Текст книги "Смерть в пурпурном краю"

Автор книги: Джон Данн Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

– Конечно. До обеда – в лаборатории справочных пособий. Канцелярская работа. Но сегодня я свободна, на этой неделе там расширяют помещение, меняют кабель. Я готовлю материалы для дополнительных занятий «Произведения драматического искусства». – Она задумалась, потом продолжила: – Мы жили здесь довольно приятно, мистер Макги, пока в нашу жизнь не вошла эта женщина и не перевернула ее вверх дном. Мне вовсе не мешало, что я вела наше общее домашнее хозяйство. Сам Джон готов питаться консервами и одеваться как бродяга. Он не умеет заботиться о себе. И совсем не здоровяк. Эта женщина о нем не станет заботиться. И чего она на него нацелилась? Не могла найти себе какого-нибудь... шофера или полицейского, какого-нибудь мускулистого дурака, который выдавал бы ей то, в чем она явно нуждается?

– Вы все осмотрели, знаете, что взял с собой ваш брат?

– Уложил вещи и уехал. Конечно, забрал все, что ему нужно.

– Если я попрошу сделать то, что вам кажется напрасным, сделаете?

– Что именно?

– Вы проверили, не осталось ли здесь чего-то, что ему следовало взять непременно?

– Я, кажется, вас не понимаю, мистер Макги.

– Что-то, что могло здесь остаться, если вместо него собирали вещи другие. Чтобы создалось впечатление, что он собрал вещи сам и уехал.

– Вам не кажется, что это... какая-то мелодрама? – Ее мягкие, бледные губы насмешливо скривились. – Похищение?

– Если вам нетрудно, посмотрите.

– Пожалуйста.

На руку мне упал теплый солнечный луч. На стене висели яркие квадраты ткани с простым узором. Было слышно, как она выдвигает ящики и хлопает дверцами шкафов. Потом все утихло.

Она вдруг возникла на пороге – напряженная, словно готовая к удару. В руке держала черную коробку размером с небольшую книжку. Протягивая ее ко мне, беззвучно шевелила дрожащими губами, пока не выдавила:

– Не забрал...

Взяв протянутую коробку, я открыл ее – два шприца, запасные иглы, ампулы. Я захлопнул крышку.

– Он диабетик?

– Да. Конечно, ее он должен был забрать! Уколы инсулина он делает каждое утро. Он очень рассеянный, но уже понял, что с этим нельзя шутить. Когда забывал об уколе, несколько раз терял сознание. Не понимаю, как он мог забыть коробку...

Она упала в кресло.

– Конечно, мог забыть. Но наутро обязательно вспомнил бы – укол входит в утренний туалет. Правда, у него есть рецепт, можно все купить в аптеке. Да, наверно, так и было.

– Кто-нибудь видел его при отъезде?

– Что? Не знаю. Нет, наверное. В понедельник после обеда здесь бывает немного людей.

– А где хранилась коробка со шприцами?

– В ванной, в шкафчике с лекарствами.

– А другие туалетные принадлежности оттуда забрал?

– Да... Понимаю, что вы имеете в виду. Все это очень... странно. Мне страшно. – Она нахмурилась. – Вы говорили, должно выглядеть так, что уехали вместе. Зачем?

– Не знаю.

Выражение ее лица вдруг изменилось. Я быстро спросил:

– О чем вы думаете?

– Не знаю. Вдруг кое-что вспомнила. В воскресенье мы опять поругались. Я ткнула его носом в то, что впереди Великая неделя: он увидится с ней в понедельник, вторник и в четверг. А он ответил, что во вторник, то есть вчера, они не встретятся, вроде бы она будет занята. Если бы собирался уехать в понедельник...

– Он знал, что она встречается со мной.

– Куда же тогда он поехал?

– Куда его увезли?

– О, пожалуйста, перестаньте! Хотите еще сильней меня напугать?

– Как вас зовут?

– Изабелл. Изабелл Уэбб.

Подтянув ногой стул, я уселся напротив, глядя ей в глаза.

– Мое имя Тревис Макги, Изабелл.

Я схватил ее руку – раза два она попыталась ее выдернуть, но так и оставила в моей ладони, неподвижно сидя в кресле, глядя куда-то вперед, мимо меня.

