Текст книги "Серебряный камень"

Автор книги: Джоэл Розенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Вандескардская знать никогда не отказывала себе в комфорте, в том числе и ночуя на природе. Этот лагерь, расположившийся на берегу небольшого озера, из поколения в поколение обустраивался. Для палаток здесь соорудили выложенные камнями специальные насыпные фундаменты высотой до полуметра, под костры были вырыты особые ямки, также выложенные камнем, рядом с ними подсыхали загодя заготовленные дрова. Один из ручейков, питавших водой озеро, превратили в канал, змейкой протянувшийся через весь палаточный городок. Этот наполовину рукотворный канал не только служил источником воды, но и своим почти мелодичным журчанием добавлял гармонии в своеобразный колорит пейзажа.

Имелась здесь и мраморная скамейка, чтобы гости могли спокойно посидеть под лунным светом и насладиться ночной тишиной, вдыхая напоенный смолой и дымком от костров воздух.

Йен надеялся, что Марта к нему присоединится. Юноша и представить себе не мог, как пробраться незамеченным к ее палатке, минуя выставленную охрану, но ему ужасно хотелось видеть девушку.

Что ж, на пути к Престолу наверняка еще будет возможность для встречи с глазу на глаз. Но только не сей час, не в этом палаточном лагере, где на расстоянии вытянутой руки оба ее брата и куча вооруженных солдат.

Беда в том, что здесь решительно не с кем было переброситься словом. Присутствие братьев Марты стесняло его – Йен чувствовал себя виноватым за поражение Бирса Эриксона, а Агловайн Тюрсон… какому старшему брату понравится смотреть, как сестренка увлекается незваным чужестранцем? Арни, как обычно, завалился спать, а Ивар дель Хивал небось отправился навешивать лапшу на уши каким-нибудь новым собутыльникам.

Ничего удивительного в том, что он чувствует себя одиноким. Но почему так тяжело на душе? В конце концов, их главная цель – исцелить Осию, а в том, что Харбард сдержит свое слово, Йен ни на минуту не сомневался. И если ради этого надо предотвратить войну – что ж, прекрасно, никаких моральных проблем. Вот если бы его просили развязать войну… Сотни и тысячи ни в чем не повинных людей, которым было уготовано сложить головы на поле битвы, останутся жить.

Разве это плохо? Отнюдь.

У Арни имелась теория, что, дескать, все идет как-то уж подозрительно гладко, но и это не беспокоило Йена. Не в его привычках было волноваться, если все шло нормально, иначе бы он не прижился в Хардвуде.

Гунгнир под надежной охраной и сейчас тоже не вызывает тревоги…

Тогда почему на душе кошки скребут?

Внезапно рядом на скамейку тяжело грохнулся Ивар дель Хивал.

– Многие знания умножают печали…

– Чего?

– Это из вашей Библии, Йен.

– Ты и Библию успел прочесть?

Ивар пожал плечами.

– Я многое читал. Что-то в одной книге, что-то в другой – глядишь, и выучил язык. Или три. Когда я был помоложе, и здесь, – он похлопал себя по животу, – было совсем ничего, Его Пылкость имел обыкновение отряжать меня с разными поручениями. Сейчас я уже староват для таких игр, но кое-какие навыки еще не забылись.

– Как, например, взять, да разыграть на виду у всей уважаемой публики, что оружие выбито у тебя из рук.

Ивар дель Хивал усмехнулся.

– Странный ты человек, Йен. Помню, ты говорил, фехтованием просто добываешь себе на жизнь после того, как твой папочка вышвырнул тебя на улицу.

– Ну, было такое.

Йен занялся фехтованием, лишь бы поменьше бывать дома, с таким же успехом он мог заняться чем-нибудь другим. Но к тому времени, когда Бенджамин Сильверстейн недвусмысленно дал понять, что он презирает фехтование, точно так же как он презирал все иные пристрастия своего никчемного сына, Йен уже сидел на крючке, увлекшись по-настоящему. Разумеется, поначалу он жаждал за пару тренировок превратиться в Эррола Флинна, очень скоро увидел изящество, грациозность, красоту фехтования на рапире.

