Текст книги "Смертельный блеск золота"

Автор книги: Джон Данн Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Этот гад Уолкотт явно переусердствовал. Вид людей, спешащих из дома с тюками, наверное, слишком его возбудил. Он выстрелил в меня ровно через полторы секунды после предупредительного выстрела в воздух. Разговаривал он как официальное лицо. Не иначе хочет получить вознаграждение.

Я держался из последних сил. Мне казалось, что я качаюсь в гамаке.

Если кто-то дернет, гамак порвется, и я упаду.

Неожиданно дверца «форда» распахнулась, и я увидел Конни. От толчка в бок впились коготки боли.

– Ну, как ты? – спросила она и бросила на заднее сиденье небольшую сумку. Конни переоделась и тяжело дышала.

– Замечательно, миссис Мелгар.

Она стремительно рванула машину с места, и коготки боли впились в мой бок сильней.

– Когда я выходила, зазвонил телефон, – объяснила Конни. – Портье сказал, что внизу полиция. Я разрешила ему послать их наверх на лифте, а сама спустилась по лестнице.

– Все веселишься, Конни? У тебя слишком романтический взгляд на жизнь.

– Мой друг, после того как ты решил, что хочешь, чтобы зверь напал на тебя, и он на тебя кинулся, поздно менять решение. Теперь стоишь на месте и ждешь, пока он приблизится вплотную.

– Будь добра, избавь меня от этой хемингуэевщины!

– Ты всегда такой кислый, когда тебя ранят?

– Терпеть не могу, когда люди лезут на рожон по глупости! Уходи, пока не поздно.

– Дорогой, поверь мне, я не упускаю ни одного шанса насладиться жизнью!

Злой малыш внутри меня решил, что одних зубов мало. Он взял огромные коловорот и зубило, окунул их в кислоту, вывалял в битом стекле и приступил к работе, орудуя этими инструментами в одном ритме с ударами моего сердца. Конни остановилась перед домом номер 28. Пока она отпирала дверь, я прислонился к стене. Она втащила меня внутрь. Мои ноги казались такими легкими, что им хотелось взлететь, и мне было очень трудно заставить их опуститься на землю и сделать шаг.

Она включила свет и задернула толстые драпировки. Сейчас на Конни была плиссированная юбка и черный свитер. Я стиснул зубы и старался не проронить ни звука, а лишь время от времени пофыркивал и пыхтел. Мы сняли испорченные пиджак и рубашку. Я сел на низенький стульчик в ванной и обхватил руками колени. Я не мог держать голову.

– Рана справа, сзади, прямо под последним ребром, – сообщила Конни. – Тебе необходим доктор.

– Я пока держался неплохо.

– У тебя кошмарный вид, – сказала Конни. – Нужно хотя бы остановить кровотечение.

Она вышла из ванной. Я услышал ее шаги, потом треск разрываемой ткани. Конни отыскала медицинские салфетки, сделала две прокладки и положила их на рану, закрепив при помощи веревки, которой меня подпоясала. Мне казалось, будто к боку прижали тяжелый, раскаленный докрасна кусок свинца. Она нашла бурбон и налила огромную порцию. Я попросил Конни выйти и помочился. В моче крови не оказалось. Я мог вздохнуть без хрипов и шумов внутри, но, похоже, что-то важное во мне вышло из строя.

По пути к постели я упал. Потом очень медленно перекатился на здоровый бок. Конни помогла мне встать и подтащила к кровати. Сначала я вытянулся на спине, но потом поднял колени. Так было легче.

Конни долго смотрела на меня, затем сказала:

– Я хочу позвонить.

– Что ты надумала?

– Пабло Домингес сможет что-нибудь придумать. Даже в три часа ночи. Не возражаешь?

– Нет.

– Очень болит? – заботливо поинтересовалась Конни.

– Падение не пошло на пользу, – ответил я. – Я снял эту квартиру.

– Я догадалась, – кивнула она.

– И машина не моя. Я собирался незаметно исчезнуть. Скажи Полю, чтобы он не забыл придумать, как мне отсюда уехать.