– Почему вы ведете себя так странно? – спросила она наконец, облизнув пересохшие губы.

– Я не собираюсь вас запугивать. Хочу что-то сказать. Может, и не следовало бы, может, это вас поразит. Очень сожалею. Хотелось бы, чтоб вы держали себя в руках. Попытаетесь? Вот и хорошо. А теперь слушайте внимательно. Мона Йомен отвезла меня в пустую дачу за городом, на холмах. Вчера днем, в два двадцать пять, стояла рядом со мной, как вы сейчас, но кто-то выстрелил из тяжелого дальнобойного ружья, попал ей в шею, и она мгновенно умерла. Я оттуда ушел, а когда вернулся с шерифом, труп исчез. Все следы заметены, уничтожены. Мне же вообще не поверили. Решили, что я пустил дымовую завесу, чтобы облегчить ей бегство с вашим братом.

Она непонимающе смотрела на меня. Удивительно длинные у нее ресницы.

– Но... они же улетели вчера. В час пятнадцать. Рейсом в...

– Рослая блондинка и очень высокий худой мужчина, оба в темных очках, сели вчера в самолет в час пятнадцать. Черт возьми, я же прекрасно знаю, что Моны Йомен в том самолете не было. В это время мы оба сидели в ее машине, взбираясь наверх к даче. Мы уже, собственно, были на месте. В списке пассажиров значится мистер Уэббер Джонсон с супругой. Джон Уэбб якобы. Чтобы скорее бросилось в глаза. Если бы он захотел скрыться тайно, выбрал бы себе такое имя? Оказался бы таким глупцом?

– Нет. Вы... говорите о нем в прошедшем времени...

– Он собирался встретиться с ней в понедельник после обеда?

– Н-нет. У него была куча тетрадей. Собирался поработать дома. Нужно было проверить задания. Когда я пришла с семинара, они лежали на столе. Я все передала на кафедру. Кто-нибудь пока будет его замещать.

Она сильно нервничала, но держалась изо всех сил.

– Изабелл, я точно знаю, что Мона мертва. Все выглядит заранее подстроенным. Вместо них улетела другая пара. Мона убита, и, если кто-то собирался инсценировать их совместный побег, им пришлось убить и вашего брата.

Закрыв глаза, она крепко сжала мою руку. Когда через несколько секунд открыла, взгляд был пустым, отупевшим от боли.

– Но это... странно. Зачем им это?

– Не знаю. Пока не знаю. Сейчас выясняют, ищут, где укрылась эта пара любовников. Потом, через какое-то время, все затихнет. Здесь, кажется, преобладает традиционное мнение, что где-нибудь они начнут новую жизнь.

– И ее муж тоже разделяет его?

– Не думаю.

Она взглянула на черную коробочку – я положил ее на стол рядом с креслом.

– Но ведь вот доказательство, правда? – Она попыталась встать. – Надо же сообщить об этом в полицию...

– Подождите, Изабелл!

– Чего подождать? Если...

– Кто-то очень постарался создать впечатление, что они уехали.

– Тогда почему ее убили на ваших глазах?

– Не знаю. Может, было задумано иначе, но не вышло, и им пришлось импровизировать на ходу.

– Но если моего брата похитили...

– Где доказательства?

– Он оставил здесь шприц.

– Просто забыл. Купил другой в Эль-Пасо.

– Но...

– Ливингстон относится к округу Эсмерелда. Расследованием руководит шериф Фред Бакльберри.

– Он приходил вчера вечером со своим помощником. Около восьми. Рассказали мне о его машине, об их отлете. Потребовали, чтобы я немедленно сообщила, как только Джон даст о себе знать. Держались так... небрежно, насмешливо, свысока. – Склонив голову набок, она нахмурилась: – Что ж, теперь все кажется гораздо логичнее.

– Что вы хотите этим сказать?

– Не думала... что он в самом деле уехал с ней. По-моему, он все-таки достаточно разумен. Я старалась открыть ему глаза, уговаривала, чтобы прекратил встречи с этой женщиной. Здесь уже ходили всякие сплетни. А ему вовсе не была безразлична его репутация. Настолько-то я его знаю. Но если сюда кто-то явился... насильно утащил его... А он не переносил насилия... и сам не был силачом. Никогда никого не оскорбил, не обидел...

