Текст книги "Операция «Соло»: Агент ФБР в Кремле"
Автор книги: Джон Бэррон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Моррис понимал, что в Союзе ценили и поддерживали американскую компартию, потому что там переоценивали ее влияние и ошибочно надеялись, что в 60-е и 70-е годы она сумеет повторить свои успехи 30-х годов. Поскольку компартия горячо поддерживала антивоенное движение, в Советском Союзе решили, что она станет его главным вдохновителем и организатором. То же самое происходило и с другими движениями или демонстрациями. Если партия и некоммунисты в чем-то добивались согласия и делали общее дело, в Москве все успехи приписывали компартии. Ни Холл, ни Моррис никогда никому в Москве не говорили: «Да, мы приняли участие в этих мероприятиях, но наша роль относительно невелика». И люди в Москве, ответственные за руководство партией, получали возможность преувеличивать ее вес и результаты своих трудов.
Зная советскую точку зрения о Компартии США и о нем самом, Моррис продолжал играть роль государственного секретаря или министра иностранных дел страны – сателлита Советов. Так он регулярно вел дела с советскими руководителями и даже обращался к большинству из них по имени.
Фокс с Бойлом согласились, что Моррису не удалось бы совершить многое из того, что он сделал, если бы не нестандартные действия со стороны ФБР.
Они никогда не знали имен ответственных исполнителей, но кто-то в штаб-квартире разрабатывал сценарий будущей операции задолго до ее начала.
В 1958 году Моррис вернулся из Москвы и Пекина с ошеломляющими сведениями, полученными от Никиты Хрущева, Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая. В ФБР признали, что теперь операция получила необыкновенные перспективы. До сих пор чикагские и нью-йоркские службы принимали и осуществляли все решения по операции «Соло» без одобрения или советов из центра. В Вашингтоне возник естественный вопрос: не должен ли центр в связи с неожиданно раскрывшимися новыми возможностями взять на себя прямое руководство операцией?
По сведениям ФБР, решающим стало следующее соображение: Нью-Йорк и Чикаго начали эту операцию. В Чикаго предвидели, куда она может привести, когда еще никто и не думал, что она может зайти так далеко. Нью-Йорк и Чикаго понимали, что делают, и всегда поступали правильно. Так зачем же их подменять? Если игроки ведут в счете, зачем отбирать у них мяч? Нужно дать Чикаго и Нью-Йорку играть самим. В случае необходимости всегда можно направить их усилия в нужное русло.
Решение ФБР не менять выигрышную стратегию и тактику имело важные последствия. Это позволило нью-йоркскому агенту Александру С. Берлинсону оставаться участником этой операции двадцать четыре года. Уолтеру Бойлу – двадцать лет, Джону Лэнтри – четырнадцать, а Карлу Фрейману – тринадцать. Ни до, ни после этого случая ФБР не оставляло так долго неизменным состав участников одной операции.
В результате чикагские и нью-йоркские службы приобрели уникальные знания и опыт, а также возможность интуитивно принимать правильные решения и видеть суть проблем. Бойл многое узнал о Борисе Пономареве и Михаиле Суслове, двух высокопоставленных советских руководителях, с которыми Моррис чаще других имел дело в Москве. Благодаря Моррису он мог даже представить выражения их лиц. Лэнтри в Нью-Йорке настолько изучил сотрудников КГБ, работавших с Джеком Чайлдсом, что знал даже, какие сорта макарон предпочитают их жены.
Опыт подсказывал Моррису и Джеку, что можно полагаться на своих давних партнеров из ФБР, с которыми они были накоротке. Среди тех, кого Ева называла «нашей маленькой американской командой», царило удивительное единодушие. Иногда люди из штаб-квартиры, не игравшие решающей роли в операции, обвиняли Бойла и Лэнтри, что они слишком близки со своими подопечными. Но тех немногих, кто действительно знал, кому же именно адресованы все эти восторженные отзывы из Белого Дома, ЦРУ, Государственного департамента и министерства обороны, такие упреки не трогали.
