Текст книги "Операция «Соло»: Агент ФБР в Кремле"
Автор книги: Джон Бэррон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Современная техника избавила от необходимости использовать людей в качестве передовых наблюдателей, но в Корее их роль оказалась весьма существенной. Из бункера на поросшем кустарником склоне холма или на снежной вершине они наблюдали за передвижениями противника и его позициями и сообщали по радио координаты целей в центр управления огнем, располагавшийся за линией фронта. При стрельбе американских 155-, 105– или 75-миллиметровых орудий наблюдатели замечали, куда падали снаряды, и переносили огонь влево или вправо, увеличивая или уменьшая дистанцию на сотни ярдов, и так продолжалось до тех пор, пока не накрывали цель. Китайцы и северные корейцы понимали, что за ними наблюдают с постов, выдвинутых мили на полторы перед линией фронта, и уничтожение наблюдателей считали первоочередной задачей. В Корее мало кому из них удавалось протянуть долго.
Бойла с его маленькой командой немедленно перебросили на фронт для поддержки южнокорейской морской пехоты, и уже через три часа они оказались в центре сражения. Он быстро перенял от корейского переводчика слово «папион», что можно было приблизительно перевести на английский как «летят снаряды». В командирский бинокль он мог видеть дымок, взлетавший над вражескими орудиями в момент выстрела, и громко кричал, чтобы предупредить корейцев и те успели укрыться. Те, в свою очередь, быстро выучились кричать по-английски «санитар, санитар!», что означало: кто-то ранен и отчаянно нуждается в медицинской помощи. В эту первую ночь, да и в последующие, Бойлу часто доводилось слышать крики, призывающие на помощь медиков, и самому кричать о снарядах.
Позднее, летом, они выдвинулись на передовой пост, осуществлявший наблюдение за Панмыньчжоном. Там проходили переговоры о перемирии, хотя повсюду не ослабевали яростные бои. ООН и командование коммунистов договорились, что ни одна из сторон не будет открывать огонь в демаркационной зоне вокруг места переговоров. Но китайцы тайно перебазировали туда артиллерию и каждую ночь обстреливали бункер Бойла. Некоторые снаряды взрывались на склоне холма перед ним, другие падали по ту сторону холма, где окопались войска. Услышав отчаянные крики о помощи, Бойл помчался по траншее и наткнулся на американского морского пехотинца, пытавшегося затолкать свои кишки в распоротый шрапнелью живот. Он поддерживал бойца, пока тот не умер.
Бойл точно определил местонахождение китайской батареи в демаркационной зоне и, вернувшись в бункер, вызвал на нее огонь. Однако центр управления огнем ответил по радио отказом: эта точка находилась в зоне запрета на ведение огня. Он немного подождал, потом вызвал огонь по мнимым силам противника, якобы расположившимся неподалеку от запретной зоны. Залпы морских гаубиц стали ложиться совсем близко от позиций, которые он перед тем засек. Но Бойл сообщил в центр управления огнем, что снаряды ложатся далеко от цели, и передал по радио ряд поправок, что перенесло шквал огня прямо на китайские орудия. Как только первое орудие и его боезапас охватило пламя, он передал: «Есть попадание. Огонь на поражение». Великолепный фейерверк от взрывающихся китайских орудий и снарядов освещал ночное небо, пока Бойл не передал: «Цель уничтожена. Прекратить огонь».
Утром командование морской пехоты поняло, что произошло, и Бойлу приказали спуститься с горы. Рядом с ним с визгом затормозил джип, из которого выскочил разъяренный полковник.
– Это вы приказали прошлой ночью стрелять по демаркационной зоне?
– Да, сэр.
– Вы знали, что стреляете по демилитаризованной зоне?
– Да, сэр.
– Вы понимаете, что создали международный инцидент?
– Сэр, об этом мне ничего не известно. Я только знаю, что эта батарея больше не будет убивать наших морских пехотинцев.
Китайцы не стали протестовать из опасения выдать собственное нарушение соглашения о зоне перемирия, и про этот инцидент Бойл больше ничего не слышал.