Прошедшее время. Наверно, она вдруг осознала, что говорит в прошедшем времени. Глаза ее наполнились слезами; тихо застонав, как от сердечного спазма, она скользнула с кресла, упав на меня, охваченная болью и жалостью. Я поддержал ее. Упираясь головой в мою грудь, она качала ею из стороны в сторону, всхлипывая, постанывая в голос, подсознательно впитывая ту малость утешения, которую дает физическая близость, пусть даже чужого человека, как я.

Но когда я стал похлопывать ее по спине, пытаясь успокоить, она окаменела, а потом отпрянула, как от корзинки с гадюками.

– Простите, – сдержанно и тихо сказала она, усаживаясь удобнее в кресле.

Вот тут я вдруг заметил такой чистый, темно-темно-голубой цвет ее глаз, какого в жизни не встречал. Тусклые волосы, упругое, белокожее тело, запах ванили и страх перед сексом. Забота о любимом брате – благородное убежище для женщины, не сумевшей реализовать себя. Вспомнил, с какой напряженной горечью она оценивала влечение брата к Моне, о главной причине их связи говорила как о смердящей ране. И последние два года здесь считала прекрасными. Сколько ей – двадцать пять, двадцать шесть? Хороший город, где пройдут последние годы надежд на замужество, иссякнут жизненные соки, и все под знаком благородного решения – ради брата. Конечно, Мона Йомен непременно должна была вызывать у нее отвращение. Мона шествовала по жизни, вызывающе неся роскошное тело и удовлетворяя его потребности.

– Вы знали Мону? – поинтересовался я.

– Он хотел, чтобы мы подружились. Ничего худшего не мог придумать. Она относилась ко мне снисходительно, как к умственно отсталому ребенку. Нет... просто представить не могу, что она мертва. Она была такой... вызывающе полной жизни, мистер Макги.

– Тревис. Или Трев.

– Это вроде обращения на «ты», я в этом не сильна. Нужно долго привыкать.

– Я предложил в виде помощи – не это главное. Надеялся упростить наши отношения, Изабелл.

– Я нелегко схожусь с людьми. Наверно... так воспитали.

– Где прошло ваше детство?

– Наши родители были художниками. Отец пользовался успехом, у мамы был доход от наследства. Мы жили далеко-далеко от людей. Школьные задания нам присылали по почте, а учили нас родители. Летом жили в Канаде, зимой – на маленьком багамском острове. Джон все время болел, и мы все тряслись за него. Меня здоровье никогда не подводило. Я научилась... придумала игры, в которые могла играть одна. Родители умерли три года назад, с разрывом в два месяца. Они были очень близки. Джон и я чувствовали себя как бы лишними, и это нас сблизило. А теперь... Что со мной будет?! Господи, как мне жить?!

Скользнув мимо меня, она подошла к столу, взяла в руки какую-то книгу, снова положила. Повернувшись ко мне, оперлась о стол.

– Кому нужно было его убивать? Не могу поверить. Вы знаете, да? Просто не верю!

– А насчет Моны?

– Д-да, в ее смерть поверю. Она была такая... резкая. Легко ранила людей. Но Джон совершенно безобидный. Даже после анекдота едва рассмеется.

– Как они, собственно, познакомились?

– Началось около года назад. Йомены приехали на вечеринку служащих университета. Нас тоже пригласили. Мистер Йомен пожертвовал университету какую-то сумму. Джон сидел рядом с миссис Йомен. Она делала вид, будто интересуется современной философией. Говорили о Хайдеггере, Броуди, Дилли, Сартре, Камю. Она из тех людей, которые умеют отпустить пару замечаний о вещах, понятия о которых не имеют. Когда-то в Париже встречалась с Камю. А Джона не остановить, если речь идет о его специальности. Она стала ходить на его семинары, записывала, читала. Так все и началось. Конечно, этот ее воображаемый интерес был просто хитрой уловкой. Я его предостерегала. А она не спешила. Сбила его с пути праведного в конце апреля. Явился однажды с фантастической сказкой, что-то лепетал об испорченной машине. Потом стала к нему сюда приезжать. Без тени стыда. Вовсе не скрывала своих чувств. Где уж Джону обороняться! Такая ловкая, решительная. Но, наверное, и надоедливая.

