Текст книги "Танцующая с лошадьми"
Автор книги: Джоджо Мойес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Глава 9
Прежде всего тогда следует понять, что норов у лошади – то же самое, что гнев у человека.
Ксенофонт. Об искусстве верховой езды
Наташа услышала, как Сара спускается по лестнице. Девочка ступала нарочито бесшумно, будто не хотела, чтобы ее услышали, но Наташа, которая все еще остро ощущала присутствие посторонних в доме, тотчас оторвалась от бумаг. Уступив Маку свой кабинет в качестве спальни, она работала за кухонным столом и теперь откинулась на спинку стула, чтобы лучше видеть, что происходит.
– Ты уходишь?
Сара резко обернулась, будто не ожидала, что ее увидят. На ней был пуховик и шерстяной полосатый шарф.
– Я ненадолго.
– Куда идешь? – спросила Наташа с непринужденным видом.
– Повидать подругу.
– Хочешь, я тебя подвезу? – Наташа встала.
– Нет, спасибо.
– Тогда встречу. Сейчас рано темнеет. Мне не трудно.
– Нет, спасибо. – Сара улыбнулась, но улыбка вышла неубедительной. – Я доберусь на автобусе.
И исчезла, прежде чем Наташа успела что-то еще сказать. Сжав в пальцах ручку, Наташа смотрела на входную дверь.
Сара жила у них уже десять дней. Первые два дня она почти все время молчала и скрывалась у себя в комнате, если Наташа была дома, но потом у них установилось некое подобие режима. Наташа готовила завтрак (обычно она вставала первая), Мак отвозил Сару в школу, как посоветовал социальный работник. Он отвечал за первые пару часов после школы, а затем либо Сара с Маком, либо все трое, в зависимости от того, как поздно Наташа приходила с работы, ужинали. Факсимильная копия семьи.
Поначалу Наташе было неловко ужинать с Маком. Застольный разговор давался с трудом. Но Мак болтал с Сарой, и даже если девочка отмалчивалась, они все равно ощущали себя в большей, чем раньше, безопасности, а иногда даже испытывали чувство товарищества. Жизнь Сары, ее маленькие потребности, даже ее упрямство придавали смысл их общению.
Дважды звонили из школы: жаловались, что она прогуливает уроки. Сара объясняла, что ошиблась с расписанием. А однажды она пришла, а учитель что-то перепутал и не явился. Рут, социальный работник, предупредила, что девочка нарушает установленный для нее распорядок.
– Нас беспокоит то, что ее нет там, где она должна быть, – говорила Рут.
У Наташи было ощущение, что от них что-то скрывают.
– А как иначе у подростков? – весело говорил Мак. – Меня тоже никогда не было там, где я должен был быть.
– Нельзя давать ей слишком много свободы, – твердила Рут, обращаясь к Наташе. – Насколько нам известно, дедушка был с ней строг, и она, похоже, реагирует на потерю стабильности, слетая с катушек. Прогуляла много уроков и отказывается говорить, чем занимается. Боюсь, вам с ней придется несладко, – быстро добавила она. – Как я уже сказала, это ребенок, которому, как нам кажется, было бы легче, если бы существовало четкое расписание. И если вам удастся договориться с ней об определенных ограничениях относительно того, когда и куда она уходит, всем было бы лучше.
Улыбаясь, Рут сказала, что у них есть преимущество: Сара сама попросилась жить с ними.
– Из опыта могу сказать, что, когда молодые люди сами выбирают семью, дела идут лучше. Уверена, так и будет.
У Наташи не было времени почувствовать себя польщенной. Теперь, когда Сара поселилась у них, складывалось впечатление, что та хотела бы проводить с ней как можно меньше времени. За ужином Сара отвечала односложно, а если Наташа была дома, то сидела у себя в комнате и отлучалась так часто, что казалось, она вообще у них не живет.
За первым ужином Мак сказал:
– Знаешь, мы никогда еще не принимали гостей твоего возраста. Что будем делать?
Он говорил так весело, так беззаботно.
Наташа стояла у плиты, соскребая пригоревшие крошки пиццы с противня и делая вид, будто не прислушивается.
– После школы я обычно встречаюсь с друзьями, – осторожно сказала Сара.