3 октября 1952 года, незадолго до темноты, Бойл со своими людьми занял бункер аванпоста номер 3 в полутора милях перед линией фронта. Бойцы, которых они сменили, поспешили уйти, надеясь до темноты добраться до своих. Бойл пытался организовать нормальное дежурство и найти карты, когда китайцы начали одно из самых ожесточенных наступлений за время войны. Кое-что об этом эпизоде Фрейман узнал из личного дела Бойла, где было сказано, когда и за что он получил на поле боя Бронзовую звезду. В представлении на медаль значилось:
«За героическое поведение в битве с врагом в рядах Первой дивизии морской пехоты с 3 по 5 октября 1952 года. В качестве передового наблюдателя, приписанного к корейскому батальону морской пехоты, второй лейтенант Бойл проявил исключительную храбрость, инициативу и профессиональное мастерство при выполнении своего долга. Он находился на аванпосту в 1500 ярдах перед основной линией обороны, когда враг начал массированное наступление. Больше 30 часов он находился под интенсивным обстрелом вражеской артиллерии и минометным огнем, но отказывался покинуть свою позицию до тех пор, пока враг не был отброшен. В течение всего боя он вызывал и направлял на врага огонь нашей артиллерии. Огнем, точность которого он обеспечил, уничтожено около 400 солдат противника. Он проявил полное безразличие к своей собственной безопасности и неоднократно выдвигался под безжалостный обстрел противника, чтобы точнее оценить расположение и передвижение его войск. Действия второго лейтенанта Бойла соответствуют лучшим традициям флота Соединенных Штатов.
Е. А. Поллак, генерал-майор.командир Первой дивизии морской пехоты США».
Затем Бойл добровольно вызвался на еще более опасную службу воздушным наблюдателем – летать над вражеской территорией на легком, тихоходном, не вооруженном и не имевшем брони одномоторном самолете. Фрейман отметил, что в период между 3 и 17 января 1953 года он совершил двадцать вылетов на небольших высотах и получил медаль ВВС «За храбрость и преданность долгу», которые, как было сказано в представлении, «стали вдохновляющим примером для всех сослуживцев». После этого он совершил еще свыше 180 полетов над китайскими и северокорейскими линиями обороны, каждый из которых продолжался не меньше четырех часов. Когда на одном из заданий огнем с земли был ранен пилот, он привел самолет назад и благополучно его посадил, хотя не имел никакой летной подготовки. До того как в апреле 1953 года Бойл покинул Корею, командование морской пехоты наградило его еще четырежды.
Записи о службе Бойла в ФБР также впечатляли – вплоть до стычки с проверяющим инспектором. Агентом наружного наблюдения он прослужил только одиннадцать месяцев, после чего был переведен в штаб-квартиру и в двадцать шесть лет назначен инспектором. Насколько помнил Фрейман, это было беспрецедентно. Но Бойл доказал верность такого решения, добившись немалых успехов в тяжелой, изнурительной и требующей полной сосредоточенности дешифровальной работе.
В результате Фрейман разглядел в Бойле талантливого и многообещающего молодого человека. Конечно, это еще предстояло доказать.
В те годы Бойл выглядел достаточно молодо и вполне мог сойти за студента колледжа. Отчасти поэтому Фрейман поручил ему заняться изучением молодых радикалов. Следя за двумя молодыми людьми, подозреваемыми в терроризме, Бойл заехал на территорию городка Чикагского университета. Студенты сфотографировали его машину, опознали в нем агента ФБР и подняли шумный протест по поводу «гестаповского» вторжения в академический городок. Фрейман попытался скрыть этот инцидент от штаб-квартиры, потом постарался преуменьшить его значение или выставить все в лучшем виде. В результате они оба схлопотали по выговору.
И тем не менее он не отступился от Бойла. В работе с Моррисом Фрейману помогали два агента, и, когда одного из них перевели, у Фреймана возникла идея. Моррис уважал людей с высоким интеллектом, а Бойл был как раз из таких. Операция «Соло» требовала навыков в разрешении сложных и запутанных задач, а Бойл в работе с шифрами такое умение проявил. Операция требовала постоянного напряжения, а Бойл прекрасно справлялся с подобными ситуациями.
Старшим специальным агентом в Чикаго в то время был Джеймс Гейл, человек старой закалки, много лет проработавший в Бюро и считавший, что подчиненным следует предоставлять право самим принимать решения. Он одобрил предложение Фреймана привлечь Бойла к операции «Соло». Но штаб-квартира пришла в ярость и запретила это делать.