– Изабелл, есть кто-нибудь, кто поживет здесь с вами? Или вы к кому-то переедете?

– Нет. А зачем?

– Не следует сообщать об этом шерифу.

– Потому что это недостаточное доказательство – то, что не забрал лекарство?

– И поэтому тоже. Все дело... очень умело подготовлено. Мне хотелось бы узнать побольше. И тайно. А если об этом раструбят, кончу где-нибудь дорожным рабочим. Что бы ни случилось с Моной и вашим братом, это всего лишь часть какой-то большой акции. Кое-что есть здесь сомнительное и в любой момент может взорваться.

– А вдруг моему брату нужна помощь?

Ее опять охватывала истерика.

– Изабелл, мы и так вынудим их что-то делать, если докажем, что вчера в том самолете они не летели. Пока все этому охотно верят, даже ее муж. Шериф немного сопротивляется, но не думаю, что его подкупили. Я убедил шерифа проверить мое заявление о смерти Моны. Если что-нибудь обнаружат, станет ясно, что ни один из них не участвовал в разыгранном отлете.

– Но для этого нужно время! Может, где-нибудь...

Кажется, мне не удавалось ее успокоить. Придется забрать с собой.

– Мне нужно побывать в карсонском аэропорте, надеюсь что-нибудь разузнать. А вам необходимо переправить оттуда машину брата, так? Может, поедете со мной?

После короткого раздумья она решительно кивнула.

– Подождите, я только переоденусь.

Глава 4

Прежде чем она заперла дом, я попросил показать, где обычно стоит машина. Это была крытая пристройка сзади, сбоку от кухни. От задних дверей шла подъездная дорога, боковые стены пристройки-гаража высокие. Если кто-то поджидал Джона Уэбба или зашел в дом в понедельник, можно было спокойно схватить, связать и увезти его. Ей я не стал говорить, что скорее всего его оглушили, прежде чем сунуть в машину. А в тех мрачных, пустынных просторах найдутся тысячи мест, где его можно запрятать без проблем.

Проверив, взяла ли ключи от машины, она заперла дверь. На ней была серая, чуть обвисшая юбка, желтая блузка и накинутая поверх нее вязаная кофта. В руках темно-серая сумка – потрепанная и солидная, как у пожилой дамы. На ногах колготки и черные лакированные лодочки без каблуков. Довершали туалет огромные, почти черные очки. Ее лицо теперь казалось совершенно невыразительным и крошечным.

Сидя рядом, она показывала дорогу, советовала, где можно развернуться, – сухим, бесцветным голосом, напряженно выпрямившись, сложив руки на коленях. Ранимая жертва насилия.

– Где именно на Багамах?

– Что? А-а, вряд ли вы о нем слышали. Остров всего полтора километра длиной, а ширина – метров триста. Недалеко от Оулд-Малет-Кей.

– Южнее Эльютеры? Там очень опасные места. Масса коралловых отмелей.

– Значит, вы там бывали? – Голос ее показался совсем юным.

– Если не ошибаюсь, там стоит старый серый дом, изрядно потрепанный штормами, а рядом – небольшая, прекрасно защищенная бухта. Почти весь остров из вулканической лавы. Окна дома обращены на запад.

– Совершенно точно!

– Вы его продали?

– А он никогда нам не принадлежал. Королева сдала отцу в аренду. На девяносто девять лет. Вы же знаете, такая аренда не продается. Может перейти к прямым наследникам, а когда истечет срок, возвращается к основному владельцу. Мы с Джоном собирались когда-нибудь вернуться.

– Родители оставили вам что-то?

– Мама имела только пожизненную ренту. И не очень большую. У отца были вечные сложности с налогами, он постоянно тратил деньги на сумасбродные проекты. Когда все пересчитали, нам с Джоном досталось каждому чуть больше девятисот долларов. Вы себе представить не можете, как я любила этот остров! Там есть кусочек с песчаным пляжем. В лунные ночи он выглядит сказочно – песок серебрится как снег. Мы все загорали дочерна – как коренные багамцы.

