Текст книги "Обещание"

Автор книги: Джоди Линн Пиколт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Возможно, Джордан прав: беременность и стала причиной ее депрессии. Но почему? Они могли бы пожениться и родить ребенка; они могли бы вместе пойти на аборт. Она не могла не знать, что вместе они решили бы, как жить дальше.

Если только этого «вместе» она и не боялась.

Внезапно Криса охватила ослепляющая ярость. Как она посмела зависеть от него в одном и самостоятельно решать другое?

С большой осторожностью Крис повернулся на бок и ударил кулаком в оштукатуренную стену.

Селена сидела на высоком табурете и ждала, пока Ким Кенли закончит мыть руки. Девушка шарила глазами по классной комнате, про себя отмечая широкие черные столы, стеллаж вдоль стены, на котором лежали рулоны бумаги всех цветов радуги, стойки для мольбертов, буйство красок. Учитель рисования вытерла руки о джинсовый фартук и с улыбкой повернулась к Селене.

– А теперь скажите, чем я могу помочь? – спросила она, решительно подтягивая табурет для себя.

Селена открыла блокнот.

– Я бы хотела поговорить об Эмили Голд, – ответила она. – Насколько я понимаю, вы были ее учителем рисования?

Ким печально улыбнулась.

– Да. Она была моей самой любимой ученицей.

– Я слышала, у нее был талант к рисованию, – подтолкнула ее к разговору Селена.

– О да! Знаете, она нарисовала декорации для клуба театралов. А в прошлом году выиграла художественный конкурс среди учащихся всего штата. Мы надеялись, что она поступит в колледж изобразительных искусств, замахивались даже на Сорбонну.

А вот это уже интересно. Давить могли не только родители – и ребенок чувствовал себя подавленным.

– Вы когда-нибудь чувствовали, что Эмили боится не соответствовать ожиданиям других людей?

Учительница рисования нахмурилась.

– Не знаю, был ли кто-то настолько требователен к Эмили, как она сама, – ответила Ким. – Многие талантливые личности стремятся добиваться совершенства во всем.

Селена откинулась назад, терпеливо ожидая, что Ким объяснит свои слова.

– Лучше приведу пример, – сказала учительница.

Она встала, отправилась в глубь класса и вернулась с полотном средних размеров, на котором был сделан набросок Криса.

Эмили Голд была не просто хорошей художницей, она явно была талантлива.

– Вот, пожалуйста. Узнаете Криса?

– А вы с ним знакомы?

Учительница пожала плечами.

– Немного. Через меня прошли все старшеклассники, в девятом я недолго у всех вела уроки живописи. Те, кто заинтересовался, записались на мои занятия живописью, остальные сказали «адьё». – Она печально улыбнулась. – Крис первым бы поспешил на выход, если бы не Эмили.

– Он тоже стал посещать ваши занятия?

– Господи, нет, конечно. Но он частенько наведывался, когда у него не было занятий, чтобы попозировать Эмили. – Она подняла руку к картине. – Вот один из множества рисунков.

– Вы всегда присутствовали в классе?

– По большей части. Я была поражена, насколько зрелые у них отношения. Когда работаешь учителем, часто видишь, как хихикают и обнимаются в коридорах, но отношения, которые связывали этих двоих, – редкость.

– Не могли бы вы объяснить подробнее?

Ким провела пальцем по губам.

– Думаю, самый наглядный пример – сам Крис. Он спортсмен, всегда находится в движении. Тем не менее он не возражал против того, чтобы несколько часов просидеть практически не шевелясь только потому, что его попросила об этом Эмили. – Она подняла картину с намерением отложить в сторону, но потом вспомнила, зачем, собственно, ее приносила. – Ах да, совершенство во всем. Видите? – Она вгляделась в полотно, Селена последовала ее примеру, но смогла разглядеть лишь наложенную слоями краску. – Эмили, кажется, раз шесть-семь переписывала этот портрет, работала над ним несколько месяцев. Говорила, что не может точно уловить его черты. Помнится, Крис, который чертовски устал позировать, сказал ей, что рисунок – не фотография. Но понимаете, в этом вся Эмили. Если она не может «схватить» портрет таким, каким его видит, значит, работа не годится. – Ким спрятала портрет за стопкой других. – Именно поэтому картина осталась у меня, Эмили не стала забирать ее домой. Честно признаться, я видела, как она уничтожила несколько своих работ, которые получились не совсем такими, как ей хотелось бы: она резала холсты или полностью зарисовывала картины. Я не могла допустить, чтобы эту постигла та же участь, поэтому спрятала ее, а Эмили сказала, что один из сторожей ее куда-то переставил.

