Текст книги "Свет твоих глаз"

Автор книги: Джоди Хедланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 11

Запах лавандовых духов Лавинии окутывал Анжелику, словно густой туман. Она сидела прямо и неподвижно, насколько это удавалось на мягкой скамеечке перед туалетным столиком. Книги, которые Лавиния положила на ее голову, падали уже столько раз, что Анжелика сбилась со счета, и теперь она едва осмеливалась дышать – из страха задохнуться парфюмом или вновь испытать боль от падения тяжелых книг.

От густой мази на руках под перчатками хотелось почесаться, а средство, которое Лавиния втерла в веснушки на ее носу, лишь добавляло мук.

– Этот крем сделает твою кожу гладкой, как у ребенка, – говорила Лавиния, копаясь в одном из сундуков, которые она привезла с собой и которые теперь загромождали ее комнату в офицерских бараках. – Дома тебе нужно будет сделать еще один крем – из жира, меда, розовой воды и яйца. Наноси его на руки каждый день, перед сном, надевай перчатки и оставляй на всю ночь.

– Эбенезер не разрешит мне брать яйца…

– Чепуха, я передам ему инструкции. Уверена, твой отчим будет более чем сговорчив, когда узнает, что яйца послужат благой цели.

Анжелика знала, что спорить с Лавинией бесполезно, как и возражать Эбенезеру. Когда они намеревались что-то сделать, любой протест лишь укреплял их решимость.

Эбенезер был крайне рад, когда приглашение Лавинии наконец-то пришло. Он измучил Анжелику наставлениями о том, что нужно во всем слушаться дочь командующего и постараться завоевать ее расположение.

За прошедшие три дня Анжелика стала предметом испытаний того, что Лавиния называла «уходом за собой». И она не знала, сколько еще вынесет подобное, не сморщившись, как засохший червяк. Да, она хотела, чтобы Пьер помнил ее, когда уедет с острова. В этот раз он не должен был забыть их дружбу. Но стоило ли это подобных мучений?

В конце концов, его три недели подходили к концу. К воскресенью он покинет остров, и она не увидит его до следующей весны – если он выполнит свое обещание на этот раз не пропадать на много лет.

– О, вот это подходит, – сказала Лавиния, выпрямляясь над сундуком и хлопая в ладоши.

Анжелика не шевельнулась. Энтузиазм Лавинии она воспринимала с трудом.

– Да, этот цвет идеально подходит к твоим волосам. – Шорох атласа, свист воздуха, и Анжелику накрыло очередной волной оглушающих сладких духов Лавинии.

Она могла видеть комнату в отражении и с растущей тоской наблюдала, как Лавиния вытаскивает из сундука какие-то бесчисленные складки атласных и кружевных рюшей.

– Тебе нужно сегодня же примерить его дома. – Лавиния разложила платье на кровати.

– Я не могу. – Платье из блестящей ткани яркого голубовато-зеленого цвета, цвета озерной воды в спокойный солнечный день, было прекрасным.

– Но оно идеально тебе подходит. Бирюзовый будет потрясающе смотреться в сочетании с твоей кожей и волосами. – Лавиния чуть склонила голову, рассматривая Анжелику. – Мне кажется, что, несмотря на твою жуткую одежду, размер у нас примерно один.

– Меня не размер беспокоит. – Анжелику смущало декольте, низкий квадратный вырез с рюшами по краю, и очень высокая линия талии, которая была почти под грудью. Она посмотрела на наряд Лавинии, впервые заметив, насколько тот подчеркивает грудь и сколько кожи оставляет открытой взглядам.

Анжелика покраснела при мысли о том, что ее могут увидеть в подобном платье. Пусть это был последний писк моды, Анжелике в нем будет очень неуютно. Не говоря уже о том, что Эбенезер этого не позволит.

Она почти что слышала слова резкого осуждения, которыми он осыпал ее мать после переезда в таверну. Слышала шорох парчи и рев пламени, в котором он сжег ее платья, одно за другим. Мама была безутешна и плакала много дней. А Эбенезер сурово ее наказывал до тех пор, пока она не согласилась переделать для себя простые и пристойные платья его покойной жены.