– Сейчас, глядя на вас, нипочем не поверишь, что когда-то вообще бывали на солнце.

– О, ребенком я им даже злоупотребляла. Теперь от него у меня аллергия на губах – распухают и трескаются. Не могу представить ничего более ужасного, чем жариться на солнце.

– Когда вы загорали в последний раз?

– Много лет назад.

– Уже нашли управу – химия творит чудеса. Есть кремы, не пропускающие никаких лучей.

– Неужели?

– Полная гарантия.

– Вы можете мне достать? Знаете, как он называется?

– Конечно.

– Может, вам это покажется... блажью. Но... если вы правы... если с Джоном случилось что-то страшное, мне будет легче пережить это где-нибудь далеко отсюда, поджариваясь до смерти и беспамятства. Как от наркотиков. Мистер Макги, когда вы видели тот дом в последний раз?

– Два года назад, весной.

– Вы выходили на берег?

– Нет – рассматривал в бинокль. Двери и окна заколочены досками, но выглядят в порядке.

– Чтобы жить там, нужен, наверное, ремонт, придется прочистить трубы, цистерны и вообще. А сколько радости нам доставляла старая, но крепкая яхта! Четыре часа до Нью-Провиденс, и каждый раз с приключениями. Выждать погоду, ветер и еще до рассвета – в путь.

Когда она говорила о прошлом, голос звучал легко, эмоционально, раскованно. Я принял это к сведению. Чем больше о ней узнаю, тем легче ее успокаивать.

Набирая скорость на широких петлях автострады, я карабкался затем на взгорья, перевалив, свободно скатывался вниз, на чахлую равнину с редкими оградами с серо-зеленой травой и свободными участками, покрытыми кактусами и редким кустарником. Это была старая автострада номер 202, ею пользовались гораздо реже, чем новой – номер 100. Она пробегала через несколько поселков испанского стиля, продираясь по узким улочкам с изображениями кошачьих морд. Новая автострада теперь облеплена закусочными, гаражами и автомобильными свалками.

По мере приближения к Карсону вдали проступали горы, которые, я заметил еще в самолете, окрашивались в пурпурные цвета, а у самых вершин виднелись белые полосы снега в расщелинах. Аэропорт находился на северной окраине города. Его здание – новое, небольшое – состояло сплошь из белых плит и цветного стекла. С двух сторон аэровокзала раскинулись просторные стоянки. Метрах в пятистах от здания стоял зашарпанный, раскаленный солнцем ангар, а все пространство вокруг него занято двумя десятками маленьких, блестящих самолетов, расставленных в определенном порядке на пыльной бетонированной площадке. На обеих стоянках было припарковано около сорока машин. Маленький красно-кремовый самолет как раз шел на посадку.

Мы подъехали в четверть первого.

– Нашей машины здесь нет, – заметила Изабелл.

– Какая она?

– Темно-красная «де сото». Не знаю, какого выпуска. Довольно старая. Нет, не вижу. А шериф говорил, что она здесь. Кто знает, может, Джон...

– Посмотрим, что удастся выяснить, – сказал я.

Оставив машину на стоянке, мы под солнечным зноем прошли в кондиционированную прохладу вокзала. Сразу за дверями стоял мужчина – в шоферской фуражке, с большим брюхом, сигарой во рту, маленькими, пронзительными глазками и очень важный на вид.

Я прошел было мимо, но вернулся, встал рядом.

– Простите. Мне нужно забрать машину, темно-красная «де сото». Ее оставили здесь вчера или позавчера. Вы не в курсе?

Он смерил меня взглядом с головы до пят, перекатив окурок в другой угол рта.

– Ее уже забрали, мистер.

– Простите, как?

– Как я говорю. Подцепили тросом и оттащили. Сегодня, часов в десять. Городская служба. Наверное, отправили к тем остальным, которые плохо запаркованы или ворованные.

Она встревожилась – засыпала меня вопросами, на которые мне нечего было ответить. Я сунул монету в телефон-автомат, а она не спускала с меня глаз, следя через стекло будки, крепко сжав губы, с непроницаемым лицом за черными очками. Центр городской полиции соединил меня с чиновником, тот передал следующему, и мне наконец сообщили, что машину они отогнали по требованию из округа.

