Текст книги "Полночь в саду добра и зла"

Автор книги: Джон Берендт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– И никогда не хотелось? – Нет.

– А я, мой сладкий, никогда не хотела носить ничего другого! Я так давно ношу женские платья, что даже не знаю размеров своей мужской одежды. Я бросила носить ее, когда мне стукнуло шестнадцать. Вот тогда-то я стала пользоваться косметикой, носить маленькие сережки и носить слаксы и блузки. Для меня это было вполне естественно. Я всегда выглядела женоподобно – в школе меня дразнили сестренкой, гомиком и девчонкой. Но я никогда не хотела ничего скрывать и не стеснялась, что мне нравится женская одежда.

– А как отнеслась к этому твоя семья? – Мои отец и мать развелись, когда мне было пять лет. Я воспитывалась с матерью, а к отцу ездила каждое лето на каникулы. Он жил на севере. Отец ненавидел меня за мои склонности, и все мои родственники с той стороны тоже. Когда он умер, я приехала на похороны в платье и под руку с белым парнем. Они были потрясены, да что там говорить, они просто пришли в ужас. Особенно тетка. Она начала орать на меня в присутствии всех собравшихся, но я не осталась в долгу и предупредила ее, что, если она не заткнется, я расскажу ей про ее сына такое, что ей не очень понравится. Я не поддерживаю отношения с теми родственниками, мой сладкий. Я с ними не общаюсь. – Не общаешься?

– Да, я не имею с ними ничего общего. Я по ним не скучаю. Мама – другое дело. У нее в гостиной висит фотография, когда меня короновали, как Мисс Мира. Она всегда учила меня не брать в голову несущественное. У нее есть девиз, который мне очень нравится: «Побольше поплачешь, поменьше пописаешь». Вот такая у меня мама, она девочка что надо!

Шабли прибавила звук, взяла платье и, встав перед зеркалом, приложила его к себе, покачивая бедрами в такт Арете Франклин. Бисер звенел и искрился.

– Даа-а, мой сладкий! Когда бьют барабаны и переливается бисер! Да ты посмотри на него, бэби! Он же безупречен! – Она обернулась ко мне. – Так ты и правда уверен, что никогда не хотел носить женское платье?

– Да, уверен, – ответил я. – Но почему ты думаешь, что я хотел носить платья?

– Да ни почему. Но этого никогда нельзя сказать наверняка. Это-то я знаю точно, мой сладкий. Я ходила на нормальные вечеринки в Атланте, за которые мне платили по сотне долларов. Когда я появлялась, меня объявляли то как Тину Тернер, то как Донну Саммер, и я смешивалась с толпой гостей. Все, конечно, знали, что я не Тина и не Донна, что я просто королева-трансвестит, но я носила парики и была похожа на них. Но представлялась я всегда, как Шабли, прекрасно проводила время и могу то же самое сказать о гостях. Какие мужчины спрашивали у меня телефон, у-у! Я возвращалась домой в таком возбуждении! Через пару дней мне звонили и умоляли о свидании. Именно тогда я и узнала, что многие из них не прочь нарядиться в платья и колготки и пройтись на высоких каблуках!

Так что, малыш, никогда не знаешь наверняка, кто что хочет носить. Когда я вижу здоровенного мужчину, я ничего не думаю о нем заранее, но очень многие мужчины в глубине души не прочь стать женщинами. Мы – трансвеститы – только верхушка айсберга, причем оч-чень маленькая верхушка. Вот так-то, мой сладкий.

– Тебе никогда не хотелось пройти по улице в костюме и галстуке? – спросил я. – Ну хотя бы из озорства?

– Если я выйду на улицу без своего женского наряда, эти фанаты-южане открутят мне грудь и настучат по заднице. Я серьезно. Я гораздо больше боюсь их в мужском костюме, чем в женском платье. Но что возбуждает у меня настоящую манию преследования, так это то, что я встречаюсь с белым парнем. В Саванне именно это может вызвать настоящую паранойю.

– Ты никогда не встречалась с черными? Ты когда-нибудь выступала в черных барах?

