Текст книги "Последнее письмо от твоего любимого"
Автор книги: Джоджо Мойес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Часть 1
Для меня единственный способ пережить это – уехать туда, где мы никогда не увидимся, где меня не будут преследовать мысли, что я могу случайно встретить тебя с ним на улице. Мне надо оказаться там, где сама жизнь будет упорно заставлять меня забыть о тебе, гоня прочь мысли о тебе минуту за минутой, час за часом. Здесь этого не произойдет.
Я решил согласиться на эту работу. В пятницу, в 7.15 вечера я буду на четвертой платформе на вокзале Паддингтон, и ничто в мире не сделает меня более счастливым, чем если у тебя найдется смелость уехать со мной.
Мужчина – женщине, в письме
1
1960 год
Она начала приходить в себя.
Шуршание, скрип стула, резко задернутая занавеска. Два голоса шепотом переговариваются между собой.
– Я позову мистера Харгривза.
Наступила тишина, и тут она вдруг осознала другой слой звуков – приглушенные голоса где-то вдалеке, шум проезжающей мимо машины. Странно, но все это как будто находилось где-то внизу. Лежа, она впитывала в себя звуки, позволяя им кристаллизоваться, возникать в сознании и вновь пропадать, постепенно узнавая каждый из них.
И тут она ощутила боль. Боль накрывала ее изнутри, словно поднимаясь по лестнице и с каждой ступенькой все разрастаясь и разрастаясь: сначала рука – острая, обжигающая боль от локтя до плеча, потом голова – тупая, неумолимая пульсация. Болело все тело, как будто она…
Как будто она?..
– Доктор зайдет через минутку. Просил, чтобы вы закрыли жалюзи.
Во рту пересохло, она сжала губы, мучительно пытаясь сглотнуть. Хотела попросить воды, но речь еще не вернулась. Слегка приоткрыв глаза, она увидела рядом с кроватью две расплывчатые фигуры. Как только ей казалось, что она вот-вот поймет, кто это, они начинали двигаться, и картинка вновь расплывалась. Голубые. Они были голубые.
– Слышала, кто к нам поступил на первый этаж?
– Девушка Эдди Кокрейна, – шепотом ответил второй голос. – Ну, та самая, которая выжила после аварии. Она, оказывается, ему песни писала. Теперь разве что в память о нем напишет…
– Да ну, все равно она никогда не будет петь так, как он, бьюсь об заклад.
– Тут с самого утра толпа журналистов, старшая медсестра просто с ног сбилась.
Она не понимала, о чем идет речь. Головная боль отдавалась в висках, становясь все сильнее и громче, ей оставалось лишь закрыть глаза и ждать, кто отступит первым – она или боль. Вскоре ее окружило белое сияние, накрыв словно волной. С тихим вздохом благодарности она соскользнула в объятия забытья.
– Вы проснулись, дорогая? К вам гости.
Над ней быстро мелькнул солнечный зайчик – едва уловимый, он метнулся в одну сторону, потом в другую. Внезапно она вспомнила свои первые наручные часы. Она подставляла стекло под солнечный луч, пускала зайчиков по потолку детской – туда-сюда, туда-сюда – и дразнила свою собачку, которая принималась истошно лаять и гоняться за ними.
Снова появилась голубая фигура. Она видела, как та двигается и шуршит совсем близко. Чья-то рука коснулась ее запястья, и она вскрикнула от неожиданной вспышки боли.
– Будьте любезны, поосторожнее с той стороны, сестра, – с упреком произнес чей-то голос. – Ей больно.
– Прошу прощения, мистер Харгривз.
– Потребуется еще одна операция на руке. Мы наложили швы в нескольких местах, но этого недостаточно.
В изножье кровати появилась темная фигура. Она пыталась различить ее очертания, но темная фигура не поддавалась, точно так же, как и голубые, и, обессилев, она закрыла глаза.