Селена сделала карандашом пометку в блокноте, потом вновь подняла глаза на учительницу рисования.

– Эмили была склонна к самоубийству, – сообщила она. – Вам в последнее время не казалось, что она чем-то расстроена, не заметили ли вы каких-то изменений в ее поведении?

– Мне она ничего никогда не говорила, – призналась Ким. – Она вообще редко откровенничала. Она приходила в класс и сразу садилась за работу. Но стиль ее письма изменился. Я думала, она просто экспериментирует.

– Не могли бы вы показать мне ее работы?

Последняя работа Эмили стояла у мольберта рядом с большим окном.

– Вы ведь видели, как она изобразила Криса, – сказала Ким, словно пытаясь все объяснить.

Последняя картина Эмили была в красно-черных тонах. С холста скалился парящий в небе череп; сквозь пустые глазницы проглядывало пронзительно-голубое небо, подернутое тучами. Между желтых зубов свешивался язык – совсем как настоящий.

Эмили подписала картину. И назвала ее «Автопортрет».

Домработница Джордана, как и те шестеро, что работали до нее, наконец устала убирать и носиться с пылесосом вокруг гор бумаг, которые «ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах нельзя трогать», и уволилась. Откровенно признаться, уволилась она уже месяц назад, но в то время на пороге замаячило дело Криса, и у Джордана из головы совершенно вылетело, что у него некому убирать. Только сегодня вечером, лежа в постели и перелистывая свои записи, он заметил, что навязчивый запах исходит от его постельного белья.

Джордан вздохнул, встал с кровати, аккуратно разложил записи на комоде. Потом стянул простыни с матраса, скомкал и направился к стиральной машинке. Уже проходя мимо Томаса, который делал уроки перед телевизором, где шло «Колесо фортуны», он понял, что нужно, наверное, сменить постель и у сына.

В конечном счете, если бы Мария не уволилась, Джордан никогда бы не обнаружил «Пентхауз». Журнал выпал из спутанного клубка простыней, и адвокату оставалось только изумленно на него таращиться.

Наконец он вышел из оцепенения и поднял журнал. На обложке – фото женщины, вся в драгоценностях, но грудь противилась законам силы тяжести, а интимные места прикрывал низко свисающий бинокль. Джордан потер подбородок и вздохнул. Он совершенно растерялся, когда дошло до этого момента отцовства. Как он может приказать своему сыну выбросить журнал, если сам каждый раз приводит новую девку?

«Если собираешься начать этот разговор, – мысленно сказал он себе, – пусть уж и Томас послушает». С журналом под мышкой Джордан вошел в гостиную.

– Эй! – окликнул он сына, опускаясь на диван. Томас склонился над кофейным столиком, перед ним лежал открытый учебник. – Что читаешь?

– Общественные науки, – ответил Томас.

И Джордан, прежде чем успел одернуть себя, подумал: «Слишком уж общественные».

Адвокат наблюдал, как сын пишет в тетради с переплетом из трех колец, левой рукой аккуратно водя карандашом, чтобы не размазать. Томас унаследовал это от Деборы. Вместе с густыми черными волосами и разрезом глаз. Но широким разворотом плеч и ростом он пошел в Джордана.

По-видимому, от отца Томасу досталось и здоровое вожделение.

Адвокат со вздохом вытащил журнал и бросил его на тетрадь.

– Не хочешь ничего мне сказать? – спросил он.

Томас бросил взгляд на обложку.

– Нет.

– Твой журнал?

Томас принялся раскачиваться на стуле.

– Учитывая, что здесь живем только мы с тобой, и ты знаешь, что он не твой, ответ, похоже, очевиден.

Джордан засмеялся.