– Мой отчим ни за что не позволит носить такое платье, – настаивала Анжелика. Эбенезер навсегда запрет ее в комнате, если она оденется во что-то помимо самых простых и строгих нарядов.

– Все говорят, что он квакер. – Это утверждение Лавинии было скорее вопросом. Она даже перестала разглаживать платье, склонила голову, глядя на Анжелику, и явно ждала ответа.

– Я не знаю. Он никогда не говорил. – Прошлое Эбенезера было для нее загадкой. Он жил на острове, сколько она себя помнила, даже в те дни, когда отец был еще жив. Но она не знала, откуда Эбенезер приехал на остров и что на него повлияло.

Одно она знала наверняка: он похотлив. Порой Анжелика даже думала, что его строгие правила, благочестие и рвение были попытками побороть собственные грехи. Возможно, заставляя ее и Бетти носить пристойную одежду, он пытался противостоять искушению.

Но правда заключалась в том, что остановиться он не мог. Он так часто и много поддавался своим желаниям, что уже не мог удержаться от женщин, как вояжер от рома. И если бы в доме, прямо у него под носом, появилась непристойно одетая женщина, она была бы постоянным испытанием его похоти и напоминанием о грехах.

Анжелика покачала головой, глядя на платье, и книги посыпались вниз, ударяя по плечам и рукам, пока с громким стуком не приземлились на пол.

– Благодарю за предложение платья, мисс Мак-Дугал. Но я не могу его надеть. Просто не могу.

Это будет слишком опасно. Эбенезер решит, что она превращается в Терезу или того хуже – в свою мать.

– Я поговорю с твоим отчимом.

– Но как мне работать в таком красивом наряде? – Анжелика искала все возможные отговорки. – Я испорчу его в первый же день.

Лавиния разгладила рукой богатый атлас.

– Действительно. Работой ты его испортишь. Разве что мы сумеем убедить твоего отчима позволить тебе заниматься той работой, которая надлежит благородной даме. К примеру, вышивкой, искусством, образованием и иными умениями, которые необходимы для ведения дома. Возможно, ты сможешь присоединиться к моей благотворительной затее, помочь мне с моим Комитетом солдатского отдыха.

– Но сейчас самое загруженное время года, ему нужна моя помощь на постоялом дворе и в огороде.

Анжелика знала, что ей нужно найти способ отвертеться от этого платья. Одно дело – вырабатывать правильную осанку и убирать веснушки, и совсем другое – появляться в таверне одетой в то, что разъярит Эбенезера до полной потери разума и терпения.

Лавиния нежно расправляла платье, пока то не раскинулось на постели во всей своей мерцающей красоте.

– Может быть, у вас есть более старое или простое платье? – предположила Анжелика.

– Это и есть старое. – Лавиния вздохнула и убрала со лба растрепавшиеся кудряшки. – Оно уже немодное и слишком простое, и все же я надеялась, что сумею найти возможность его надеть.

Она замолчала, капризно надув губки.

В коридоре, за закрытой дверью комнаты, звучали быстрые, но тяжелые шаги офицеров, которые входили и выходили из дома. Был ли среди них Пьер? Он приводил ее в форт и провожал домой после визитов к Лавинии, и Анжелика каждый раз радовалась тем недолгим минутам, которые удавалось провести вместе.

Но всякий раз, когда они проходили в воротах мимо солдат в красных мундирах, Анжелика боялась, что один из них сбросит ружье с плеча, направит штык на Пьера и спросит, что тот, американец, делает внутри форта.

Но никто никогда и ни о чем не спрашивал Пьера. Они считали, что Пьер верен англичанам, и принимали это как должное. Анжелике хотелось спросить, с кем он на самом деле. Прежнего Пьера не беспокоило возможное предательство своей семьи или страны, он мог бы стать союзником британцев. Но нынешний Пьер? Он ведь не мог действительно работать на англичан?