– Можете посидеть с ней, если хотите. Поговорите с ней, она наверняка услышит вас.
– Как… как ее состояние?
– Боюсь, что кое-где останутся шрамы, особенно на руке. К тому же она довольно сильно ударилась головой, поэтому, возможно, ей потребуется время, чтобы полностью прийти в себя. Однако, учитывая тяжесть аварии, можно считать, что отделалась она относительно легко.
– Хорошо, – помолчав, согласился другой голос.
Рядом с кроватью кто-то поставил вазу с фруктами.
Она снова открыла глаза, постаралась сфокусировать взгляд, различить форму и цвет. И после долгих попыток наконец поняла: там лежит виноград. Виноград, повторила она про себя, виноград. Почему-то это слово казалось ей очень важным, оно словно привязывало ее к этой новой окружающей действительности.
Но ваза исчезла так же внезапно, как и появилась, – ее заслонила синяя бесформенная масса, опустившаяся рядом с ней на кровать. Фигура приблизилась, и она ощутила едва уловимый запах табака. Незнакомый голос нерешительно, пожалуй даже смущенно, спросил:
– Дженнифер? Дженнифер? Ты меня слышишь? – Он говорил так громко, слова без спроса вторгались в ее сознание: – Дженни, дорогая, это я.
Интересно, мне еще дадут посмотреть на виноград, подумала она, я обязательно должна посмотреть на виноград: спелый, фиолетовый, надежный, знакомый.
– Вы уверены, что она меня слышит?
– Практически уверен, но думаю, что общение для нее сейчас слишком утомительно.
Потом слова превратились в неразборчивый шепот. Или она просто не могла разобрать, о чем они говорят. Все казалось таким туманным…
– Мож… но… можно… – прошептала она.
– Но ее разум не поврежден? После аварии? Вы уверены, что не будет никаких… долгосрочных…
– Как я вам уже говорил, она довольно сильно ударилась головой, но с медицинской точки зрения опасаться нет причин, – заявил голос, шелестя бумагами. – Кость цела. Отека мозга нет. С другой стороны, последствия таких травм бывают непредсказуемыми. Все пациенты реагируют по-разному. Поэтому вам просто надо быть с ней немного…
– Пожа… пожалуйста, – едва слышно прошептала она.
– Мистер Харгривз, по-моему, она пытается что-то сказать.
– …хочу видеть…
– Да? – спросило появившееся перед ней лицо.
– …хочу видеть…
Дайте мне посмотреть на виноград, безмолвно умоляла она. Я просто хочу видеть виноград.
– Она хочет видеть мужа, – выпрямившись, радостно заявила медсестра. – Думаю, она сказала, что хочет видеть мужа.
Повисла пауза, затем к кровати кто-то подошел:
– Я здесь, дорогая. Все… все будет хорошо.
Фигура исчезла из поля зрения, а потом она услышала, как один из мужчин похлопал другого по плечу и произнес:
– Вот видите? Она потихоньку начинает приходить в себя. Всему свое время, так ведь? Сестра, попросите старшую медсестру приготовить больной ужин. Ничего тяжелого – только легкая пища, лучше полужидкая. Заодно можете принести нам по чашечке чая.
Раздались чьи-то удаляющиеся шаги, кто-то продолжал тихо разговаривать где-то неподалеку. Перед тем как снова провалиться в забытье, она успела подумать: «Я замужем?»
Позднее ей рассказали, сколько времени она провела в больнице, и она просто не могла поверить в это. Время превратилось в раздробленную, неподвластную ей субстанцию, часы хаотично приходили и уходили, сливаясь в неразборчивые обрывки: завтрак во вторник – и тут же обед в среду. Похоже, она проспала около восемнадцати часов кряду, говорили ей с некоторым неодобрением, как будто отсутствовать в бодрствующем состоянии сознания так долго – намеренное хамство с ее стороны. А потом снова наступила пятница.