– Ты слишком долго живешь рядом с адвокатами, – заметил он. Потом посуровел и взглянул Томасу в глаза. – Зачем? – без обиняков спросил он.

Томас пожал плечами.

– Просто хотел посмотреть, вот и все. Хотел увидеть, каково оно.

Джордан взглянул на малышку с биноклем на обложке журнала.

– Могу тебя сразу заверить, что все на самом деле не так. – Он прикусил губу. – Я могу ответить на любой твой вопрос.

Томас зарделся, как пион.

– Ладно. Почему у тебя нет девушки?

Джордан открыл рот от удивления.

– Кого-кого?

– Ну, па, ты же понимаешь. Постоянной девушки. Женщины, которая спит с тобой и потом опять приходит.

– Речь сейчас не обо мне, – скупо бросил Джордан, удивляясь одному: почему сохранять хладнокровие в суде перед незнакомыми людьми гораздо легче? – Мы говорим о том, как к тебе попал «Пентхауз».

– Может быть, ты об этом, – пожал плечами Томас, – но я о другом. Ты же сам сказал, что ты ответишь на любой мой вопрос. Я жду ответа.

– Я не имел в виду, что вопросы будут о моей личной жизни.

– А почему нет, черт возьми! – воскликнул Томас. – Ты же суешь нос в мою!

– То, чем я занимаюсь в свободное от работы время, мое личное дело, – отрезал Джордан. – Если тебя беспокоит, что я привожу домой женщин, можешь озвучить свое негодование, и мы его обсудим. Я все-таки надеюсь, что ты будешь уважать мою личную жизнь.

– Что ж, в таком случае то, чем я занимаюсь в свободное от учебы время, тоже мое личное дело, – ответил Томас и спрятал «Пентхауз» под стопкой учебников.

– Томас, отдай, – велел Джордан угрожающе спокойным голосом.

Томас встал.

– А ты забери, – ответил он.

Оба набычились, даже воздух в гостиной, казалось, сгустился. Ссору прервали раздавшиеся с экрана телевизора аплодисменты. Томас неожиданно выхватил журнал из-под учебников и бросился к себе.

– Вернись сейчас же! – заорал Джордан и решительно направился к сыну, но услышал только, как в двери спальни дважды повернулся замок.

Он стоял в коридоре и размышлял над тем, стоит ли ломать дверь из принципа, как раздался звонок у входа.

Селена. Она должна прийти, чтобы обсудить дело Харта: что в настоящий момент больше всего устроило бы обе заинтересованные стороны.

Джордан пошел открывать дверь и с удивлением обнаружил за ней почтальона.

– Телеграмма, – сообщил тот.

Джордан взял конверт и вернулся в дом. «ВЫХОЖУ ЗАМУЖ ДЕКАБРЬ 25 ТЧК ХОЧУ ПРИЕХАЛ ТОМАС ТЧК БИЛЕТ САМОЛЕТ ПАРИЖ ВЫСЛАЛА ТЕБЕ КОНТОРУ ТЧК СПАСИБО ДЖОРДАН ТЧК ДЕБОРА».

Он глянул на закрытую дверь спальни Томаса и подумал (как тысячи раз до этого), что время решает все.

– Дай угадаю, – несколько минут спустя сказала Селена, войдя в дом и обнаружив Джордана, развалившегося на диване с печальной миной. – Эмили воскресла и указала пальцем на нашего подзащитного.

– Гм… – Джордан привстал на локте и спустил ноги с дивана, чтобы она тоже могла присесть. – Да нет, ничего подобного.

Он протянул Селене телеграмму и подождал, пока она прочтет.

– Я даже не знала, что твоя жена жива и еще с кем-то встречается.

– Бывшая жена. Я знал, что она жива-здорова. Скорее, знал мой бухгалтер. Нужно же было куда-то посылать алименты. – Он вздохнул и сел. – А хуже всего то, что мы только что поругались с Томасом.

– Вы же никогда не ссорились.

– Все когда-нибудь бывает впервые, – нахмурился Джордан. – А теперь он сбежит к матери.

Селена похлопала его по колену.

– Все образуется, – заверила она.

– Почему ты так уверена?

Она удивленно взглянула на него.

