Текст книги "Персики для месье кюре"

Автор книги: Джоанн Харрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава седьмая

Суббота, 21 августа

Мы примчались домой следом за ветром, и всю дорогу Розетт напевала:

–  Бам, Бам БАМ, БАМ, бадда-БАМ…

Это, конечно, та самая колыбельная, которую пела моя мать. Розетт поет не по-настоящему, без слов, но слух у нее такой же хороший, как у ее отца. Она еще и ритм отбивает, притопывая ногой и прихлопывая в ладоши…

Бам, бам БАМ! Бам, бадда-БАМ!

И ей подпевает ветер, а сорванные с деревьев листья танцуют. Осень в этом году наступает рано, уже и деревья вокруг начинают менять свой цвет. Первыми облетают липы, стряхивая с ветвей желтые листочки и рассыпая их в воздухе, как пригоршни конфетти. Волосы Розетт того же золотисто-красного оттенка, что и осенние листья, которые она с удовольствием поддевает в воздух, а потом затаптывает, точно пламя костра, своими маленьким босыми ножками.

Топ, топ, топ. Бам, бадда-бам!

Я чувствую, что Алиса наблюдает за нами из домика сквозь полузакрытые ставни. Она сказала мне всего лишь несколько слов с тех пор, как появилась у нас, но, похоже, в обществе Анук и Розетт она чувствует себя гораздо свободнее, хотя держится по-прежнему весьма настороженно. Хиджабона сняла, а волосы заплела в две длинные косы, отчего Анук и Розетт пришли в настоящий восторг. Обедать мы теперь решили после захода солнца, чтобы Алиса могла соблюдать пост, но, насколько я знаю, она ни разу не молилась. Предпочитает смотреть телевизор и читать…

Не сегодня, решила я.

Я обошла вокруг дома, чтобы взглянуть на персиковое дерево Арманды. Какое-то количество персиков я отдала Гийому; еще сколько-то – Пуату и Ясмине Аль-Джерба; кроме того, приготовила клафути для Нарсиса и его жены и обещала испечь два пирога с персиками – один для Люка Клермона, который трудится над восстановлением chocolaterie, а второй для Жозефины. Но персиков на дереве все равно слишком много, а теперь, когда подул ветер, они начали падать на землю.

– Нам надо сегодня же собрать все персики, – сказала я, входя в кухню. – Арманда никогда бы мне не простила, если б я позволила осам до них добраться.

– Ура, персиковый джем! – завопила Анук, вскакивая с дивана.

Я улыбнулась. Самое очаровательное в Анук – это та легкость, с которой она переходит от детства к взрослости, от света к тени, точно бабочка, перепархивающая с цветка на цветок и не подозревающая о меняющихся мирах. Сегодня она почти та маленькая девочка, с какой я когда-то впервые сюда приехала.

Алиса, которая лишь чуть-чуть ее старше, кажется гораздо более взрослой. Интересно, о чем думают ее родители? Почему никто ее не ищет? И как долго я смогу ее здесь прятать, прежде чем всем станет известно, где именно она находится?

– Ты знала Арманду? – спросила я. – Это бабушка Люка. И мой большой друг. Мне кажется, она бы тебе понравилась. Хотя нравилась она далеко не всем – нашего месье кюре она порой приводила просто в бешенство, – но у нее было доброе сердце, а Люку она и вовсе была дороже всех на свете. Это из-за нее я сюда приехала. Обещала ей собрать урожай персиков с ее дерева.

Наконец-то на замкнутом личике появился проблеск улыбки!

– Судя по вашим словам, она очень похожа на моего дедушку, – сказала Алиса. – Он тоже любит что-нибудь выращивать. У него возле дома растет хурма. Это дерево плодоносило всего один раз, но дедушка заботится о нем, как о родном сыне.

Это, безусловно, была самая длинная речь, какую мне довелось от нее услышать. Возможно, вновь обрести дар речи ей помогло общение с Анук. Я улыбнулась и спросила:

– А ты нам помочь не хочешь? Мы собираемся варить персиковый джем.

–  Бам. Джем. Пам. Бадда-бам! – пропела Розетт, потом схватила деревянную ложку и заставила ее танцевать на столешнице.

Алиса с любопытством на все это смотрела.

– Персиковый джем? – переспросила она.

– Ну да, и рецепт очень простой. У нас, собственно, уже есть все, что нужно. Специальный сахар для джема – такой, куда уже добавлен пектин, чтобы джем как следует схватился, – медный котелок, банки, корица… ах да, и, разумеется, персики, которые необходимо собрать. – Я улыбнулась. – Идем с нами. Ты нам по-можешь.

