него над головой.

– Дьявол! Нашел-таки патроны.

Фейни припустил через овес, как только несли дрожащие ноги. Наконец, запыхавшись до полусмерти, он перебрался через какую-то изгородь, в кровь изодрав себе терном лицо, и плашмя растянулся передохнуть в сухой канаве. Никто его не преследовал.

НОВОСТИ ДНЯ III21  21. Едва затихли отголоски дела Дрейфуса и отголоски убийства в 1901 г. президента США Мак-Кинли анархистом Чолгошем; в Чикаго только что кончилась стачка извозчиков; анархисты в Мадриде выходят на демонстрацию с черными флагами; в России назревает революция, рабочие в Смоленске несут плакаты; «Смерть царю-убийце»; близится бой при Цусиме.


[Закрыть]

"Нужны крепкие нервы, чтобы жить на этом свете" – последние слова Джорджа Смита, повешенного толпой в Канзасе вместе со своим братом. Смерть маркиза Куинсбери пожаром уничтожен склад пряностей Золя оправдан

несколько лет назад анархисты Нью-Джерси носившие красные розетки анархии и значок в память Мак-Кинли и спаиваемые республиканцами замышляли покушение на одну из европейских коронованных особ и весьма вероятно что тогда же у них созрело намерение убить президента

Светлый месяц окунулся в Уобаш

Сена свежий дух плывет с полей

И сегодня встретить вечер оба

На берег мы выйдем, вместе с ней22  22. Уобаш – река на границе штатов Иллинойс и Индиана. «Светлый месяц окунулся в Уобаш» – популярная песенка на слова Теодора Драйзера. Музыка его брата, композитора и певца Поля Дрессера.


[Закрыть].

ПОЛЬЗУЙТЕСЬ ХОРОШЕЙ ПОГОДОЙ

Шесть тысяч рабочих в Смоленске вышли на демонстрацию с плакатами: Смерть царю-убийце

беспорядки и нарушение уличного движения ознаменовали начало стачки погонщиков скота БЛИЗИТСЯ ВЕЛИЧАЙШАЯ В МИРОВОЙ ИСТОРИИ МОРСКАЯ БИТВА Мадридская полиция напала на 5000 рабочих шедших с черными флагами

у зрителей голова идет кругом а танцор ест апельсин побивая рекорд который способен свести человека с ума

КАМЕРА-ОБСКУРА (5)

Мы играли в ванной в битву при Порт-Артуре23  23. В 1905 г. в Кью-Гарденс под Лондоном только и разговоров что о Гулльском инциденте, когда эскадра Рожественского приняла английские рыбачьи суда в Северном море за японские миноносцы и открыла по ним огонь, о японском адмирале Того, об осаде Порт-Артура и т.д.


[Закрыть] и вода перелилась через край и просочилась сквозь потолок гостиной и нам за это попало а в Кью-Гарденс пришел к нам пить чай старый мистер Гарнет еще бодрый и веселый хоть и совсем уже старый. Мы издали увидели его в окно, багровое лицо и джон-булевы баки и тетя сказала что у него развалистая морская походка. Под мышкой он нес ящик и Вики и Помпон залаляли и вот как мистер Гарнет пришел пить чай. Он вытащил граммофон из черного ящика и вставил в граммофон валик и с края стола сдвинули чашки. Осторожней смотри не урони их легко поцарапать. Ну конечно тут подошла бы и обыкновенная иголка мэм но у меня иголки особенные;

и разговор шел об адмирале Того и о дереве баньян и о том что русские здорово хлещут водку и ни за что ни про что расстреляли бедные рыбачьи лодки в Северном море и он заводил граммофон очень осторожно чтобы не сломать пружины и иголка скользила шарк-шарк Да я и сам был во флоте мой мальчик начал еще молокососом немного разве побольше тебя ну а кончил я боцманматом24  24. Боцманмат – устарелое специфически морское словоупотребление вместо обычного термина «боцман»; в старом флоте значило «младший боцман».


[Закрыть] на первом британском броненосце Уорриор25  25. «Уорриор» – первый броненосец, построенный в Англии в 1860 г.


[Закрыть] я и сейчас еще могу отколоть чечетку мэм У него на руке был выведен красным и синим настоящий матросский компас и когда он возился с иголками ногти у него были черные и толстые а иголка скользила шарк-шарк и где-то далеко играл оркестр и сквозь хрип из маленькой черной трубы звучало «Боже храни короля» и собачонки подвывали.