– Нет, нет и еще раз нет. Я не хожу туда, малыш. В эти игры твоя мамочка не играет. Я не выступаю в черных барах, ни за что, мой сладкий. Да эти черные побьют меня в ту же секунду, как я войду к ним. С криками «Мама!» и «Милашка!» они забьют меня до смерти. Черные парни очень агрессивны, малыш. Они будут хватать тебя и бить, даже если ты не одна, а с кем-то.

О, я хорошо знаю черных, мой сладкий. Со мной в Атланте в одной комнате жила подружка – настоящая девчонка, так вот, она любила черных. Ты же знаешь, [что становится с белыми девчонками, когда они попробуют черного Дика. Черный Дик разнесет любую из них вдребезги, и тогда эти девочки готовы платить по всем счетам.

Шабли пришила к платью еще одну низку бисера.

– Есть еще одна причина, почему я люблю белых парней. Если черный узнает, кто я есть на самом деле, мне не сдобровать.

– То есть, как это, узнает? – недоуменно спросил я.

– Так это. Когда он узнает, кто я, чем занимаюсь и вообще что происходит в моей жизни.

– Ты хочешь сказать, что, встречаясь с парнями, не говоришь им, кто ты такая на самом деле?

– Какой ты догадливый, мой сладкий! Когда они узнают, то либо дают мне по заднице, либо начинают меня любить. Они лезут вниз и надеются найти там нечто мягкое и мокрое, но ты же понимаешь, что они там находят.

– И что происходит тогда?

– Один черный парень приставил к моему лбу пистолет. Мы с ним болтались несколько часов, и он потратил на меня уйму денег, познакомил меня со всеми своими друзьями, ну и все такое прочее. Под утро мы пришли домой, одетыми легли в кровать и начали обниматься и целоваться. Он полез было туда, но я сказала: «Нет, нет, нет». Тогда он спросил: «Почему ты не хочешь, чтобы я приласкал тебя там?» Я ответила: «Я могу поручиться, малыш, что тебе не очень понравится то, что ты там найдешь». Но он ласками усыпил мою бдительность и залез рукой туда, куда хотел. Не успела я сообразить, что к чему, как он достал пушку и приставил ее к моей голове. Он сказал: «Я убью тебя, сукин сын! Я вышибу из тебя твои гребаные мозги! Ты же меня одурачил!» Я стала говорить, что никто ничего не знает и не узнает. Я сказала ему: «Ты же ничего не понял, хотя обнимал и целовал меня. Мы хорошо провели время, малыш, и если ты хочешь вышибить из меня мозги, то вышибай поскорее, а то ты напугал меня до смерти». Он рассмеялся и убрал пушку. «Ладно, так и быть, признаю, что с тобой я получил больше удовольствия, чем с любой из моих сучек. Я тебя отпущу, но больше так не поступай, не то кто-нибудь другой сделает тебе больно». Вот почему я не хожу в черные бары, мой сладкий, не хочу, чтобы к моей голове еще раз приставили дуло.

– А что делают белые мужчины, когда узнают, кто ты в действительности? – спросил я.

– Джефф ничего не знал, когда мы познакомились. Это было в клубе, нормальном клубе. Я ходила туда со своими подружками. Одна из них – мы жили в одной комнате – была стриптизершей. Она выступала в стриптизе, а я в трансвеститском шоу, потом мы встречались и шли в бар веселиться. Я сидела в баре, пила коктейль и курила сигарету, когда на глаза мне попался Джефф. Высокий, красивый блондин, воплощенная мужественность. Он, не отрываясь, смотрел на меня. Я сказала себе: «Нет, Шабли, даже не пытайся, не путайся с этим нормальным парнем, он такой здоровенный, что скрутит тебя в бараний рог, девочка!» Он послал мне выпивку, я кивком головы поблагодарила его. Потом он подошел ко мне, и мы разговорились. Начались танцы. Мы танцевали. Девочки очень хотели, чтобы я поменялась с ними парнями. Мы менялись партнерами, а потом все вместе поехали ко мне и развлекались до утра. Все разобрались по парам, и девочки легли со своими парнями, правда, Никакого секса в ту ночь не было, только целовались. Прощаясь утром, Джефф попросил у меня телефон и я дала. Я забыла, что он не знал, кто я, потому что мне не хотелось ничего скрывать, и я не скрывала. Мне даже в голову не пришло, что он ничего не понял. На следующий день он позвонил и назначил мне свидание.