Она не знала, хочет ли выяснить правду. А Пьер точно не хотел, чтобы она что-то об этом узнала.

– У меня появилась отличная идея! – Лавиния хлопнула в ладоши. – Мы устроим танцы. Здесь, в форте. И у тебя будет возможность надеть это платье.

Анжелика начала качать головой. Но Лавиния уже слишком увлеклась своим планом, чтобы заметить ее возражения.

– Это будет чудесно. Будут играть музыканты гарнизона, и мы устроим прекрасное угощение. Пригласим офицеров и нескольких важных горожан. Папа говорил, что ему нужно убедиться в поддержке жителей острова. Разве это не замечательный способ установить хорошие отношения?

Анжелика еще не успела придумать ответ, а Лавиния уже продолжала:

– Танцы дадут нам возможность показать всем, как мы с тобой потрудились над исправлением твоего облика.

– А как же война, мисс Мак-Дугал? – Анжелика поднялась и потянулась, распрямляя затекшую спину. – Вы уверены, что ваш отец позволит устраивать танцы во время войны?

– Конечно же позволит. Отец мне никогда не отказывает. – Лавиния тихо засмеялась. – С тех пор как мамы не стало, он разрешает мне делать все, что я захочу. К тому же танцы будут идеальным занятием для моего Комитета. Танцы отвлекут солдат от тягот этого дикого места. Подбодрят их и напомнят о доме. Что может быть лучше для возвращения боевого духа в подобные времена?

Анжелика не стала спорить с Лавинией, особенно когда та упомянула, что для подготовки к танцам потребуется не меньше месяца. Анжелика могла лишь молиться, чтобы в течение этого времени американцы успели захватить форт и они с Жаном могли счастливо пожениться. И чтобы ей не пришлось волноваться по поводу сияющего платья и того, что может сделать Эбенезер, увидев ее в подобном наряде.

А пока она была благодарна Лавинии хотя бы за то, что та не потребовала носить это платье в офицерских казармах.

– Пахнешь так, словно вылила на себя целый флакон духов, – подмигнул ей Пьер, когда они вышли из каменного дома и обогнули бывшую лужайку, где теперь группа солдат тренировалась в боевом построении и строевом шаге.

Анжелика лишь с отвращением покачала головой, отвратительный запах никак не желал выветриваться из ее домотканой одежды.

– Она настаивает на том, что каждый день будет душить меня своими парфюмами, – ответила Анжелика. – Так она надеется избавить меня от вони курятника.

– Как жаль. – Пьер посмотрел куда-то в сторону низкого дома, служившего продовольственным магазином. Вдоль внешних стен стояли пустые бочки, а темнота внутри говорила о том, что торговля уже прекратилась. – Никак не могу понять, почему Лавинии не нравится вонь курятника. Она такая…

– Домашняя? – Анжелика следовала за ним, наслаждаясь дружеской перепалкой после долгих часов серьезной вежливости с Лавинией.

– Да. Определенно домашняя и уютная во всем, что касается вони.

– Я тоже не могу понять, чем ей это не нравится, – поддразнила его Анжелика, игнорируя взгляды нескольких солдат, которые в свое свободное время стояли на длинном переднем крыльце бараков, писали письма домой или возились с портянками.

Пьер улыбнулся ей, оборачиваясь через плечо:

– Ну, ma chérie, даже если Лавинии удастся заглушить твой милый куриный аромат своими духами, твоих прекрасных волос она не испортит.

Анжелика подняла руку к волосам, коснулась пальцами тонких локонов, которые свободно спадали возле ушей. Лавиния собрала все ее волосы в высокую модную прическу, оставив только кудряшки на висках.

– Тебе не кажется, что я выгляжу просто глупо?

– Ты выглядишь потрясающе. – Несмотря на игривый тон, взгляд Пьера был совсем не шутливым.

Его глаза потемнели и искрились чувством, от которого у нее приятно теплело в животе.

– А я-то думала, что ты предпочитаешь видеть мои волосы распущенными. – Анжелика не удержалась от комментария, когда они зашагали вверх по холму, к северным воротам форта.