– Не думаю, что ты должен сейчас куда-то ехать.

Я слышал, как она рядом разговаривает по телефону, но не мог понять ни слова. Ее голос расщеплялся на три, и они, накладываясь друг на друга, превращались в какой-то гул. Я поднял руку и посмотрел на нее, но увидел не сразу. Она повисела перед глазами и упала в темноту.

Внезапно я проснулся от чьего-то хриплого шепота:

– Осторожнее!

Они пытались перенести мои ноги через задний бампер грузовика. Я был одет. Над Буэна-Вилласом занималась серая заря. Мои веши вместе с матрацем уже находились в грузовике.

Я решил им помочь и пополз к матрацу. Меня словно перепилили в талии и склеили, и обе половины, теперь работали отдельно. Я увидел, как на меня смотрят Домингес и Конни Мелгар.

– Чуть не забыл, – сказал я.

– Не надо разговаривать, малыш, – попросила Конни.

Я кое-как объяснил об обещании, данном Хани. Конни согласилась немедленно положить ключ и семьдесят долларов в почтовый ящик.

«Хани, ни о чем не беспокойся. Квартира в отличном состоянии, все в порядке, не надо волноваться...» Посередине второй фразы мои руки устали поддерживать подбородок над нижней перекладиной лестницы сознания, и я их опустил.

Когда я вновь проснулся, было жарко. В грузовик просачивался пыльный солнечный свет. Меня качало и подбрасывало. На ящике с инструментами сидела Конни. Дорога была очень неровной, и у Конни – усталый вид. Она невесело улыбнулась, сказала что-то, чего я не расслышал, и потрогала мой лоб. Я увидел свои вещи, ее небольшую сумку и два мешка с золотыми идолами. Я хотел сказать что-то очень важное о женщине, золоте и ране, но, когда открыл рот, оттуда вылетел лишь крик боли.

Конни опустилась на колени, обняла меня и нежно сказала:

– Ну потерпи еще немного, дорогой. Совсем немножечко.

Я лежал, уткнувшись лицом в вату, окруженный резким запахом лекарств. Они что-то навалили на меня, и это «что-то» вгрызалось в мою спину. Я попытался перевернуться, но на мое голое плечо опустилась чья-то рука и заставила меня лежать на животе. Я услышал, как Конни что-то взволнованно сказала по-испански. Ей ответил мужской голос. Неожиданно надо мной башней взметнулась боль, рухнула вниз и погребла под собой.

Просыпался я медленно. Я лежал на кровати и не спеша, очень тщательно собирал маленькие фактики о себе. Лежал я голый, хорошо укрытый, вокруг пояса было что-то твердое. Темнота. Лишь в углу комнаты желтый свет. Я неторопливо повернул голову. Констанция Мелгар сидела у керосиновой лампы и читала книгу. В большом камине горел слабый огонь. Поверх пижамы Конни набросила мужскую охотничью куртку цвета хаки. Вокруг царила ночная тишина, нарушаемая лишь негромким треском огня.

– Конни? – пробормотал я стариковским голосом. Она резко вскочила, бросилась ко мне и положила руку мне на лоб.

– Я уже собиралась тебя будить, – сказала она. – Пора принимать лекарство.

– Где мы?

– Сначала таблетки. – Она скрылась из поля моего зрения, и я услышал шум ручного насоса.

Конни вернулась с двумя большими таблетками и стаканом холодной воды. Давно я не пил ничего вкуснее. Попросил своим тоненьким писклявым голоском, и она принесла еще один стакан. Потом Конни поставила на маленький столик лампу и придвинула стул. Я увидел, что лежу на глубокой широкой койке, над которой была еще одна. Слева виднелась стена из неструганых досок.

Конни раскурила две сигареты и дала одну мне.

– Как твоя голова, Тревис? Сможешь понять, что я тебе скажу?

Медленно досчитав до десяти, я пробормотал:

– Тревис... Бумажник?