Это было так романтично. Я купила себе новое платье, и мы пошли на танцы с настоящим оркестром. Потом мы вернулись ко мне и начали целоваться. Я поняла, что надо сказать ему все, но решила отложить разговор до следующего вечера. На следующий день Джефф пригласил меня на баскетбольный матч, и там я встретила своего старого дружка – очень ревнивого типа, из-за чего я его и бросила. Он, дерьмо, и сказал Джеффу: «Ты знаешь, что это трансвестит?» Вот так Джефф все и узнал. Он страшно обиделся и, не говоря ни слова, ушел. Он не показывался целую неделю. Через неделю он позвонил и сказал: «Меня не интересуют мужчины». А я ответила ему: «Не смей называть меня мужчиной, сука!» Он спросил, что у меня между ног, а я ответила: «Я знаю, а ты можешь прийти и потрогать». Тогда он сказал: «Кто бы ты ни был – ты мне нравишься, я не могу выкинуть тебя из головы. Мы можем остаться друзьями, но я очень хочу тебя видеть».

Я сказала ему, что мне с ним хорошо и меня устраивает перспектива остаться с ним друзьями. Он стал приходить ко мне на работу, смотрел трансвеститское шоу и скоро оказался на крючке. Через некоторое время мы начали заниматься сексом и стали любовниками. Я даже побывала несколько раз у его родителей. Ты знаешь, мой сладкий, они оказались баптистами и думали, что я подружка Джеффа, которую звали Крис. Я была у них на День благодарения и на Рождество, очень им понравилась и не возбудила в них никаких подозрений. Но через несколько месяцев они поняли, что я непросто мимолетное увлечение. До них дошло, что их сын действительно любит меня. Возникла проблема: я же черная. Они стали пристально ко мне присматриваться. Я чувствовала, что они так и ждут, чтобы подловить меня на какой-нибудь, пусть самой мелкой, ошибке. Мне приходилось все время быть начеку. Потом его родители стали как-то странно на меня посматривать. Что-то было не так, малыш. Однажды после обеда мама Джеффа позвала меня в гостиную. «Крис, – сказала она, – нам с тобой надо поговорить». Сладкий мой, старушка нервничала, как кошка.

Она сказала: «Крис, я хочу кое-что знать. Это сугубо личное и интимное дело, и я уважаю твое право на личную жизнь, но сейчас дело касается не только тебя, но и моего сына, поэтому я имею право знать все. Отвечай мне правду». У меня упало сердце. На всякий случая я огляделась в поисках двери, чтобы успеть вовремя убежать. Мама между тем продолжала: «Скажи мне честно, ты беременна?» Ты не представляешь себе, малыш, какое облегчение я почувствовала. Впервые в жизни я не знала, что ответить. Я открыла рот, вылупила глаза и схватилась за живот. Когда я это сделала, бедная старушка вскрикнула, как ужаленная, и бросилась из комнаты.

Я сидела на месте, не зная, что делать. В другой половине дома творилось что-то невообразимое. Прошло примерно десять минут. Потом, загадочно улыбаясь, в гостиную вошел Джефф. «Все в порядке, радость моя. Пошли» – сказал он. – Мы вышли на улицу, а он все еще улыбался. Тогда я спросила: «Что произошло, черт возьми? Я уж думала, что твоя мама догадалась, кто я такая». Джефф обнял меня за талию и проговорил: «Что бы ты ни сказала, бэби, это было правильно. Смотри, что у нас теперь есть!» Малыш, он достал из кармана такую кучу денег, какой я ни разу в жизни не видела – целых восемь стодолларовых купюр. «Это от папы, – пояснил Джефф, – на твой аборт». Шабли захлопала в ладоши.

– Я взяла деньги, которые мне дали эти белые люди, чтобы я убила их нерожденного внука, купила телевизор, который стоит здесь и еще видеоплеер. На оставшееся я купила усыпанное блестками платье, самое роскошное, какое могла найти, так что если они когда-нибудь узнают, кто я, то я потрясу перед их носами попой и скажу: «Сердечное вам спасибо от нашего мертвого метисика!»

Шабли встала и подошла к окну.

– Ты уже закончил, сладкий мой? – крикнула она Джеффу.