– Отделением руковожу я и использую людей, которых вы мне присылаете, так, как я считаю нужным. Бойла мне прислали вы, – возразил Гейл, и его точка зрения победила.
Когда они впервые встретились, Моррису было около шестидесяти, а Бойлу только тридцать три. Поначалу Моррис отнесся к Бойлу несколько формально, даже сухо, но его отношение изменилось, когда он разглядел в Бойле те качества, которые видел в нем Фрейман.
Бойл удивил Морриса своим глубоким знанием операции и его самого, знанием, добытым в результате интенсивного штудирования 134 томов дела «Сасх/Соло». Моррис был восхищен, что Бойл по собственной инициативе стал вечерами изучать русский язык, чтобы читать советские публикации и документы. И ему очень нравилась готовность Бойла в любое время откликнуться на его звонок и часами слушать его анализ новых событий в Советском Союзе. Их отношения начали напоминать отношения терпеливого профессора и прилежного ученика. Моррис стал передавать Бойлу все, что сам знал о Советах, и главное – их образ мыслей.
– Вы должны думать точно так же, как они. Мысли управляют действиями.
На Рождество 1961 года Моррис оказался на вечеринке в пригороде Чикаго, где хозяйка представила его пожилой вдове Еве Либ. Ей он показался подтянутым, культурным и обходительным человеком, а его рассказы о поездках за границу ее очень заинтересовали. Еще сильнее Еву Либ привлекал окружавший его некий ореол таинственности, и она почувствовала, что не будет возражать, если он пригласит ее на новогодний ужин. Вместо этого он позвонил в начале января, и она предложила ему навестить ее дома, в Ивенстауне. Там они долго сидели у камина и наслаждались беседой. В какой-то момент Моррис встал, подвел ее к окну и показал на восхитившую его маленькую красногрудую малиновку, порхавшую на снегу. Ева подумала: человек, который может уделить столько внимания маленькой птичке, должен быть очень приятным, добрым и симпатичным.
Моррис и Ева начали встречаться чаще, и он решил, что ФБР лучше узнать об этом.
– Я не могу жить без жены, – сказал он Фрейману. – Мне нужно найти близкую мне душу, но не коммунистку.
– И как вы собираетесь это сделать?
– Полагаю, что я уже ее нашел. Она – социальный работник, такие обычно примыкают к партии. Но она просто антинацистка, а не прокоммунистка.
Из штаб-квартиры хлынул поток возражений. Как могут чикагские болваны позволять ценнейшему достоянию ФБР общаться с чертовой коммунисткой, не говоря уже о том, чтобы на ней жениться?
– Мы не можем нарушать законы человеческой природы, – возразил Фрейман, но согласился, что Еву следует тщательно проверить.
Бойл говорил:
– Наша задача состояла в том, чтобы выяснить о ней все, вплоть до цвета любимой зубной пасты.
Они установили, что Ева происходит из родовитой семьи, получила ученую степень по социологии в Северозападном университете и вышла замуж за известного химика, погибшего при взрыве в лаборатории. [13]13
В ходе расследования Ева сказала расспрашивавшему ее агенту: «В 20-е годы большинство девушек шли в колледж для того, чтобы подцепить приличного мужа. Я хотела получить и мужа, и степень. В те времена степень что-то значила». – Примеч. авт.
[Закрыть]
Получив приличную компенсацию за мужа, она, видимо, удачно вложила эти деньги, последовав дельному совету брата-банкира, и проявила собственную финансовую сметку, чтобы помогать другим через систему социальной защиты. Она вращалась среди коммунистов, но не было никаких данных, что она состоит в партии. Расследование установило, что ее политические взгляды близки к тому, что рассказал о ней Моррис. Друзья характеризовали ее самым положительным образом – как «милую», «остроумную», «выдержанную», «образованную» и «леди до мозга костей».
– Я просто не представляю, как он или мы сами могли бы сделать лучший выбор, – заметил Фрейман. – Конечно, она сможет принести пользу. Мы позволим 58-му ею заняться.
Пока ФБР занималось расследованием, то же самое делали Моррис, компартия и, как теперь стало известно, КГБ. Как-то ранней весной Моррис пригласил Еву на воскресную прогулку по сельским дорогам Иллинойса, Висконсина и Мичигана.
– Посмотри, как прекрасна наша страна и как много дает она людям, – сказал он. – Ты любишь Америку и все, что она отстаивает?