– Развлечение для любопытных женщин, мистер Макги. Сейчас полночь, дорогой. Тебя ранили почти двадцать два часа назад. Извини, что пришлось везти тебя так далеко, но я не могла рисковать. Распоряжался Поль. Он же вел машину. Мы находимся в хижине, которая принадлежит другу Поля. Это рядом с Национальным лесом Сан-Бернардино, около Торо-Пика. Высота – пять тысяч футов над уровнем моря. Ты то приходил в сознание, то терял его. К тебе позвали доктора. Он хороший доктор, но у него нет лицензии. Поэтому он работает в Индайо ветеринаром. Это друг Поля. Доктор продезинфицировал рану, наложив кучу швов, и вставил несколько дренажных трубок. Он не задает лишних вопросов и не сообщает в полицию об огнестрельных ранах. Он сказал, что ты фантастически крепкий парень и что тебя ранили не очень опасно. Если бы ты лежал в больнице, он бы вскрыл тебе рану. Завтра ее, может, еще придется вскрывать. Поживем – увидим. Доктор приедет завтра. У нас есть еда, дрова, вода и старый джип. В радиусе шести миль здесь нет ни одной живой души. Ни при каких обстоятельствах ты не должен двигаться. Он сделал тебе несколько уколов. Поль уехал. Если захочешь в туалет, скажи. Я принесу «утку». Судя по всему, ты выживешь. Но пока всем от тебя немало хлопот.

Я закрыл глаза, чтобы обдумать ее слова. Мое сознание куда-то улетело и вернулось.

– Ты слышишь меня? – спросила Конни.

– Да.

– Сможешь выпить немного горячего бульона? Если, конечно, я разожгу эту чертову печь!

– Смогу.

Ей пришлось разбудить меня, когда бульон был готов. Конни хотела покормить меня, но после того, как она подняла мне голову, я смог есть сам.

– Что... что-нибудь передавали? Ты не слышала новости? – спросил я.

– Странные новости, Тревис. Служащий телекомпании застрелен во время ссоры из-за девчонки в доме миллионера. Сама победительница конкурса красоты убита шальной пулей во время перестрелки в спальне. Чарльз «Чип» Фетраччи, тренер по прыжкам в воду, задержан по подозрению в двух убийствах. Его нашли в залитой кровью спальне без сознания. Очень сильный сексуальный душок, дорогой.

– Никаких таинственных гостей не ищут?

– Не ищут даже богатую венесуэльскую наследницу, если верить новостям. Но у них еще все впереди.

– Можешь в этом не сомневаться. Что слышно о Томберлине?

– О, он в больнице. Отравление дымом и нервное истощение после успешной борьбы с пожаром, который таинственным образом вспыхнул в его фотолаборатории. Говорят, он любитель фотографии. Официальная версия: произошло спонтанное возгорание химических веществ. Ущерб от пожара небольшой. Никаких слухов о том, что что-то пропало.

– Выходит, пожар никак не связывают с убийствами? – спросил я.

– Обычное совпадение. Два события, случившиеся в один и тот же вечер в одном и том же доме. Нервное истощение частично объясняется шоком от пожара, частично – из-за убийств.

– Когда вернется Поль?

– Он не сказал когда, но вернется точно.

Я сделал последний глоток бульона, и мои зубы неожиданно, сами по себе, попытались отгрызть кусочек от чашки. Рука задрожала. Конни схватила чашку. Я свернулся калачиком и затрясся. Конни накрыла меня еще несколькими одеялами, но ничего не помогало. Она подбросила в огонь поленьев, сняла куртку и легла рядом. Нежно обняла меня и расстегнула пижаму, чтобы согреть теплом своего тела. Я обнял ее тело под пижамой, крепко прижался к нему и уткнулся лицом в горячую шею, дрожа и стуча зубами. Сейчас я уже не напоминал маленького старичка, а скорее десятилетнего мальчишку, который замерз и был очень напуган. От Конни исходило материнское тепло, большие груди пахли сладким мускусом, крупные сомкнутые вокруг меня руки навевали сон. Постепенно дрожь начала проходить. Так я и заснул.