Вплоть до последних лет, когда события вышли из-под контроля оперативных служб и возникла угроза для операции, с которой могла справиться только штаб-квартира, центр предоставлял Чикаго и Нью-Йорку полную свободу, разрешая им делать то, что американцы умеют лучше всех: изобретать, вводить новшества, приспосабливаться к обстановке и соображать. Если Бойлу нужно было завербовать врача, который в любое время суток мог бы принять шифрованные послания Морриса из-за границы, фармацевта, который поставлял бы фальшивые этикетки на прописанные ему лекарства, агента из бюро путешествий, который выдавал бы многоразовые билеты на самолет на вымышленные фамилии, – он все это делал самостоятельно.
После четвертого мартини Фокс сказал:
– Мы всегда действовали по правилам. Но когда мы видели, что эти правила не работают, мы создавали новые.
В результате в Вашингтоне сложилось мнение, что ответственность центра заключается в том, чтобы поддерживать людей, выполняющих задание, а не предписывать, что им нужно делать. Поэтому центр и специальные агенты в Чикаго и Нью-Йорке занимались только необходимой поддержкой – обеспечивали прикрытие, создавали особые службы внутри крупных подразделений, предоставляли стенографистов, фотографов, шифровальщиков, связистов, агентов наружного наблюдения, деньги – и автономию. Почти до самого конца центр предоставлял Чикаго и Нью-Йорку свободу действий в борьбе против Советского Союза.
Почти до самого конца центр верил в них и обеспечивал секретность. В результате крупным фигурам с большим самомнением приходилось безоговорочно сносить довольно унизительные требования: вы можете читать это сообщение только здесь и в моем присутствии; вы не можете ни оставить его у себя, ни копировать; я должен забрать его назад и убрать в специальный сейф в штаб-квартире. Те немногие, кто был в курсе, никогда не говорили об этом секрете даже с ближайшими коллегами. И так продолжалось почти тридцать лет.
Когда вмешательство Конгресса угрожало провалить операцию, директор ФБР Кларенс Келли и его помощник Раймонд Уоннол включились в игру так же отчаянно, как Моррис, Джек, Ева и все прочие участники операции на местах. Уоннол заявил сенатору Фрэнку Черчу, председателю сенатского комитета по ФБР, что тот собирается сорвать самую важную разведывательную операцию, которую США когда-либо проводили против Советского Союза, и погубить самого ценного американского шпиона.
Шокированный сенатор спросил:
– О чем вы? [4]4
Многие бывшие сотрудники американской разведки, ЦРУ и ФБР, среди которых немало моих лучших друзей, до сих пор не могут говорить о покойном сенаторе Черче иначе как с презрением. Они осуждают его за левые взгляды и считают, что ради своих политических целей он нанес непоправимый ущерб американской разведке. Его действия, относящиеся к операции «Соло», говорят сами за себя. – Примеч. авт.
[Закрыть]
– Я сейчас покажу…
И Уоннол показал фотографию Морриса, сидящего в Кремле с Брежневым и членами Политбюро. Он назвал всех советских участников встречи и объяснил, как каждый из них руководит советской империей. Потом показал на Морриса.
– Это наш человек, которого вы собираетесь погубить.
И в общих чертах обрисовал операцию «Соло».
Черч опустился в кресло.
– Вы возложили на меня очень тяжелую ношу.
– Да, и мы полагаемся на вашу честь и патриотизм, – подтвердил Уоннол.
Черч немного подумал, затем сказал:
– Как бы я хотел, чтобы американский народ мог узнать об этом! Это открыло бы людям глаза, как только что открыло мне.
Черч пообещал держать операцию «Соло» в секрете и сдержал свое слово.
Неожиданно официантка принесла полный поднос закусок: итальянское ассорти из копченого мяса, сыра, рыбы и овощей, дымящиеся спагетти и бутылку роскошного красного вина, которую хозяин приберегал для настоящих друзей, таких, как агенты ФБР.
Фокс спросил официантку:
– Кто все это заказал?
– Джентльмены за столиком в углу.