– По-моему, что-то расследуют, – добавил служащий, – потому что предупредили, чтоб ни до чего не дотрагиваться. Мы послали своего парня присмотреть, так что она целехонькая, пусть в округе разглядывают. Больше ничего не передавали. Если хотите узнать, когда ее получите, обратитесь в канцелярию шерифа.

Выйдя из будки, я все доложил Изабелл.

– Что это означает? – всполошилась она. – Зачем им это?

– Возможно, они готовы допустить, что существуют две версии всей истории. Вчера вечером в присутствии Йомена я помимо прочего предложил шерифу осмотреть машину. Значит, он взялся за дело. Только ничего они не обнаружат. Отпечатки пальцев – это хорошо смотрится по телевизору. По-моему, пригодные для опознания отпечатки получаются только в одном из ста случаев и с каждой двадцатой машины. Человек поправит зеркало обзора, и на нем может остаться приличный отпечаток, если поверхность достаточно гладкая. Иногда остается след на приборной доске. Но это в том случае, если вся машина протерта – и руль, и дверные ручки. Если нет других размазанных, наложившихся друг на друга отпечатков.

Она приподняла очки, склонив набок темную головку.

– Странная логика, вам не кажется? Если он в ней не уезжал, а вы утверждаете, что нет, зачем же пригнали сюда машину?

– Давайте что-нибудь поедим.

В углу была стойка с закусками и напитками. Сделав заказ, я отошел посмотреть расписание рейсов. На Эль-Пасо отправление в час пятнадцать. Самолет приходил с севера, имея три посадки.

Служащий в билетной кассе при близком рассмотрении оказался старше своей юношеской прически.

– На рейс номер два сегодня будет тот же экипаж, что и вчера?

– Не знаю. А в чем дело?

– Но это возможно?

– Наверное, да. В их запутанной системе смен я не разбираюсь.

– Экипаж заходит в здание вокзала?

– Стоянка всего пять минут. Прилетают вовремя. Здесь будут примерно в час десять.

Вернувшись к остывшему гамбургеру, я рассказал ей о своей задумке. Пожалел, что дома у нее не взял фотографию брата.

Тогда она извлекла из серой сумочки цветной любительский снимок – она с Джоном на фоне университетского здания, улыбающиеся, щурящиеся от солнца. Брат был одет в светлый костюм, галстук съехал набок. Сказала, что снимались около года назад. Джон Уэбб оказался высоким, худым, бледным, со впалой грудью. Черные растрепавшиеся волосы. Приятная улыбка. Совсем не похож на мужчину, способного заинтересовать Мону, – никакой самоуверенности, напротив, чувствовалось в нем желание стушеваться. Впрочем, как знать. Может, после Кэба и Джаса сильных личностей ей уже хватило по горло.

Двухмоторный самолет совершил посадку немного раньше ожидаемого времени. Сошло три-четыре пассажира, столько же собиралось сесть. Подтянули трап, и я зашагал за пассажирами. Стюардесса с заученной улыбкой протянула руку за моим билетом – кукольная блондинка, форменная юбка плотно обтягивала пышные бедра, над верхней губой проступили бисеринки пота.

– Я не из пассажиров, – предупредил я. – Хочу узнать: вчера вы обслуживали этот рейс?

– Да. Чем могу помочь?

Я показал ей фотографию.

– Помните этого мужчину? Высокий, темноволосый, худой. Был вместе с крупной блондинкой, оба в темных очках. Сели здесь и летели до конца.

– Да. Помню такую парочку.

– Мужчина был этот, с фотографии?

– Не знаю. По-моему, тот выглядел... крепче, сильнее, чем этот. Я их запомнила потому, что у меня с ними вышли... не то чтобы хлопоты. Было достаточно свободных мест. Те двое достали бутылку. В общем, ничего страшного. Но знаете, как бывает. Перед ними сидела пожилая дама. Она подозвала меня, возмутилась, говорила, что они неприлично выражаются. Я ее пересадила. Да они не очень-то и шумели.

Она посмотрела на часы.

– Помните, как они были одеты? Что-нибудь привлекло ваше внимание?