Она явно колебалась. Потом все же встала и вышла из дома следом за мной. Это было вполне безопасно; дом Арманды стоит на отшибе, и с дороги персикового дерева совершенно не видно. Отан вел себя поистине безжалостно: уже вся земля под деревом была усыпана упавшими плодами. Еще немного – и персики принялись бы атаковать хищные осы. Для джема, впрочем, отлично годятся и слегка побитые плоды, так что за каких-то десять минут мы набрали более чем достаточно.

Я нашла у Арманды широкий медный котел для варки варенья – у меня тоже есть почти такой же. Этот котел формой напоминает литавру с коваными неровными краями и щербатой поверхностью. На допотопной кухонной плите Арманды он выглядит почти как волшебный котелок ведьмы – что, впрочем, не так уж далеко от истины, ибо что может быть ближе к алхимии, чем превращение сырых ингредиентов в нечто восхитительно вкусное, один лишь чарующий аромат которого вызывает обильное слюнотечение?

–  Бам, бам, – продолжала напевать Розетт, отбивая ритм по медному котелку.

– Теперь надо подготовить персики для варки.

Я налила в раковину холодной воды. Мы вымыли персики и вытащили из них косточки. Если шкурка немного повреждена – ничего страшного; тем слаще будет джем. Мы работали дружно, закатав по локоть рукава и чувствуя, как по рукам течет сладкий персиковый сок. Вся кухня была наполнена солнечным ароматом персиков, разогретого сахара и лета.

–  Бам. Джем. Бам-бадда-бам, —пела Розетт. Мелькая в полосах света и тени, она была похожа сейчас на гудящего шмеля. А Бам, следовавший за ней по пятам, казался роем пляшущей мошкары.

Я видела, что Алиса сосредоточенно наблюдает за ними – на переносице, между ореховыми глазами, пролегла морщинка. Значит, она тоже видит Бама? Ну что ж, она ведь у нас уже три дня, так что меня это не слишком удивило; люди обычно довольно быстро начинают его замечать. Первыми, разумеется, – дети, но могут его увидеть и взрослые – особенно те, что живут с открытой душой. Сперва им кажется, что свет вокруг какой-то странный, потом рядом вдруг словно расцветает что-то похожее на кисть золотистого винограда, а потом, в один прекрасный день…

–  Джем! Бам!

– Может, вы с Розетт немного погуляете?

Анук насмешливо на меня посмотрела. Розетт, увлеченная пением, еще и дудела в пластмассовую трубу – слишком громко, мешая мне слушать шепот, который сегодня для меня был особенно важен; это тот самый шепот, который Оми называет васваас, «шепот Сатаны». Только «шепот» Алисы звучал пока слишком тихо и застенчиво, так что мне не удавалось расслышать его достаточно хорошо. Возможно, подумала я, если б мы остались с ней одни, то с помощью обычной «кухонной» магии, например с помощью варки варенья…

Сперва я даже не пыталась вызвать девочку на разговор. Я произносила длинный монолог, не требовавший от нее никаких ответов: рассказывала о варке джема, об Арманде, о шоколадной лавке, о Ру, оставшемся в Париже, о нашем судне, об Анук и Розетт и, разумеется, о персиках.

– Сегодня мы их варить еще не будем. Засыплем сахаром и оставим до завтра; сахару нужно килограмм на килограмм. Но сначала, конечно, нужно выбрать листья и вынуть косточки. Персики мы порежем и сложим вот в этот медный котел – медная посуда вообще лучше всего для готовки, потому что быстрее нагревается. Затем добавим сахар и деревянной ложкой как бы вомнем его в персики. Розетт эта часть работы нравится больше всего… – я улыбнулась, – потому что тут легче всего перепачкаться. А еще потому, что пахнетпросто чудесно…

Я заметила, как у Алисы затрепетали ноздри.

– После чего мы добавим в персики корицу, – продолжала я. – Лучше использовать палочки, а не порошок. Каждую палочку нужно разломить пополам. Трех-четырех вполне достаточно…

Летний аромат сменился осенним; запахло кострами, Хеллоуином и лепешками с корицей, которые пекут прямо на улице. И подогретым вином с пряностями, и жженым сахаром…

– Ну, как тебе?

– Замечательно, – сказала Алиса. Бриллиантовая сережка в ноздре снова вспыхнула, поймав отблеск света. – А теперь что?