Когда Фокс и Бойл вышли из похоронной конторы, к ним подошли двое молодых агентов ФБР, пригласили пообедать, подвезти до аэропорта или сделать для них еще что-нибудь. Один из них, хранитель чикагской картотеки операции «Соло», пристально взглянул им в глаза и сказал:
– Я кое-что знаю о вашей работе. И очень горжусь, что встретился с вами.
Помощник директора ФБР Джеймс Фокс, «любимый крещеный индеец» Евы, обладал уймой достоинств, но врать не умел и даже не пытался.
– Спасибо за заботу. Я поблагодарю начальника отдела за то, что он послал вас. А сейчас я хотел бы поговорить с Уолтером Бойлом наедине.
Но агенты последовали за ними.
– Наши няньки, – заметил Фокс.
– Наша охрана, – поправил Бойл.
Моррис Чайлдс – агент 58 – был похоронен пятого июня 1991 года. Когда в 1991 году Советский Союз распался, Фокс позвонил Еве.
Ева поначалу не могла понять, о чем речь.
– Его больше не существует, – пояснил Фокс. – Он развалился на части.
– Джим, значит, мы победили?
– Да, Ева, мы победили.
2. Человек Москвы
Многие видные деятели международного коммунистического движения лично знали Морриса Чайлдса и называли его просто «Моррис. [5]5
Среди них были Никита Хрущев, Леонид Брежнев и Юрий Андропов, руководители Советского Союза; Михаил Суслов, главный идеолог ЦК; Борис Пономарев, глава Международного отдела ЦК; Отто Куусинен, теоретик и член Коммунистического Интернационала (Коминтерна); Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай, руководители Китая; Хо Ши Мин, руководитель Вьетнама; Вальтер Ульбрихт и Эрих Хонеккер, руководители ГДР; Иосип Броз Тито, руководитель Югославии; Фидель Кастро, руководитель Кубы, и Пальмиро Тольятти, руководитель Итальянской коммунистической партии. – Примеч. авт.
[Закрыть]
Его репутация образцового большевика считалась безупречной. И причиной того, что ему доверяли и он смог так много сделать, были его биография и происхождение.
Моррис, чье настоящее имя было Мойша Шиловский, родился 10 июня 1902 года недалеко от Киева. Он был старшим сыном Иосифа и Нехамы Шиловских. Еще ребенком ему приходилось слышать материнский крик: «Отец, я вижу медные пуговицы». Медные пуговицы были на форме царских полицейских, повадившихся по ночам избивать евреев. Моррис с младшим братом Джеком (или Яковом) выскакивали через черный ход, пока отец с матерью сносили побои полиции, надеясь, что детей искать не станут. Из-за погромов и прочих притеснений Иосиф Шиловский бунтовал против царя, и вот однажды ночью Моррис увидел, как отца забрали в тюрьму, а потом сослали в Сибирь. В 28 лет Иосиф бежал через всю Россию к Черному морю и пробрался на борт грузового судна. 15 марта 1910 года он сошел на берег в Галвестоуне, штат Техас. Иосиф добрался до Нового Орлеана, потом отправился вверх по Миссисипи и остановился в Чикаго, где влился в большую общину восточноевропейских эмигрантов.
Иосиф был опытным сапожником, шил модную обувь из хорошей кожи. Меньше чем за два года он заработал достаточно денег, чтобы вызвать к себе жену и сыновей. 11 декабря 1911 года те прибыли в Нью-Йорк, а затем поездом добрались до Чикаго. На третий день пути в холодном вагоне с жесткими полками мать сказала мальчикам, что у них не осталось денег на еду. Сидящая напротив женщина обратилась к ним по-русски:
– У меня с собой много припасов.
Она достала из корзинки хлеб и колбасу, и весь оставшийся путь их угощали пассажиры.