Иногда она просыпалась в темноте, прижималась щекой к накрахмаленной белой подушке и наблюдала за неспешной жизнью клиники, из коридора доносилось шуршание шагов медсестер, иногда – обрывки разговора между сестрой и кем-то из пациентов. Сестры сказали ей, что если она хочет, то может вечером смотреть телевизор. Ее муж оплачивает все услуги частной клиники – она может получить все, что ее душе угодно. Она всегда вежливо отказывалась: беспорядочный поток информации и без того утомлял ее, не хватало еще постоянной болтовни из ящика в углу палаты.
Постепенно периоды бодрствования становились все более продолжительными и частыми, и вскоре она стала узнавать лица других пациенток небольшой клиники.
В палате справа лежала пожилая женщина, ее черные как смоль волосы всегда были безукоризненно убраны в высокую прическу, зафиксированную лаком, а на лице застыло слегка удивленное выражение. Видимо, в молодости она снималась в кино, о чем милостиво сообщала каждой новенькой медсестре. Она говорила в приказном тоне, посетители у нее бывали редко. В палате напротив лежала пухленькая молодая женщина, которая каждое утро принималась тихо рыдать в подушку. Каждый вечер, ровно на час, какая-то строгая пожилая дама – видимо, гувернантка – приводила к ней двух малышей. Мальчишки пытались забраться к маме в кровать, постоянно дергали ее, пока гувернантка не призывала их к порядку: «А вдруг вы покалечите свою мать?»
Сестры сказали ей, как зовут других пациенток, и представились сами, но она не смогла запомнить ни одного имени, чем, как ей казалось, крайне разочаровала их.
«Ваш муж», как все его называли, обычно заходил к ней вечером. Неизменно одетый в костюм элегантного покроя, из синей или серой саржи, он машинально целовал ее в щеку и присаживался на кровать у нее в ногах. Он настойчиво расспрашивал ее во всех подробностях о том, вкусно ли ее кормят, не нужно ли ей что-то еще. Иногда просто читал газету.
Он оказался мужчиной приятной наружности, лет на десять старше ее, с высоким лбом и серьезным взглядом из-под тяжелых век. В глубине души она понимала, что он именно тот, за кого себя выдает, что она его жена, но каждый раз испытывала смущение оттого, что совершенно ничего к нему не чувствует, – ведь от нее ожидали совсем иной реакции. Иногда она улучала момент, когда он не смотрел на нее, и в отчаянии искала в его лице хоть что-то знакомое, а иногда просыпалась и замечала, что он сидит рядом с ее кроватью, опустив газету, и пристально разглядывает ее, словно тоже пытается отыскать в ней знакомые черты.
Каждый день к ней приходил лечащий врач, мистер Харгривз, заглядывал в карточку, спрашивал, какой сегодня день, сколько времени и как ее зовут. Постепенно она стала правильно отвечать на все его вопросы и даже смогла сообщить ему, что премьер-министра зовут Макмиллан, а ей самой – двадцать семь лет. Однако газетные заголовки, в которых упоминались события, произошедшие до ее поступления в клинику, по-прежнему давались ей с трудом. «Не торопитесь, дорогая, – приговаривал доктор, поглаживая ее по руке, – всему свое время. Вот и умница».
Часто приходила мать и приносила с собой какие-нибудь гостинцы: мыло, хороший шампунь, журналы, словно пытаясь напомнить дочери, какой она была раньше. «Дженни, душечка, мы так за тебя волновались», – говорила она, кладя прохладную руку на лоб дочери. Это было приятное ощущение – незнакомое, но приятное. Иногда мать начинала о чем-то расспрашивать ее, а потом вдруг осекалась и бормотала: «Нет-нет, я не должна утомлять тебя расспросами. Доктора говорят, что со временем ты все вспомнишь, так что не волнуйся».
