Текст книги "В плену подозрений"

Автор книги: Джон Данн Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Джон Д. Макдональд
В плену подозрений

Посвящается светлой памяти Джозефа Томпсона Шоу

Глава 1

Я проснулся с ощущением полной дезориентации в пространстве, невольно возникающим, когда спишь не в своей постели, в незнакомой комнате, к тому же слишком маленькой и непривычно тихой. Мне потребовалось несколько томительных секунд, чтобы вспомнить: это же «Светлая заря», яхта Джорджа Тарлесона, которую я позаимствовал у него вчера, в субботу днем, якобы для того, чтобы порыбачить. На самом деле мною владело почти непреодолимое желание оказаться как можно дальше от неимоверно шумной, «балдежной», как любил говорить Тарлесон, вечеринки, которую он собирался устроить вечером.

Мой собственный, относительно небольшой коттедж на побережье Индиан-Рокс стоял всего в нескольких десятках метров от его огромного дома. Когда четыре года назад я его покупал, то думал в основном о веселой, беззаботной жизни... и получил ее сполна! В течение первого года мне все это представлялось просто замечательным: участники менялись, но сам праздник продолжался, казалось, вечно. В последующие два года вечеринки стали заметно короче, хотя оставались такими же бурными и шумными, но мне они особенно не досаждали. А вот на четвертый год терпеть их стало, откровенно говоря, почти невыносимо, теперь я старался под любым предлогом оказаться от них как можно дальше.

Поэтому вчера попросил Джорджа позволить мне воспользоваться его крытой яхтой и тут же отчалил – как раз вовремя, чтобы избежать встречи с загорелой девицей в крошечном бикини, которая почему-то решила, что мне очень хочется взять ее с собой в море. Увы, ей пришлось в гордом одиночестве стоять на мокром пирсе, с тоской наблюдая, как предмет ее вожделений медленно, но неотвратимо исчезает из виду.

Тихо радуясь своему добровольному одиночеству, я на всех парах направился на север и уже ближе к закату оказался в уединенном заливе совсем рядом с Дунединскими островами, надо заметить весьма элегантно обрамленными мангровыми деревьями, где встал на якорь – впрочем, достаточно далеко от берега, чтобы случайно не оказаться по соседству со всякого рода кровососущими насекомыми... Итак, настало прекрасное апрельское воскресенье. Я проснулся после долгого и глубокого сна, встал, натянул любимые плавки и поднялся на палубу. День выдался на редкость тихий и какой-то – как бы это пообразнее сказать? – вот: серо-серебряный! Из чистой, глубокой воды то и дело весело выпрыгивала кефаль, оставляя после себя расходящиеся круги. Я подержался за поручень на корме яхты, чтобы установить равновесие, а затем решительно нырнул. Прохладная вода сразу же смыла с меня последние остатки сна. Я на полной скорости поплыл по направлению к берегу, а когда наконец выдохся, остановился и перевернулся на спину. Отсюда «Светлая заря» казалась бело-голубой игрушкой, неподвижно застывшей на зеркальной поверхности залива. В этом году, как, впрочем, и раньше, я загорел почти до цвета вощеного красного дерева, а брови и волосы стали совсем белыми. Но если раньше это было всего лишь видимостью здоровья, скрывающей либо истинное и довольно постоянное состояние тяжелого похмелья, либо невольно царапающее душу недовольство самим собой, то теперь я снова вернул свою былую форму, что приносило мне определенное внутреннее удовлетворение, особенно на фоне совсем не желанных, но тем не менее почему-то все чаще и чаще возникающих угрызений совести.

Ведь основным нашим занятием были те самые вечеринки, на которых гости Мидж и Джорджа Тарлесон от безделья придумывали и с жаром обсуждали различные, по их искреннему убеждению, серьезные, деловые проекты, такие, как, например, строительство новой веранды, или поездка в Нассау, или даже устройство выставки «беспредметных произведений искусства». Впрочем, я тоже, особенно когда считал себя значительно выше всех остальных или испытывал к ним непонятное чувство презрения, придумывал себе какое-нибудь «стоящее занятие» – такое, как, скажем, отделка фасадных окон моего коттеджа или замена колышков невысокой ограды. Кроме игр и развлечений, других дел у нас просто не было. Я получил совсем неплохое наследство – ни много ни мало, а целых восемь тысяч акций нашей семейной компании «Дин продактс», на которые годовые дивиденды, как правило, составляли минимум восемь долларов за акцию!