НОВОСТИ ДНЯ IV26  26. Газеты гадают, где произойдет грядущая Цусима; в России революция 1905 года, в США не стихают рабочие волнения, на которые правительство отвечает волной репрессий,


[Закрыть]

Я встретил Нелли в Аламо

И месяц мерк и гас

Перед губами алыми

И блеском ее глаз.

РЕЗКОЕ ПОВЫШЕНИЕ ЦЕН НА ПШЕНИЦУ пляшущий дервиш побил рекорд сделав 2400 оборотов в 32 минуты

утром союзные пикеты задержали фургон с пятьюдесятью походными стульями направлявшийся в пожарное депо на углу Мичиган-авеню в Вашингтон-стрит. Утверждают что стулья были заказаны специально для полисменов мобилизованных на подавление стачки

ЭСКАДРЫ СРАЗЯТСЯ СЕГОДНЯ К ЗАПАДУ ОТ ЛУСОНА

до обеда было убито три больших волка

Будет устроено парадное шествие в котором верхом на коне покажется населению президент Рузвельт. Во главе процессии повезут клетку с недавно пойманным медведем, который до своей поимки искалечил несколько человек и задрал десяток собак. Медведя выпустят на волю в горы и через час по его следам будет пущена свора, за которой отправятся президент Рузвельт и проводники

три студента Колумбийского университета побились об заклад что совершат на автомобиле переезд из Нью-Йорка в Чикаго

УГРОЗА ВСЕОБЩЕЙ ЗАБАСТОВКИ

Светлый месяц окунулся в Уо-о-баш

САМЫЙ СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ В ЖИЗНИ НЕФТЯНОГО КОРОЛЯ

фабрика ангелов по херувиму каждые пять минут спрос на все виды недвижимости продолжает оставаться устойчивым особенно ходко идут фабричные участки загородные виллы и конторские помещения рабочих хотят сломить судебными приговорами

КРОВАВОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ В МОСКВЕ

войска охраняют нефтяные промыслы Америка стремится стать империей подобной империи Цезарей новые осложнения на бойнях никому не известная поэтесса выходит замуж за богача ешьте умеренней говорит Эдисон богатый картежник скончался от разрыва сердца когда открыл ройал флэш дело о взятках в Сисеро

ЗАБАСТОВКА В РОССИИ МОЖЕТ ПЕРЕЙТИ В РЕВОЛЮЦИЮ

романтическая идиллия 2-х яхт рабочие волнения закончились расстрелом Мичиган взял верх над игроками Альбиона Красные флаги в Санкт-Петербурге

Царь уступает народу

в продолжение сорока часов не отдавать мертвого ребенка целые семьи лишились крова в результате разрыва водопроводной магистрали

ЦАРЬ ДАРУЕТ КОНСТИТУЦИЮ

Сена свежий дух плывет с полей

И сегодня встретить вечер оба

КАМЕРА-ОБСКУРА (6)27  27. Место действия – английская школа в лондонском предместье Хемстеде. Вновь поступивший мальчик-американец вносит боевую атмосферу президентских выборов 1904 г. Он за Рузвельта и, подражая Тедди, носит костюм «диких всадников» – добровольцев, которыми командовал Рузвельт во время испано-американской войны.


[Закрыть]

Держись Медисон держись Медисон кричал старший учитель мистер Линвуд и я гнал по полю круглый мяч в Хэмпстеде это звали футером28  28. Футер – английское разговорное название футбола.


[Закрыть] а потом пора было идти домой и было очень хорошо потому что мистер Линвуд сказал Держись Медисон. Тайлер сказал Идем скорей к нам поступил еще один американец. Зубы у него были словно у Тедди на карикатурах и вздернутый нос и костюм Дикого всадника и он спросил За кого вы будете голосовать? и я ответил не знаю и он выпятил грудь и сказал Я говорю за кого твои голосуют за Рузвельта или за Паркера? и я сказал За судью Паркера29  29. Так называемый «судья» Паркер – соперник Рузвельта на выборах, кандидат демократической партии.


[Закрыть].

У того американца волосы были очень черные и он выставил кулаки и нос его вздернулся еще больше и он сказал Я за Рузвельта выходи что ли? С дрожью в голосе я все же выговорил Я за судью Паркера но тут Тайлер сказал У кого найдется два пенса на имбирное пиво? и на этот раз драки не было.

НОВОСТИ ДНЯ V

Клопы выжили биолога грабители бежали; связанную женщину с кляпом во рту выручила собака