Текст книги "Бизнес-приключения. 12 классических историй Уолл-стрит"

Автор книги: Джон Брукс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Низкая стоимость даров (произведений искусства или просто денег) для людей с высокими доходами – один из самых странных плодов налогового кодекса. Из 5 млрд долл., на которые ежегодно уменьшается общая сумма подлежащих обложению доходов, большая часть приходится на оцененные коллекции того или иного рода, предоставляемые в дар обществу людьми с высокими доходами. Причины можно пояснить на одном простом примере: человек, платящий налоги по ставке 20 %, отдающий на благотворительность 1000 долл. наличными, несет прямые издержки в сумме 800 долл. Человек, платящий налоги по ставке 60 %, отдающий на благотворительность те же 1000 долл., несет прямые издержки 400 долл. Если же вместо этого тот же высокооплачиваемый налогоплательщик отдает на благотворительность 1000 долл. в виде акции, купленной за 200 долл., то его издержки составят всего 200 долл. Именно это содержащееся в налоговом кодексе побуждение к необузданной благотворительности привело к тому, что во многих случаях миллионеры вообще не платят налогов. Под прикрытием одного из самых своеобразных правил всякий, кто в течение восьми из десяти предшествующих лет платил налоги и делал благотворительные взносы на сумму, равную девяти десятым или больше от подлежащей обложению суммы налогов, может в текущем году, в виде особого вознаграждения, пренебречь обычными ограничениями на подлежащие вычетам взносы и полностью избавиться от уплаты налогов.

Таким образом, положения налогового кодекса часто служат целям простых фискальных манипуляций под маской благотворительности, что делает небезосновательными обвинения в моральной ущербности кодекса. Она оказалась заразительной. Призывы, раздававшиеся в последние годы в ходе широкомасштабных кампаний по сбору средств в различные фонды, можно с некоторой натяжкой разделить на побуждения к деятельности и на разъяснения налоговых преимуществ для жертвователей. Поучительный пример – составленная с похвальной тщательностью брошюра «Большая экономия на налогах… конструктивный подход». Принстонский университет использовал этот буклет для организации большой кампании по сбору средств (похожие, если не точно такие же буклеты использовали Гарвардский, Йельский университеты и многие другие образовательные учреждения). «Руководители несут на себе бремя большой ответственности, особенно теперь, в эпоху, когда государственные деятели, ученые и экономисты должны принимать решения, способные повлиять на судьбу грядущих поколений, – гласит напыщенное предисловие к первой брошюре, после чего следуют объяснения: – Главная цель книжки – побудить всех перспективных жертвователей к более серьезным размышлениям о манере, в какой они будут приносить дары… существует множество различных способов сделать так, чтобы даже значительные взносы сравнительно недорого обходились жертвователю. Надо, чтобы все потенциальные дарители ознакомились с этими возможностями». Возможности, описанные на следующих страницах, включают в себя разнообразные способы минимизации налогов путем дарения ценных бумаг, промышленной собственности, прав аренды, гонораров, драгоценностей, антиквариата, фондовых опционов, жилых зданий, страхования жизни и товарных ценностей, а также посредством использования доверенностей («использование доверенностей допускает большое разнообразие»). В одном месте буклета можно прочитать, что вместо конкретного дарения владелец ценных бумаг может высказать намерение продать их Принстонскому университету за наличные по исходной цене. Простодушному наблюдателю это предложение может показаться обычной коммерческой сделкой, но в брошюре скрупулезно объясняется: с точки зрения налогового кодекса разница между нынешней рыночной ценой акций или облигаций и низкой ценой, по которой они будут проданы Принстону, – чистая благотворительность, полностью исключенная из налогообложения. «Мы уделили много внимания важности планирования налогов, – гласит последний абзац брошюры. – Мы надеемся, что у читателя не возникнет мысли, будто дух дарения должен быть подчинен соображениям минимизации налогов». В самом деле, дух не должен быть подчинен ничему, да у него и нет в этом особой нужды: при таком облегчении бремени дарения он может воспарить на неведомую доселе высоту.