Вопрос ошеломил ее, показался просто глупым, и она рассмеялась бы, не гляди он в ее глаза так серьезно.
– Ну конечно. А разве не все так делают?
Во время другой поездки разговор завела она:
– Послушай, я собираюсь выйти за тебя замуж, но, кроме того, что ты удивительный человек и что я тебя люблю, больше я о тебе ничего не знаю. Чем ты занимаешься?
– Бизнесом. Не беспокойся, у меня приличный доход.
– В чем состоит твой бизнес, если тебе приходится ездить в Китай и Россию?
Про себя она отметила, что от ответа он уклонился.
– Я думаю начать новое дело с братом Беном. Можно будет и заработать деньги, и сделать доброе дело, если продавать форму и другие принадлежности для медсестер по почте; тогда там цены будут ниже, чем в розничной торговле. Я буду заниматься финансами, рекламой и маркетингом, но у нас будет достаточно времени друг для друга, и мы сможем путешествовать.
– Ты возьмешь меня в Рим? В свое время я изучала итальянский. Еще маленькой девочкой я мечтала о том, чтобы бросить монетки в фонтан Треви, загадать желание и посмотреть, сбудется ли оно.
– Возьму. Но не раньше октября.
Фрейман, Моррис и Дик Хансен, начальник Бойла, провели совещание, на котором единогласно приняли принципы стратегии. Было совершенно необходимо, чтобы Гэс Холл и МО (как они называли между собой Международный отдел Центрального Комитета) одобрили брак, как это делалось у коммунистов, и приняли Еву так же, как они приняли Морриса. Как это часто случалось, в вопросах тактики победила точка зрения Морриса.
– Я скажу Гэсу, что хочу жениться на симпатичной женщине со средствами и твердыми политическими взглядами. Скажу, что, если он хочет в них удостовериться, я буду рад ее представить. Ева может очаровать самого черта, она ему понравится, и, что еще важнее, он почует запах денег. Потом я скажу ему, что чувствовал бы себя спокойнее, если партия, может быть даже МО, ее проверит. На самом деле Гэс не видит дальше собственного носа, а МО наплевать, на ком я женюсь. Они считают, что женщины созданы, чтобы готовить, стирать и обслуживать мужчин. После того как Гэс одобрит брак, они будут повязаны своим решением и, что бы потом ни случилось, твердо будут его отстаивать.
Моррис привел Холла в дом Евы, где на того произвели сильное впечатление восточные ковры, украшения, произведения искусства, кожаные кресла, антикварная мебель, хрусталь и китайский фарфор. Он убедился, что Ева, как и говорил Моррис, дама с запросами и со средствами. Больше всего Холла заинтересовала табличка: «Продается», которую Ева поместила в палисаднике в предвкушении переезда к Моррису после свадьбы. Он во всеуслышание выражал свое восхищение. Такой шикарный дом должен стоить огромных денег. Может быть, Ева подумает, чтобы выделить небольшую часть своего огромного состояния его «клубу», который, как и она, занимается различного рода благотворительностью и помогает нуждающимся.
После этого Холл прислал три-четыре небольших свадебных подарка и несколько открыток. Поженившись 31 мая 1962 года, новобрачные ответили Холлу благодарственным письмом, приложив чек на 10 000 долларов для его «клуба». Ева не помнила, и не удалось найти никаких записей о том, компенсировало ли им ФБР эту патриотическую и, как потом выяснилось, весьма полезную взятку.
Вскоре после свадьбы Джек отправился в Москву для очередных консультаций. В течение 1961 года сотрудники КГБ пять раз встречались с ним в округе Вестчестер и передали в общей сумме 370 000 долларов. Предвидя крупные пересылки денег, КГБ хотел вместе с ним разработать более тонкие способы планирования и проведения встреч. В беседах с сотрудниками Международного отдела Джек тщательно собирал ценную развединформацию: Советы намеревались расширить и укрепить Берлинскую стену, но в то же время старались избегать действий, которые могли бы спровоцировать войну. Они считали президента Кеннеди неопытным, но «здравомыслящим» человеком, полагали, что теперь смогут «руководить» Кубой, и были близки к тому, чтобы развернуть по всему миру кампанию за мир и представить Соединенные Штаты угрозой всему человечеству. Советско-китайские отношения продолжали ухудшаться.