Мак пожал плечами:
– Хорошо. Скажем, два раза в неделю для начала. В остальные дни ты должна приходить домой и мы вместе будем делать уроки. Хотя, честно признаюсь, у меня нет ни малейшего представления, что ты должна делать.
– Я привыкла уходить и приходить, когда мне нужно.
– А мы не привыкли, Сара, что в доме есть кто-то еще, и нам нужно время, чтобы приспособиться. Думаю, мы вскоре сможем дать тебе ключи от дома, но ты должна постараться. Договорились?
Девочка тоже пожала плечами:
– Договорились.
Наташа думала, что Сара была для Мака всего лишь дымовой завесой, помогающей скрыть, насколько им некомфортно друг с другом. Но он полностью погрузился в заботу о девочке. Бросил курить и пил не больше бокала вина или пива за вечер. Проштудировал кулинарные книги, чтобы научиться готовить в отсутствие Наташи. Казалось, он инстинктивно знал, о чем поговорить с Сарой, что она хочет на ужин или что смотреть по телевизору. Иногда она улыбалась его шуткам, делилась тем, что произошло за день, возвращаясь из школы.
Наташа пыталась найти нужный тон. Часто даже ей самой казалось, что она говорит с ней, как с клиентом: «Тебе нужно что-нибудь? Что ты обычно ешь в школе?» Вопросы казались неловкими, будто она вела допрос. Во время таких разговоров у Сары появлялось настороженное выражение лица, словно она тоже чувствовала себя как на допросе.
Наташа предложила добавить что-нибудь в гостевую спальню, чтобы сделать ее поуютнее, но Сара отказалась. Вежливо улыбнулась, когда Наташа показала ей новое пуховое одеяло и туалетные принадлежности в ванной. Мягко отклонила идею пойти в выходной в магазин и выбрать постеры или картины для украшения стен. Однажды днем, когда Сара была в школе, Наташа зашла в комнату. Она пыталась понять, что Сара за человек, в чем нуждается, но вещи мало о чем могли сказать: дешевая одежда из сетевых магазинов, точно как у других девочек этого возраста, фотография, на которой изображена она и двое пожилых людей, вероятно ее бабушка и дедушка. Несколько книг о лошадях и школьная форма. Вообще Сара была аккуратной девочкой, но, что странно, обувь ее часто бывала в грязи, а джинсы в пятнах и пахли чем-то острым, Наташа не могла понять чем. Когда она спросила однажды вечером, Сара покраснела и сказала, что они с подругой выгуливали собаку в парке.
– Все нормально. Она откроется, нужно время, – уверил Мак, когда Сара удалилась к себе. – Только представь, как это все для нее необычно. За пару месяцев вся ее жизнь перевернулась.
Не только ее, хотелось сказать Наташе. Но вместо этого она взяла документы и пошла на кухню работать, все больше чувствуя себя незваным гостем в своем доме.
– …Поэтому в эти выходные я не еду в Кент.
Конор с трудом верил своим ушам.
– Вы с Маком – приемные родители девочки? – повторил он.
– Не говори так, Конор. Мы не удочерили ее. Я встретила Сару случайно. Она просто у нас поживет, пока ее дедушка не поправится. Кстати, это несколько упрощает нашу жизнь. Снимает напряженность.
Конор смотрел на это иначе.
– Кажется, я чего-то не понимаю, Дока, – сказал он, поглаживая свой кожаный портфель. – Сначала он переезжает к тебе. Теперь вы приемные родители. И ты не можешь уехать со мной на выходные, так как вы играете в семью.
– Это ее первые выходные, – очень спокойно ответила Наташа. – В пятницу приходит социальный работник, чтобы убедиться, что она нормально устроилась. Я не могу вот так взять и уехать, когда она только что у нас поселилась.
– Итак, вы изображаете счастливую семью.
– Конор, не говори ерунды. Думаю, Маку было так же трудно. Когда в доме третий человек, мы не должны относиться друг к другу как прежде.
– Все это очень хорошо, но я вижу это в другом свете. Когда у тебя дети…
– У нас нет детей. У этой девочки своя жизнь, свои интересы. Ее вообще дома почти не бывает.
– И в чем тогда смысл, если ее вообще почти дома не бывает? Ты сказала, в ее присутствии вам незачем общаться друг с другом.