Проснулся я один. В очаге пламенели угли, на неровном полу виднелись пятна белого лунного света. Я прислушивался до тех пор, пока не услышал едва различимые звуки глубокого и размеренного дыхания. Я обнаружил, что их источник надо мной. В изножье койки виднелись перекладины лестницы. Я сел. Досчитав до трех, встал, держась за край верхней койки. Конни лежала спиной ко мне, разметав по подушке светлые кудряшки. На спинке стула висела ее куртка. Я понимал, сил мне это не прибавит, но это необходимо сделать до того, как иссякнут последние.

Дверь располагалась напротив камина. Я подошел к ней, прислонился к раме и взялся за засов. Он со скрипом поднялся, и я вышел на улицу. Доски крыльца громко скрипнули. Ступенек не было – их заменял обычный спуск в несколько дюймов к каменистой земле. Луна освещала скупой пейзаж из белых камней и высоких сосен, окутанных тишиной. Вдали печально вскрикнул какой-то зверь. Я оперся спиной на один из четырех столбиков крыльца и стал мочиться. Так по крайней мере мне удалось соблюсти мужское достоинство. Когда я закончил, доски крыльца скрипнули вновь, и Конни сказала:

– Идиот! Какой же ты идиот!

– На какой мы высоте?

– Пять тысяч футов. Иди в дом.

– Кто это так печально кричит?

– Койоты. Иди в дом, burro[23]23
  Осел (исп.).


[Закрыть].

– Я сам дойду.

Но дойти сам я не смог и почти повис на Конни, и она втащила меня в дом. Она сняла с меня куртку, усадила на койку, подняла мои ноги и укутала меня одеялом.

– Если хочешь что-нибудь сделать, разбуди меня. Понял? – Конни дотронулась тыльной стороной ладони до моего лба, раздраженно фыркнула и залезла по лестнице наверх. Она еще долго ворочалась.

– Макги?

– Да, дорогая?

– Ты muy macho[24]24
  Настоящий мул (исп.).


[Закрыть]. Тебе бы быть мулом. Столько же-в тебе дурацкой гордости. В твоем теперешнем состоянии эта гордость может тебя убить. Ну разреши мне ухаживать за тобой.

– Я не собираюсь умирать.

– Откуда ты знаешь?

– Я помню, как ты лечила меня от лихорадки. Если бы я собрался умирать, я бы не запомнил это, – объяснил я.

– Да поможет нам всем Бог! Спи!

Под вечер на старом «форде» приехал маленький доктор с лягушачьим лицом. Мы сразу условились, что он не будет говорить, как его зовут. Он забросал меня вопросами о температуре, аппетите, выделениях. Потом проверил рану, довольно цокая языком, и вновь ее забинтовал. Оставив таблетки и сказав, что вернется через день, доктор уехал.

На следующий день после обеда я лежал в одних трусах на одеяле во дворе, когда услышал шум приближающейся машины. Судя по звуку, эта машина была больше, чем «форд» доктора. Из-за угла хижины вышли Конни, Домингес и какой-то мужчина. Конни подвела их ко мне.

– Видишь? – поинтересовалась она. – Отвратительно. Он сказал, что больному нужно мясо. Поэтому мне пришлось ехать на этом ужасном джипе в Индайо и покупать четыре стейка. Он съел два на обед.

– Как ты себя чувствуешь, амиго? – полюбопытствовал Поль.

– Продырявленным.

– Позволь мне представить тебе сеньора Рамона Талаверу.

Талавера оказался стройным брюнетом с присущим испанцам бледным лицом. Он был в темном костюме, напоминавшем костюм священника. Я поколебался и протянул ему руку. Он колебался еще дольше, чем я. В конце концов кубинец пожал мне руку.

– Ты бы не могла?.. – сказал Поль, поворачиваясь к Конни.

Она уселась в позе Будды на угол одеяла и с вызовом ответила:

– Нет, не могла бы! Кто я, по-твоему, такая? Criada[25]25
  Служанка (исп.).


[Закрыть]?

Домингес вопросительно посмотрел на Талаверу, который едва заметно кивнул. Поль достал из поленницы два толстых чурбана, и они сели. Конни угостила нас сигаретами.

– Возможно, я совершил ошибку, – сказал Домингес, – но со слов Конни я понял, что вам с Рамоном нужно поговорить.