Парень поднял голову. Мальчишки уже сидели в машине и заводили мотор. Джефф поднял два пальца, сложенные буквой V.

– Сейчас я поднимусь! – прокричал он в ответ. Шабли вернулась от окна к столу.

– Вот так, малыш! Это хорошо, что дело дошло до аборта. Я даже носилась с идеей притянуть стариков Джеффа к суду за попытку убийства. Ведь если платишь за то, чтобы кого-то выскоблили, то это значит, ты платишь за убийство, правда, мой сладкий?

– Возможно, так, но только при определенных обстоятельствах, – уклончиво ответил я.

– Но я не стала этого делать, чтобы не обижать Джеффа, иначе я бы покончила с этими двумя ублюдками. Но нет, бэби, они так легко не отделались. Через полгода мы с Джеффом сказали им, что я снова беременна и получили еще восемь сотен, на которые мы провели дивные две недели в Чарлстоне. Но эту штуку мы проделали в последний раз. Если мы еще раз наврем старикам про беременность, то до них, чего доброго, дойдет, что гораздо дешевле застрелить меня и сбросить с Тэлмиджского моста. Шабли отложила в сторону платье и закрыла ящик с бисером.

– С тех пор я не виделась со своими свекорами. Но зато мы с Джеффом стали близки, как никогда. Настанет день, когда он снова вернется к настоящим женщинам, но я готова к этому. Я только не хочу, чтобы, оставив меня, он пошел по мужчинам. У меня было такое – со мной встречался парень, который после меня стал гомиком. Это причинило мне страшную боль, а он так и не понял, почему. Я старалась доказать ему, что я женщина и отношусь к себе, как к женщине. Я хочу мужчин, которые хотят женщин, а не мужчин.

В дверях появился Джефф.

– Ну, слава Богу, наконец, – воскликнула Шабли. – Я уже устала тебя ждать. Еще немного, и я начала бы приставать к своему новому шоферу. Я уже готова, бэби.

Джефф присел около своей милой, поднял ей ногу и принялся снимать с нее сандалию. Шабли мягко легла на спину.

– Укол мисс Миры уже ударил мне в голову, сладкий мой, – тихо произнесла Шабли. Джефф массировал ее ступни, преданно глядя в глаза подруги. – Мммм, – замурлыкала Шабли. – Да, да, да, бэби…

Я тихо встал и вышел. Закрывая за собой дверь, я слышал, как стонала Шабли.

– Да, да, да-а-а, бэби. О-о-о! М-м-м-м-м!

«Пикап» располагался в довольно большом здании на Конгресс-стрит. Еще на подходе к входной двери я услышал ухающие звуки музыки диско. Внутри, у входа в вестибюль сидела коротко остриженная женщина, оживленно болтавшая с полицейским в форме. На стене висело написанное от руки объявление: «Вступительный взнос 15 долларов». Однако, увидев меня, женщина махнула рукой, пропустив меня бесплатно.

На первом этаже располагались тускло освещенный бар и танцевальная площадка с мигающими огнями и грохочущей музыкой. В баре было полно молодежи, одетой с нарочитой небрежностью, но довольно консервативно. У входа в бар висел плакат, извещавший публику о том, что выступление леди Шабли состоится в одиннадцать и в час. Билеты стоили по три доллара, и продавал их тощий субъект в бейсболке на висевших сосульками до пояса сальных волосах. – Увертюра уже началась, – сообщил он. Зал наверху оказался длинным, узким помещением с низким потолком, баром в одном конце и маленькой сценой – в другом. С потолка свисал вращающийся зеркальный шар. Человек пятьдесят, включая несколько парочек, уже занимали свои места под грохот записанной на пленку увертюры, состоявшей из рокочущих и быстрых бродвейских мелодий. Звук включили на полную мощность, чтобы в зале не была слышна музыка из дискотеки. Увертюра закончилась, и зал внезапно погрузился во мрак. Из динамиков полилась пульсирующая, зажигательная мелодия Натали Коул «Джамп-старт».