Черт, как трудно спорить с юристом!
– Не передергивай. Она попросилась к нам. Мы с Маком оба решили, что это разрядит атмосферу в доме. К тому же поможет подростку в сложной ситуации.
– Какой альтруизм!
Она вышла из-за стола, подошла к нему и села на подлокотник рядом. Заговорила почти шепотом:
– А если бы ты встретил неиспорченного ребенка, которому был бы нужен кров на несколько недель, чью жизнь ты бы мог изменить к лучшему, что бы ты сделал? – (Теперь он внимательно ее слушал.) – Ты же отец. Представь, если бы речь шла о твоем сыне. Ты бы не молил, чтобы какие-нибудь хорошие люди позаботились о нем? – Она ловила его взгляд. – Когда мы продадим дом, она благополучно вернется к себе, и мы, все трое, можем разойтись по разным дорогам. Всем будет хорошо.
Она хотела взять его за руку, но он отстранился и склонил голову набок.
– Я все это понимаю. Но объясни мне одну вещь. – Он подался вперед. – Как ты объясняешь свое семейное положение официальным представителям? Странное дело! Двое почти не виделись целый год и не испытывают друг к другу никакой симпатии, но внезапно предлагают спасти заблудшую душу… – (Она сделала глубокий вдох.) – Ой-ой-ой. Я знал…
– Да нет же, Конор…
– Вы им не сказали, так? – Его голос стал язвительным. – Они думают, что вы вместе. С официальной точки зрения вы обычная семейная пара.
– Не было смысла говорить об этом… Тебе прекрасно известно, что я не поменяла фамилию.
– Очень удобно.
– Просто не распространялась об этом, – пыталась объяснить она. – И только. Люди знают меня как Макколи. Не знала, что с этим делать.
– И теперь мистер и миссис Макколи удочеряют маленькую девочку. Очень все хорошо складывается, не правда ли? Семья восстановилась.
– Мы ее не удочерили. Это подросток, которому надо где-то жить несколько недель. Перестань, Конор. Не ищи того, чего нет.
Но ему мерещилась целая палитра мотивов, отговорок, хитростей. Дни напролет он ее избегал; если она приглашала провести с ней вечер, он ссылался на занятость или вовсе ее не замечал. Он вернется, говорила себе Наташа. Она смотрела на свой мобильный телефон, который показывал в четырнадцатый раз, что ей звонили только по работе. Значит, надо сосредоточиться на работе.
В доме было тихо. Еще несколько часов он будет принадлежать только ей. Она опустила голову на руки и закрыла глаза. Потом встрепенулась и, сделав глубокий вдох, будто вынырнула, набрала номер своего офиса и оставила сообщение на автоответчике.
– Бен, собери, пожалуйста, все свидетельские показания по делу Ноттингема. И немедленно дай знать, если будут новости из зала суда номер три. Мне кажется, местный орган власти в деле Томпсона собирается подать апелляцию.
Это снова повторилось. У ее кладовки были сложены три скирды свежего сена, распространявшего сладкий аромат летних лугов. Рядом лежал невскрытый мешок корма. Сара за это не платила. Она сжала холодный навесной замок, глядя с удивлением на картину, которая встречала ее дважды за последние две недели, испытывая одновременно благодарность за то, что у Бо имеется корм, и тревогу, поскольку догадывалась, откуда все это взялось.
В конюшню прокралась осень, принеся с собой холодные ночи и, как казалось, неутолимый голод лошадям. Сара взглянула из кладовки на жаровню, которую Ковбой Джон растапливал манильскими конвертами, беседуя со своей собакой. Он наводил порядок в кирпичном сарае, который называл своим офисом, сжигая накопившуюся за многие годы нераспечатанную официальную корреспонденцию. Она попросила у него сена. Он сказал, извиняясь, что продал все Салю, оставив только то, что было нужно собственным лошадям.
Сара наполнила сеном корзину и потащила ее через двор в стойло Бо. Налила свежей воды в ведра и стала чистить подстилку. Время от времени она грела закоченевшие пальцы на мягкой и теплой шкуре лошади под попоной и слушала, как та ритмично хрупает.