Да я и не волнуюсь, хотелось сказать Дженни. В этом маленьком мирке было уютно и покойно, просто ее немного печалило то, что она никак не могла стать такой, как раньше, а все ожидали от нее именно этого, а потому она ощущала себя потерянной и, рано или поздно, всегда засыпала.
Однажды утром доктор сообщил ей, что близится выписка. Стояла морозная погода, струйки дыма расчертили над столицей ярко-голубое зимнее небо, словно накрыв его белой невесомой паутиной. Она уже могла сама гулять по коридору, менялась журналами с другими пациентками, которые оживленно беседовали с медсестрами или слушали радио, если было настроение. Врачи говорили, что после второй операции рука хорошо заживает, хотя любое прикосновение к длинному багровому шраму на том месте, куда вставили пластину, заставляло ее морщиться от боли, поэтому она старалась всегда носить одежду с длинным рукавом. Слух и зрение пришли в норму, тысячи мелких порезов от разбившегося стекла постепенно зажили, синяки прошли, сломанное ребро и ключица срослись, и теперь она могла спать в разных положениях, не чувствуя боли.
Она стала во всех отношениях «самой собой», наперебой заверяли ее они, как будто думали, что если часто повторять это, то рано или поздно она поймет, что они имеют в виду, и все вспомнит. Мать часами сидела у нее в палате, листая пухлые альбомы с черно-белыми фотографиями, пытаясь показать Дженнифер ее собственную жизнь.
Мать рассказала, что замуж она вышла четыре года назад, а затем тихо добавила, что детей у них с мужем пока нет, – это несколько разочаровывало окружающих. Она живет в красивом особняке в самом респектабельном районе Лондона, у нее есть экономка и шофер – многие юные леди отдали бы все, чтобы получить хотя бы половину того, что она имеет. Ее муж – видный бизнесмен, занимается чем-то связанным с шахтами, часто ездит в командировки, но настолько предан ей, что с тех пор, как она попала в аварию, даже отменил несколько крайне важных поездок. Персонал клиники отзывался о ее муже с таким уважением, что, видимо, он и правда был важным человеком, а значит, и она могла рассчитывать на подобное отношение, хотя самой Дженнифер это казалось совершенно абсурдным.
О том, как она оказалась в клинике, ей никто не рассказывал, хотя однажды ей удалось тайком заглянуть в записи доктора и узнать, что она попала в автокатастрофу Она попыталась вытянуть из матери хоть какие-то подробности аварии, но та покраснела как рак, похлопала Дженнифер по руке своей пухлой ручкой и заявила, что ей «не надо об этом думать, это все было так… ужасно». На глаза матери навернулись слезы, и Дженнифер, не желая расстраивать ее еще больше, быстро сменила тему.
К Дженнифер пришла беспрерывно щебечущая девушка с копной огненно-рыжих волос, чтобы подстричь ее и сделать укладку. «Вы сразу же почувствуете себя куда лучше», – пообещала она Дженнифер. Небольшой участок волос на затылке сбрили, когда зашивали рану, и девушка заверила, что она просто мастер скрывать такие досадные недостатки.
Через час с небольшим девушка театральным жестом развернула Дженнифер к зеркалу, и та с трудом узнала себя: из зеркала на нее смотрела довольно симпатичная молодая женщина. У нее еще не до конца сошли синяки, лицо слегка бледное, но приятное, с долей удовлетворения отметила она и тут же поправилась: «у меня», «мое лицо».
– А у вас с собой есть косметика? – спросила парикмахерша. – Могу сделать вам макияж. Ведь ваша рука, наверное, еще не совсем зажила. Немного помады всегда освежает, мадам. И капелька тонального крема тоже не помешает.
– Думаете, стоит? – с сомнением в голосе спросила Дженнифер, не сводя глаз с собственного отражения.
– О да, конечно. Вы же такая красавица. Я могу сделать вам легкий макияж, только чтобы щечки засияли.