Над сценой заметался пучок света, который, остановившись, высветил на ней круг. В этом круге, словно ниоткуда, как взрыв, возникла Шабли. Она была воплощенный яростный огонь в коротком, покрытом блестками платье, вокруг которого вихрем кружилась, подобно бушующему пламени, красная, желтая и оранжевая бахрома. В мочках ушей висели громадные серьги, голову украшал черный, крупно завитой парик. Публика оживилась, когда Шабли бросилась в проход, отрабатывая телодвижениями каждый нюанс неистового ритма. Она оглянулась через плечо с неподражаемым видом превосходства. То была распутница, соблазнительница – Соблазнительница с большой буквы. Шабли танцевала восхитительно, артикулируя губами слова песни, улыбаясь Так, словно ей в рот попало что-то очень вкусное. В глазах ее блистали душевный огонь и дьявольское пламя. Ее взгляд говорил: «Если предыдущее движение показалось тебе вульгарным, мой сладкий, то посмотри вот на это!» Публика начала вскакивать с мест и тесниться у прохода, протягивая к Шабли руки со скатанными долларами. Шабли принимала эти подношения, не прекращая танца – она брала деньги, одновременно позволяя своим поклонникам засовывать купюры в вырез платья. Музыка смолкла, и Шабли исчезла так же стремительно, как и появилась, под свист, улюлюканье и восторженный топот ног.

Через мгновение в динамике раздался надтреснутый, хрипловатый голос Шабли:

– Хей, суки!

Публика не стала медлить с ответом: – Хей, сука! – восторженно заорали собравшиеся. Шабли поднялась на сцену с микрофоном в руке, промокая пот, обильно струившийся по ее шее и груди.

– Ребята! Я потею, сладкие мои! Я в самом деле потею и не стыжусь этого! Я хочу, чтобы вы все, белые люди, видели, как тяжко я работаю ради вас!

Она сделала несколько непристойных телодвижений, чем немало развеселила публику.

– Мне нужна еще одна салфетка, сладкие мои! Кто даст мне салфетку? Кто это сделает, получит приз, и я не скажу, какой, пока кто-то не выиграет его!

Из публики передали салфетку.

– Спасибо тебе, бэби. Ты – истинный джентльмен! Да, да, ты, сладкий мой! Ты выиграл приз! Теперь ты будешь вытирать мой пот до конца моих дней, ладно? Публика завыла от восторга.

– Да, родные мои, я сильно потею, но скоро я сбавлю темп. Мой гинеколог говорит, что если я этого Не сделаю, то у меня снова будет выкидыш. Да, сладкие мои, я опять жду ребенка! Срок приближается, и мой малыш движется все ниже и ниже, все ближе к выходу. Очень тяжело танцевать в этой духоте, когда ты беременна! Вы когда-нибудь пробовали? Нет? А вы попробуйте – забеременейте и попляшите, как я! Сладкие мои, вы выдохнетесь в момент! Как вы думаете, у меня опухли ноги? Вы их видите? Они опухли? Вы знаете, как у ваших мамочек опухали ноги, когда они носили вас под сердцем? У меня такие же ноги?

Публика выдохнула:

– Нет!

– Надеюсь, что нет, мои малыши, потому что у ваших мамочек ноги были просто безобразными, когда они носили вас.

Публика возмущенно зашикала.

– Я шучу, – крикнула Шабли. – Хочу предложить вам одну выгодную сделку, белые парни! – продолжала Шабли. – Старики моего мужа не платят больше за мои аборты, и нам перестало хватать наличности. Пусть каждый из вас свозит меня к себе домой и скажет, что я беременна от него. Ваши старики сразу раскошелятся, и прибыль мы поделим пополам. Вы думаете, они этого не сделают? Подумайте еще, сладкие мои! Хорошенько подумайте! Папочка моего мужа – баптистский священник. Он платил дважды, а это уже попахивает массовым убийством, вы согласны, сладкие мои? Я говорю вполне серьезно!

Шабли сделала несколько шагов по проходу, но про вод микрофона натянулся, и она остановилась, несколько раз дернула провод, но тщетно. Она оглянулась к будке ди-джея.

– Майкл! Деловая мисс! – Она дернула еще раз. – Эй! Ты не отдашь мне провод?

Шабли обратилась к публике:

– Теперь я хочу кое о чем попросить вас. Как вы думаете, может Берт, человек, который владеет этим чертовым клубом, сделать такой шнур, чтобы я могла обойти весь зал, чтобы вы все могли оказаться поближе ко мне, чтобы ощутили мою дрожь, мою страсть?