Она думала, что у Макколи ей станет жить легче. В какой-то степени так оно и вышло. Дом был милым. Ближе к школе и к конюшне. С деньгами оставалась проблема. Без Папá она не могла платить арендную плату за стойло. Наташа не давала ей денег на школьные обеды, а делала бутерброды. Они купили ей новый проездной на автобус, чтобы она не просила денег на транспорт. Каждые выходные они давали ей карманные деньги, чего не делали другие семьи, но их было недостаточно, чтобы покрыть расходы на содержание Бо.
Она даже боялась подумать, сколько задолжала. Не считая сена.
Вспомнила о банке, которую видела в комнате Наташи. Та и понятия не имела, сколько фунтовых монет в ней было. Сара увидела ее, проходя мимо, и застыла на месте, прикинув, что там должно быть не меньше сотни: медные монеты вперемешку с серебряными. Наташа Макколи подписывала чеки, не глядя на суммы. Оставила на кухонном столе баланс карточного счета, из которого следовало, что в прошлом месяце она потратила почти две тысячи фунтов, но у Сары не хватило смелости посмотреть, на что ушли эти средства. У адвокатши, видимо, было столько денег, что она не считала, сколько монет бросала в банку. Может, просто не хотела, чтобы они оттягивали карманы ее деловых костюмов.
Сара знала, что сказал бы Папá о девочках, которые берут чужие деньги. Но все чаще она мысленно говорила ему: «Ну и что? Тебя со мной нет. Как еще я могу позаботиться о нашей лошади, пока ты не вернешься домой?»
– Сара…
Она вздрогнула. Ковбой Джон куда-то исчез, а Шеба не залаяла, как обычно, когда приходил кто-то чужой.
– Вы меня напугали. – Она прижалась к стене кладовки, по-прежнему сжимая в руке висячий замок.
Позади нее стоял Мальтиец Саль, его лицо было едва различимо в вечерних сумерках.
– Проходил мимо и увидел, что ворота открыты. Хотел проверить, все ли в порядке.
– Все в порядке. – Она обернулась и стала закрывать замок. – Я собиралась уходить.
– Ты запираешь ворота вместо Джона?
– У меня всегда были свои ключи. Я ему помогала, если он уходил пораньше. Могу продолжать это делать, когда вы станете хозяином.
– Когда я стану хозяином? – Он сверкнул золотым зубом. – Душенька, я уже хозяин. Неделю как. – Саль прислонился к дверному косяку. – Но ключи пусть останутся у тебя. Может пригодиться.
Сара нагнулась, чтобы поднять с пола школьную сумку. Она была рада, что в мерцающем свете натриевых фонарей, проникающем снаружи, Саль не видел, как она покраснела.
– Куда идешь?
– Домой.
– Дедушка вернулся?
– Нет. Я живу в одной семье.
– Темно. Молоденькой девушке опасно ходить одной так поздно.
– Все нормально. – Сара повесила сумку на плечо. – Правда.
– Тебя подвезти? Я никуда не спешу.
Его лица по-прежнему не было видно. От него пахло табаком. Не сигаретами, а чем-то приторно-сладким.
– Нет, не надо.
Она хотела пройти, но он загородил дорогу. Ему, похоже, доставляло удовольствие ставить людей в неловкое положение. Сара подумала, что, наверное, его товарищи в другом конце двора смеются над ней.
– Сено получила?
– Спасибо. Простите, чуть не забыла. – Сунула руку в карман и достала деньги, которые пересчитала с утра. – Это за две последние скирды. – Протянула деньги и передернулась, когда пальцы коснулись его ладони.
Он поднес ладонь к свету и внимательно изучил содержимое. Потом рассмеялся:
– Милочка, что это?
– Плата за сено. И корм. За две недели.
– Этого не хватит, чтобы заплатить даже за две кипы сена. Хорошего качества.
– Два фунта за кипу. Я столько плачу Джону.
– Мое сено лучшего качества. По пять фунтов за кипу. Я тебе говорил, что буду кормить твоего коня самым лучшим. Ты мне должна в три раза больше.
Она смотрела на него в изумлении. Непохоже, что он шутит.
– У меня столько нет, – прошептала она.
У ее ног скулила Шеба.
– Это проблема. – Он кивнул, будто говорил сам с собой. – Проблема. К тому же есть еще должок.