В один прекрасный день оказавшись в буквальном смысле на улице со спортивной сумкой в одной руке и с чехлом для рапир – в другой, он вдруг сообразил, что ему уже никогда не вернуться в то место, которое считал своим домом; на левой скуле багровел синяк, в кармане лежали восемьдесят семь долларов. И ключ от зала для фехтования (Д'Арно настаивал, чтобы все называли его salle d’armes ). В ту ночь Йен спал в кладовке со снаряжением, подложив под голову сумку, а первое, что он увидел, проснувшись поутру, был чехол для рапир. И тогда он понял: вот его избавление. Родственников у Йена не было, не было и близких друзей – трудно подружиться с человеком, если ты не смеешь привести его домой и стыдишься объяснить почему.

Зато теперь он мог тренировать начинающих фехтовальщиков; это и другие случайные приработки могли бы дать ему возможность не умереть с голоду и даже окончить колледж.

Если бы он оказался достаточно хорошим фехтовальщиком.

И он им стал. Иного выхода не было.

Но со временем, пока он приобретал мастерство и мог легко победить всех других учеников Д'Арно, пока привыкал вести себя уверенно и даже высокомерно – что привлекало желающих платить деньги за обучение под его началом, – прежнее удовольствие от фехтования пропало. Рапира превратилась в орудие труда.

До того момента, пока он не встал напротив огненного великана с одним лишь мечом в руке, закаленным в крови Древнего, сознавая, что сейчас он, Йен Сильверстейн – не Д'Арно, не Торри Торсен и никто иной – должен одолеть чудовище, и поможет тут только его опыт фехтовальщика, до того момента радости от фехтования будто и не было.

Победа над великаном вернула ее.

Ивар дель Хивал внимательно смотрел на юношу.

– Тогда почему у тебя такой вид, будто ты надкусил червивое яблоко? Надо поговорить?

– Нет. Просто хандра. Глупо, конечно. – Йен тряхнул головой. – Ничего страшного. Высплюсь хорошенько и приду в себя.

* * *

Палатка Йена выглядела точь-в-точь как у представителей знати: она имела А-образную форму, крепилась по четырем углам колышками и была растянута спереди и сзади тросами, шедшими через весь лагерь на высоте трех метров. Такая конструкция избавляла жильцов от столба в центре палатки и от спотыканий о канаты снаружи.

Личные вещи Йена чья-то заботливая рука аккуратно сложила в уголке палатки, разобранная постель покоилась на непромокаемом полу из толстой вощеной холстины.

Быстро раздевшись, молодой человек скользнул под одеяло и ничуть не удивился, что внутри тепло. Знать не привыкла к суровым походным условиям, поэтому слуги-вестри помещали неглубоко в почву под холстиной раскаленные на огне камни.

Да, здешнее социальное устройство весьма несправедливо – зато гарантировало сон в теплой постели.

Йен не понял, успел ли он заснуть или просто зевал, когда в палатку проскользнула Марта. От нее исходил аромат цветов, солнца и мускуса.

Боже правый, как же она восхитительна в лунном свете!..

Повернувшись, девушка завязала полог палатки.

– Я уж подумала, что ты всю ночь просидишь со своим горластым приятелем.

– Но…

А что, собственно, «но»? Но как же ее братья?.. Но как же охрана?..

А что они? Если бы Марте действительно что-то могло помешать, она бы сюда не пришла.

– Тс-с! Я улизнула через заднюю стенку палатки. – Нагнувшись у изголовья его постели, девушка тут же скользнула под одеяло. – Нам нельзя шуметь. Если я вдруг раскричусь, можешь заставить меня замолчать любым способом, каким захочешь.

Она оказалась в его объятиях. Кожа ее была прохладной, словно мрамор, после ночной пробежки, но лишь первые несколько мгновений…

Когда Йен в золотистой купели восходящего солнца очнулся от сна, Марты рядом не было.