Люди вразнобой закричали:

– Да!

– Если это все, на что вы способны, то лучше вам прижать задницы к стульям и оставаться дома, а не ходить сюда. Я серьезно. А теперь я хочу услышать, как вы ревете: «Да, сука!»

– Да, сука!

– Должно быть, у меня заложило уши, детки! Я ничего не слышу.

– ДА, СУКА!

– Вот так-то лучше! Да-а-а, детки мои! Вот теперь я чувствую, что вы здесь. Извиваясь всем телом, Шабли провела руками по платью. – Да, теперь я чувствую, что вы здесь, детки, даже если и не могу дотянуться до каждого из вас, как я это обычно делаю и как бы сделала сегодня, если бы не короткий шнур, который годится только на то, чтобы засунуть его в задницу!

В зале раздались свистки и мяуканье.

– Может быть, Берт думает, что я раскошелюсь и сама куплю длинный шнур. Как вы думаете, стану я это делать? Что? Ни за что, детки! Я не буду тратить свои кровные монеты на этот чертов шнур! Ваша мамочка и так покупает платья на собственные деньги. Пусть будет шнур любой длины, и я буду играть с ним, да, девочка, и не смотри на меня так! С длинным или коротким, но Я буду играть с ним. Неважно, каков его размер. Ваша мамочка будет вести себя, как беременная белая женщина и побережет свои денежки!

Публика все больше оживлялась. Шабли продолжала приплясывать на месте.

– Я шучу, детки мои, – промурлыкала она. – Ладно, банда, хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли сегодня к нам на представление. Если я кого-то обидела, то это не стоит и двух слезинок. Плюньте на это с высокого дерева. Да, малыши! Мы приготовили для вас прекрасное шоу, у нас в запасе целый выводок превосходных сук, так что возьмитесь за руки, а пока попросим на сцену… – Шабли взглянула на мужчину и женщину, сидевших за столиком у прохода. – Эй, вы двое, вы обнимались и миловались весь мой номер! Нет, нет, нет, не смущайтесь, детки, все в полном порядке! Хватайте все, что можете, и лучше сразу, сладкие мои! Скажи-ка мне, девочка, это твой муж или друг? Муж? Правда? Должна тебе сказать, что мы с ним трахаемся с самого Рождества! Да, моя сладкая. Он отец моего ребенка. Это правда, детка. Откуда вы? С Хилтон-Хед! А что делает отец моего ребенка, кроме того, что бесподобно трахается? Он – адвокат! О-о-о-о, у моего птенчика будет богатый папочка. Когда ты выучишься на адвоката, то станешь носить после имени все эту шелуху – эсквайр, там, или поверенный в делах. Не надо рассказывать мне об адвокатах, милый. Когда все время имеешь дело с наркоманами и копами, поневоле начнешь знаться и с эсквайрами и с поверенными в делах, Ты, мой сладкий, знаешь, что такое адвокат. Но вот у твоей жены, кроме имени, ничего никогда не будет, правда?

Она просто будет рожать тебе детей, да? А вот у меня есть кое-что и кроме имени – у меня есть аплодисменты, которые тянутся за мной, как хвост за котом, и есть люди, которые кричат мне; «Эй, сука!» и млеют от восторга.

Шабли кошачьей походкой пошла по проходу, а беснующаяся публика кричала:

– Эй, сука!

– Но у меня есть и кое-что получше. Есть одни вещь, которая следует за моей задницей, и многие из вас просто умрут от зависти, когда узнают, что это! – Шабли посмотрела на луч прожектора. – Деловая мисс! Ну-ка посвети сюда!

Она указала на меня, и через секунду я оказался в море света. Все взоры обратились в мою сторону.