– Какой должок?
– В книгах Ковбоя Джона значится, что ты не платила аренду шесть недель.
– Джон сказал, что не будет брать арендную плату. Из-за дедушки.
Мальтиец Саль закурил сигарету.
– Он обещал, душа моя. Не я. Я купил дело на корню, а в книгах за тобой значится большой долг. Здесь ведь не благотворительная организация. Мне нужна арендная плата.
– Я поговорю с ним.
– Он здесь больше не хозяин, Сара. Ты мне должна.
Сара прикидывала в уме: арендная плата за шесть недель плюс деньги за корм. Когда подсчитала, у нее закружилась голова.
– Мне неоткуда взять такие деньги. По крайней мере, сразу.
– Ну что ж… – Саль посторонился и дал ей пройти, потом направился к воротам. – Я подожду. Куда спешить? Разберешься, тогда и поговорим.
Наташа выходила из суда, разговаривая с солиситором, когда увидела Линду, бегущую вверх по ступеням. Запыхавшаяся помощница сунула ей в руку листок бумаги:
– Позвоните этой женщине. Она говорит, какая-то девочка по имени Сара снова не пришла в школу.
– Что? – Наташа еще не опомнилась от судебного слушания.
– Они позвонили сразу после десяти. Не хотела вас отвлекать. – Линда кивнула в сторону зала. – Сара сегодня не пришла в школу, – повторила она, увидев, что Наташа ничего не поняла. – Подразумевалось, что ты знаешь, о ком идет речь. Это клиент? Я пыталась сообразить, о ком они говорят.
Наташа посмотрела на часы. Было без четверти двенадцать.
– Маку звонила?
– Маку? – переспросила Линда. – Твоему бывшему? С какой стати я стала бы ему звонить?
Наташа искала свой телефон.
– Не волнуйся. Потом объясню.
Она нашла телефон и двинулась по коридору мимо стоящих группками юристов и клиентов, отыскивая тихий уголок.
– Наташа? – с удивлением сказал Мак.
На дальнем фоне слышался смех и музыка, словно он был на вечеринке.
– Из школы звонили. Она снова прогуливает.
– Кто? Сара? – Мак шикнул на кого-то. – Но я высадил ее у школы без четверти десять.
– Как она входит в ворота, видел?
Пауза.
– Когда ты спросила, я понял, что не видел. Она мне помахала. Черт, мне и в голову не приходило, что ее за руку надо водить.
– Они мне дважды звонили. По закону мы должны были через два часа заявить, что она пропала. Мак, тебе придется с этим разобраться. У меня перерыв меньше часа, потом весь день пробуду в зале. Судя по ходу слушания, освобожусь не раньше четырех.
– Черт! У меня сейчас съемка в разгаре, а потом еще одна в Южном Лондоне.
Она знала, что он обдумывает ситуацию. Он всегда напевал себе под нос, когда пытался найти выход.
– Ладно. Ты звонишь в школу, чтобы проверить, не появилась ли она там. Я еду домой проверить, нет ли ее дома. Потом тебе перезвоню.
Сары не оказалось ни дома, ни в школе. В больнице ее тоже не было. Мак позвонил Наташе, когда она, с бутербродом в руке, мерила шагами свой кабинет, и попросил не звонить социальному работнику до вечера.
– Давай сначала поговорим с ней.
– А вдруг что-то случилось? В прошлый раз она прогуляла только один урок. А в этот – почти весь день. Мак, нужно звонить социальному работнику, который ее курирует.
– Ей четырнадцать. Она веселится где-нибудь с друзьями, напившись сидра.
– Ты меня ободрил.
– Она вернется. Она же не бросит дедушку.
Наташа не была в этом так уж уверена. С трудом заставляла себя сосредоточиться на слушании дела. Она бросила взгляд на Линдсея, своего двенадцатилетнего клиента, который сидел с угрюмым видом между опекуном и социальным работником, надзиравшими за ходом слушаний в связи с обращением о безопасном проживании, и видела непроницаемое бледное личико Сары, когда та пыталась незаметно улизнуть из дому. Происходило нечто неизвестное им, и это беспокоило Наташу. Она не знала, что́ ее беспокоит больше: тревога за ребенка, который явно попал в какую-то сложную ситуацию, или нарастающий страх, что она сама навлекла кучу проблем на свою благополучную, упорядоченную жизнь.