– Потому что в этом твоя сила. – Она достала стопку маленьких блокнотов и положила ее на кофейный столик рядом с учебниками Томаса. – Мы будем размышлять над сегодняшним происшествием? Или обсудим дело? Я не против и того и другого, – добавила она.

– Нет, нет, поговорим о деле, – ответил Джордан. – Отвлекусь от мыслей о Томасе. – Он отправился в столовую и вернулся с внушительной стопкой бумаг. – Что ты делаешь на Рождество?

– Еду к сестре, – сказала Селена, поднимая голову. – Прости. – Она подождала, пока Джордан опять сядет рядом. – Я покажу тебе, что я нарыла, если ты покажешь мне, что нарыл ты.

Джордан засмеялся.

– Что ты узнала от Майкла Голда?

Селена полистала свой блокнот.

– Думаю, он нам поможет. Невольно. Ты можешь использовать его показания, чтобы показать, как мало времени Эмили проводила с родителями, взять под сомнение утверждение о том, насколько хорошо они знали свою дочь…

Джордан мысленно вернулся к Томасу, прячущему «Пентхауз». Как долго у него журнал? Отца постоянно нет дома, он постоянно работает, у него нет времени его найти?

Селена продолжала излагать свои соображения относительно Майкла Голда.

– Если он не захочет говорить присяжным, что Крис не убивал его дочь, я полагаю, мы можем заставить его признать, что Крис любил Эмили.

– М-да… – промычал Джордан, глядя в ее записи. – Мы можем добавить, что Майкл проведывал Криса в тюрьме.

– А он там был?

Джордан улыбнулся.

– Наверное, ты задела его за живое.

– Еще у меня есть показания учительницы рисования, которой Эмили вербально не сообщала о том, что хочет свести счеты с жизнью, но у которой есть потрясающая улика в виде убедительного рисунка.

И она рассказала Джордану об автопортрете.

– Я подумаю над этим. Кого мы можем пригласить растолковать разницу в стиле? Мы же говорим не о настоящем художнике.

– Ты будешь удивлен, – заверила Селена. Она сбросила туфли. – А что у тебя?

– Эмили была беременна. Одиннадцать недель.

– Что?

– Именно так воскликнул и Крис, – пробормотал Джордан, – перед тем как грохнуться в обморок. – Он взглянул на Селену. – Знаешь, за годы работы я видел немало притворщиков. Черт, я сделал себе карьеру, общаясь с ними. То ли этот парень искуснейший из встречавшихся мне лжецов, то ли он действительно не знал о ребенке.

Мозг Селены работал с невероятной скоростью.

– Обвинение строится именно на этом, – высказала она свои выводы вслух. – Он знал о ребенке, поэтому попытался устранить проблему целиком.

– Добавь еще поступление в колледж, и ты станешь похожа на С. Барретт Делани, – поддразнил ее Джордан.

– В таком случае все просто. Нужно строить защиту на двух столпах: мы добудем доказательства того, что Эмили была склонна к самоубийству, и доказательства того, что Крис не знал о ребенке.

– Рассуждать легко, – вернул ее с небес на землю Джордан. – Если он никому не говорил, это еще не значит, что он ничего не знал.

– Я поеду еще раз поговорю с Майклом Голдом, – сказала Селена. – Кое о чем упомянула и учительница рисования: о желании Эмили учиться за границей или посещать художественную школу. Возможно, именно она не хотела иметь ребенка.

– Самоубийство, на мой взгляд, довольно экстремальный способ избавиться от ребенка, – заметил Джордан.

– Нет, разве ты не понимаешь, что дело в давлении? Эта Эмили – перфекционистка, внезапно все ее планы рушатся. Она не сможет оправдать ожиданий окружающих, поэтому убивает себя. Конец истории.

– Очень мило. Жаль, что ты не старшина присяжных.

– Кончай базар! – весело воскликнула Селена. – Ее лечащий врач знал о беременности?

– По всей видимости, нет, – ответил Джордан. – В медицинской карте, которую передало обвинение, об этом ни слова.

Селена стала делать записи в блокноте.