Родители и учителя из бесплатной еврейской школы постоянно внушали Моррису, что ему следует трудиться и «работать над собой». В четырнадцать лет он уже был учеником в отцовской лавке, подрабатывал посыльным в чикагском финансовом центре – и продолжал учиться. Он читал русскую классику, книги по философии и американской истории, посещал курсы в Чикагском институте искусств, а по воскресеньям слушал в Холл-хауз лекции таких выдающихся людей, как Кларенс Дэрроу. Попутно он знакомился с архитектурой и достопримечательностями Чикаго, в том числе и со знаменитыми скотобойнями, после чего на всю жизнь стал вегетарианцем.
В институте искусств Моррис попал под влияние радикально настроенных студентов. Они с отцом жадно следили за русской революцией, и, чем больше он изучал идеи коммунизма, тем больше они его привлекали. Устроившись развозчиком молока, он сошелся с несколькими молодыми коммунистами и вместе с ними начал агитацию. Объединение различных мелких фракций привело к образованию единой Коммунистической партии Америки. Формально Моррис вступил в нее в девятнадцать лет, но всегда считался одним из основателей.
Моррис выполнял все указания партии. Он с такой страстью агитировал членов профсоюза и сочувствующих, что его называли «красным молочником». Дважды полиция арестовывала его за участие в уличных демонстрациях, а однажды его избили дубинками. Время от времени у него возникали сомнения относительно правильности партийной тактики. Разнося по ночам листовки по почтовым ящикам, он спрашивал себя: «Почему мы разносим эти проклятые листки в два часа ночи? Люди могут принять нас за грабителей и пристрелить».
Ему отвечали: «Так поступают большевики». На какое-то время такой ответ заставлял сомневающихся умолкнуть.
Молочная компания платила разносчикам по числу покупателей, так что, обзаведясь достаточным числом клиентов, Моррис неплохо зарабатывал. После рождения еще двух братьев, Бенджамена и Филиппа, в отцовском доме стало тесно, но теперь Моррис мог себе позволить снять неподалеку собственную квартиру. Та тут же стала местом партийных сходок и приютом для приезжих товарищей, которые быстро поняли, что у него всегда можно занять несколько долларов и не тревожиться насчет возврата. В те дни Моррис считал, что такой дележ – суть коммунизма.
В середине 20-х годов Моррис привлек внимание видного партийного функционера Эрла Рассела Броудера, который повлиял на его дальнейшую жизнь больше, чем кто бы то ни было, за исключением Карла Фреймана. Радикал из Канзаса, гордившийся своим тюремным сроком как знаком отличия, Броудер был первым американским агентом Коммунистического Интернационала (Коминтерна), созданного Советами, чтобы контролировать зарубежные коммунистические партии. Его русская жена оставалась в Москве. Из всех фракционных течений, раздиравших международный коммунизм, он горячо поддерживал линию Сталина, и Советы полностью ему доверяли. Возможно, временами видя в Моррисе свою молодость, Броудер удостоил его дружбой и особым покровительством.
Коминтерн отправил Броудера с разведывательной миссией в Китай. Ранее направленные туда члены американской компартии провалились и не вернулись, поэтому перед отъездом Броудер оставил Моррису свои ценные книги и вещи: «Если я не вернусь, они твои». Но он вернулся и своими рассказами о приключениях в Китае буквально околдовал Морриса. Он рассказывал о посещении парка в бывшей британской экстерриториальной зоне в районе Шанхая, о табличках: «Вход собакам и китайцам запрещен». Броудер утверждал, что большая часть китайцев любит американцев, потому что Соединенные Штаты никогда не претендовали на экстерриториальные привилегии и потому что в Китае активно работали американские миссионеры.
Под влиянием Броудера Моррис стал разделять идеи Сталина и выступать против американского партийного лидера Джея Лоустона. Тот сделал ошибку, выдвинув тезис «американской исключительности». Он полагал, что раз капитализм в Америке достиг наивысшего развития, то и переход от него здесь произойдет позже, чем в Европе, и потому тактика партий Европы и Америки должна быть разной. Лоустон даже посетил Москву, чтобы добиться официального советского одобрения своих тезисов. Но Сталин счел их ересью, и Лоустон попытался исправить свою ошибку.