– Ты права, – ответил Пьер, кивнув часовому, который распахнул для них дверь. Как только они оказались за пределами высокой ограды, Пьер повел ее прямо в лес, в ту часть, которая уходила в сторону от города. – Мне нравятся твои длинные волосы. Но если уж ты должна носить высокую прическу, то эта идет больше всего.

Она не знала, куда он ее ведет, но, как обычно, это было ей безразлично. Анжелика доверяла Пьеру, любила проводить с ним время, и, когда они были вместе, все остальное не имело значения.

На опушке леса он остановился и повернулся к ней.

– Ты идеальна, за вычетом одного. – Пьер потянул ее воротничок и, освободив завязки, раскрыл ее шею. – Вот.

И прежде чем она сумела что-то ответить, он развернулся и зашагал между соснами с такой уверенностью и легкостью, словно там была тропинка.

Анжелика устремилась следом. Сердце напевало приятную мелодию.

Шагая за Пьером, она любовалась его пружинистой походкой, гордой посадкой головы, уверенностью в себе, которую он излучал. Анжелика запыхалась, пытаясь не отставать, – нехоженые дорожки в лесу она знала не хуже Пьера, и ей хотелось доказать, что она до сих пор не растеряла силы и ловкости.

Наконец они вышли на поляну, которая граничила с фермой Доусмана, и Пьер остановился. Он смотрел вверх, на высокий кедр – одно из самых больших деревьев на острове. Их думательное дерево, к которому они всегда убегали в детстве, когда хотели побыть в одиночестве.

– Иди сюда. Я хочу кое-что тебе показать.

– Что? – Она с нетерпением улыбнулась.

Он подпрыгнул, подтянулся и уселся на нижнюю ветку, а затем протянул ей руку.

– Тебе придется чуть подождать, и ты сама все поймешь.

Он медленно поднимался вверх, то и дело останавливаясь и помогая ей преодолеть каждую из похожих на ступеньки ветвей. Анжелика позволяла ему помогать, хотя вполне могла забраться на любое дерево острова и без посторонней помощи, как делала это в детстве. Но ей нравилось его джентльменское внимание, несмотря на то что она в нем не нуждалась.

Добравшись до середины ствола, Пьер сел на одну из надежных веток и подвинулся, чтобы она могла сесть рядом. Места было мало, и Анжелике пришлось прижаться к его боку. Их плечи и бедра соприкасались. На миг его тяжелое дыхание смешалось с ее, и это был единственный звук в темной прохладе вечнозеленой кроны.

Пьер посмотрел вверх и указал на пару веток над ними. Там было гнездо из длинной травы, листьев и веток.

– Что это? – спросила она.

– Брошенное беличье гнездо, в котором поселилось семейство больших ушастых филинов.

– Правда?

Он кивнул.

– Прошлой ночью, возвращаясь домой после работы в форте, я видел, как самец вылетает на охоту, и проследил его до нашего дерева.

Они сидели молча, запрокинув головы и глядя на дно гнезда.

– А если я взберусь наверх и посмотрю поближе?

Пьер покачал головой.

– Если вести себя тихо, то, возможно, увидим птенцов. – Тепло его дыхания согрело ее щеку.

Тело Анжелики напряглось. Ей хотелось притвориться, что это лишь от желания увидеть маленького совенка. Но она не могла сосредоточиться ни на чем, кроме близости Пьера – его тела, прижатого к ней, того, как поднимается и опадает при дыхании его грудь, как согревает его рука.

Пьер вытащил кожаную сумку из-под рубашки и начал возиться с завязками, шипя на загрубевшие от тяжелой работы пальцы.

– Расправь подол, – прошептал он.

Анжелика натянула покрытую пятнами ткань, жалея, что они не отстирываются. Он поднял сумку и высыпал содержимое ей на колени.

Неожиданная радость согрела ее, как согревали порой широкие полосы солнечного света, пробивавшиеся сквозь ветви.

– Земляника! – восхитилась она.