– А теперь немного подождем. Накроем котелок полотенцем и оставим на ночь. Затем утром растопим плиту и доведем джем до кипения, постоянно помешивая. Кипеть он должен не больше четырех минут, после чего можно раскладывать его в банки на зиму.

Она быстро на меня посмотрела.

– На зиму?

– Конечно, зимой меня уже здесь не будет, – сказала я, – но персиковый джем действительно вкуснее всего зимой, когда ночи такие длинные, а окна покрыты морозными узорами. В такие холодные дни каждая банка такого джема таит в себе запас солнечного света и тепла…

– А мне показалось, что вы, может быть, все-таки здесь останетесь… – Она, похоже, совсем приуныла.

– Извини, Алиса, но остаться мы никак не можем, – сказала я.

– И когда же?.. – Этот вопрос она задала почти шепотом.

– Скоро. Самое большее – недели через две. Но ты не волнуйся. Мы тебя не бросим.

– Вы возьмете меня с собой в Париж? – спросила она, и в глазах ее вдруг вспыхнула радость.

– Там посмотрим. Надеюсь, мне не придется этого делать. – Я повернулась и посмотрела прямо на нее. – Надеюсь, мы сможем найти решение и получше – от чего бы ты сейчас ни стремилась убежать. Скажи, а в Маро есть хоть кто-нибудь, кому ты доверяешь? Может, какой-то твой родственник? Или учитель?

Алиса вздрогнула, услышав слово «учитель».

– Нет, – сказала она.

– Но ведь ты ходишьв школу, правда? – сказала я. – В ту маленькую школу, что напротив церкви?

Алиса снова вздрогнула.

– Ходила.

Ну вот, значит, причина снова в ней, подумала я, в Инес Беншарки. Я даже имени этой Женщины в Черном не упомянула – и все же ее тень снова оказалась достаточно велика, чтобы мгновенно затмить крошечный проблеск света в душе этой девочки. Уж не ее ли тенитак сильно боится Алиса? От чего она так хочет убежать?

– Разве ты не стала бы скучать по родным, уехав в Париж? По родителям? По сестре?

Алиса молча покачала головой. Тот всплеск надежды, что осветил ее лицо, погас; теперь глаза ее опять мрачно горели затаенным гневом.

– Неужели ты решилась бы и деда бросить? Уж по нему-тоты точно стала бы скучать.

Это был пробный выстрел, но я слышала в ее голосе искреннюю любовь и нежность, когда она говорила о старом Маджуби и о посаженном им деревце хурмы.

Алиса отвернулась, и я заметила, как по щеке у нее покатилась слеза. Сейчас она выглядела совсем юной, даже моложе Анук, и я, не задумываясь, обняла ее и прижала к себе. Она на мгновение застыла, но потом расслабилась, опустила голову мне на плечо и тихо, почти беззвучно, разрыдалась, скрестив руки на груди и изо всех сил вцепившись ногтями себе в локти.

Пусть выплачется, решила я. Это иногда помогает. Нас окутывал такой мощный аромат персиков, что порой он казался почти невыносимым. Снаружи ветер упрямо стучался в окно. Когда дует Отан, здешние фермеры специально обрывают листья на фруктовых деревьях, чтобы уменьшить силу сопротивления ветвей, а зреющие фрукты стряхивают прямо на землю. Чужаку подобное обращение с садом может показаться чуть ли не жестоким, но если этого не сделать, ветви будут попросту поломаны, а урожай загублен. То ухаживаешь за этими деревьями, как за больными детьми, говаривала моя подруга Фрамбуаза, [39]39
  Персонаж романов Дж. Харрис «Леденцовые туфельки» и «Пять четвертинок апельсина» (М.: Эксмо; СПб.: Домино, 2009).


[Закрыть]а то берешь и безжалостно раздеваешь их догола. Собственно, и с настоящими детьми примерно то же самое. Излишняя чувствительность порой вредна всем.

Я не выпускала Алису из объятий, пока ее рыдания не начали стихать. Затем спокойно спросила:

– Алиса, что случилось в ту ночь?

Она лишь молча посмотрела на меня.

– Пойми, я хочу тебе помочь. Но сперва мне нужно понять, что с тобой происходит. Скажи, почему ты, совсем еще юная девушка, вдруг решила, что жить больше не стоит?