Броудер рассказал Моррису, что Сталин приказал Лоустону задержаться в Москве, но того предупредили троцкисты, и с молчаливого согласия зарубежных дипломатов Лоустону удалось бежать. По заданию Броудера Моррис возглавил группу сталинистов, которые захватили штаб-квартиру партии в Чикаго и выставили охрану, чтобы не допустить в здание Лоустона и его сторонников. После перевода штаб-квартиры партии в Нью-Йорк Коминтерн исключил Лоустона из партии и назначил лидером американских коммунистов Броудера.
В это время Моррис помог разоблачить шпиона: в Чикагскую партийную организацию проник частный детектив, который принялся осуждать коммунистов за участие в забастовках, сбивая их с толку. Несколько товарищей его избили, детектив обратился в полицию и, видимо, назвал Морриса одним из участников избиения. Партию предупредили, что за Моррисом охотится полиция, его спрятали в надежном месте и нелегально переправили в Москву. В двадцать шесть лет Моррис очень серьезно воспринял происшедшее, хотя в свете чикагских событий все выглядело довольно глупо. Моррис не совершал преступления, так что полиция наспех бы расспросила его про избиение детектива и наверняка отпустила. Гораздо больше их интересовали настоящие преступники. Многие годы спустя Броудер объяснил этот спектакль. Он умышленно преувеличил важность случившегося и нависшую над Моррисом опасность, чтобы Советы предоставили тому убежище в Ленинской школе, где воспитывали будущих лидеров мировой революции.
Партия выдала ему фальшивый паспорт, необходимые документы, билет на пароход «Иль де Франс», двести американских долларов, немного французских франков и новое пальто. Моррис зашил в подкладку маленький красный лоскуток, который мог рассказать любому коминтерновцу, что он направляется в Ленинскую школу. Он пересек всю Европу и в январе 1929 года прибыл в Москву. Там на санях по снежным сугробам он добрался до школы, занимавшей бывший дворец русского аристократа.
Здесь Моррис встретился с такими же молодыми людьми, прибывшими со всех континентов. Все они были выходцами из рабочего класса, являлись основателями своих национальных партий или успешно проработали в них не меньше пяти лет и пользовались персональной поддержкой лидеров своих партий. Читать в школе лекции приезжали самые известные коммунистические теоретики и политики как из Советского Союза, так и из-за рубежа.
Если кого-то не приглашали выступить в школе, значит, за ним еще не числилось заслуг перед международным коммунистическим движением. Обычный курс продолжался два года, летом проходили практику на заводах или в деревне. Лучших студентов приглашали остаться на третий курс для специальной подготовки под руководством личного наставника.
Моррис сдал школьному администратору паспорт, в котором значилось, что он родился в Детройте, и взамен получил удостоверение на имя Гарри Саммерса, автослесаря из Детройта. Видимо, не заметив, что паспорт фальшивый, в школе записали, что он родился в США. После медицинского освидетельствования он сдал серьезные письменные и устные экзамены, чтобы Советы могли проверить его политически и морально и удостовериться в уровне его знаний. Вскоре администратор сообщил Моррису, что он пропускает первый курс и переходит сразу на второй, а потом проведет год с наставником.
Дополнительно к теоретическим и политическим предметам он изучал тайные методы революционной борьбы: партизанскую войну в городе и деревне, саботаж, кражи, использование огнестрельного оружия, секретные связи и подпольные операции, включая создание тайных убежищ, способы укрытия от полиции и пересылки сообщений, создание тайников для денег и взрывчатых веществ. Его обучали водить и взрывать поезда, скакать на лошади, владеть клинком и сбрасывать полицейских, втыкая шпильки в лошадей. Иногда он в душе потешался над собой, представляя, как он, пяти футов три дюйма ростом, клинком или шпилькой сбрасывает с коня копа-ирландца.