– Можно попытать счастья в центре по планированию семьи, – предложила она. – Возможно, придется поднять учетные записи, но я посмотрю, может быть, смогу кого-нибудь разговорить. Второе, что я хочу сделать, – попытаться бросить зерна сомнения насчет того, кто принес оружие. Возможно, вызвать в качестве свидетеля Джеймса Харта и спросить, была ли когда-нибудь Эмили в оружейной комнате, знала ли, где хранятся ключи. Заставить присяжных посмотреть на случившееся под другим углом. Да, я встречаюсь с учителем Криса по английскому языку. Ходят слухи, что она считает Криса воплощением Христа.

Она замолчала, переводя дыхание. Подняла голову и встретилась с пристальным взглядом Джордана. На губах у него играла едва заметная улыбка.

– В чем дело? – удивилась она.

– Ни в чем, – отвернулся Джордан. Он провел рукой по шее, как будто пытаясь стереть краску смущения. – Абсолютно ни в чем.

Маловероятно, что какой-то врач захочет по собственной воле откровенничать с представителями лагеря защиты, пока их официально не вызовут повесткой в суд. Тем не менее правила в клиниках, специализирующихся на бесплатной пренатальной диагностике и гигиене беременных, были чуть другими. Несмотря на то что истории болезни не подлежали разглашению, у стен есть уши. Люди в больницах разговаривают, плачут, а окружающие их слышат.

Сперва Селена попытала счастья в клинике «Велспринг», даже не прибегнув к помощи похожей на курицу-наседку медсестры, сидящей в регистратуре. Потом она зашла перекусить в ближайшее кафе и с самым оптимистическим настроем направилась в центр планирования семьи. Центр располагался неподалеку от Бейнбриджа – всего две остановки на автобусе. Поскольку у Эмили собственного автомобиля не было, сюда она могла бы добраться без всяких проблем.

Центр оказался маленьким и лимонно-желтым и располагался в реконструированном здании в колониальном стиле. Медсестра в регистратуре носила высокую прическу с начесом, ее волосы были выкрашены в тот же лимонный цвет, что и стены, а брови густо подведены.

– Чем могу помочь? – поинтересовалась она.

– Я хотела бы побеседовать с руководителем центра, – сказала Селена, протягивая визитную карточку.

– Простите, но ее сейчас нет. Я могу поинтересоваться, по какому вы вопросу?

– Я работаю на стороне защиты в деле о предумышленном убийстве Эмили Голд. Вполне вероятно, что девушка недавно обращалась в ваше заведение. Я бы хотела поговорить с врачом, который ее осматривал.

Медсестра взглянула на визитку.

– Я передам вашу карточку главврачу, – заверила она. – Но предупреждаю: она сразу скажет, чтобы вы предоставили решение суда, чтобы взглянуть на историю болезни, если таковая у нас имеется.

– Великолепно! – сквозь зубы процедила Селена. – Спасибо за помощь.

Она увидела, как медсестра поворачивается к зазвонившему телефону, и пошла назад в приемную. Уже натягивая куртку, поймала взгляд медсестры с историей болезни в руках. Селена направилась к выходу, а та повела беременную на последних месяцах внутрь клиники.

Селена села в машину и завела мотор.

– Вот черт! – выругалась она и так сильно стукнула рукой по рулю, что сработал клаксон.

Меньше всего ей хотелось требовать истории болезни через суд, потому что это означает, что обвинение будет тут как тут, а кто знает, что расскажут в центре планирования семьи. Селена могла предположить, что Эмили Голд пришла вся в слезах и призналась, что ребенок от другого, а Крис грозился ее убить.

Она вздрогнула, когда в окно неожиданно постучали. Потом опустила стекло и увидела перед собой медсестру, которую заметила в клинике.

– Здравствуйте, – сказала та. – Я слышала, о чем вы просили.

Селена кивнула.

– Можно мне… сесть в машину? На улице холодно.

Селена увидела, что на ней только бледно-голубая сестринская форма с короткими рукавами.

– Прошу вас, – пригласила она, перегнувшись, чтобы распахнуть дверцу со стороны пассажира.

– Меня зовут Стефани Ньювелл, – представилась медсестра. – Я работала в тот день, когда пришла Эмили Голд. – Она глубоко вздохнула, а Селена принялась истово молиться. – Я вспомнила ее имя, потому что о ней очень много писали в газетах. Она приходила несколько раз. Сначала она говорила об аборте, но потом испугалась и все откладывала прерывание беременности. В клинике есть сестры-психологи. Знаете, всем женщинам необходима помощь психолога.