– Я помню, как ты ее любишь, поэтому днем собрал для тебя немного.

– Первая в этом году. – Анжелика выбрала самую спелую, выдернула зеленый хвостик и отправила ягоду в рот.

Смесь кислоты и сладости показалась райским наслаждением, и девушка зажмурилась, смакуя каждый оттенок вкуса сочного угощения.

Проглотив последнюю каплю сока, она открыла глаза и быстро выбрала вторую ягодку. Еды на острове стало вдоволь, но скупость Эбенезера осталась прежней, и Анжелике редко удавалось наесться досыта.

Она отправила в рот очередную ягоду и только потом поняла, что Пьер все это время наблюдает за ней. Анжелика повернулась к нему с улыбкой.

– А ты почему не угощаешься? Ты же собирал не только для меня.

Но он не улыбнулся в ответ. Вместо этого его глаза стали темными и непроницаемыми, а взгляд сосредоточился на ее губах.

Анжелика перестала жевать и затаила дыхание. Что-то в выражении его глаз едва не заставило ее поверить, что он больше хочет ощутить вкус ее губ, чем попробовать землянику.

Она замерла. Мир вокруг внезапно стал поразительно тихим, и в этой оглушительной тишине она почти слышала, как колотится сердце Пьера.

Он погладил ладонью ее щеку, скользнул дальше, так, чтобы большой палец касался ее уха. С невероятной нежностью погладил этим пальцем местечко под подбородком, где бешено колотился ее пульс.

Ей хотелось запрокинуть голову и позволить его пальцам скользить по коже, но она слишком ослабела, слишком растворилась в чувствах, чтобы пошевелиться.

Пьер встретился с ней глазами. И, не отпуская ее взгляда, подался вперед, словно намереваясь ее поцеловать. А затем помедлил долю секунды, словно прося ее разрешения.

В ответ она могла лишь податься ему навстречу.

Разве он мог до сих пор не знать, что ее сердце в полной его власти, хочет она того или нет? Так было всегда. Она лишь обманывала себя, убеждая в обратном.

Пальцы Пьера напряглись на ее шее, привлекая ближе.

Анжелика хотела его поцеловать, она всегда мечтала о поцелуе с ним. И отрицать этого уже не могла.

– О, – прошептала она, когда он на долю секунды коснулся ее губ, дразня теплой мягкостью прикосновения, словно собираясь никуда не спешить и наслаждаться каждым мгновением, каждым оттенком чувства.

Пьер снова коснулся ее губ, но тут же отстранился. Ее живот напрягся от желания. И когда его рот вновь накрыл ее губы, задержавшись на этот раз на мгновение дольше, Анжелика подалась вперед. Но Пьер оставался недостижим, держался на волосок дальше, дразня ее губы легкими, словно перышко, прикосновениями.

– Пьер… – выдохнула она, когда его губы в очередной раз коснулись ее.

Тяга, нараставшая внутри, говорила ей, что может быть нечто гораздо большее, что поцелуй бывает полнее этого сладкого поддразнивания.

– Пожалуйста, назови меня снова по имени, – сказал он.

– Пьер, – прошептала она ему в губы. – Пьер…

Он прервал ее поцелуем, страстным и решительным, обнял, не желая отпускать. Пьер был необоримым течением, которое захватывало, увлекало в глубину его поцелуя, до тех пор, пока она не поняла, что тонет.

Ее спугнул раздавшийся сверху скрип, и Анжелика резко отстранилась. Вина и смущение вспыхнули с такой силой, что она сжалась, быстро прикрыв рукой рот.

Пьер отпустил ее, но смотрел так, словно готов снова привлечь ее к себе и поцеловать. Разгоревшийся в ее теле пожар говорил, что во второй раз ей будет куда сложнее ему сопротивляться.

Он протянул руку к ее волосам, коснулся локона.

Анжелика помотала головой и отстранилась.

Пьер замер, его глаза расширились. Как бы ей ни хотелось его внимания, но пульс отбивал тревожный сигнал. Она не могла позволить Пьеру снова разбить ее сердце своим уходом.