Я взглянул на бледного кубинца и сказал:

– Примите мои соболезнования по поводу кончины вашей сестры и друзей.

– Большое спасибо, сэр.

– Думаю, мне известно то, что вы хотите узнать, мистер Талавера. Томберлин хотел пресечь деятельность Минеросов. Он знал, что Минерос потеряет голову, если найдет Карлоса Ментереса. Если бы Минерос убил Карлоса и был схвачен полицией, проблема была бы решена. Если бы Карлос убил Минероса, проблема была бы тоже решена. Томберлин внедрил в окружение Ментереса двух своих людей: Мигуэля Альконедо как прислугу и Альму Хичин в качестве любовницы. Наверное, Томберлин приказал им позаботиться о Минеросе. Золотые фигурки были вроде дымовой завесы. Калвин Томберлин очень хитрый человек. Альма Хичин уговорила Таггарта помочь Мигуэлю Альконедо убить тех четырех кубинцев. Потом надежность Альмы и Мигуэля стала вызывать у него сомнения, и он послал туда еще людей: Фетраччи и блондинку по имени Дрю, чтобы те передали Мигуэлю приказ убить Альму Хичин и бежать на яхте. Приказ был передан через Клода Буди.

– Который мертв, – спокойно произнес Талавера. – Нам сообщили, что один убийца возвращается из Мексики, чтобы что-то продать Томберлину. Мы пришли к Томберлину. Тот сказал, что ничего не знает, но обещал помочь. Когда ему позвонил Таггарт, он сразу сообщил нам. Нам удалось забрать золото, но Таггарт успел скрыться. Когда он захотел продать последнюю фигурку, мне выпала честь его прикончить. – Кубинец заглянул мне в глаза. – Говорят, он был вашим другом?

– Был. Сэм не знал, что на борту «Колумбины» есть женщина. Его обманули, наврав с три короба. Альма Хичин была хитрой лисой. Она убедила меня, что говорит правду, рассказав только часть правды, хотя и в мельчайших подробностях.

– Ваш друг пытался сказать мне это, но было уже поздно. Сестра – самый дорогой для меня человек, сеньор Макги.

– Сэм решил здорово рискнуть, но риск не оправдался. Пролито слишком много крови. Все произошло давно, и я уже потерял ко всему этому интерес.

– Спасибо, – поблагодарил Рамон Талавера. – То, что вы мне сейчас рассказали, ваши догадки или факты?

– Буди слегка поджарил мне ладонь и решил, что я потерял сознание, – я показал ему руку. – Слышал, как он все это рассказывает Фетраччи. До остального додумался сам. Я решил рискнуть и стукнул их головами. По-моему, у Буди не выдержало сердце. Девчонка схватила пистолет и начала стрелять в меня, но промахнулась три раза с близкого расстояния. Я постарался ранить ее из пистолета Буди, но его повело вправо и немного вверх. Я ударил Фетраччи, обставил все так, чтобы казалось, что произошла ссора, и ушел. Ни Фетраччи, ни девчонка, ни Буди не имели ни малейшего представления, кто я. Дрю вспомнила, что видела меня в Пуэрто-Альтамуре, и они страшно распсиховались. Думаю, арест Фетраччи заставит Томберлина понервничать.

– Его отпустили сегодня под залог в пятьдесят тысяч долларов, – сообщил Поль Домингес. – У меня сильное подозрение, что молодой человек собирается исчезнуть.

Талавера быстро встал и отошел футов на пятьдесят в сторону. Он стоял, сцепив руки за спиной, и смотрел на Торо-Пик.

– Бедняга! – пожалел его Поль Домингес. – Он боится, что ты захочешь убить его. Не знаю, утешит это тебя или нет, Макги, но ты получил пулю от имени закона. У меня есть сведения, что джентльмен, который в тебя стрелял, засветился. Он должен был внедриться в организацию доктора Гордона Фейса. Он считал, что Фейс с помощью грязных фотографий Томберлина требует деньги для своей организации. Когда раздались крики о пожаре и он увидел тебя, бегущего с мешками к машине, то подумал, что пожар всего лишь завеса и ты уносишь папки с фотографиями. Он страшно разозлился, потому что уже собрался просить у прокурора ордер на обыск. Хоть я и проделал кое-какую работу для этой организации, я рад, что фотографии сгорели. Таким снимкам не место в правительственных архивах.