Селена согласно кивнула.

– Именно я консультировала Эмили Голд. Когда я спросила, кто отец ребенка, она ответила, что он не в курсе.

– Не в курсе? Именно так она и сказала?

Стефани кивнула.

– Я попыталась ее разговорить, но она упорно молчала. Каждый раз, когда я спрашивала, живет ли он в другом штате, знает ли о ребенке, она отвечала, что пока ничего ему не рассказывала. Нас учили помогать женщинам взглянуть на проблему со всех сторон, а не пытаться навязать им свое мнение. Эмили постоянно плакала, а я просто слушала. – Она поерзала на сиденье. – Потом я прочла в газетах об этом парне, который убил Эмили из-за ребенка. Я подумала, что это вранье, ведь он даже не знал, что Эмили беременна.

– Возможно, вам все же удалось уговорить Эмили сказать ему правду? Может, после одного из визитов в ваш центр?

– Возможно, – согласилась Стефани. – Но при каждой встрече Эмили повторяла одно и то же: она еще ничего не сказала отцу ребенка. И не хочет ничего ему говорить. А в последний раз мы виделись в день ее смерти.

Когда лязгнули тяжелые стальные двери, доктор Фейнштейн даже подпрыгнул, и Джордан тут же решил, что будет совсем нетрудно убедить его больше сюда не приходить.

– Сюда, доктор, – словно змей-искуситель, произнес Джордан, указывая на узкую лестницу, ведущую в комнату для свидания с адвокатом в тюрьме.

Надзиратель, отпиравший дверь, мрачно ухмыльнулся, продел пальцы под ремень и сообщил, что Крис уже идет.

– Интересный парень, – заметил Джордан, присаживаясь на стул в маленькой душной комнате.

– Вы о Крисе?

– Нет, о надзирателе. – Он откинулся на спинку стула и скрестил руки на животе, наслаждаясь произведенным впечатлением: доктор Фейнштейн стал белее мела. – Помните правила этого свидания?

Доктор Фейнштейн с видимым усилием оторвал взгляд от двери.

– Правила? А-а, да. Но хочу еще раз повторить: моя главная цель – излечить разум Криса, и для его же блага необходимо в спокойной обстановке проанализировать тот период времени, когда его душевное здоровье было нарушено.

– Вам придется «излечивать» его другим путем, – решительно возразил Джордан, – не обсуждая преступления, вообще не касаясь данного дела.

Доктор Фейнштейн опять попытался настоять на своем.

– Что бы ни сказал Крис, существует врачебная тайна, – заявил он. – И нет необходимости в вашем присутствии при нашей беседе.

– Во-первых, – не согласился Джордан, – при крайних обстоятельствах врачебную тайну можно и нарушить. А убийство первой степени – одно из таких. Во-вторых, ваши отношения с моим подзащитным не идут ни в какое сравнение с моими с ним отношениями. Если он сейчас и будет кому-то доверять, доктор, то только мне. Потому что, вполне вероятно, вы сумеете сохранить ему разум, но только я способен сохранить ему жизнь.

Психиатр не успел ответить, как в двери уже стоял Крис. При виде доктора Фейнштейна на его лице заиграла улыбка.

– Здравствуйте, – сказал он, – видите, я, как бы это сказать… сменил адрес.

– Вижу-вижу, – засмеялся доктор Фейнштейн, так непринужденно опускаясь на стул, что Джордан с трудом мог поверить, что этот человек всего несколько минут назад трясся на пропускнике. – Адвокат любезно согласился устроить мне свидание с тобой. Я так полагаю, он будет присутствовать при нашем разговоре?

Крис бросил взгляд на своего адвоката и пожал плечами. Джордан решил, что это очень хороший знак. Он опустился на оставшийся свободный стул и положил руки на стол.

– Может, начнем с твоего самочувствия? – заговорил доктор Фейнштейн.

Крис взглянул на Джордана.

– Знаете… я чувствую себя неловко, когда он здесь.