Заканчивая подробное исследование кодекса, следует назвать одну из самых примечательных его черт – сложность, приводящую к далеко идущим социальным последствиям. Чтобы разобраться в хитросплетениях кодекса, большинству налогоплательщиков требуется квалифицированная юридическая помощь, но так как качественная консультация весьма дорога и малодоступна, то воспользоваться ею могут только богатые люди. Это дает им дополнительное преимущество перед бедными и делает кодекс еще более антидемократичным в действии, а не в положениях (только факт, что счета за консультации по налоговым вопросам вычитаются из суммы, подлежащей налогообложению, свидетельствует, что консультация по налогам – еще один пункт в списке вещей, которые все дешевле и дешевле достаются людям, и без того имеющим очень много). Все бесплатные просветительские брошюры, издаваемые Федеральной налоговой службой, – а они весьма содержательны и благонамеренны – не могут соперничать с платными консультациями квалифицированных независимых налоговых экспертов, если только это не происходит потому, что ФНС вступает в конфликт интересов: будучи службой, отвечающей за сбор налогов, она издает брошюры с советами, как свести налоги к минимуму. То, что около половины всех налогов, полученных из платежей частных лиц, собраны с людей, чьи доходы составляют в пределах 9000 долл. в год, не означает, что это целиком заслуга кодекса; отчасти так происходит из-за того, что налогоплательщики с низкими доходами не могут заплатить за то, чтобы им показали, как платить меньше.

Огромно число тех, кто дает советы относительно налогов. «Практики» – вот как их называют в этом бизнесе. Странный, возмутительный побочный продукт сложности налогового кодекса! Точная численность этой армии никому не известна, но ее можно прикинуть по косвенным признакам. Недавно произведенные подсчеты показывают: приблизительно 80 000 человек, в большинстве своем адвокаты, бухгалтеры и бывшие сотрудники ФНС, обладают удостоверениями, выданными министерством финансов и официально позволяющими консультировать клиентов по вопросам налогообложения и в качестве таковых консультантов отчитываться перед ФНС. Кроме того, имеется орда нелицензированных и часто неквалифицированных лиц, готовящих к платежам налоговые суммы – эту услугу на законном основании может предоставлять любой человек. Что касается адвокатов-плутократов или, если угодно, аристократов индустрии налоговых консультантов, то едва ли найдется в стране адвокат, который хотя бы пару раз в году не занимался налоговыми делами. Каждый год становится все больше и больше адвокатов, которые занимаются исключительно этим. Налоговое отделение Ассоциации американских юристов, состоящее почти исключительно из юристов, занимающихся только налоговыми делами, насчитывает около 9000 членов, а в типичной крупной нью-йоркской юридической фирме из пяти адвокатов один непременно занимается только толкованием налогового законодательства. Отделение налогов юридического факультета Нью-Йоркского университета, матка, порождающая налоговых адвокатов, больше любого другого университетского отделения. Умы, занятые минимизацией налогов и уклонением от их уплаты и считающиеся лучшими, представляют собой даром потраченный национальный ресурс. Это мнение вызывает споры, и первыми в рядах спорщиков стоят сами юристы-налоговики. Они с готовностью подтверждают, что, во-первых, действительно обладают незаурядными способностями, а во-вторых, соглашаются, что тратят свой ум на совершенно банальные вещи. «Законодательство подчиняется циклическим изменениям, – пояснил один юрист. – В Соединенных Штатах до 1890 года гвоздем программы был закон о собственности. Потом наступил период корпоративного законодательства, а теперь среди самых популярных специальностей – налоговое законодательство. Я с готовностью признаю, что занимаюсь делом, имеющим ничтожную общественную значимость. В конце концов, о чем мы говорим, ведя речь о налогах? Мы обсуждаем в лучшем случае, какой именно налог должно платить частное лицо или корпорация, чтобы финансово поддержать государство. Это ясно, но почему я занимаюсь налогами? Во-первых, это потрясающе интересная интеллектуальная игра. Наряду с судебной практикой это юридическая отрасль, требующая наивысшего напряжения интеллектуальных способностей. Во-вторых, хотя эту практику, с одной стороны, можно назвать узкоспециальной, она, с другой стороны, таковой не является. Налоговые проблемы пронизывают все наше законодательство. Сегодня ты работаешь с голливудским продюсером, на следующий день – с торговцем недвижимостью, а послезавтра – с главой корпорации. В-третьих, это очень прибыльная деятельность».