– У нее – светлое полотняное платье, красные босоножки на высоком каблуке и большая красная сумка, в ней и была бутылка. На него обратила меньше внимания. Кажется, в темных брюках, легкой рубашке. У него длинная мускулистая шея и вот здесь, под ухом небольшой шрам. Подождите, они сидели на левой стороне, значит, шрам был с правой стороны шеи. Извините, но я должна...

– Очень благодарен. Как вас зовут?

– Хаузер. Мадлин Хаузер.

Я спустился по трапу, его тут же откатили, дверь задраили. Пока я шагал к зданию аэровокзала, самолет уже катился по взлетной полосе, и в спину мне ударил мощный рев и волна горячего воздуха.

Изабелл ждала меня у дверей. Я отвел ее к креслам у стены, обращенным к цветным окнам и взлетным полосам, мы уселись, и я рассказал, что узнал от Мадлин.

Печально покачав головой, она сказала:

– Это был не Джон. Ничего не сходится. На шее у него нет никаких шрамов. На грубость он не способен. Где же он? Что с ним? Вы сообщили полиции, что вам сказала стюардесса?

– Оставьте мне эту фотографию, ладно?

– Пожалуйста. Я могу дать объявление об исчезновении Джона? Может, дело сдвинется с места?

– Сначала нам нужно решить, что мы хотим сдвинуть.

Она стукнула кулаком по ручке кресла.

– Чего вы тянете? Теперь ведь это дело полиции. Может, мне следует позвонить в редакции газет. Боже мой, нельзя же сидеть сложа руки!

– Это лучше, чем носиться без цели и смысла.

– Вдруг его держат взаперти, он совсем один, ему плохо.

– Изабелл, стоит нам раструбить, что узнали, каждый, кто замешан в истории, укроется в норку и переждет. Нам необходимо узнать больше. Нужно хотя бы определить подозреваемых, кому выгодно и зачем это сделали. Все события не случайны, в них непременно есть своя логика. Нужно бы повидаться с адвокатом, которого она наняла. Он не из этого округа – из Беласко. А вот фамилии не знаю.

– Я знаю. Постойте, попытаюсь вспомнить. Я слышала, как Джон называл имя, когда говорил с Моной по телефону. На "М", что-то итальянское... Мацари. Точно, так его зовут.

– Где Беласко?

– Отсюда недалеко. Наверно, еще километров тридцать на восток.

В Беласко мы приехали двадцать минут третьего. Город казался раза в два меньше и древнее Эсмерелды. Там были крохотные площади со старомодными фонтанами, мавританские башенки, миссионерские церквушки, засохшее русло реки с ручьем на дне, осенние стайки туристов с фотоаппаратами и прекрасный вид на горы. Роган и Мацари разместились в старом желтом здании банка на главной площади. Девушка в их офисе сообщила, что Микеле Мацари сейчас в суде, напротив. Перейдя улицу, мы зашли в здание суда. В коридорах было жарко, душно и грязно. Мацари в рубашке с короткими рукавами стоял у питьевого фонтанчика, разговаривая с двумя мужчинами. Сопровождавший нас служащий подошел к нему, и Мацари, кивнув, через минуту направился к нам. Это был смуглый, невысокий крепыш с бычьей шеей и быстрой белозубой улыбкой, с намечающейся плешью на темени. Изабелл он смерил с головы до пят откровенно оценивающим взглядом искушенного знатока.

Рукопожатие было крепким и энергичным.

– Макги? И мисс Уэбб? О, мисс Уэбб! Джон – ваш брат? Ага, понятно. Это секретарша вам объяснила, где меня найти?

– Я сказал, что дело срочное.

– И действительно – срочное?

– Да, – решительно объявила Изабелл.

Извинившись, он подошел к служащему у дверей судебного зала и, что-то шепнув ему, завел нас в маленькую комнатушку рядом, явно предназначенную для свидетелей, – серо-бежевый кубик с золотистыми дубовыми стульями и столом. Мы присели к поцарапанному столу, и адвокат объяснил:

– Там идет процесс по гражданскому иску: автомобильная авария. Ненавижу эти вонючие тяжбы. Присяжные как раз определяют, что навесить моему клиенту. Может, у меня есть свободных минут пять, а может, и два часа, все зависит от их совещания. И что за срочное дело у вас? Полагаю, оно связано с Моной Йомен.