Юноша ни на секунду не усомнился в том, что все происшедшее этой ночью, явь – сон не оставляет недвусмысленных отметин на левой ладони и на мочке правого уха. И царапин на спине.

Но и теперь он не остался совсем один – рядом на одеяле гордо рдел золотисто-красный цветок, который в пасмурные дни здесь называли «Валяйся в постели».

Глава 15
Сторна Стил

В базарный день в деревне Сторна Стил дым стоял коромыслом – шум разноликой толпы, толкотня, обилие красок, звуков, запахов…

У входа на рынок на углях поджаривалось нечто исполинское, даже мало напоминающее обыкновенную корову. Хозяин, голый до пояса, обливающийся потом величавый толстяк ножом для разделки мяса и двухзубцовой вилкой на полутораметровой длины ручках отхватывал от поджаристого бока туши скворчащие ломти и сноровисто бросал их на грубо обтесанный стол. Помощница – жена? сестра? – изящная, точеная женщина в заношенном сереньком платьице проворно сбрызгивала дымящиеся куски мяса специями, зачерпывая их из деревянной миски, и заворачивала в зеленые листья каких-то местных овощей. Это похожее на здоровенный блин кушанье вручалось очередному изголодавшемуся покупателю в обмен на несколько монеток, тут же исчезавших в кармане ее фартука.

Жажду Торри утолил из источника прямо за воротами деревни, а вот времени с завтрака на Харбардовой Переправе минуло уже изрядно.

– Хотелось бы перекусить, – признался юноша.

Отец ничего не имел против.

– Обожди здесь.

Окинув внимательным взором очередь, он неспешно прошествовал к ее началу. Люди расступались перед ним, будто Красное море перед Моисеем. Показав три пальца, отец принял три гигантских сандвича в обмен на монету из кошелька и вернулся к своим спутникам. Один он подал Мэгги, другой – Торри, оставив третий себе. Торри, с раскрытым ртом глазевший на местную экзотику, опомнился и занялся едой.

Путники зашагали мимо деревянных клеток с квохчущими курами, явно также местной породы. Их хозяин, человек в забрызганной кровью тунике с лысой, будто колено, опаленной солнцем головой, деловито натачивал и без того острейший нож.

– Погодите-ка, – неожиданно сказал отец. – Я не видел такого лет, наверное, двадцать, а то и тридцать.

– Не видел, как продают кур?

– Смотри.

Дородная крестьянка с сеткой, полной пучков моркови и длиннющих багетов хлеба, остановилась поторговаться с продавцом кур, темпераментно жестикулируя, будто глухонемая, хотя Торри на свою беду расслышал, как она хриплым лаем отчитывала мужчину, обвиняя его в жадности, плутовстве и прочих грехах.

В конце концов, они сошлись в цене. Женщина придирчиво отсчитывала монеты, а хозяин направился к клетке, откуда извлек одну из птиц. Дома Торри частенько приходилось видеть, как резали птицу, – согласно рецепту Сэнди Хансен, курице, из которой вечером подавали жаркое, следовало по крайней мере до обеда привольно бегать во дворе.

Однако хозяин не стал прибегать к традиционному сворачиванию шеи. Осторожно опустив курицу перед собой на доску, он несильно шлепнул ее и тут же отдернул руку, чтобы избежать удара клювом, после чего откуда-то оказавшимся у него в руке куском мела быстро провел по разделочной доске прямую линию от курицы к себе.

И птица как вкопанная замерла на месте.

Но ненадолго – одно молниеносное движение ножа, и голова ее полетела в кучу отбросов, а сама птица лежала на боку.

– Ну как? Видел когда-нибудь такое?

Юноша покачал головой:

– Волшебство да и только. Это не волшебство?

– Куда там. У нас тоже так делают. Все дело в этой прямой, которая, как считают, гипнотизирует птицу. – Отец пожал плечами. – Когда-то я пытался научить этому Сэнди, но та что-то не заинтересовалась.

Достав острый короткий ножик, хозяин проворно взрезал тушку. На это Торри уже не смотрел – он знал, как потрошат курицу.