Лицемерно эгалитарный на поверхности и олигархический по сути, бессовестно сложный, изощренно дискриминационный, лживый, крючкотворный по стилю изложения, уничтожающий нравственную суть благотворительности, враг здравого смысла, подстрекатель болтовни на профессиональные темы, расточитель талантов, твердая опора для владельцев собственности и тяжкое бремя для бедных, непостоянный ветреный поклонник художников и ученых – если все эти свойства и присутствуют в нашем налоговом кодексе, то надо сказать все же, что в нем есть и кое-что хорошее. Определенно, что ни один разумный и внятный закон о подоходном налоге не может удовлетворить всех; вероятно, что всеобщая уравниловка тоже вызовет у кого-то недовольство. В своей книге «The Ideologies of Taxation» («Идеология налогообложения») Луис Эйзенштейн пишет: «Налог – это изменчивое производное серьезных усилий заставить других людей его платить». Если не считать вопиющих статей об особых интересах, кодекс кажется документом, составленным со всей искренностью (в худшем случае с непредумышленными ошибками), и его цель – сбор беспрецедентного количества денег с беспрецедентно сложного общества самым честным из возможных способов, позволяющим стимулировать национальную экономику и поддерживать работу ценных предприятий. Если разумно и осознанно им пользоваться, как это происходило совсем недавно, то закон о подоходном налоге окажется не хуже таких же законов в других странах мира.

Однако принять неудовлетворительный закон, а затем пытаться компенсировать его недостатки добросовестным исполнением – занятие совершенно абсурдное. Решение, представляющееся наиболее логичным, – вовсе отменить подоходный налог – предлагают крайне правые деятели, считающие любой закон такого рода социалистическим или коммунистическим. Эти деятели с удовольствием вообще запретили бы федеральному правительству тратить деньги. Правда, некоторые экономисты, ищущие альтернативные способы собрать хотя бы приблизительно те же суммы, какие собираются сегодня с помощью подоходного налога, тоже предлагают его отменить. Одна из альтернатив – налог на добавленную стоимость: производители, оптовые и розничные торговцы платят налог с разницы между стоимостью, уплаченной за товар при покупке, и выручкой от продажи. Среди потенциальных преимуществ называют возможность более равномерного распределения налоговой нагрузки в процессе производства, чем при налоге на предпринимательскую прибыль. Кроме того, при таком способе взимание налогов становится более оперативным. В нескольких странах, например во Франции и Германии, налог на добавленную стоимость существует, но, скорее, как дополнение, а не замена подоходного налога. Но в США пока введение такого налога не предвидится даже в отдаленной перспективе. Среди других мер, призванных облегчить налоговое бремя, можно назвать введение акцизных сборов на некоторые товары, взимать которые можно по единообразным ставкам, чтобы в результате получить эквивалент налога с продаж. К возможным источникам сборов относится увеличение налога за пользование, например взимание платы за пользование федеральными мостами и местами отдыха и развлечений. Можно провести закон, разрешающий проведение федеральных лотерей, подобных разрешенным с колониальных времен до 1895 года. Эти лотереи позволили финансировать строительство Гарвардского университета, ведение Революционной войны и строительство множества школ, мостов, каналов и дорог. Очевидный недостаток таких схем – то, что доходы будут собираться без учета платежеспособности, и по этой причине ни одна из них не будет принята в обозримом будущем.