– Хочу, чтобы все познакомились с моим новым шофером! – крикнула Шабли. – Он возит черную задницу вашей мамочки по всей Саванне. Как только он научится водить немного получше, мы с ним прикупим «роллс-ройс»! Это истинная правда! Нет ничего слишком хорошего для Леди! Я серьезно. Нет ничего слишком хорошего для Куколки! Все, деловая мисс, теперь направь свет на маму! Спасибо, сладкий мой! Я хочу, чтобы вы от души насладились нашим шоу. Радуйтесь! Но смотрите, сукины дети, не вздумайте задирать моего нового шофера! Если я вас застукаю, то вам придется иметь дело с Шабли! – Она повернулась и продефилировала к сцене. Дойдя до занавеса, она обернулась через плечо и прошептала в микрофон: – Все это шутки, сладкие мои…

Вслед за Шабли выступала Джули Рэй Карпентер. Эта кудрявая блондинка была на фут выше Шабли и приблизительно на восемь фунтов тяжелее. Когда Джули улыбалась, на ее полных щеках появлялись симпатичные ямочки. Одета она была в криво сидящее платье из ярко-синей тафты; по морщинкам и складкам на швах было ясно, что платье сшито дома на швейной машинке. Джули Рэй кривлялась, дергалась и даже дважды бросалась рыбкой на кулисы – делалось это для усиления драматического эффекта, но без малейшего намека на самоиронию и без понимания того, что смотреть на эти ужимки просто неловко. Дюжина зрителей дали Джули Рэй на чай и столько же покинули зал. Я смотрел это действо, когда ко мне подошел официант в твердой соломенной шляпе и похлопал по колену.

– Шабли просила меня привести вас за кулисы, – сказал он.

Официант провел меня в тесную артистическую уборную, где помещались все актеры клуба. За длинным столом причесывались и накладывали макияж. Шабли сидела возле зеркала в одних колготках. Увидев мое отражение, она обернулась.

– Эй, сладкий мой! – крикнула она. – Надеюсь, ты Не очень рассердился на меня за то, что я ослепила тебя прожектором и ошарашила своей болтовней.

– Мы все равно остаемся друзьями, – примирительно ответил я.

– Вот и хорошо, мой сладкий, а вот адвокат с Хилтон-Хед, думаю, не скоро здесь появится. Я же видела, как он миловался со своей рыбкой, пока я выступала, а этого я не могла перенести! Его счастье, что он не стал со мной пререкаться. Если бы он начал мне перечить, я бы ему показала!

Шабли сняла парик и высоко зачесала волосы.

– Иногда мне приходилось снимать туфлю и бить некоторых по головам, чтобы доказать, что я не дурака валяю, а работаю. На прошлой неделе во Валдосте одна девица слишком громко разговаривала во время моего выступления, я ее отчитала, так эта мерзавка плеснула мне в лицо пивом. А кто она такая? Лесбиянка, лизуха собачья! Но она упустила из виду, что у нее на столе стояла дюжина пива. Ну, я и выкупала ее пивом от всей души! Да, славно я ее выкупала, эту суку!

– Шабли, а как твой босс отреагирует на то, что ты обозвала его скупердяем? – спросил я.

– Да ерунда все это, мой сладкий. Он еще легко отделался, потому что в баре меня ждет конверт с деньгами, я его уже видела. Я не стала распаляться, а то он может не отдать мне конверт. До босса я доберусь позже.

В уборную вернулась Джули Рэй, и на сцену отправилась высокая, элегантная черная женщина Стейси Браун. Следующей на очереди была Дон Дюпре, стройная, как статуэтка, блондинка с длинными прямыми волосами, очень модно одетая. Шабли пояснила, что Дон – профессиональная швея.

– Это она сшила платье, в котором я только что выступала, – сказала Шабли. – Оно тебе понравилось?

– Оно произвело на меня впечатление, – ответил я.

– Это платье хорошо подходит, когда я разыгрываю из себя шлюху, но для второй песни надо подобрать что-нибудь другое, поскромнее, специально для тебя, мой сладкий. Это будет мой дебютантский выход в длинном, до пола, платье. Я бы надела к нему жемчуга, но для меня это слишком… целомудренно. Придется обойтись бижутерией. Сзади на платье есть вырез – от шеи до самой задницы, но двигаться я буду медленно и спокойно, будучи леди, каковой я и являюсь. Медленные танцы очень выгодны. Мои фанаты могут подойти и дать мне чаевые. Когда танцуешь быстро и непристойно, многие люди пугаются, да им и трудно дотянуться до меня, если я кручусь, как черт. Однако, мне надо поторопиться с платьем, скоро мой выход. – Шабли направилась к длинной вешалке с платьями.