Отец повел их по рынку. Мимо сложенных стопой свежесорванных пучков лука, от которого даже в глазах щипало. Мимо лавки костлявого краснолицего гончара – тот со звоном расколол о колено тарелку, вопя, что, мол, куда выгоднее делать тарелки лишь для того, чтобы насладиться звуком бьющейся посуды, чем продавать их за ничтожную плату, предложенную скаредным покупателем. Мимо сапожника в кожаном фартуке, срезавшего излишки кожи со свежей подметки для изящной дамской туфельки. Мимо худющего как скелет карлика, что толкал перед собой двухколесную тележку, доверху заваленную смрадными комьями конского навоза, от которой шарахались люди. Торри запомнилась улыбка этого человека – широкая, добродушная, гнилозубая – и его самодовольные комментарии по поводу пахучего груза…

Они шли, пока не добрались до того места, куда, судя по всему, и стремился отец – до каменщика-вестри, сосредоточенно тесавшего каменную глыбу. Вестри так захватила работа, он так увлеченно стучал массивной киянкой по долоту, что даже не сразу заметил подошедших.

Это был низкорослый толстяк с непропорционально длинными руками и со скошенным лбом. Если бы не широкая крестьянская рубаха и такие же штаны, не ухоженная бородка и аккуратно зачесанные назад волосы, он был бы неотличим от неандертальца, фигуру которого Торри однажды довелось видеть в антропологическом музее. Тот экземпляр древнего человека, к удивлению Торри, оказался коротышкой – даже если его выпрямить, он все равно был бы юноше по грудь.

В конце концов каменщик все же заметил их, повернулся, отложил инструменты и потер лоб.

– Чем могу услужить достойным господам? – осведомился он с характерным, чуточку шепелявым выговором.

– Мне нужна твоя помощь, – ответил отец на гортанном наречии вестри.

Возможно, отец выучил этот язык, когда жил в Срединных Доминионах, но скорее всего беглость его речи объяснялась необыкновенным лингвистическим даром, подобным дару Осии.

Глаза каменщика округлились. Для вестри, чей статус не поднимался выше раба или, в лучшем случае, вольноотпущенника – в зависимости от региона Тир-На-Ног, – люди, снизошедшие до изучения их родного языка, были более чем в диковинку, а такие, кто обращался на нем к вестри, – и подавно.

– Конечно, конечно, достопочтенный господин, – медленно и осторожно выговаривая слова, ответил он на берсмале. – Я готов быть вам полезным, однако… – Разведя руками, каменщик кивнул на глыбу. – День уже близится к вечеру, а дело не пойдет быстрее от того, что я сейчас беседую с вами. Вы позволите?

– Разумеется. – Отец жестом дал понять, что тот может продолжать работу. – Пожалуйста.

– Сын человеческий, – начал вестри на родном языке, снова застучав киянкой по долоту, – отчего ты решил обратиться ко мне? Я всего лишь Валин, каменотес, и вряд ли представляю интерес для такого важного господина.

Нагнувшись к нему, отец понизил голос.

– Нет у меня времени на поиски того, кого хотелось бы кое о чем расспросить, Валин. Мне необходимы знания, и, возможно, потребуется помощь. Взгляни на меня, – негромко, но с непривычной для Торри решительностью добавил отец. – Я – Ториан, сын Ториана, известный еще как Ториан Изменник.

Киянка выпала из рук Валина.

– Ты?.. Но как… ведь говорят, что ты давно уж погиб.

Отец продолжал невозмутимо смотреть на него.

Вестри, надо сказать, не принадлежат к числу умнейших людей на свете, хотя многие их представители отнюдь не глупее остальных. Валину потребовалось какое-то время, чтобы понять: такое появление в людных местах – ни с чем сравнимый риск для человека, только что отрекомендовавшегося Торианом Изменником, а не верить этому пришельцу у мастера-каменотеса не было никаких оснований.

Его глаза сузились.

Отец наклонился к нему, что-то прошептал на ухо. И будто щелкнул невидимым выключателем – вестри же минуту собрал свой нехитрый скарб и кинул инструменты в холщовый мешок, который повесил через плечо.