Особой любовью теоретиков – главным образом только их – пользуется обложение, называемое налогом на расходы, то есть налогом, который частные лица платят не с доходов, а с расходов. Сторонники такого налогообложения – твердолобые приверженцы экономики скудости – утверждают: такое налогообложение поспособствует добродетели простоты, побудит людей к бережливости. Налог с расходов честнее налога на доходы, потому что облагаться будут деньги, которые выводятся из экономики, а не вкладываются в нее. Кроме того, по мнению сторонников косвенного налогообложения, оно стало бы в руках правительства эффективным инструментом поддерживать экономику на плаву. Противники налога на расходы утверждают: его будет очень трудно собирать, но зато уклониться от него легко. Благодаря такому налогообложению богатые станут еще богаче и скупее и, наконец, наказуемость расходов приведет к депрессии. В любом случае, обе стороны согласны, что введение налога на расходы в Соединенных Штатах в настоящее время нецелесообразно по политическим причинам. Всерьез введение налога на расходы в Соединенных Штатах предлагал в 1942 году министр финансов Генри Моргентау-младший, а в Британии в 1951 году – кембриджский экономист (впоследствии специальный советник казначейства) Николас Кэлдор. При этом ни тот, ни другой не требовали отмены подоходного налога. Оба предложения с треском провалились. «Налог на расходы – это прекрасная вещь, – сказал недавно один из его поклонников. – Он позволит избежать почти всех ловушек подоходного налога, но это всего лишь недостижимая мечта». Так этот закон и остается мечтой в западном мире. На практике налог с расходов существует только в Индии и на Цейлоне.

Поскольку в перспективе не видно никакой достойной замены подоходному налогу, постольку он останется, и все надежды на улучшение налогообложения связаны с реформой существующего налогообложения. Так как один из главных недостатков налогового кодекса – его сложность, то реформу можно было бы начать именно отсюда. Усилия по упрощению птичьего языка закона предпринимались регулярно с 1943 года, когда министр финансов Моргентау создал комитет по изучению проблемы, но деятельность его не увенчалась заметными успехами. Упрощенные инструкции и укороченная форма декларации для налогоплательщиков, желавших конкретизировать налоговые вычеты в простых с юридической точки зрения ситуациях, были введены во время президентства Джона Кеннеди. Очевидно, однако, что это всего лишь тактические победы. Препятствие на пути к победе стратегической – тот факт, что причина сложности текста налогового кодекса одна: стремление сохранить честное налогообложение. Очевидно, что упростить можно, только пожертвовав честностью. Эволюция положений о поддержке семьи наглядно демонстрирует, как стремление к равенству приводит к сложности языка документа. До 1948 года в некоторых штатах существовали законы об общем имуществе супругов, а в некоторых штатах – нет, что создавало налоговые преимущества для семейных пар там, где законодательство имелось. Супружеские пары имели право на налогообложение, при котором совокупный доход делился пополам, даже в тех случаях, когда один из супругов имел большой доход, а второй не имел вообще никакого. Чтобы исправить вопиющее неравенство, федеральный налоговый кодекс был исправлен так, чтобы привилегия равного разделения доходов касалась всех супружеских пар. Если отвлечься от возникшей в результате дискриминации одиночек, не имеющих иждивенцев, – а эта дискриминация остается и в сегодняшнем налоговом кодексе, – то исправление одной несправедливости привело к созданию другой. Еще до того, как эти вложенные друг в друга китайские шарики стали одним целым, была предпринята попытка узаконить особые проблемы не состоящих в браке людей, имеющих семейные обязательства. Потом надо было урегулировать проблемы работающих жен с затратами на уход за ребенком во время работы. Затем настала очередь вдов и вдовцов. Каждое из изменений не делало кодекс проще и понятнее, а, наоборот, усложняло и усложняло его.