– Сделай вид, что меня здесь нет, – посоветовал Джордан, закрывая глаза. – А я сделаю вид, что сплю.

Крис передвинул свой стул и поставил его так, чтобы не видеть лица адвоката.

– Сначала мне было очень страшно, – начал жаловаться он психиатру. – Но потом я решил, что если держаться особняком, то ничего страшного. Я попытался просто не обращать на окружающих внимания. – Он уставился на ноготь большого пальца.

– Наверное, ты о многом хочешь поговорить.

Крис пожал плечами.

– Наверное. Я тут перебросился парой слов со своим сокамерником, Стивом. Он нормальный парень. Но есть вещи, которые я не могу никому рассказать.

«Молодец!» – подумал про себя Джордан.

– Ты хочешь об этом поговорить?

– Нет, – ответил Крис. – Но думаю, что должен. – Он взглянул на психиатра. – Иногда кажется, что голова у меня вот-вот расколется. – Доктор Фейнштейн кивнул. – Я узнал, что Эмили была… что у нас должен был родиться ребенок.

Он помолчал, как будто ожидая, что сейчас вклинится Джордан – правозащитник, ангел-мститель – и скажет, что это касается непосредственно дела и обсуждать это нельзя. В наступившем молчании Крис сцепил руки и с силой сжал пальцы, чтобы боль не позволяла отвлечься.

– Когда ты узнал? – спросил доктор Фейнштейн, пытаясь ничему не удивляться.

– Два дня назад, – прошептал Крис. – Когда было уже слишком поздно. – Он поднял глаза на собеседника. – Хотите узнать, что мне приснилось? Психиатры ведь любят толковать сны, правда?

Фейнштейн засмеялся.

– Последователи доктора Фрейда любят. Я не психоаналитик, но рассказывай.

– Здесь мне сны снятся редко. Оно и понятно: двери всю ночь лязгают, каждые несколько минут один из самых надоедливых надзирателей ходит вдоль камер и светит фонариком всем в лицо. Поэтому то, что мне удалось крепко заснуть, уже само по себе удивительно. Как бы там ни было, мне приснилось, что она сидит рядом со мной – я говорю об Эмили – и плачет. Я обнимаю ее и чувствую, как она вся сжимается, остаются лишь кожа да кости, поэтому я обнимаю ее чуть крепче. Но она только сильнее начинает рыдать и все больше сжиматься, и внезапно становится почти пушинкой, а я опускаю глаза и вижу, что держу на руках ребенка.

Джордан неловко поерзал на стуле. Когда он оставался на этот сеанс, то думал лишь о том, как защитить Криса с точки зрения закона. Сейчас он начал понимать, что отношения между психиатром и пациентом в корне отличаются от отношений между адвокатом и подзащитным. Адвокат оперирует только фактами. Психиатр обязан извлекать на свет чувства.

Джордан не хотел слушать о том, что чувствует Крис. Он не хотел слушать о том, что ему снится. Это означало бы проникнуться участием – плохая идея, если занимаешься юриспруденцией.

Он мельком взглянул на Криса, которого выжали и он, и доктор Фейнштейн, только что наизнанку не вывернули.

– Почему, как ты думаешь, тебе приснился этот сон? – спросил доктор Фейнштейн.

– Ох, я… еще не закончил. Сон продолжался. – Крис глубоко вздохнул. – Я держал этого ребенка и видел, что он кричит. Как будто хотел есть, но я не мог придумать, чем же его накормить. Он кричал все сильнее и сильнее, я начал с ним разговаривать, но бесполезно. Поэтому я поцеловал ребенка в лоб, а потом встал и ударил его головой о землю.

Джордан закрыл лицо руками. «Боже, Крис, – молча молился он, – не давай повода вызывать Фейнштейна в качестве свидетеля!»

– Что ж, любой психоаналитик сказал бы, что таким образом ты пытаешься вернуться в так называемое «детство» своих настоящих отношений, – улыбнулся доктор Фейнштейн. – Но я скорее сказал бы, что ты был очень огорчен, когда ложился спать.