В свое время я поведал Мидж о моих душевных переживаниях более чем достаточно, чтобы она страстно захотела как можно быстрее меня чем-нибудь излечить, и одним из таких лекарств, по ее твердому убеждению, могла стать женитьба. Однако, к ее глубочайшему разочарованию, моими подружками, как правило, становились загорелые, спортивного вида пляжные девушки, которые отдавали явное предпочтение неформальным и, значит, достаточно необременительным отношениям. Что меня тоже вполне устраивало.

Что ж, моя великая американская мечта стала реальностью – деньги и безделье! Но вместе с этим пришло непонятное и, увы, неистребимое чувство собственной вины. Ощущение нередко было такое, будто меня молча обвиняют в совершении какого-то необъяснимого преступления. Наверное, мои приятели, особенно когда оставались одни, испытывали такие же чувства. Отсюда и все наши непрерывные бурные вечеринки. Отсюда и смутный душок гниения... Мир необратимо катился в какую-то неизвестную пропасть, а мы сидели на песочке у прекрасного лазурного моря, безмятежно играя в милые сердцу дворцы и куличики. На фоне этого гнетущего чувства внутренней тревоги одиночество, которое я сам себе устраивал со все учащающейся регулярностью, безусловно, имело свои положительные стороны – один во всем мире, и только стремительно мечущиеся в небе чайки пронзительно кричат что-то свое да серые скаты внезапно выпрыгивают из водной глади и с шумом плюхаются обратно в море.

Уже подплывая назад к «Светлой заре», я вдруг услышал едва различимый гул мотора и бросил внимательный взгляд в сторону канала. Оттуда в моем направлении на всей скорости неслась моторная лодка. Я поднялся на корму яхты и, слегка прищурившись, разглядел пятиметровый, сделанный из красного дерева корпус стосильной лодки Джиггера Келси. За штурвалом стоял сам Джиггер, а рядом сидели две женщины. Одна из них приветственно помахала мне рукой – это была Мидж.

На какое-то мгновение у меня в душе шевельнулось чувство непонятной тревоги, почти суеверное ощущение того, что случилось нечто ужасное, но оно исчезло так же быстро, как и появилось. Я не пришел на вечеринку, поэтому Мидж, очевидно, решила хоть как-то скрасить мое одиночество. Меня практически наверняка ждали захваченный ими с собой ром, вкусные бутерброды с ветчиной и тунцом и максимально полный отчет о веселье, которым мне так и не удалось насладиться.

Джиггер не без показной элегантности сделал крутой вираж, резко убавил обороты мотора, плавно причалил к борту яхты и схватился рукой за кормовой поручень.

– Нелегко же оказалось тебя найти, Гев, – с белозубой ухмылкой произнес он. – Ты хоть когда-нибудь связываешься по рации с берегом?

Я честно попытался изобразить самую искреннюю радость при виде друзей. Вторая девушка, с потерянным взглядом красивых серых глаз, лишь бросила на меня мимолетный отсутствующий взгляд и продолжила молчаливое изучение широких загорелых плеч Джиггера.

– Как вам удалось меня найти?

– Мы сделали по радио общий вызов, и одно чартерное судно сообщило, что видело «Светлую зарю» стоящей здесь на якоре, – охотно объяснил Джиггер.

Я хмуро посмотрел на Мидж:

– Общий вызов?

Она ловко перепрыгнула с катера на палубу яхты, демонстративно проигнорировав мою протянутую руку. Высокая, худая, с копной густых темных волос и неизменно бледным лицом, цвет которого не в силах было изменить даже палящее флоридское солнце, Мидж всегда выглядела довольно нелепо в своих небрежных, но при этом весьма претенциозных пляжных одеждах.

– Большущее спасибо, Джиггер, – коротко поблагодарила она.