– Ваши записи, – шепнул Бен, проскальзывая в кресло рядом с ней. – Вы их забыли на стуле.
– Бог ты мой! Спасибо.
Надо было обдумать все тщательнее, сказала она сама себе, слушая выступление защитника со стороны местного органа власти. Ей было так невмоготу жить под одной крышей с Маком, что даже в голову не пришло, насколько все может еще больше усложниться.
– Миссис Макколи, вы хотите что-нибудь добавить? – задал вопрос судья.
Она почувствовала, что перестала следить за происходящим, и не знала, что сказать.
– Нет, ваша честь. Мне нечего добавить.
– Я думал, вы хотели зачитать свидетельство психиатра, – прошептал Бен.
Черт! Она резко встала.
– Приношу извинения, ваша честь, еще один документ, который я хотела бы представить вашему вниманию…
Когда она пришла домой, Мак сидел за столом на кухне. Наташа бросила портфель у холодильника и размотала шарф:
– Никаких новостей?
– Никаких.
– Уже темнеет. Как ты думаешь, сколько мы еще можем ждать, прежде чем звонить куда-нибудь?
Тревога, поселившаяся в ней после его первого звонка, принимала угрожающие размеры. Она в сотый раз проигрывала в уме разговор с социальным работником. Органы опеки сочтут их глупыми или, что еще хуже, беспечными. Их ведь предупреждали: главное, чтобы Сара посещала школу. Начнутся пересуды. Под сомнением окажется Наташина профессиональная компетентность. И, кроме всего этого, пугающий внутренний голос, который она пыталась заглушить доводами рассудка, когда в очередной раз звонила Маку. «А вдруг сейчас что-то вправду случилось? У меня совсем нет опыта в таких делах. У настоящих родителей есть годы, чтобы привыкнуть к таким тревогам».
– Дадим ей еще полчаса, – решил Мак. – До шести. После этого наше терпение будет исчерпано.
Наташа села напротив Мака и приняла предложенный бокал вина. Он не улыбался. Вся его непринужденность испарилась. На смену ей пришло молчание и напряженность.
– Успел на свою вторую съемку?
Он покачал головой:
– Решил подождать у школы после окончания уроков. На случай, если она появится. – Он вздохнул и отхлебнул из бокала. – Да и не мог сосредоточиться на работе. Перенесли на завтра.
На мгновение они встретились глазами. Если она не вернется до завтра…
– В суде от меня почти не было толку, – призналась Наташа. – Тоже не могла сосредоточиться.
– На тебя это не похоже.
– Не похоже.
Она проиграла дело. И когда выходила из здания Высшего суда, выражение лица Бена подсказало: это ее вина.
– Ох уж эти дети, – с грустью сказал Мак.
Раздался дверной звонок, и оба вздрогнули.
– Я открою! – Мак вскочил из-за стола.
Наташа осталась сидеть, отпивая из бокала. Слышала, как он открыл входную дверь. Пробормотал что-то, она не разобрала слов, потом в прихожей раздались его шаги. За ним стояла Сара: намотанный вокруг шеи шарф скрывал половину лица, от одежды исходил вечерний холод.
– Добро пожаловать домой! – Мак обернулся к ней. – А мы голову ломали: может, ты переехала в какой-нибудь отель?
Глаз Сары почти не было видно. Она переводила взгляд с одного на другого, пытаясь оценить, насколько велики ждущие ее неприятности.
– Может, скажешь нам, где ты пропадала? – Голос Мака был спокоен, но Наташа видела, как он расстроен.
Сара немного сдвинула шарф:
– Гуляла с подругой.
– Но не весь же вечер. Я хотел сказать, весь день. Вместо школы.
Она пнула что-то невидимое:
– Я почувствовала себя плохо.
– И что?
– Решила погулять. Чтобы прочистить голову.
– Девять часов? – Наташа не выдержала. – Ты гуляла девять часов, чтобы прочистить голову? Да ты имеешь хоть малейшее представление, сколько неприятностей на нас свалилось из-за тебя?