– Прошу вас, Друзья Отца Вестри, Отца Народа, следуйте за мной, – призвал он и, повернувшись, пустился чуть ли не бегом. Торри и остальные едва поспевали за ним.

Каменщик вел всех троих куда-то вниз по узеньким, извивавшимся улочкам, мимо стены, отделявшей само селение от хижин-времянок, где вместо гравия улицы покрывала грязь, а о сточных канавах и понятия не имели. Если в селении дома, как правило, представляли собой аккуратные мазанки на каменных фундаментах в полметра высотой, что придавало им вполне пристойный вид и предохраняло от гниения, то здесь дома с деревянными каркасами стояли прямо на грунте и подгнивали снизу.

В конце длинного ряда полу развалившихся строений Валин остановился, два раза стукнул в дверь, после чего жестом велел следовать за ним.

Шедший впереди Торри, наткнувшись на какие-то пропахшие пылью занавески, вскоре окунулся в кромешную тьму, где разило застарелым потом и еще кое-чем похуже. Мэгги невольно ахнула, изящными пальчиками цепко и больно ухватив Торри за руку.

Юноше даже не пришло в голову возмутиться. Первое, что он увидел, это множество глаз, как ему показалось, красновато и зловеще светившихся во мраке.

Когда Торри привык к темноте, он понял, что они находятся в какой-то комнатенке, куда свет проникал лишь через крохотное отверстие в стене. В комнатке было полно вестри; те лежали в гамаках, привязанных к балкам перекрытий. В углу помещения в очажке трепетали язычки пламени, и двое чумазых вестри колдовали над котелком с клокочущим варевом. Ясно, сообразил Торри: это ночлежка вестри.

Десятки глаз уставились на трех представителей человеческой расы, напряженное молчание затягивалось.

Валин со стуком опустил свой мешок на пол.

– Я – Валин Каменотес, сын Бурина Разорившегося, который был сыном Валина Одноухого, – представился он своим соплеменникам.

– Да, да, да, – отозвался седобородый вестри, выглядывая из-под ветхого одеяла. – Твое происхождение достоверно известно, а мы вот – несчастные ублюдки, довольные уже тем, что знаем имя своих матерей, а если бы вдруг узнали имена отцов наших, то, наверное, померли бы от радости. – Последовал приглашающий жест. – И коль вы явились сюда нюхнуть этой вонищи, то, должно быть, не без причины. – Старик, будто спохватившись, замолчал ненадолго. – Нет, я просто не соображаю, что мелю языком, простите великодушно. К нам в гости явились благородные господа. – Последние слова прозвучали как оскорбление. – Которые стоят тут, уставившись на нас, будто на немытый сброд. – Он едва слышно хохотнул. – А мы и есть немытый сброд.

Высказавшись, старик заехал кулаком в стену, отчего гамак, в котором он лежал, качнулся, да так, что седобородый, не удержавшись в нем, плюхнулся на пол, умудрившись, однако, ловко приземлиться на короткие волосатые ноги.

Сплюнув что-то не дожеванное на покрытую бурыми пятнами тыльную сторону руки, вестри небрежно отер ее одеяло. Время оставило отметины на его лице, о возрасте говорила и грязновато-седая борода. Он был стар, и судя по всему, жить ему оставалось недолго.

– Имя мое – Навозный Дурин, – представился карлик. – Происхождение мое неизвестно, навыков ремесла не имею. Живу как придется, зарабатываю на пропитание тем, что выношу горшки да чищу отхожие места и перевожу эти сокровища за городские стены, где сваливаю в кучи для удобрения. – Он отвесил глубокий поклон. – И, конечно же, я к вашим услугам, достопочтенные.

– Уймись ты, Дурин, – вмешался кто-то из вестри. – Валин ведь не так просто их сюда приволок. Ты не желаешь полюбопытствовать, зачем?

– Я, например, – заговорил еще один вестри, – только что с работы, вкалывал так, что все тело гудит, мне бы отоспаться. – Повернувшись на другой бок в гамаке, он натянул на голову истерзанное одеяло и почти сразу же захрапел.