Джиггер в ответ шутливо по-военному отдал честь, оттолкнулся от яхты, плюхнулся на сиденье рядом с девушкой, и его мощная резвая моторка красиво заскользила по водной глади. Вода за кормой искрилась, превращаясь в белый волновой шлейф, неторопливо огибавший красный сигнальный буй у самого входа в канал.

– В чем, собственно, дело, Мидж? – Я протянул ей сигарету. – Джорджу срочно понадобилась «Светлая заря»?

– Да нет. Просто с твоей стороны было не очень-то любезно вот так взять и исчезнуть. Кстати, Гев, в последнее время ты все чаще и чаще ведешь себя как самый настоящий рак-отшельник.

– И ты проделала весь этот путь специально для того, чтобы сообщить мне об этом?

Она присела на низенький стульчик для рыбной ловли, высоко подняла правое колено и обхватила его руками.

– Нет, не только для этого.

– Тогда, похоже, тебе захотелось поиграть в загадочную женщину, – как бы отмахиваясь от очевидной чепухи, произнес я нарочито небрежным тоном.

Уж кого-кого, а Мидж я знал очень хорошо. И знал, что чем интереснее новости, тем дольше придется их из нее вытаскивать. Все это каким-то странным образом вполне увязывалось с внезапным и острым чувством страха, которое я вдруг испытал при виде моторной лодки Джиггера.

Почему-то я подумал о моем брате Кене и снова испытал чувство вины. Нет, не той старой вины за то, что четыре года назад бросил его, а какой-то совершенно иной, новой. Вначале его письма были довольно сдержанными, холодными, затем постепенно стали какими-то странными, полными неясных намеков на проблемы с заводом, женой... При этом никогда ничего определенного или хотя бы положительного.

Впрочем, в последних письмах появилась еще одна очевидная странность: все они были полны воспоминаниями о тех старых добрых временах, когда мы еще не разошлись. Например, как мы ходили на озеро искать пропавшую дочку Гаррисона и потерялись сами... Он будто пытался восстановить теплоту наших былых отношений. Конечно, ко всему этому можно было отнестись весьма и весьма скептически, но факт оставался фактом. Такие вещи нельзя в себе вот так просто взять и убить.

Мидж с подчеркнутым вниманием изучала дымящий кончик своей сигареты. Я, с трудом скрывая нетерпение, ждал, когда она наконец-то соизволит заговорить.

– Послушай, Мидж, ведь рано или поздно ты все равно не выдержишь. Лично мне спешить некуда. У меня впереди целый день.

Она недовольно скривилась, но все-таки заговорила:

– Тебя ждет один человек. Говорит, это очень важно. На вид редкий зануда. Меня, похоже, принял в штыки. Его зовут Лестер Фитч.

– Фитч?!

Это имя повергло меня в состояние близкое к самому настоящему шоку! Какого черта Лестер делает во Флориде? Что он здесь забыл? Неужели решил провести тут отпуск или... или приехал специально, чтобы повидаться со мной? И то и другое казалось просто невероятным. Лестер целиком и полностью принадлежал к миру, с которым я давным-давно расстался. Расстался навсегда!

– Он говорит, это очень важно, и, чем бы это ни было, мне кажется, телефонный звонок касался того же самого, – добавила она.

– Возможно, мне следует узнать и об этом, – с подчеркнутым спокойствием сказал я.

– Звонили по междугородному из Арланда. Вчера. Сразу после того, как ты украдкой убежал от нас на «Светлой заре».

– Я и не думал убегать. Тем более украдкой. Яхту мне одолжил сам Джордж. Ну и кто звонил?

– Я сняла трубку и объяснила, что с тобой невозможно связаться и мы не знаем, когда ты вернешься. – Она сделала свою знаменитую мелодраматическую паузу, а затем со значением сообщила: – Звонила жена твоего брата, Геван.

Не расскажи я тогда Мидж обо всем этом-, возможно, мне и удалось бы сохранить невозмутимое выражение лица. Впрочем, может, и нет. Даже сейчас, четыре года спустя, все произошедшее тогда оставалось слишком близким, слишком живым, слишком ранящим... Мне пришлось отвернуться, и это само по себе красноречиво показало ей именно то, что она и хотела видеть, подтвердило все ее подозрения и заставило меня отнестись к ней как к непрошеному, совершенно нежелательному гостю.