За исключением китайцев, которые отправлялись спать в отдельные комнаты, студенты жили вместе в общих спальнях и обедали в общей столовой. Все классы во дворце сообщались между собой, и не было особой надобности высовываться на мороз. Когда весной они начали выходить на улицу, Моррис увидел толпы изможденных людей, просящих подаяния. Узнав, что это бывшие царские офицеры или православные священники, которым запрещали работать, не выдавали продовольственные карточки, не принимали их детей в школы, он подумал: «Господи! Что же за общество мы строим?» И как-то инстинктивно принял решение, которое десятилетия спустя так помогло ему и Соединенным Штатам.
Он обнаружил, что с каждым днем все лучше понимает русский язык, на котором в их семье говорили до эмиграции. Но это он старался держать в секрете, тем более что лекции в школе синхронно переводились на разные языки и транслировались студентам через наушники. Моррис решил никому не говорить о своем знании русского языка, равно как и о том, что изучал искусство и музыку. Он не желал прослыть интеллектуалом.
В начале 1930 года в Москве бушевали метели. В конце занятий инструктор сообщил Моррису, что в администрации для него есть сообщение. Сотрудники уже ушли, и его встретил и приветствовал на сносном английском мужчина средних лет. Куря и непрерывно кашляя, незнакомец не потрудился представиться, но завел дружескую беседу. Он рад был сообщить, что у родителей и братьев Морриса, которых он назвал по именам, все хорошо. Он также рад был слышать, что Моррис – один из самых знающих и популярных студентов. Это его не удивило: он знал партийную характеристику Морриса, выданную тому в Чикаго. Особое впечатление на него произвела способность Морриса настойчиво выискивать капиталистических шпионов. Он поинтересовался: не приходило ли Моррису в голову, что империалисты могут пытаться внедрить своих шпионов и «вредителей» в Советский Союз под видом студентов? Задумывался ли он над тем, что в самой Ленинской школе могут окопаться троцкисты или другие «уклонисты», которые будут стремиться сбить студентов с толку?
Моррис согласился, что такое вполне возможно.
Тогда не хочет ли Моррис воспользоваться случаем и помочь выявить таких шпионов?
Вопрос несколько озадачил Морриса, ведь он звучал скорее просьбой, чем приказом. Если партия хочет, чтобы он что-то сделал, нужно только приказать. Основной принцип, который он усвоил в Чикаго и в Москве, – повиновение. Доктрина «демократического централизма» теоретически допускала внутри партии свободу обсуждения. Но когда обсуждение заканчивалось принятием конкретного решения, доктрина требовала абсолютного повиновения. Инструктор сформулировал это так:
– Если партия приказала собираться в Китай – отправляйся туда ближайшим же рейсом. Если партия приказала залезть на мачту и поднять там в полночь знамя с лозунгом «Вся власть крестьянам», ты обдерешь яйца, карабкаясь в полночь по флагштоку. Если партия приказывает все бросить и уйти в подполье, ты должен это сделать в тот же миг.
Позднее Моррис понял, что своим информатором его хотела сделать не партия, а ОГПУ – секретная политическая полиция. ОГПУ могло подкупом, шантажом или любым иным способом заставить почти каждого советского гражданина делать то, что нужно. Моррису необходимо было расположение Советов. Вознаграждение для него значения не имело. Он считал за честь любыми средствами служить делу коммунизма. Вскоре его назначили старостой класса, и потому ему приходилось бывать в администрации и слышать много разговоров.
ОГПУ посоветовало ему заводить друзей, и у него их было множество. Для удобства администрации студентов разбивали по секциям. Секция Морриса включала будущих партийных лидеров со всего земного шара: два китайца, два мексиканца, индус и австралиец. Он был в хороших отношениях со всеми, особенно с китайцами, которым сочувствовал, поскольку они даже не выходили за пределы класса. Его лучшим другом стал юркий маленький человечек, который эмигрировал из Советского Союза в Канаду и переделал свое имя на английский манер, став Сэмом Карром. Талантливый оратор и руководитель, Карр говорил на шести языках и мог с одинаковым успехом завораживать аудиторию на русском и английском. Моррис подозревал, что тот тоже сотрудничает с ОГПУ, но, несмотря на это, они дружили не один десяток лет до самой смерти Карра.