– Вчера пополудни ее убили, – сказал я.

Он не производил впечатление человека, которого легко выбить из колеи, но это известие его поразило. Изумленный, он недоверчиво возразил:

– Постойте, постойте. Такое даже старый Джас не в состоянии прикрыть. А я ничего не слышал.

– Преподносится так, вроде бы сбежала с Джоном Уэббом. Труп исчез. Уэбб тоже пропал. Похожая на них парочка вчера вылетела из Карсона.

– Возможно, это и были Мона и Джон Уэбб?

Изабелл вскинулась, протестуя, но я быстро заткнул ей рот и выложил Мацари все факты – выстрел из дальнобойного ружья, смерть Моны, ее труп у моих ног, коробка с инсулином, рассказ стюардессы, отбуксированная в полицию машина Уэбба.

Он присвистнул.

– Вот это цирк! Если б вы не впутались, Макги, у них все проскочило бы как по маслу. Извините, мисс, но они сами навели всех на мысль об их бегстве. Они никого не видели вокруг, кроме друг друга. А она не могла успокоиться, пока не захомутала меня, чтобы выколотить деньги.

– Это правда, что Джаспер Йомен ее обобрал?

Он пристально посмотрел на меня:

– Собственно, чьи интересы я должен представлять?

– Не Моны – она мертва.

– А вы при чем, Макги?

– Решение ее денежных проблем законным путем потребовало бы много времени. Да еще неизвестно, чем кончилось бы. Она надеялась, что я отыщу что-либо, чтобы сократить процесс. Оплатила мне дорогу сюда. Но мне не хотелось браться за такое поручение.

– Значит, теперь я представляю вас?

– Любого из нас обоих. Разумеется, если... кто-то вас еще не подкупил.

Мацари сдержал раздражение.

– Ваше право спрашивать, пожалуйста. Меня никто не подкупал. Иначе я был бы намного богаче. И не канителился бы с такими ничтожными процессами. Я независимый бедняк и весьма горжусь этим, если вас интересует. Конечно, вам нужен человек сведущий. Мона заявилась ко мне, так как я слыву независимым адвокатом. Плевал я на власти. Слава Богу, меня никогда не изберут на тепленькую должность.

– Итак, адвокат у нас уже есть. Первый вопрос, мистер Мацари.

– Мик.

– А я Тревис, это – Изабелл. Мик, Джас украл наследство?

– Украл – неподходящее слово. Взял из ее кармана и переложил в свой. Но целой армии ревизоров нужно не меньше двух лет, чтобы доказать это. Нет ничего очевидного. Разные сделки, продажа ценного имущества через подставные фирмы, а затем купля его за гроши. При умелом обращении то имущество сейчас могло стоить миллионов пять. Но все испарилось уже несколько лет назад.

– И нельзя обжаловать?

– Не думаю, что отыщете хоть какие-то доказательства мошенничества. Джас – старый волк – уговорил всех сладкими посулами или просто обвел вокруг пальца. И все знали, что девчонка никогда не будет ни в чем нуждаться. Если хотел, он умел приворожить любого. Был известен как крутой парень, но честный. Может, проделал все это, чтоб упростить бухгалтерию, убрать ограничения, мешавшие вести дела. И потом здешняя атмосфера еще насквозь пропитана феодализмом. Женщина-подросток – неправомочна. С самостоятельной женой, располагающей собственными средствами, трудно поддерживать порядок. Весь этот запутанный клубок довести до суда невероятно трудно – потребуется масса времени и денег. И без конца станут откладывать. К чему ворошить то, что выглядит вполне пристойно? Понимаете? Да, правда, имущество перешло из рук в руки, но как – теперь черт ногу сломит.

– У него были затруднения?

– М-м, основательные. Ему неизбежно пришлось бы что-то продать, а это наследство было под рукой. Выпустил сразу много акций, но не повезло. Нефть, разработки, искусственное волокно, грузоперевозки, небольшая авиакомпания. Скважины выдавали вместо нефти соленую воду, прибыли упали. Пока добывал лицензию на производство искусственного волокна, пришлось пройти через суд. На грузовых перевозках его нагрели профсоюзы, да еще один за другим развалились три самолета. Его деньги таяли, как снег под дождем.