Погодите, сбегаю вниз за косметичкой. У меня есть новые оттенки из Парижа, вам идеально подойдет помада от Шарля Рида.
– Ну вот, само очарование! Как приятно видеть даму при макияже. Сразу понимаешь, что леди на высоте! – воскликнул мистер Харгривз во время обхода. – Ждете не дождетесь возвращения домой, да, дорогая?
– Да, конечно, – вежливо ответила она, оставив попытки убедить его в том, что она понятия не имеет, как выглядит ее «дом».
Некоторое время доктор пристально изучал ее лицо. Видимо, заметил неуверенность в ее голосе, а потом присел на край кровати и, положив руку ей на плечо, заговорил:
– Дорогая, я понимаю ваше замешательство: вы еще не пришли в себя окончательно, но прошу вас, не волнуйтесь о том, что пока многое вам неясно. Черепно-мозговые травмы довольно часто вызывают амнезию. Вас окружают любящие люди, и я уверен, что когда вы попадете в знакомую обстановку, войдете в привычный ритм жизни – подруги, прогулки по магазинам и так далее, – то вскоре обнаружите, что все вернулось на круги своя.
Дженнифер послушно кивнула. Она уже давно поняла, что людей радует, когда она соглашается со всем, что они говорят.
– Придете ко мне через неделю. Посмотрим, как будет заживать ваша рука. Для полного восстановления потребуется курс физиотерапии, однако в первую очередь вам нужно побольше отдыхать и ни о чем не беспокоиться, хорошо, дорогая? – проговорил он, направляясь к двери.
Что она могла ему ответить?
Муж забрал ее в начале шестого, сразу после вечернего чая. Медсестры в идеально накрахмаленных халатах выстроились на первом этаже, у стойки регистратуры, чтобы попрощаться с ней. Она была все еще слаба и с трудом держалась на ногах, поэтому с благодарностью взяла мужа под руку, когда тот предложил ей помощь.
– Спасибо, что позаботились о моей супруге. Будьте любезны, пришлите счет мне в офис, – попросил он старшую медсестру.
– Мы рады, что смогли помочь, – пожав ему руку, ответила та и, улыбнувшись, взглянула на Дженнифер. – Так приятно видеть ее на ногах. Миссис Стерлинг, вы чудесно выглядите.
– Я чувствую себя… намного лучше, спасибо, – ответила Дженнифер.
На ней были длинное кашемировое пальто и шляпка без полей в тон. Он распорядился, чтобы ей в клинику прислали три наряда. Она выбрала самый неброский, не желая привлекать к себе лишнее внимание.
– Секретарша сказала, что на улице стоит толпа газетчиков – ждут девушку Кокрейна, – крикнул им доктор Харгривз, выглядывая из кабинета. – Если хотите избежать лишней шумихи, воспользуйтесь черным ходом.
– Да, вы правы. Не могли бы вы сообщить моему шоферу, чтобы он заехал с другой стороны?
После нескольких недель, проведенных в теплой клинике, воздух показался ей просто ледяным. Задыхаясь, она изо всех сил старалась не отставать от мужа и в конце концов очутилась в салоне большого черного автомобиля, уютно устроившись сзади на просторном кожаном сиденье. Дверь захлопнулась, послышалось утробное рычание мотора, и они выехали на оживленные улицы Лондона.
Она разглядывала через окно толпу газетчиков, теснившихся на ступеньках у входа в клинику, и фотографов, сравнивавших объективы. По тротуарам центральных улиц двигался нескончаемый поток людей. Подняв воротники и поглубже надвинув на лоб шляпы, чтобы укрыться от ветра, они все куда-то спешили.
– А кто такая «девушка Кокрейна»? – спросила она у мужа, который что-то тихо говорил водителю.
– Кто-кто? – переспросил он.
– Девушка Кокрейна, про которую говорил мистер Харгривз.