Известие о звонившей мне Ники действительно поразило меня, будто удар острым ножом. Итак, Ники позвонила, а Лестер Фитч даже прибыл лично. Что это, новый оригинальный трюк в старой как мир игре с целью заставить меня вернуться в компанию и к той самой жизни, которая казалась мне полностью лишенной смысла и абсолютно невозможной? Нет, здесь что-то не так. В такое трудно, просто невозможно поверить. Ники никогда не приняла бы участия в подобных играх, если... если только, конечно, по каким-то никому не ведомым причинам не изменила своего решения. Меня снова стал охватывать ужас, который я вдруг испытал при виде несущейся на полной скорости моторной лодки Джиггера.

Мидж незаметно подошла ко мне и положила холодную руку на мое плечо. Не имея достаточно своего собственного тепла, она тем не менее отчаянно в нем нуждалась и достигала этого, всеми правдами и неправдами вовлекаясь в эмоциональные проблемы других. Моя беда тоже не являлась для нее секретом, и мне стало искренне жаль, что когда-то, не подумав, я поделился с ней самым сокровенным, тем более что теперь она, похоже, даже и не собиралась хоть как-то скрыть своего назойливого интереса к моей персоне.

– Этот Фитч не захотел мне сказать, что ему надо. Просто без конца повторял, что это очень важно, Геван. Не захотел воспользоваться и катером Джиггера, поэтому я пообещала, что сама тебя привезу. Он прилетел самолетом только сегодня утром. То есть отправился в путь, когда они поняли, что по телефону с тобой связаться нельзя.

– Становись к штурвалу, Мидж, а я подниму якорь. Отплываем.

Когда я, перебирая руками мокрый трос, поднимал якорь, до моего слуха донеслось сначала визгливое подвывание стартера, а затем рев мощных моторов. Я, как мог, очистил якорь от налипшей грязи и закрепил его на привычном месте на носу яхты. Тем временем Мидж медленно развернула «Светлую зарю» и направила ее прямо к каналу.

Я спустился вниз, переоделся в рубашку и джинсы, а когда снова поднялся на палубу, яхта уже поворачивала в открытое море.

– Думаешь, они хотят, чтобы ты к ним вернулся? – спросила Мидж.

– Не знаю. Они давным-давно прекратили просить меня об этом.

– Но может, тебе все-таки лучше к ним вернуться?

– Слушай, Мидж, здесь так здорово и весело... Ну кому же захочется уезжать отсюда?

– Зря шутишь, Гев! Ты не хуже меня знаешь, в чем дело. Ты сильно, даже слишком сильно захандрил. Пытался справиться со своим горем, перепробовал все возможные способы, а теперь сдался и вот, похоже, начинаешь впадать в самую настоящую депрессию.

Я бросил взгляд в ее темные, жадные на любые новости глаза и попутно заметил высунувшийся от нетерпения кончик языка. Да, это ее мир...

– Когда-то, Мидж, я был настолько глуп, что непростительно много рассказал тебе о своей жизни. Но я не «мыльная опера» для ублажения твоего непомерного любопытства.

Мидж только слегка улыбнулась.

– Боюсь, тебе вряд ли удастся вывести меня из себя, мой друг, – твердо и уверенно заявила она. – Даже и не мечтай об этом.

Я сошел с мостика и встал на корме, молча наблюдая за белыми пенящимися бурунчиками от винта уже набравшей ход яхты. Повторять Мидж, а тем более самому себе, мое отношение ко всему случившемуся было просто бессмысленно. После смерти моего отца мне волей-неволей пришлось взять управление всеми делами нашей семейной компании в свои руки. В тот момент я был слишком молод – молод и неопытен – для такого рода работы, но, оказывается, иногда, когда требуется расти предельно быстро, это, как ни странно, становится вполне возможным. Вероятно, два года в Гарвардской школе бизнеса все же не прошли даром, хотя теория – это теория, а практика – это практика. К сожалению, в Гарварде до сих пор не учат тому, как надо должным образом реагировать на действия работников, которых в свое время нанимали твой отец и твой дед. Для них ты не более чем молокосос, выскочка, засранец, подставить которому подножку им доставит только искреннюю радость.