– Пабло, – сказал я, – теперь, когда мы знаем, чем занимается Томберлин, я теряюсь в догадках по поводу его связи с доктором Фейсом.

– Почему? – пожал плечами Домингес. – Разумный консерватизм – здоровое явление, но та отрава, которую проповедует доктор Фейс, самая обычная коммунистическая агитация. Сейчас особый интерес стали вызывать другие поступки Томберлина. Предположим, режим Кастро хотят свернуть три организации кубинцев. Две нормальные, а третья экстремистская. Томберлин усиливает экстремистскую организацию, ослабляя первые две, и этим самым ослабляет движение в целом. Может, он выполняет чьи-то приказы, может, просто дилетант, но результат один.

Вернулся Рамон Талавера. Он сел, посмотрел на свои пальцы и сказал:

– Могу обещать одно. Я попытаюсь убедить их в том, что программа Рафаэля была настолько действенной, что так или иначе ее бы не дали осуществить. Когда они поймут это, то воспрянут духом. Потом создадим новую организацию, и она станет еще сильнее. Это я обещаю.

– Можете положиться на меня, – заметила Конни. – На этот раз я с вами.

– Конечно! – улыбнулся Талавера. – Я выманю у вас деньги, сеньора. – Улыбка неожиданно исчезла. – Мистер Макги, в этом деле осталась незавершенной одна маленькая деталь. Думаю, если бы у вас был шанс...

– После той девчонки у меня не лежит душа к этому делу, – возразил я.

– Понимаю, но я поклялся. Если я сделаю это сам, я не получу никакого удовольствия. По правде говоря, я не испытал никакого удовольствия, и в тот раз.

– Убийства никогда не доставляют удовольствия, – тихо проговорил Поль Домингес.

– Таггарт не умолял меня пощадить его, хотя я и хотел этого. Он просто сопротивлялся. – Это сделать лучше всего, пока Томберлин в больнице. У него в диафрагме какой-то разрыв, который они захотят залечить. Естественно, у него личные сиделки, но у одной могут возникнуть какие-нибудь срочные дела, и ее можно будет заменить.

– Может, довольно? – Конни дрожала, хотя солнце еще грело вовсю.

– Конечно, сеньора. Простите меня. Я просто хотел сказать, что смерть больных в больнице не вызывает особого подозрения. – Он повернулся к Полю. – Мне понадобится помощь для продолжения дела Рафаэля. Персонал должен получать деньги.

– Обсудим это по пути домой, – предложил Домингес.

Конни пошла провожать Талаверу, а Поль улыбнулся мне.

– Итак, искатель приключений нашел роскошную женщину и золото, отделавшись раной, которая заживает.

– Спасибо за помощь. За дом, доктора и сиделку.

– Потребовалось немного денег. Я нашел их в твоем бумажнике в поясе.

– Не стоит говорить так, будто кругом одни розы, Поль.

– Я и не собирался этого говорить. Разве так когда-нибудь бывает? Прикидываешь в уме и спрашиваешь себя, где ты, что и почему? У тебя потрясающая сиделка, мой друг. Иногда лучше утешиться с женщиной, чем терзать себя думами. Эту еще никому не удавалось приручить, но попробовать все равно хочется, верно?

– Ее ищут?

– Ищут, но очень вяло. Что будешь теперь делать?

– Лечиться. Отправлю ее домой, сам тоже поеду домой, – ответил я.

– До свидания, – попрощался Домингес, пожимая мне руку. – По-моему, ты неплохо потрудился. Не думаю, чтобы ты затевал это с самого начала. Наверное, оно приложилось к золоту. Кое-кто здесь будет вспоминать тебя с благодарностью. Поцелуй от меня Ниту и передай Раулю, что он урод.