– Вот весь мой гардероб, малыш, – сообщила она. На вешалке висели пятьдесят или шестьдесят платьев всех цветов радуги, почти вся одежда была расшита блестками и бисером – перья марабу, волнистый бархат, шелк и облака тюля.

Шабли взялась рукой за красное платье без бретелек.

– Вот в этом я стала Мисс Мира, – сказала она и показала на висевшее рядом голубое платье. – А в этом я победила на конкурсе «Мисс Джорджия». Если ты когда-нибудь попадешь в магазин одежды и захочешь сделать приятное Куколке, то запомни, что у меня малая полнота, а размер – шестой.

Шабли стояла передо мной почти голая. Торс был идеально женским – узкие плечи, хорошо развитая грудь. Ноги, пожалуй слишком стройные и худощавые, но я заметил, что между ними ровным счетом ничего не выпирало.

– У-у-у-у, бэ-э-эби! Я вычислила, куда ты сейчас посмотрел! Хотел увидеть моего мальчика? Но я надеюсь, что ты ничего там не увидел.

– Нет, ничего, – вынужден был признать я.

– Это хорошо, потому что, если ты там что-нибудь увидишь, то обязательно скажи мне. Скажи: «Девочка, твоя палочка очень хорошо видна», и я ее сразу уберу, потому что я не перенесу такого безобразия! Это же отвратительный вид! Это жуткая вещь, мой сладкий, если ты выступаешь вся размалеванная, а у тебя напоказ выставлен Дик!

Джули Рэй перестала краситься.

– Ты и в самом деле права, Шабли.

– Да, и поэтому я ношу капкан, – продолжала Шабли.

– Что такое капкан? – спросил я.

Шабли посмотрела на меня с неподдельным изумлением.

– Ты что, никогда не слышал о капкане?

– Нет, а что это?

– Капкан, так я его называю, – это лучший друг девочки – прячет ее мальчика.

– Шабли! – выпалила Джули Рэй с полным ртом шпилек.

– Сестричка не любит, когда я так выражаюсь, правда, деловая мисс?

Джули Рэй промолчала и принялась сооружать какую-то сложную прическу. Шабли снова повернулась ко мне.

– Это тайна профессии, мой сладкий, а наша деловая мисс считает, что я разбиваю прекрасную иллюзию, когда рассказываю всем, что у нас, девочек, тоже есть яйца и Дик.

Шабли взяла в руку небольшой четырехугольный кусок розовой материи с двумя эластичными петлями, пристроченными по бокам.

– Вот это и есть капкан, мой сладкий. Сначала ты прячешь все свое хозяйство между ног, потом продеваешь ноги вот в эти дырки и натягиваешь капкан до самого паха. Яичники при этом вдавливаются внутрь – ты понимаешь, что яичниками я называю свои яйца, мой сладкий. – Шабли посмотрела на меня широко открытыми глазами. – Малыш, видел бы ты сейчас свою физиономию!

– Я просто не знаю, бывает ли что-нибудь больнее, чем то, что ты сейчас описала.

– А теперь я скажу тебе, что мы делаем с трубчатым бинтом! – Шабли не стала ждать, когда я ее остановлю. – Трубчатый бинт нужен, когда ты хочешь пощеголять с голой задницей. Тогда все хозяйство заправляется в щель между ягодицами, и никто никогда не догадается, что у тебя между ногами что-то есть. Но не надо говорить о боли! Эта штука вообще очень болит, когда за нее тянут, а уж делать резкие движения в таком положении, тоже, доложу я тебе, не пикник!

Джули Рэй швырнула на стол расческу и бросилась вон из уборной.

– Наша деловая мисс разгневана! – спокойно произнесла Шабли ей вслед. – Ничего, переживет. Она хорошая девочка, и я очень ее люблю, о чем она знает. А вообще-то, она, конечно, права. Все это дерьмо не так легко достается, как кажется. Для того чтобы сделать лицо, мне надо двадцать минут – нанести тени на веки, обвести линию глаз, наложить тушь на ресницы и помаду на губы. На это уходит двадцать минут, мой сладкий. А чтобы приготовиться к представлению, мне нужен час.

Вернулась Джули Рэй. Шабли одарила ее взглядом, полным раскаяния.