Валин встал чуть ли не навытяжку.

– Всем говорю, что этот почтенный – наш друг…

– Да-да-да, нам известно, что почтенные – самые большие наши друзья и приятели, – ответствовал Дурин. – Что ни день, то они оказывают мне великую честь грести за ними…

– …и Друг Отца Вестри! – проорал Валин.

Все вдруг словно онемели. Тишина была такая, что Торри услышал, как булькает варево в котелке.

– Вон оно что… – произнес Дурин. – Тогда дело другое. – Подскочив к отцу, он с ног до головы оглядел его. – Рассказывают, будто однажды, много лет назад, Отца Вестри заперли в крохотной каморке и пытали там – и все только потому, что он слишком много знал.

– Верно, – кивнул отец. – Так и было. Связали вервием, свитым из кишок бога.

– Гм-м… и еще говорят, что один его друг помог ему смыться. – Старый карлик склонил голову набок. – Наверняка Отец Вестри дал такому преданному другу какой-нибудь знак…

Как и раньше на рынке, отец быстро наклонился к вестри и что-то прошептал ему на ухо.

Дурин моментально вытянулся.

– Тогда ладно, – сказал он уже совершенно серьезно, без намека на фамильярность. – Чего ты желаешь от меня, друг Отца Вестри? Хочешь, я вспорю нутро свое, чтобы ты в его тепле мог отогреть застывшие ноги?

Отец усмехнулся.

– Нет, вот это совершенно ни к чему. – Сняв с плеча рюкзак, он раскрыл его, извлек пакет свежезамороженной говядины и указал им на кипевший котелок. – Приглашаю вас поесть вместе, и вы расскажете мне о тех, кто недавно пришел сюда. Мне необходимо знать о них все – когда они пришли, где они сейчас, с кем встречались.

– Ага, понимаю, – кивнул Дурин. – Йен Сильвер Стоун, как говорят, Обетованный Воитель. Он со своими спутниками проследовал через деревню в сопровождении войск под командованием Однорукого. Вот и все, что мне известно достоверно, хотя слухов ходит множество.

– Мне необходимо знать все.

Дурин четырежды хлопнул в ладоши.

– Просыпайтесь, лежебоки!.. Валин, помоги-ка мне разбудить этих лентяев. – Кинувшись к одному из гамаков, он растолкал спящего там, потом устремился к следующему, награждая каждого не желавшего вставать карлика звучным шлепком по мягкому месту.

– Просыпайся, говорю! – требовательно звучал голос Дурина, силившегося поднять очередного карлика. – К нам пришел друг Отца, он вместе со своими спутниками окажет нам честь, разделив нашу трапезу и наши знания. – Дурин выпрямился; теперь это был не старый замухрышка, а исполненный достоинства человек. – Конечно, мы все нечистокровные ублюдки, поденщики, водоносы, грузчики и ассенизаторы, но мы были и остаемся Сынами Вестри.

Жаркое удалось на славу, а когда в него добавили говядины, моркови и приправ из дорожных запасов, получилось просто объедение. Немало времени занял сбор информации, а еще больше – перевод, но ведь и Мэгги должна была быть в курсе происходящего. Она достаточно времени провела в обществе Осии, чтобы подучиться берсмальскому, а до вестри все руки не доходили.

В конце концов Торри подытожил:

– Итак, посмотрим, что получается. Йен спешит к Престолу, где он намерен растолковать всем, что Вандескард не желает воевать с Доминионами. Ходят упорные слухи, что он и есть легендарный Обетованный Воитель, напротив, стремящийся развязать войну и повести вандестов в бой не только с Доминионами, но со всеми вообще.

Гул одобрения подтвердил правоту Торри.

– Ладно. Поскольку его не прикончат, как дурного вестника, дядя Осия, похоже, прав: за эту троицу можно не беспокоиться, пусть они делают свое дело. – Юноша повернулся к отцу. – Йен, конечно, мой друг, но раз ему не нужна помощь, зачем нам лезть на рожон?