На второй год учебы Моррис наладил личный контакт с инструкторами, которые обучали его самым современным предметам: управлению профсоюзами и народными движениями путем создания внутри них секретных коммунистических ячеек; созданию передовых организаций, использованию временных союзов с некоммунистами, подстрекательству к насилию, чтобы спровоцировать репрессии властей. Самыми близкими его наставниками были Куусинен и Суслов. Член Коминтерна Куусинен был главным архитектором советской подрывной методики. Его протеже Андропов дошел до ЦК партии, пятнадцать лет возглавлял КГБ и в конце концов руководил всем Советским Союзом. Суслов стал главным партийным идеологом и долгое время возглавлял Идеологический отдел.
Суслов чувствовал особую связь со своим учеником. В результате тайных интриг Суслов впал в немилость и Сталин отобрал у него продовольственную карточку. Моррис ежедневно воровал для него еду из школьной столовой. Суслов ходил в отверженных всего несколько недель и, несомненно, мог бы выжить при поддержке других. Однако на всю оставшуюся жизнь он сохранил доброжелательное отношение к Моррису.
Его достоинства ценились так высоко, что буквально перед окончанием школы московское начальство вмешалось, чтобы спасти ему жизнь. Когда Морриса направили на практику в Сталинград, там опустошала город эпидемия тифа, гибли тысячи людей. Однажды ночью, когда дул ледяной ветер, он с приступом свалился в снег возле дома, в котором жил. Хозяин нашел его, сообщил в партийную ячейку и отправил в больницу. Придя в себя, Моррис обнаружил, что лежит на грязном полу больничного коридора, окруженный умирающими мужчинами, женщинами и детьми. Все койки были заняты, да и врачи не слишком высоко расценивали его шансы выжить. В следующие дни он то приходил в сознание, то снова впадал в беспамятство, пока однажды не почувствовал, что его поднимают с пола и кладут на постель. С этого времени возле него почти постоянно дежурили врач или сестра, все нужные лекарства доставляли из Москвы. Через месяц он вышел из больницы – один из немногих американцев, кому суждено было остаться в живых. В Москву он ехал по-царски: в специальном вагоне, сопровождаемый врачом, медсестрой, поваром и горничной; все они были присланы Коминтерном специально для Морриса.
Понятно, что, когда в 1932 году Моррис уезжал в Соединенные Штаты, в Коминтерне его считали важной фигурой – человеком Москвы, или, как говорили русские, «нашим» человеком.
Пока Моррис был в Советском Союзе, его брату исполнилось двадцать четыре года и он переехал в Нью-Йорк к любовнице. Броудер, неплохо устроившийся в новой штаб-квартире партии, назначил Джека распорядителем финансов Коммунистического союза молодежи. Его основной обязанностью было выбивание членских взносов, и он неплохо с этим справлялся, возможно, потому, что сам получал процент от собранной суммы. В 1932 году Броудер предложил Джеку ехать в Москву учиться методам налаживания связи и подпольных операций. До недавнего времени Коминтерн доверял обеспечение международного движения курьерами и радистами германской компартии. Когда нацизм обрушился на германских коммунистов с репрессиями, эту задачу передали американской компартии, так как американцы считались более сведущими в технических вопросах, а предъявитель американского паспорта мог свободно разъезжать повсюду.
Моррис рассматривал свою поездку в Москву как паломничество. Джек же считал это приключением, забавой, длительным оплаченным путешествием со своей любимой. Он согласился ехать при условии, что Советы позволят ему взять с собой подругу и жить с ней.
Броудер поручил ему раздобыть фальшивый паспорт, потому что из настоящего было видно: он родился на территории Советского Союза, а это могло создать трудности при проезде через Германию.
– Как я это сделаю? – спросил Джек.
– Соображай сам, – бросил Броудер.