– А, кажется, подружка какого-то популярного певца. Они попали в автокатастрофу незадолго до…
– Все только о ней и говорят – медсестры, пациентки…
– Я отвезу миссис Стерлинг домой, – обратился он к водителю, явно потеряв всякий интерес к разговору. – И как только устрою ее, поеду в офис.
– А что с ним случилось? – спросила она.
– С кем?
– С этим Кокрейном. Певцом.
Муж посмотрел на нее, словно раздумывая над тем, как ей ответить, а затем коротко сказал, прежде чем снова повернуться к водителю:
– Он умер.
Она медленно поднималась по ступеням белого особняка с лепниной, и стоило ей ступить на последнюю ступеньку, как дверь, словно по мановению волшебной палочки, распахнулась. Водитель аккуратно поставил ее саквояж на пол в холле и тут же удалился. В дверях стояла темнокожая женщина средних лет, явно ожидавшая их приезда. Муж благосклонно кивнул ей. Дженнифер скользнула по ней взглядом – аккуратная кичка, костюм темно-синего цвета.
– Добро пожаловать домой, мадам! – воскликнула она с сильным акцентом, протягивая Дженнифер руку, и широко улыбнулась. – Мы так рады, что вы поправились.
– Спасибо… Спасибо, – запнувшись, поблагодарила Дженнифер, поняв, что не знает ее имени, но спросить не решилась.
Женщина взяла у них пальто и исчезла в недрах холла.
– Ты устала? – спросил он, внимательно глядя на нее.
– Нет-нет, я в порядке, – отозвалась она, оглядываясь по сторонам и с ужасом убеждаясь в том, что это место ей совершенно незнакомо.
– Мне пора возвращаться в офис. Я могу оставить тебя с миссис Кордозой?
Кордоза. В этом имени было что-то знакомое. Она ощутила благодарность за то, что он тактично напомнил ей имя экономки.
– Конечно, все будет хорошо. Пожалуйста, не волнуйся за меня.
– Вернусь в семь… если ты точно уверена, что все в порядке.
Ему явно не терпелось уйти. Он наклонился к ней, поцеловал в щеку и, немного помедлив, развернулся и ушел.
Стоя в коридоре, Дженнифер прислушивалась к его затихающим шагам, приглушенному реву двигателя – огромная машина отъехала от дома, который вдруг показался ей пустым и огромным.
Она дотронулась до шелковистых обоев, скользнула взглядом по полированному паркету, головокружительно высокому потолку, а потом точным, решительным движением сняла перчатки, наклонилась над стоящим в коридоре столиком и принялась разглядывать фотографии. Вот большое фото в вычурной серебряной рамке, отполированной до блеска, – их свадьба: на ней облегающее белое платье, лицо наполовину скрыто кружевной фатой, рядом стоит широко улыбающийся муж. Я действительно замужем, подумала она, я здесь такая счастливая…
Миссис Кордоза подошла из-за спины, и Дженнифер подпрыгнула от неожиданности.
– Я подумала, может быть, вы хотите, чтобы я принесла вам чая? – сложив руки на переднике, поинтересовалась экономка. – Не хотите присесть в гостиной? Я затопила камин, пойдемте, мадам.
– Это было бы просто… – начала Дженнифер, но тут же осеклась, в панике глядя на огромное количество дверей, расположенных вдоль длинного коридора. Она еще раз взглянула на фотографию. – Миссис Кордоза, – неуверенно произнесла она, – вы меня не проводите? Мне нужно присесть, я еще недостаточно окрепла.
Дженнифер и сама не знала, почему ей не захотелось говорить экономке, что она не помнит расположения комнат в собственном доме. Ей казалось, если притвориться, будто все нормально, то сначала в это поверят окружающие, а потом и она сама.