В особенности если вспомнить, кем был отец Торри. Вряд ли в Вандескарде с распростертыми объятиями встретят Ториана Изменника.

Мэгги покачала головой:

– Здесь я вижу две сложности. Как, по-твоему, они установят, действительно ли Йен Обетованный Воитель?

– А разве его будут проверять? – смутился Торри. Отец тоже был сбит с толку.

– Не пойму что-то.

– Все потому, что вы невнимательно слушали, – отчитала их девушка. – Подумайте. Какому испытанию подвергают тех, кто вступает в это их военное общество, Дурин?

Карлик пожал плечами:

– Точно не знаю. Его называют «Испытание Болью», после которого все становятся однорукими, как Тюр, сунувший руку в пасть Фенрира. – И Дурин звучно щелкнул немногочисленными остававшимися у него во рту зубами.

– Думаешь, они на такое пойдут? – усомнился отец. – Испытание Болью проходят лишь представители элиты; не станут же подобным образом проверять так называемого Обетованного Воителя?

Валин покачал головой.

– Боюсь, что ты не понимаешь, – ответил он на вестри и тут же перешел на берсмальский, когда Дурин укоризненным взглядом напомнил ему, что Мэгги не знает языка. – Девушка права. Конечно, его непременно подвергнут испытанию – стать Тюрсоном великая честь.

Отец покачал головой:

– Вряд ли Йен согласится. Думаю, он вежливо откажется, рассыпавшись в благодарностях. Что же до некоторой потери репутации… ну, переживет.

– Нет, – не согласилась Мэгги. – Так нельзя.

Торри мотнул было головой и, тут же сообразив, что невольно скопировал жест отца, одернул себя.

– Почему? Только потому, что сильно облегчит все?

Она кивнула:

– Именно. С какой стати, если все так легко и просто, возникли слухи о трех странниках, двух мужчинах и женщине, замышляющих недоброе в Вандескарде?

Дурин развел руками:

– Я слушал внимательно и говорил взвешенно, почтенная, однако подобных слухов не слышал.

– Не слышал, так скоро услышишь. Может, мы… шпионы Доминионов или, скажем, наемные убийцы, подосланные расправиться с Обетованным Воителем, пока тот не успел доказать всем, кто он такой. Слухи пойдут, можете не сомневаться, и нас будут искать: преданные Престолу – из идейных соображений, все остальные – в надежде получить награду.

Отец покачал головой:

– Я думаю…

– Нет, не думаете, – спокойно, но жестко оборвала его Мэгги. – В этом ваша беда. Вы сильный и храбрый человек, мистер Торсен, и я не пожелала бы другого… – девушка нетерпеливо перебирала пальцами, подыскивая нужное слово, – другого напарника в тот день, когда мы одолели Сынов Фенрира. Даже в худшей своей форме вы владеете оружием так, как мне и мечтать не приходится. И, как и ваш сын, вы человек добрый и порядочный.

Но когда вы или Торри отключаете свои мозги – то ли потому, что вам куда легче думать другой головкой, поменьше, то ли потому, что вам слишком легко и удобно в вашем милом окружении, – тогда вас ничего не стоит околпачить.

Вашей жене это удалось без труда – и не потому, что она намного умнее вас. Вы бы ничего и не заподозрили, если бы не Дэйв Оппегаард, док Шерв, Минни и другие. В обществе незнакомцев вы внимательны и настороженны, но любой, кого вы считаете другом, играючи оберет вас до нитки, а если вы даже невзначай заметите, что вам залезли в карман, то свято будете уверены, что друг просто хочет отогреть замерзшие пальчики.

Торри растерялся. Откуда у Мэгги столько пыла и злости? До сих пор она никогда не говорила так резко.

– Мэгги… что на тебя нашло? Почему все непременно должно осложниться? Почему везде должен таиться подвох?

– Потому что если бы все было так просто, – ответила девушка голосом, дрожащим на грани срыва, – и если нет причин являться сюда, почему тот фрукт, прикинувшийся Осией, всячески старался остановить нас?