16 октября 1962 года Моррис с Евой поднялись на борт самолета, вылетающего в Рим, и она была удивлена, увидев, что Моррис взял билеты в первый класс. (Позднее она узнала, что «пролетарий» Холл настаивал, чтобы он и его «государственный секретарь» всегда летали за счет партии только первым классом.) Ева бросила монетку в фонтан Треви, и Моррис спросил, что она загадала.
– Чтобы мы жили вместе долго и счастливо и чтобы нам сопутствовала удача.
Спустя неделю Моррис начал беспокоиться и нервничать, и она спросила, что случилось.
– У меня дела в Москве. Думаю, пора лететь туда.
Радушный прием, оказанный им в Москве, удивил и смутил ее. Человек по имени Николай (Мостовец), видимо друг Морриса, которого почтительно слушались окружающие, провел их, минуя таможенный досмотр, к лимузину и привез в большой трехкомнатный номер в гостинице. Вскоре в дверь постучала симпатичная женщина, представилась Викторией и на безукоризненном английском сообщила, что она будет переводчицей Евы и станет сопровождать ее в течение всего визита. Пока Моррис весь день был занят какими-то непонятными делами, Виктория с шофером возили Еву по музеям, картинным галереям, специальным магазинам и ресторанам, которые, как ей казалось, размещались в закрытых клубах. Когда она возвращалась в номер, возле постели ее ждали коньяк с шоколадом. Почти каждый вечер они были гостями Николая, Алексея или еще кого-нибудь из русских, причем все они вели себя, как близкие друзья Морриса.
– Почему они принимают нас так по-королевски? – спросила его Ева.
– Потому что ты – королева.
Вместо того чтобы через Европу напрямую вернуться в Соединенные Штаты, как думала Ева, они остановились на четыре дня в Праге, где Моррис снова занимался какими-то непонятными делами. (Он представлял американскую компартию на XII съезде Компартии Чехословакии.) Потом он настоял на том, чтобы провести несколько дней в Цюрихе, где много писал, прогуливался в одиночестве и вел загадочные телефонные разговоры с Соединенными Штатами. Ева видела авиабилеты, выписанные до Чикаго через Нью-Йорк. Но Моррис заказал новые – до Лос-Анджелеса. Там, так же как в Москве и Праге, они прошли прямо на выход, минуя таможенный и иммиграционный контроль, не предъявляя багаж и не отвечая ни на какие вопросы. Моррис велел носильщику поставить чемоданы на бровку тротуара и подозвал такси. Когда они сели в машину, Ева воскликнула:
– Мы забыли чемоданы!
– Не беспокойся. О них позаботятся.
Примерно час спустя в просторном номере отеля «Хилтон» в Беверли Моррис сказал:
– Ева, я хочу познакомить тебя с моими близкими друзьями. Понимаю, ты будешь удивлена. Но я хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя и доверяю, и уверен, что ты все поймешь правильно.
Вместо того чтобы выйти в коридор, он провел ее в соседний номер. Навстречу поднялись два симпатичнейших молодых человека, которых ей когда-либо приходилось видеть; один – блондин с голубыми глазами, у другого была тщательно причесанная угольно-черная шевелюра, густые черные брови и такие же черные глаза, которые, как потом вспоминала Ева, «одновременно играли, флиртовали, уверяли и предупреждали».
– Ева, это Дик Хансен, а это Уолт Бойл. Они работают в ФБР. А теперь я должен тебе сказать, что тоже там работаю.
Бойл, который изучал ее и знал о ней все, «вплоть до цвета ее любимой зубной пасты», обратился к ней как к «миссис Чайлдс».
– Вы присоединились к тому, что мы считаем самым избранным клубом на свете. С настоящего момента вы становитесь одной из нас, членом новой семьи и специальной команды.
Тут Ева поняла, что ее жизнь переменилась глубоко и необратимо. Неожиданно обрели смысл все странные вопросы Морриса, его непредсказуемое и необъяснимое поведение в Европе. Любит ли она Америку и то, что она отстаивает? Теперь Ева разделит с ним его тайную жизнь, все стрессы и опасности, с ней связанные. Она подумала: «Что ж, если и мне предстоит быть шпионкой, я постараюсь стать хорошей шпионкой».
На следующий день ФБР внесло ее в сверхсекретные списки под номером CG-6653S*.