Другое дело – налоговые лазейки. В этом случае сложность служит не справедливости, а напротив. Живучесть лазеек – удивительнейший парадокс; в системе, при которой, как предполагается, большинство людей исполняют требования закона, налоговые правила, бесцеремонно потворствующие крошечному меньшинству в его преимуществах перед остальными, выглядят как грубейшее нарушение гражданских прав, как антидискриминационная программа защиты миллионеров. Процесс принятия новых налоговых законов – составление законопроекта министерством финансов, рассмотрение законопроекта в бюджетном комитете Конгресса, затем в Конгрессе в полном составе, после чего законопроект передается на рассмотрение финансового комитета Сената и всего Сената в полном составе. Далее происходит согласование позиций Конгресса и Сената, потом законопроект снова рассматривают отдельно в Конгрессе и в Сенате и наконец подают на подпись президенту. Это на самом деле очень долгий и мучительный процесс, на каждой стадии законопроект могут зарубить или отложить в долгий ящик. Однако, несмотря на то что у общества множество возможностей протестовать против положений об особых интересах, общественное давление в пользу таких положений оказывается сильнее давления против них. В книге о налоговых лазейках и льготах, озаглавленной «Налет на министерство финансов» («The Great Treasury Raid»), Филипп Стерн выделяет несколько сил, противодействующих, по его мнению, введению реформаторских мер. Среди них он называет умение, силу и организованность консервативного лобби, противопоставленные размытости и политической импотенции поборников реформ в правительстве; равнодушие общества, которое не проявляет никакого энтузиазма в отношении реформ ни письмами конгрессменам, ни какими-либо иными средствами. Равнодушие не в последнюю очередь вызвано, вероятно, неспособностью сказать что-либо вразумительное в связи с невероятной технической сложностью предмета. В этом смысле сложность формулировок налогового кодекса служит для него непробиваемой броней. Таким образом, министерство финансов как ведомство, облеченное ответственностью за доходы государства, естественно, заинтересовано в реформе налоговой системы, но оно часто – вместе с горсткой таких реформаторов, как сенаторы Пол Дуглас из Иллинойса, Альберт Гор из Теннесси и Юджин Маккарти из Миннесоты, – остается одиноким защитником безнадежного плацдарма.

Оптимисты надеются, что в какой-то «критический момент» наступит ситуация, когда привилегированные группы сумеют перешагнуть через эгоистические интересы, а народ пробудится от спячки, и подоходный налог станет гордостью Америки, а не ее темным пятном. Когда это произойдет и произойдет ли вообще, оптимисты не уточняют. Но картина пробуждения в общих чертах понятна. Идеальный подоходный налог далекого будущего, каким он видится многими реформаторами, будет определяться коротким и простым налоговым кодексом, отличаться сравнительно низкими ставками и минимальным числом исключений. По своей структуре идеальный налоговый кодекс будет определять нечто подобное подоходному налогу 1913 года – первому подоходному налогу, принятому в Соединенных Штатах в мирное время. Если незамутненные видения реформаторов станут явью, то подоходный налог в конце концов станет таким же, каким был с самого начала.

4
Информация, время и деньги

Инсайдеры серной компании

Не подлежащая огласке информация – будь то о происшедшем в отдалении событии, неблагоприятном повороте дел или даже о состоянии здоровья политического деятеля – всегда очень важна для торговцев ценными бумагами. Настолько, что некоторые комментаторы полагают: фондовая биржа – то место, где подобной информацией торгуют не менее активно, чем акциями. Денежный эквивалент информации на рынке часто виден по изменению цены акций, обусловленной информацией. Информация конвертируется в деньги, как любой другой товар. Действительно, в той мере, в какой информация используется при бартерном обмене между торговцами, она сама и есть деньги. Более того, до недавнего времени использование инсайдерской информации с целью личного обогащения теми, кто ею владел, никак не осуждалось и не преследовалось. Разумное использование Натаном Ротшильдом первых сведений о победе Веллингтона при Ватерлоо стало основой его состояния в Англии, и никто не стал протестовать: ни королевский двор, ни разъяренные граждане. Точно так же на американском берегу Атлантики Джон Джекоб Астор сделал себе состояние, первым узнав о заключении Гентского договора, положившего конец войне 1812 года. После окончания Гражданской войны в США сообщество американских инвесторов покорно мирилось с правом осведомленных людей (инсайдеров) наживаться на привилегированном знании и было счастливо подбирать крошки, которые инсайдер невзначай ронял по дороге (Дэниел Дрю, прожженный инсайдер XIX века, отказывал инвесторам даже в этой малости, рассыпая отравленные крошки, то есть распространяя лживые меморандумы о своих инвестиционных планах). Большинство крупных состояний в Америке XIX века росли (или даже зиждились) на инсайдерской торговле, и о том, каким было бы теперь экономическое и общественное устройство страны, если бы эту торговлю запретили в те времена, можно только гадать. До 1910 года никто всерьез публично не оспаривал нравственность руководства корпораций, директоров и сотрудников, торговавших акциями своих компаний, до конца 1920-х годов никто не считал вопиющим тот факт, что таким людям разрешено играть на бирже, по сути, краплеными картами, и только в 1934 году Конгресс принял законы, имевшие целью восстановление справедливости. Закон о ценных бумагах и биржах требовал от сотрудников корпораций оставлять им всю прибыль, полученную от краткосрочной торговли акциями этих корпораций, и, кроме того, в дополнении, принятом в 1942 году и известном под названием правила 10В-5, было сказано, что ни один торговец акциями не имеет права использовать какие-либо схемы, позволяющие мошенничать либо «делать ложные заявления о существенных фактах или… умалчивать о существенных фактах».