– В школе мы проходили курс психологии, – продолжал Крис, как будто не слыша его. – Кажется, я могу понять, почему во сне Эмили превратилась в ребенка – каким-то образом в своем воображении я связал их образы. Я даже понимаю, почему пытался его убить: тот парень Стив, о котором я уже говорил, мой сокамерник… он здесь потому, что закачал своего ребенка до смерти. Я постоянно думал об этом, когда ложился спать.

Доктор Фейнштейн откашлялся.

– Как ты себя чувствовал, когда проснулся?

– В этом-то все и дело! Я не был огорчен. Я был зол как черт.

– Почему, по-твоему, ты разозлился?

Крис пожал плечами.

– Вы ведь сами говорили, что все эмоции перемешаны.

Фейнштейн улыбнулся.

– Значит, ты меня слушал, – констатировал он. – В своем сне ты ударил ребенка. Возможно, ты злился из-за того, что Эмили была беременна?

– Секундочку, – вклинился Джордан, понимая, что сейчас будет произнесено нечто важное.

Но Крис не слушал.

– Как я мог злиться? – удивился он. – К тому времени, когда я узнал о ее беременности, уже ничего нельзя было исправить.

– Почему?

– Потому, – угрюмо ответил Крис.

– «Потому» – это не ответ, – возразил доктор Фейнштейн.

– Потому что она умерла! – выпалил Крис. Он сгорбился на стуле и провел рукой по волосам. – Господи, – негромко произнес он, – я и сейчас злюсь на нее.

Джордан, зажав руки между коленей, подался вперед. Ему вспомнился день, когда от него ушла Дебора: он поехал на работу, отвел Томаса в садик и вел себя так, как будто ничего необычного не произошло. А потом, неделю спустя, когда Томас перевернул чашку с молоком, он чуть шкуру с него не спустил – он, который никогда не бил своего сына! – прежде чем понял, кого на самом деле пытается наказать.

– Почему ты злишься на нее, Крис? – тихо спросил доктор Фейнштейн.

– Потому что она ничего мне не сказала! – в запале воскликнул Крис. – Она говорила, что любит меня. А когда любишь человека, то позволяешь ему о тебе заботиться.

Доктор Фейнштейн помолчал, наблюдая, как он пытается взять себя в руки.

– Если бы она рассказала тебе о ребенке, ты бы о ней позаботился?

– Я бы женился на ней, – тут же ответил Крис. – Пара лет не сыграла бы никакой роли.

– Гм… Как думаешь, Эмили знала, что ты женился бы на ней?

– Разумеется, – решительно заверил Крис.

– И что из этого тебя пугает больше всего?

На секунду Крис потерял дар речи, глядя на доктора Фейнштейна так, будто дивился, а не провидец ли перед ним. Потом отвернулся и вытер нос тыльной стороной ладони.

– В ней была вся моя жизнь, – хрипло ответил он. – А что, если для нее все было не так?

Он опустил голову в то самое мгновение, как Джордан вскочил со стула и вышел из комнаты для свиданий, нарушая им же самим установленные правила. Чтобы больше ничего не слышать.

Дом Хартов в целом был обставлен в добротном колониальном стиле, типичном для представителей среднего класса: изящная резная мебель красного дерева, вытертые старинные ковры, картины с изображением поджавших губы людей, не имеющих никакого отношения к Хартам. В отличие от остального дома, кухня, где сейчас находился Джордан, напоминала место, где недавно столкнулось несколько этнических фестивалей. Над раковиной – плитка из дельфтского фаянса; колониальные стулья с дощатой спинкой контрастировали с большим столом со столешницей из белого мрамора; японская нескладная ширма – ходжи – служила дверью в столовую. Разноцветные пестрые индийские салфетки под приборы лежали вокруг немецкой пивной кружки фирмы «Хофбройхайс», в которой вперемешку стояли как серебряные столовые приборы, так и пластмассовая утварь. Джордан подумал, что Гас Харт отлично смотрится на фоне электроприборов, пока наблюдал, как она наливает ему стакан холодной воды. Что касается Джеймса – он обратил свое внимание на хозяина дома, который, засунув руки в карманы, смотрел в окно на кормушку для птиц, – скорее всего, он проводит время в остальной части дома.

– А вот и я, – сказала Гас, придвигая второй стул к крошечному круглому столику, и нахмурилась. – Может быть, нам пересесть? Здесь мало места.