Экономка сообщила, что приготовила ужин – картофельную запеканку с зеленой фасолью – и оставила его в духовке. Дженнифер поняла, что с ужином придется подождать до возвращения мужа: правая рука все еще плохо слушалась и она решила сама не накрывать на стол, чтобы не уронить тяжелый чугунный сотейник.
Около часа она в одиночестве бродила по огромному дому, знакомясь с ним, открывая все ящики и разглядывая фотографии. «Это мой дом, – повторяла она про себя, – мои вещи, мой муж». Пару раз она попробовала, не раздумывая, найти ванную и кабинет и с радостью обнаружила, что какая-то часть ее сознания все-таки помнит это место. Разглядывая книги в гостиной, она с некоторым удовлетворением отметила, что, хотя многие из них казались ей незнакомыми, большинство сюжетов она хорошо помнила.
Большую часть времени Дженнифер провела в спальне. Миссис Кордоза распаковала ее чемодан и убрала все по местам. Открыв два встроенных шкафа, она обнаружила там огромное количество хранящихся в безупречном порядке вещей. Одежда и обувь идеально подходили ей, даже самые разношенные туфли. На туалетном столике стройными рядами лежали щетки для волос, духи и пудра. Ароматы духов вызывали у нее смутные, но приятные воспоминания. Косметика идеально подходила ей: «Коти», «Шанель», «Элизабет Арден», «Дороти Грей» – ее столик был заставлен маленьким батальоном дорогих кремов и лосьонов.
Дженнифер открыла один из ящиков и стала перебирать сорочки, бюстье и прочее белье из шелка и кружева. Я женщина, которая заботится о своей внешности, отметила про себя она. Усевшись перед трельяжем, она принялась разглядывать свое отражение, а потом взяла щетку и стала долгими, уверенными движениями расчесывать волосы. Вот так я и живу, несколько раз повторила она про себя.
Как только Дженнифер охватывало ощущение, что она здесь чужая, она тут же пыталась занять себя разными мелочами: перекладывала полотенца в гардеробной на первом этаже, расставляла тарелки и бокалы.
Когда муж вернулся домой, еще не было семи. Перед тем как пойти встречать его в холл, она освежила макияж и слегка надушила шею и плечи. Гму это понравилось, отметила про себя она, иллюзия нормальности. Она взяла у него пальто, повесила в шкаф и спросила, не желает ли он чего-нибудь выпить.
– С удовольствием, спасибо, – согласился он.
Дженнифер растерянно взяла в руку один из графинов, муж обернулся и, увидев ее замешательство, подбодрил ее:
– Да-да, дорогая, все верно: виски. На два пальца, со льдом, пожалуйста.
За ужином он сидел справа от нее за огромным столом из отполированного красного дерева, большая часть которого оставалась не накрытой. Она разложила горячее на тарелки, а он поставил их на стол. Это моя жизнь, невольно подумала она, наблюдая за движениями его рук, вот так мы проводим вечера.
– Я подумал, может быть, пригласим Монкриффов на ужин в пятницу? Ты не против?
– Нет, не против, – ответила она, поднося вилку ко рту.
– Прекрасно, – кивнул он. – Наши друзья все время спрашивают о тебе. Они хотят убедиться в том, что ты… пришла в себя.
– Будет очень… мило, – натянуто улыбнулась она.
– Думаю, нам еще недельку-другую не стоит никуда ходить. Пока ты окончательно не поправишься.
– Да.
– Очень вкусно. Это ты приготовила?
– Нет, миссис Кордоза.
– А, понятно…
Остаток ужина прошел в тишине. Она пила воду – мистер Харгривз отсоветовал ей пить алкоголь – и с завистью поглядывала на бокал мужа: как бы ей хотелось хоть немного отвлечься от странности всего происходящего, немного притупить ощущения…
– Как дела… на работе?
– Все в порядке, – не отрываясь от еды, ответил муж. – В ближайшие две недели надо будет съездить на шахты, но сначала я хочу убедиться, что с тобой все в порядке. Разумеется, миссис Кордоза будет тебе помогать.