Так как умалчивание о существенных фактах есть суть использования инсайдерской информации, закон – поскольку не запрещает инсайдерам ни покупать свои собственные акции, ни получать с них доход при условии, что купленные акции будут храниться у них в течение полугода, – положил предел, как могло показаться, игре краплеными картами. На практике, однако, к правилу 1942 года относились так, будто его вовсе не существовало. Комиссия по ценным бумагам и биржам, созданная согласно закону о ценных бумагах и биржах, вспоминала о нем лишь в случаях настолько вопиющих, что они подлежали наказанию по обычному уголовному праву. Для подобной небрежности имелись веские основания. Во-первых, очень многие утверждали, что привилегия наживаться на корпоративных секретах – непременный стимул, побуждающий руководство компаний к хорошей работе. А некоторые хладнокровные специалисты заходили так далеко, что заявляли, будто присутствие инсайдеров на рынке, каким бы отталкивающим ни казалось сторонникам честной игры, необходимо для гладкого и упорядоченного хода торгов. Более того, считалось, что большинство всех биржевых игроков – инсайдеры, ибо обладают той или иной внутренней информацией, которую до поры держат при себе, или рассчитывают на такую информацию; поэтому последовательное и регулярное применение правила 10В-5 приведет лишь к хаосу на Уолл-стрит. Таким образом, оставив правило в покое на 20 лет, комиссия по ценным бумагам и биржам сознательно воздерживалась от того, чтобы ударить Уолл-стрит по самому уязвимому месту. Однако со временем, после двух пробных уколов, удар все же был нанесен. Судебный иск предъявили предприятию Texas Gulf Sulfur Company и 13 его директорам и сотрудникам. Процесс проходил без присяжных в окружном суде на Фоли-сквер с 9 мая по 21 июня 1966 года, и председательствовавший на процессе судья Дадли Бонсал мягко заметил по этому поводу: «Думаю, все согласятся, что мы в каком-то смысле пашем целину». Это была не только вспашка, но и посев. Генри Манн в книге «Инсайдерская торговля и фондовый рынок» («Insider Trading and the Stock Market») говорил, что этот случай в почти классическом виде показал всю проблему инсайдерских действий, и высказывал мнение, что решение суда по этому поводу «может определить законодательство в этой области на много лет вперед».

События, приведшие к решительным действиям Комиссии по ценным бумагам и биржам, начались в марте 1959 года, когда Texas Gulf, расположенная в Нью-Йорке компания – ведущий мировой производитель серы, – начала проводить воздушную геофизическую разведку в районе Канадского щита, огромного необжитого пространства на востоке Канады, где в далеком, но незабвенном прошлом нашли большие месторождения золота. Однако летчики и геодезисты компании искали не серу и не золото. Они искали сульфиды – залежи химических соединений серы с другими полезными веществами, например цинком или медью. Компания рассчитывала открыть богатые залежи таких соединений, чтобы Texas Gulf могла диверсифицировать свою деятельность и ослабить зависимость от серы (цена на нее начала в то время неуклонно падать). Время от времени в течение двух лет, пока велась эта разведка, геофизические инструменты на самолетах компании начинали вести себя довольно странно. Стрелки их дрожали, указывая, что под ними расположены участки, в которых присутствовали в больших количествах токопроводящие вещества. Геофизики называют такие участки «аномалиями», и эти аномалии были аккуратно нанесены на карты. Говорили, что обнаружено несколько тысяч таких мест. От аномалии до действующей шахты неблизкий путь, так как, хотя все сульфиды проводят электрический ток, этим свойством обладают и другие вещества: графит, пириты[30]30
  Железосодержащий минерал (FeS2). Другие названия – огненный камень, серный колчедан, железный колчедан.