Раздался шум мотора, и они уехали. Вернулась Конни. Она опять опустилась на одеяло, наклонила голову, взглянула на меня и вздохнула.

– У тебя печальные глаза, guerido[26]26
  Любимый (исп.).


[Закрыть].

– Я проделал в уме некоторые печальные вычисления. Сэм, Нора, Альма, Мигуэль, Дрю, Буди, Рафаэль, Энрикё, Мария, Мануэль. Десять. И еще следует прибавить троих.

– Троих? – переспросила Конни.

– Карлос Ментерес, Чип Фетраччи и Калвин Томберлин. Итого тринадцать, Констанция.

– И ты едва не попал в их число, дорогой. Если бы пуля прошла в двух дюймах левее, тебя бы сейчас тоже не было.

– Кто из них хорошие ребята, а кто плохие?

– Дорогой, смерть не выбирает ни хороших, ни плохих. Ей все равно. У тебя бледные, светло-серые глаза, и ты похож на ангела смерти. Может, ты ветка, которая сломалась, шина, которая прокололась, камень, который упал. Может, находиться рядом с тобой вообще большая ошибка.

– Можешь уехать.

Мы сердито уставились друг на друга. Ее глаза превратились в золотистые щелочки, рот кривился, на шее вздулись вены. Конни сдалась первая, сказав:

– Ты просто невероятен. У меня четыре с половиной миллиона долларов, а я тут готовлю, таскаю дрова, качаю воду, ухаживаю за тобой, стелю постели. Неужели на тебя ничего не может произвести впечатления?

– Мягкие, вежливые, покорные женщины всегда оказывали на меня благоприятное впечатление.

Констанция Мелгар ушла, но, когда она скрылась за дверью, я услышал смех.

На следующий день вечером приехал помощник ветеринара. Он выразил удовлетворение, хотя я чувствовал себя как жалкая больная собака. Мне не требовалось ничье внимание и ничья забота.

Конни вышла с маленьким доктором и долго с ним разговаривала, прежде чем он уехал на своей дребезжащей развалюхе. Она вернулась задумчивой и рассеянной. Пока Конни готовила ужин, я качался в старом кресле-качалке на крыльце. Потом она позвала меня, и мы тихо поужинали перед камином.

Пока она мыла посуду и убирала, я, как было заведено, почистил на улице зубы и лег на койку. Лежал, повернувшись лицом к стене, и слышал, как Конни готовится ко сну. Потом она подняла мои одеяла, скользнула ко мне, голая, как яйцо куропатки, и прижалась к моей спине.

– Я не знал, что у меня стучат зубы, – заметил я.

– Может, это у меня стучат.

– В чем дело, Конни, черт побери?

– Я долго разговаривала с тем славным коротышкой. Он тоже заметил твою угрюмость. Я объяснила, что произошли ужасные события и ты считаешь, будто они произошли по твоей вине, ты думаешь о них. Он сказал, что подобная депрессия часто случается после сильных потрясений и слабости. Я предложила одно лекарство, но он выразил сомнение. Но мы с ним любим все проверять на деле. Сеньор Макги, у смерти всего один антипод. Ну-ка, повернись ко мне, дорогой.

Эта большая энергичная женщина оказалась невероятно нежной. За все это время я и доли секунды не чувствовал на себе ни фунта ее веса. Не думаю, чтобы она рассчитывала получить удовольствие, но в конце Конни вся задрожала, прошептала какие-то ласковые слова на своем языке и через минуту спокойно устроилась рядом со мной.

– Angel de vida, – пробормотала Конни. – De mi vida[27]27
  Ангел жизни, моей жизни (исп.).


[Закрыть].

Я крепко обнимал ее, гладил серебристую голову и жесткие завитки волос, влажные у корней. Ее дыхание обжигало мою щеку и ухо.

– Ну как, сейчас лучше? – прошептала она.

– Да. Я одурманен.

–А теперь спи. Вот увидишь, завтра мы проснемся с песней.

– Ты останешься?

– С этой минуты, guerido, я буду с тобой всегда до тех пор, пока ты будешь этого хотеть. Боги создали меня не для того, чтобы спать в одиночестве.