Анжелике вдруг вспомнился день перед первым его исчезновением, пять лет назад, когда он точно так же увел ее в лес. Они пришли тогда на один из прибрежных обрывов, и Пьер показал ей гнездо ширококрылого канюка, совсем как сейчас. Они просидели там несколько часов, наблюдая за гнездом.

Она выслушивала всю его ярость и злость на отца, на семью, которая его не понимает. И когда Пьер наконец выдохся, он взял ее за руку, переплел с ней пальцы.

– Я люблю тебя, Анжелика, – сказал он тогда и нежно поцеловал ее в щеку.

В тот миг она была самой счастливой тринадцатилетней девочкой на земле. И неважно было, что ему почти восемнадцать, что он злится на весь мир, что он хочет уехать с острова и никогда больше не возвращаться.

Он сказал, что любит ее.

Ее сердце тогда разрывалось от любви к нему, любви, которая росла в ней все годы их детства. Ей не стоило тогда говорить вслух, что она тоже его любит, но она призналась.

А на следующее утро он ушел. Ушел, не сказав ей, куда направляется и когда вернется. Ушел и забрал с собой ее сердце.

За годы его отсутствия она успела узнать, что любовь бывает разной. И что Пьер не любил ее в романтическом смысле.

Он любил ее как друга. Не больше.

Это осознание ударило больнее, чем Анжелике хотелось бы признать. Еще больнее было то, что за все пять лет своего отсутствия он ни разу не подумал написать ей, навестить ее, отправить ей хоть самый маленький подарок.

Он совершенно забыл о ней. И если он так понимал любовь, то Анжелика такой любви не хотела.

А как ей справиться с болью в этот раз? Он снова уйдет…

Она чуть сдвинулась на ветке, чтобы не касаться его.

– Прости, Пьер. Мне не стоило… нам не стоило…

Он снял шляпу, запустил пальцы в волосы, резко, рвано выдохнул.

Анжелика отчаянно пыталась придумать, что такого сказать, чем можно разрядить напряжение между ними.

– Я должна хранить верность Жану.

Пьер нахлобучил шляпу.

– Ты права. О Жане я не думал.

Некоторое время они сидели молча, и только ветер шелестел кедровыми иглами, стучали высохшие шишки, оставшиеся на дереве с прошлого года, и все усиливался запах смолы. Сквозь ветки можно было увидеть раскинувшиеся почти до северного берега поля.

– Ты скоро уезжаешь. – Анжелике не хотелось, чтобы Пьер на нее злился. – Когда же война закончится, Жан вернется домой и я стану его женой.

Плечи Пьера поникли.

Да, он совершенно ясно дал понять, что считает Жана неподходящим для нее мужем. Но вдруг у его возражений были и другие причины? Анжелика боролась с мыслями о том, что Пьер ее ревновал. Мог ли этот поцелуй означать, что Пьер сам хочет на ней жениться? Или он просто очаровывал ее, как делал с большинством знакомых ему женщин? В конце концов, она видела, как он смотрел на Лавинию. И, останься он с Лавинией наедине в тени кедрового дерева, то, возможно, поцеловал бы и ее.

Анжелика подавила дрожь. Нельзя было позволять себе ложных надежд. Ведь это же Пьер. А Пьер всегда был… эгоистом. Разве нет?

Она выбрала самую крупную и сочную ягоду из тех, что он для нее собрал, и протянула Пьеру, надеясь, что он примет подобное предложение помириться. Он помедлил, затем, когда она кивнула, оторвал зеленую верхушку и бросил ягоду в рот.

Пальцы Анжелики застыли над ягодами на ее коленях. Она ждала, что Пьер что-то скажет. Что угодно. Она не хотела, чтобы он уезжал с острова, злясь на нее.

– Тогда, полагаю, ты целовала Жана? – его голос был тихим, почти веселым.

Она облегченно вздохнула, радуясь, что к нему возвращалось хорошее настроение.

– Мы однажды поцеловались.

– Всего однажды?

– Да, один раз.