Сначала меня все это сильно пугало, но я не сдавался, упрямо вставал каждый раз, когда меня швыряли вниз, и однажды все-таки настал момент, когда я вдруг понял, что мне все это очень и очень нравится. Наверное, в конечном итоге нравится все, что ты научился делать как надо. Ведь рано или поздно невольно познаешь: самое важное не сырьевые материалы, не производственное оборудование, не ряды современнейших машин, а люди, из которых ты, как из сырой глины, шаг за шагом лепишь свою команду, делаешь их неотъемлемой частью всего производственного процесса... и себя самого. Тогда остальное, как бы само собой, становится все легче и легче. В первое время ботинки казались слишком большими, шаги – слишком широкими, но затем я все-таки приспособился, и мы начали получать прибыль, что было вдвойне приятно, поскольку стало по-своему достаточно объективным мерилом моего личного успеха на этом совершенно новом и безумно сложном для меня поприще.

Затем в мою жизнь неожиданно вошла Ники, сделав ее по-своему восхитительной и желанной. Она должна была стать моей женой, родить мне кучу детей, и мы все вместе стали бы счастливо жить в большом, теплом, светлом, наполненном чистой и вечной любовью доме.

Работа и женщина. Никакая работа сама по себе не может быть и средством, и целью. У каждого человека всегда должен быть кто-то, с кем он может делиться своими маленькими победами, удачами или неудачами, кто неизменно будет его самым терпеливым и благодарным слушателем!

Но не далее как всего тысячу двести вечеров тому назад я шел по мокрой от недавнего дождя улице к ее дому, шел торопливо, с бьющимся от волнения сердцем, как всегда случалось со мной от предвкушения скорой с нею встречи. Я вошел, нет, скорее вбежал в дом, даже не думая позвонить в дверь или как-либо иначе известить о своем приходе, что совсем не означало ни преднамеренного коварства, ни даже самой заурядной бестактности, а объяснялось всего лишь простым нетерпением поскорее ее увидеть.

Я, очевидно, застал их врасплох, поскольку то, что предстало моему взору, показалось мне каким-то нереальным сюрреализмом: она стояла на цыпочках в сильных руках моего родного брата, сжимавших ее красивое, зрелое тело, и тянулась своими полураскрытыми от желания губами к его... Услышав мое сдавленное восклицание, Ники медленно повернулась ко мне с видом ничего не понимающей и крайне недовольной девушки, которую – какая наглость! – так некстати оторвали от столь приятного поцелуя.

В конце того самого месяца мы собирались пожениться...

Бывают картины, которые надолго и с особой яростью отпечатываются в памяти – как правило, либо очень радостные, либо крайне удручающие. Я до сих пор отчетливо вижу его руки на ее груди и то, как она, спотыкаясь, отлетела в сторону, когда я резко оттолкнул ее, чтобы ударить брата, взгляд его немигающих глаз, глаз очень сильного человека, даже не пытающегося увернуться или блокировать удар, который до крови разбил ему рот. И при этом никаких воспоминаний о том, что я им тогда сказал, прежде чем выбежал на улицу, и как, забыв о своей стоящей рядом машине, под проливным дождем добирался до собственного дома...

После недельных мучительных раздумий я понял: так продолжаться не может. Мне никогда не удастся приспособиться к роли по-настоящему сильного человека, который молча переносит любые удары судьбы и с головой отдается любимой работе, начисто забыв о потрясающей девушке, которую судьба сначала милостиво ему уготовила, а затем сама же безжалостно, более того, предательски отняла. Конечно, будь это кто-то другой, может быть, я как-нибудь и справился бы с постигшим меня горем, но Кен... Мы ведь были с ним так близки! Я всегда считал нас одним единым целым, одной абсолютно неразрывной командой, в которой каждый из нас органически дополнял другого: его практичность и методичное, упорное движение к поставленной цели всегда крайне плодотворно компенсировали мою импульсивность, мое извечное стремление сделать все сразу, как можно быстрее... и наоборот. Если бы ее у меня отнял кто-нибудь другой, мне, наверное, было бы куда проще его ненавидеть, а это отвратительное чувство только способствовало бы моей полной самоотдаче делам нашей семейной компании «Дин продактс», коей волей судьбы мне приходилось тогда управлять. Увы, в тот момент, когда мой брат украл у меня Ники Уэбб, он раз и навсегда лишил меня всякого удовольствия как от работы, так и от многого, многого другого.