– Наташа…
– Дай сказать! – бросила она Маку. – Я проиграла дело в суде, потому что сходила с ума от тревоги за тебя. Каждый час звонили из школы. Маку пришлось отменить важную работу. Самое малое, что ты можешь сделать, – это сказать, где ты была.
Девочка снова уткнулась в шарф. Уставилась в пол.
– Сара, мы отвечаем за тебя. Несем юридическую ответственность. За то, чтобы ты ходила в школу и вовремя возвращалась домой. Отвечаем перед законом. Понимаешь? – (Она кивнула.) – Так где ты была?
Долгая томительная тишина. Потом Сара пожала плечами.
– Хочешь оказаться в приюте со строгим режимом? За десять дней ты прогуливаешь уроки в четвертый раз. Еще один прогул, о чем школа сообщит в первую очередь социальному работнику, а не нам, и тебя отправят в приют. Знаешь, что это за место? – Наташа повысила голос. – Там тебя будут держать под замком.
– Таш…
– Мак, мы ничего не сможем сделать. Они решат, что мы не способны о ней заботиться. А если они сочтут, что она может сбежать, подадут в суд просьбу о заключении в приют строгого режима. – (Глаза девочки над шарфом округлились.) – Ты этого хочешь?
Сара покачала головой.
– Ладно, – сказал Мак. – Давайте успокоимся. Сара, мы хотим, чтобы ты соблюдала правила. Мы должны знать, где ты пропадаешь.
– Мне четырнадцать. – Голос был тихим, но вызывающим.
– И ты у нас на попечении, – добавила Наташа. – Сара, ты сама попросилась к нам. Самое меньшее, что ты можешь сделать, – это играть по нашим правилам.
– Мне жаль…
Наташе не показалось, что ей было жаль.
– Завтра Мак передаст тебя с рук на руки учителю. И кто-то из нас будет тебя встречать после уроков. Так будет продолжаться, пока мы не убедимся, что ты посещаешь безопасные места.
Мак встал, подошел к шкафу и достал пакет пасты.
– Давайте остановимся на этом и поверим, что такое больше не повторится. Сара, сними куртку и садись за стол. Ты проголодалась, наверное. Приготовлю что-нибудь поесть.
Сара резко повернулась и вышла из кухни. Они слышали ее шаги на лестнице, а потом громко хлопнула дверь в ее спальню.
Повисла пауза.
– Прекрасно.
– Дай ей шанс, – вздохнул Мак. – Ей тяжело.
Наташа отхлебнула вина, выдохнула и посмотрела на него:
– Может, самое время сказать, что из банки в моей комнате исчезают монеты? – Ей показалось, он ее не слышит. – И в большом количестве. Я заметила, насколько их стало меньше. И еще… На днях я бросила в банку четыре фунтовые монеты. Вчера они пропали.
Он отвешивал пасту на весах.
– Вот так.
– Я не хотел говорить, но помню, что недавно из кармана джинсов на кофейный столик выпала пятерка. Хотел взять утром, но ее на месте не было. – Мак подошел к двери и бесшумно ее закрыл. – Думаешь, это наркотики?
– Не знаю. Вроде не замечала, чтобы она была не в себе.
– Не похоже.
– И не шмотки. – Это покорило Наташу: Сара не интересовалась модой, не читала модных журналов, в ванной утром проводила не больше десяти минут. – У нее нет телефона, насколько мне известно. И сигаретным дымом от нее не пахнет.
– Что-то не так.
Наташа опустила глаза:
– Мак, я должна тебе кое-что сказать. Когда я в первый раз ее увидела, ее задержали за кражу в магазине.
Он застыл на месте.
– Это была всего лишь упаковка рыбных палочек. Я случайно встретилась с ней в супермаркете. Она клялась, что собиралась заплатить за них.
Снова меня облапошили, подумала Наташа. Считала, делаю доброе дело. Глупая либералка из среднего класса с чувством вины. Полностью запутавшаяся.
– Извини. Нужно было раньше тебе сказать.
Он покачал головой. Наташа с благодарностью поняла, что он не будет делать из мухи слона.
– Думаешь… – нерешительно начала она, – нам следует…
– Завтра не могу, – перебил ее Мак, засыпая наконец пасту в кипящую воду. – Дай мне день или два, и я ее выслежу. Выясню, чем она занимается. Мы будем знать все.