Джеку такой обман доставлял удовольствие. Сменив имя на Джона Уильяма Фокса, он направил письменный запрос в Галлоуэй, Западная Вирджиния, с просьбой выдать копию свидетельства о рождении. Не найдя никаких следов, тамошний клерк решил, что кто-то в их городишке потерял оригинал, и любезно выдал новое. В Государственном департаменте его заявление не задержалось, и вскоре он получил паспорт на имя Джона Уильяма Фокса.
Коминтерн разместил Джека с подругой в новой гостинице у Москвы-реки, недалеко от трехэтажного каменного дома, где тренировались оперативники, или «наружники». Он изучал теорию и работу радио, учился собирать коротковолновый радиоприемник, изучал азбуку Морзе и тайнопись, искусство маскировки, использование знаков или тайников для обмена посланиями, контрнаблюдение, меры безопасности и методы борьбы со слежкой, которыми еще до революции пользовался Ленин.
В отличие от Морриса, Джек не был выдающимся учеником, но учился достаточно прилично, так что Советский Союз поручил ему серьезное задание. Коминтерновец объяснил ему, что коммунистическое подполье в Германии остро нуждается в деньгах и что у американца больше шансов их доставить. Готов ли Джек попробовать?
Джек хмуро буркнул, что готов выполнить партийный долг, даже если миссия окажется опасной. В действительности ему не терпелось развлечься в Германии.
С поясом, набитым крупными долларовыми купюрами, он отправился в вагоне первого класса через Варшаву и Данциг в Берлин. В кафе и кабаре, галереях и музеях он выглядел молодым американским туристом – прожигателем жизни. Он не спеша разведал место встречи и на следующий вечер на станции метро передал деньги немецкому товарищу, который тут же исчез в ночи. Чтобы оправдать сочиненную для него легенду, Джек провел еще два дня, наслаждаясь немецкой кухней, вином и старым Берлином.
В Коминтерне его горячо поблагодарили и к концу обучения попросили повторить эту миссию.
Джек зарегистрировался в берлинской гостинице средней руки как Джон Уильям Фокс, проживающий по адресу: США, Нью-Йорк, 18-я Западная улица, 845, и заявил, что цель его приезда – отдых. Он снова стал обычным состоятельным туристом. Обедая в ресторане на Унтер ден Линден, Джек все время косился на эффектную блондинку с шикарной фигурой, сидевшую за соседним столиком с пожилым мужчиной. Когда он начал расплачиваться, мужчина подошел к его столику и вежливо представился по-английски. Он случайно услышал, что Джек говорил с официантом по-английски, и догадался, что тот – американец. Когда Джек кивнул, немец сообщил, что у него в Сент-Луисе родственники, выразил восхищение Америкой и заметил, что они с женой не прочь попрактиковаться в английском. Не будет ли Джек так любезен выпить с ними бренди или кофе?
В последнее время в Берлине Джек заметил, что немцы ведут себя с иностранцами официально и сдержанно. Но его новые знакомые казались искренними и приветливыми, они интересовались и Соединенными Штатами, и им лично. Беседа оказалась настолько приятной, что они выпили несколько порций бренди и договорились через пару дней встретиться и пообедать в кафе неподалеку от гостиницы.
К радости Джека, в кафе пришла одна жена, извинившись, что из-за неожиданных проблем муж задержался в командировке и не вернется до завтра. За обедом она часто томно улыбалась, пристально вглядывалась в него большими темными глазами и дважды коснулась его бедром. Позже он предложил зайти к нему в номер, где они провели несколько упоительных часов любви.
На следующий день, передав очередной пакет с долларами на станции подземки, Джек в роскошном купе отправился в Данциг. Он уже поздравлял себя с успехом, когда дверь купе открылась. В дверях стоял обманутый муж.
«Мне конец», – подумал Джек.
Однако радушные приветствия мужа заронили огонек надежды. Возможно, тот ничего не знал? Он не упоминал о жене, а вместо этого заговорил об опасности кровожадных большевистских варваров, угрожающих цивилизации. Потом сообщил, что он – офицер немецкой разведки и хочет завербовать Джека, так как американский паспорт позволит тому попасть в Россию.