– Я уверена, что со мной все будет хорошо, – заверила она его, испытав облегчение при мысли, что скоро сможет побыть одна.
– А потом съездим на пару недель на Ривьеру. У меня там дела, а тебе полезно побыть на солнце. Мистер Харгривз сказал, что это полезно для… для шрамов, – неловко закончил он.
– На Ривьеру, – повторила она, и перед ее глазами вдруг возник залитый лунным светом берег моря, донесся чей-то смех, звон бокалов. Дженнифер прикрыла глаза, пытаясь сделать расплывчатую картинку более отчетливой.
– Можем поехать вдвоем на машине, только ты и я.
Картинка исчезла, в ушах стучала кровь. Спокойно, сказала она себе, все вернется. Мистер Харгривз сказал, что все вернется.
– Тебе там всегда нравилось. Мне кажется, там ты была счастливее, чем в Лондоне, – взглянув на нее, добавил он и тут же отвел взгляд.
У Дженнифер снова возникло ощущение, что он как будто проверяет ее. Она заставила себя проглотить очередной кусочек запеканки и тихо ответила:
– Как скажешь, тебе лучше знать.
В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь угнетающим звоном его вилки и ножа о тарелку. Еда вдруг показалась Дженнифер совершенно несъедобной.
– О, мне кажется, я устала куда сильнее, чем думала. Ты не обидишься, если я пойду наверх? – вставая, спросила она.
– Надо было мне сказать миссис Кордозе, что мы вполне можем поужинать на кухне. Помочь тебе подняться? – вскочил на ноги он.
– Прошу не волнуйся, – отмахнулась она. – Я просто немного устала. Утром мне наверняка станет гораздо лучше.
Без четверти десять Дженнифер услышала, как он вошел в комнату. Она лежала в кровати, всем телом остро ощущая прикосновение простыней, глядя на полоску лунного света, проникавшего в комнату через щель между занавесками, прислушиваясь к отдаленному шуму машин на площади, к скрипу тормозов такси, останавливающихся на мгновение, чтобы извергнуть на улицу пассажиров, к вежливым приветствиям прохожих, вышедших с собаками на вечернюю прогулку. Она старалась не двигаться, замерев в ожидании момента, когда все встанет на свои места и она окончательно поймет, что попала в привычную обстановку.
И тут открылась дверь.
Он не стал включать свет. В темноте раздалось лишь глухое постукивание друг о друга деревянных вешалок, на одну из которых он повесил пиджак, на пол с едва слышным звуком упали снятые ботинки, и она вдруг ощутила, как все ее тело напряглось. Ее муж – этот совершенно незнакомый ей человек – собирается лечь к ней в постель. Она так сосредоточенно воспринимала все происходящее вокруг, что даже не задумалась над тем, что будет делать с наступлением ночи. В глубине души она надеялась, что он пойдет спать в соседнюю комнату.
Прикусив губу и покрепче зажмурившись, она постаралась дышать ровно и спокойно, притворяясь спящей. Он зашел в ванную, из крана зажурчала вода, он долго чистил зубы, а потом прополоскал рот. Ковер мягко зашелестел под его ногами, и вот он уже скользнул под одеяло, матрас продавился под тяжестью его тела, кровать заскрипела. С минуту он лежал неподвижно, а она изо всех сил пыталась успокоиться и дышать ровно. «Пожалуйста, только не сейчас, – мысленно взмолилась она, – я же тебя совсем не знаю!»
– Дженни? – шепнул он, дотронувшись до ее бедра, и она едва сдержалась, чтобы не дернуться. – Дженни? – повторил он, неуверенно гладя ее.
Она изобразила глубокий вздох, окончательно давая ему понять, что крепко спит и находится в полном забытье. На мгновение его рука замерла, и он, тяжело вздохнув, откинулся на подушки.