– Да что с ним не так? – рассмеялся Пьер.

– Он просто хороший.

– И скучный.

– Пьер! – Анжелика сама слышала, что возмущению не хватает искренности.

– Будь я на его месте, я ни за что бы не удовлетворился одним поцелуем.

– Тогда хорошо, что ты не он, потому что большего ты от меня не добьешься.

Пьер улыбнулся:

– И когда он тебя поцеловал?

Она знала, что должна возмутиться, потому что у Пьера не было никакого права расспрашивать о них с Жаном. И все же ей отчего-то хотелось ответить правду.

– Он поцеловал меня в тот день, когда англичане заставили его покинуть остров.

– На прощание?

Она кивнула. Это произошло на заполненном людьми берегу, вокруг толкались другие островитяне. Жан со слезами обнял и поцеловал Мириам, а потом повернулся к ней. Обнял одной рукой, неуклюже поглаживая по спине, а потом быстро поцеловал. Все закончилось, не успев начаться, она даже почти не ощутила прикосновения его губ.

А потом он сел в лодку, которая должна была отвезти его к кораблям у выхода из бухты. Анжелике на память осталась лишь его нежная улыбка, которую она пыталась хранить в сердце.

– Поцелуи на прощание не считаются настоящими поцелуями, – сказал Пьер.

– Совершенно точно считаются. – Тот поцелуй был абсолютно не похож на поцелуй Пьера. Ни в чем. В животе что-то сжималось при мысли о том, как губы Пьера приникают к ее губам, и мягкость, нежность сменяются властностью и настойчивостью.

Она быстро сунула в рот землянику, пытаясь избавиться от ощущений, которые до сих пор хранили губы. Пусть Жан не умел целоваться так же, как Пьер, но принижать и преуменьшать привязанность Жана она не будет.

Пьер все еще улыбался, но, когда он вопросительно приподнял брови, Анжелика заметила в его глазах скрытую под веселостью внимательность.

– Любой поцелуй короче пятнадцати секунд поцелуем не считается. – Пьер бросил в рот еще одну ягоду.

– Пятнадцати секунд? – Она коротко рассмеялась. – Ты у нас стал специалистом по поцелуям?

Пьер пожал плечами:

– Ты целовалась с нами обоими. Кто лучше?

Она не сумела удержаться и посмотрела на него, на его губы, которые несколько минут назад заставили ее парить от удовольствия.

Его улыбка стала самодовольной, словно он услышал ее ответ, хотя Анжелика не сказала ни слова.

Она шутливо толкнула его в бок.

– Ну перестань, Пьер. Ты ведешь себя как самовлюбленный павлин.

Он снова рассмеялся, а она ощутила тепло этого вечера и вспомнила, как она благодарна за каждую проведенную с ним минуту.

– Если захочешь попрактиковаться, – сказал он, – я в твоем распоряжении.

Она снова его толкнула.

– А что? – невинно поинтересовался Пьер. – Очевидно же, что Жану надо научиться тебя целовать. Я могу дать пару уроков, а ты потом научишь его.

С кем-то другим она не осмелилась бы обсуждать настолько деликатную тему, как поцелуи. Но с Пьером Анжелика всегда была откровенна.

– Знаешь, я уверена, что в нормальной ситуации Жан справится сам.

Пьер фыркнул:

– И мало чем будет отличаться от жующей жвачку коровы.

Она мысленно представила стоящих рядом Жана и Пьера.

На фоне эффектного красавца Пьера Жан действительно казался простым и скучным. Он был приземленным, спокойным, любил размеренную жизнь и никогда не мечтал о том, что за горизонтом может ждать нечто лучшее, нечто большее.

– Жан не такой замечательный, как ты, Пьер, – сказала она наконец. – Но он хороший. И он меня любит.

Улыбка Пьера поблекла, лицо стало серьезным.

Несколько мгновений она, затаив дыхание, ждала, что Пьер скажет: он тоже любит ее. И пообещает всегда быть рядом. Но они оба знали правду. Пьер не мог обещать того, чего не мог выполнить.