Я просто молча ушел, и президентство компанией автоматически перешло к Кену. Вначале он часто писал мне письма с просьбой вернуться обратно. Потом письма стали приходить реже, но все равно рука, подписывающая их, для меня так и оставалась рукой, лежащей тогда на ее груди, рукой, которая вскоре после случившегося надела в церкви обручальное кольцо на палец Ники. Моей Ники!

Небольшой уютный коттедж на берегу моря в Индиан-Рокс стал для меня совершенно новым миром, и я делал все возможное, чтобы не допустить туда ничего, абсолютно ничего постороннего, что могло бы хоть как-нибудь заставить меня снова вспоминать, снова думать о прошлой жизни, о том, что могло бы со мной произойти. Конечно, если бы, если бы, если бы... Когда у меня по тем или иным причинам бывало дурное настроение, я невольно думал, что все это вызвано не более чем печальными воспоминаниями о тех трагических для меня событиях четырехлетней давности; когда же на небе сияло теплое и ласковое солнце, вокруг раздавался здоровый веселый смех наших молоденьких загорелых пляжных девушек, а из портативных радиоприемников лились сладострастные латиноамериканские мелодии, все казалось на редкость приятным, успокаивающим душу и желанным.

«Светлая заря» на всей скорости шла на север практически параллельно береговой линии. Погода, а вместе с ней и восприятие дня незаметно изменились: откуда-то совершенно неожиданно начали появляться сильные порывы ветра, вызывая на безмятежной до того поверхности водной глади белую пенящуюся рябь, а затем столь же неожиданно исчезали; гребешки на западе приобрели желтоватый цвет, как бы предупреждая о надвигающемся шторме. Здесь у нас день мог меняться в течение получаса совершенно независимо от научных прогнозов, боли в затылке, ломоты в костях и иных народных, то есть практически «безошибочных», методов определения, какую погоду следует ожидать в ближайшее время.

Я бросил взгляд на отвратительную желтую коробку – отель «Форт Хариссон» в Клиауотере, служивший для мореплавателей своеобразным, но достаточно надежным ориентиром, и вдруг, неизвестно почему, вспомнил о Лестере, о его вроде бы вполне естественном желании вернуть меня назад в компанию. В его последнем годовом отчете акционерам особо подчеркивалось растущее количество государственных контрактов, что неизбежно влекло за собой увеличение занятости, поставок ну и всего прочего. Короче говоря, без талантливого Гевана Дина им теперь просто не обойтись.

«Конечно же, ясное дело», – сказал я сам себе, решив не верить ни единому его слову.

Вместе с тем мне никак не удавалось убедить себя в том, что здесь что-то не то, абсолютно не то. Если не сказать больше...

– Знаешь, нам совсем не хотелось бы, чтобы ты уезжал отсюда, Гев, – неожиданно произнесла Мидж. – Ни Джорджу, ни мне. Ты же понимаешь.

– Спасибо, Мидж. Я и не собираюсь туда возвращаться.

– Ты только так говоришь, а я уже начинаю без тебя скучать, – поежившись, с нервным смешком произнесла она. – У нас ведь были по-настоящему хорошие времена, мы все были счастливы, разве нет?

– Что да, то да.

– Хотя, как мне кажется, в последнее время счастья становится все меньше и меньше.

Я промолчал. Далеко впереди «Светлой зари» большая группа начинающих рыболовов неистово тренировалась в забрасывании наживки в море со скоростью добротного пулемета. Чайки громко верещали и друг за другом пикировали за, так сказать, «дармовой» добычей. Залив, начинающий незаметно для новичков принимать угрожающий вид приближающегося шторма, грозно повышал свой обычный уровень. Суда одно за другим спешили побыстрее вернуться домой, к безопасности.

А я четыре, целых четыре года не слышал голоса моей Ники...