[Закрыть] и даже вода. Тем не менее специалисты компании решили уже на земле внимательно приглядеться к нескольким сотням таких электрических аномалий. Одна из них располагалась в месте, обозначенном на картах как участок «Кидд-55» – квадратная миля топкой трясины, заросшая мелким лесом и почти лишенная гор и скал. Это место расположено приблизительно в 24 километрах от Тимминса в провинции Онтарио, городка, где когда-то разрабатывали золотые жилы. Тимминс расположен в 563 километрах от Торонто. Так как «Кидд-55» находился в частном владении, первой проблемой, которую надо было решить, стало приобретение этой земли или того участка, где предполагалось произвести пробное бурение. Весьма щепетильная задача для крупной компании – приобрести участок земли там, где когда-то велись геологические разработки и добывали полезные ископаемые. Только в июне 1963 года Texas Gulf смогла добиться разрешения на бурение в северо-восточном квадрате «Кидд-55». 29 и 30 октября инженер компании Ричард Клейтон провел электромагнитное исследование квадрата и был удовлетворен полученными данными. На место привезли буровую установку, началось бурение.

Несколько следующих дней прошли в тревожном ожидании. Буровыми работами руководил молодой геолог компании Кеннет Дарк, щеголеватый любитель сигар, больше похожий на классического старателя, чем на служащего компании. Бурение продолжалось три дня, доставляя на поверхность цилиндрики пород диаметром 3,175 см. В них содержалась реальная порода, на которой покоился «Кидд-55». Дарк внимательно рассматривал добычу, не прибегая ни к каким инструментам и полагаясь на знание того, как выглядят те или иные геологические отложения. Вечером в воскресенье 10 ноября, когда бур находился на глубине 46 м, Дарк позвонил своему непосредственному начальнику Уолтеру Холику, главному геологу компании, на домашний телефон в Стамфорде (Коннектикут), чтобы доложить о находках (Дарк звонил из Тимминса, так как на участке бурения телефон отсутствовал). Дарк, по словам Холика, был «сильно взволнован». Очевидно, разволновался и Холик, потому что, услышав, что сказал Дарк, он немедленно, как по тревоге, поднял свое руководство. В тот же вечер Холик позвонил начальнику, вице-президенту Texas Gulf Ричарду Моллисону, жившему неподалеку от Холика, а тот, чтобы передать по команде сообщение Дарка, побеспокоил своего босса, Чарльза Фогарти, второго человека в компании, исполнительного вице-президента. На следующий день передача новой информации повторилась по той же цепочке – Дарк, Холик, Моллисон, Фогарти. В результате все трое – Холик, Моллисон и Фогарти – решили лететь на место бурения, чтобы увидеть все своими глазами.

Первым прибыл Холик. Он прилетел в Тимминс 12 ноября, зарегистрировался в мотеле «Хороший воздух» и на вездеходе и тракторе добрался до «Кидд-55» как раз в тот момент, когда бурение окончилось. Холик помог Дарку визуально оценить находку и описать ее в журнале экспедиции. В это время резко испортилась погода, до сих пор вполне сносная для местного ноября. Климат там «достаточно суровый», вспоминал Холик, 40-летний канадец, доктор геологии из Массачусетского технологического института. «Было холодно, ветрено, с неба сыпался не то снег, не то дождь, и мы были больше озабочены личным комфортом, чем содержанием добытых кернов. Кен Дарк писал, а я разглядывал керны, пытаясь оценить их состав». Мало того что работать на улице, мягко говоря, неуютно, так еще и образцы пород поступали из скважины, покрытые грязью и машинным маслом. Породу приходилось отмывать бензином и только после этого визуально анализировать. Несмотря на трудности, Холику удалось оценить состав породы, и он оказался поистине потрясающим. В 183 м керна содержание меди составляло в среднем 1,15 %, а среднее содержание цинка – 8,64 %. Один канадский биржевой брокер с геологическим образованием позднее говорил: керн, содержащий на такую длину столько меди и цинка, «просто поражает воображение».