Я боялась, что она так и не ответит. Но Алиса, помолчав, вдруг заговорила прерывающимся голосом:

– Кто-то однажды сказал мне: «Когда наступает месяц рамадан, двери рая открыты настежь, а двери ада, где горит дьявольский огонь, крепко заперты, и сами дьяволы закованы в цепи». Это означает, что если человек умрет во время рамадана…

Она умолкла и снова отвела глаза.

– То он не попадет в ад? – закончила я за нее.

– Наверное, для вас это звучит довольно-таки дико?

– Ты так думаешь, потому что я не мусульманка? Но я ведь и не христианка, и в ад я не верю. Однако твои слова вовсе не кажутся мне такими уж дикими. Просто душа твоя полна горя и смятения.

Алиса только вздохнула.

– Но это пройдет, – продолжала я. – Даже если что-то кажется тебе абсолютно безнадежным, какое-то решение проблемы все же отыщется. И я обещаю: мы такое решение найдем. Тебе не придется справляться со своим горем в одиночку.

Она еле заметно кивнула в знак благодарности и сказала:

– Только вы никому об этом не говорите. Об этом нельзя говорить ни с кем из моей семьи. Да и вообще ни с кем. Обещаете?

– Обещаю.

Она села за стол и принялась водить концом пальца по старым шрамам на деревянной столешнице. Снаружи ветер словно удвоил силу, заставляя поскрипывать старые свесы крыши и все время что-то шепча и насвистывая. Такой ветер всегда делает Розетт особенно разговорчивой; и я очень надеялась, что сегодня ветер поможет мне разговорить Алису.

– Ты можешь сказать мне все, что угодно, – сказала я. – Держу пари: что бы это ни было, мне доводилось видеть вещи и похуже.

– Похуже? – переспросила Алиса.

А я подумала: сколько же мест я повидала в жизни, сколько лет провела в странствиях, сколько пережила за эти годы… Смерть матери, потерю друзей, миллион обыденных жестокостей и миллион неожиданных вспышек нежности…

Я видела восход солнца над горами, на которые никогда не ступала нога человека; видела, как солнце садится, скрываясь за зданиями таких городов, где каждая пядь пространства кишит людьми, и все они толкают друг друга и отчаянно сражаются за жизнь. Я рожала детей. Я любила. Я изменилась куда сильней собственных ожиданий. Я видела, как одни люди умирают в глухих переулках, а другие ухитряются выжить в самых невероятных обстоятельствах; я знала счастье, и беспросветную тьму, и горькое горе; но единственное, в чем я и до сих пор совершенно уверена: жизнь – это великая тайна; жизнь – это вечные перемены; жизнь – это то, что моя мать называла магией, а магия жизни может все…

Я попыталась объяснить все это Алисе. Очень трудно выразить подобные вещи словами. Впервые с тех пор, как я приехала в Ланскне, я пожалела, что моей chocolaterieбольше нет; мне не хватало аромата тающего шоколада, серебряного горшочка и чайных чашек на кухонном столе – всего того, что позволяет легко разговаривать и без слов. У меня не было желания бросать вызов вере Алисы. Но рамадан не позволял мне прямо сейчас взять и сварить для нее шоколад. А значит, я не могла утешить ее так, как у меня получается лучше всего; квадратный кусочек шоколадной плитки, если сунуть его в рот, способен порой исцелить что угодно; а иногда он действует как волшебная шапка-невидимка из детских сказок…

Вдруг за окном послышался какой-то странный звук – словно кто-то царапал оконное стекло. Может, просто ветка куста или дерева стучится к нам в дом, раскачиваемая безжалостным ветром? Но, подняв глаза, я увидела за окном чье-то лицо; и этот кто-то пытался заглянуть внутрь сквозь полузакрытые ставни, прижав к стеклу круглый нос. Я заметила, как расширились от изумления два больших темных глаза, увидев и узнав ту, что сидела рядом со мной…

За окном стояла Майя.

Глава восьмая

Суббота, 21 августа

Заметив девочку, Алиса мгновенно скрылась наверху, но Майя уже успела ее разглядеть. Придумывать объяснения было поздно; я отворила дверь и спокойно сказала:

– А, это ты, Майя.

Она улыбнулась мне. Белый Отан чувствовался и в ее глазах, и в растрепанных волосах, и в разрумянившихся щечках. На Майе были брючки из хлопчатобумажной ткани и майка с ромашками. А под мышкой – вязаная игрушка, то ли кошка, то ли кролик; игрушка явно была любимой и поэтому выглядела изрядно потрепанной.

– Ты сама сказала, что мне можно прийти поиграть с твоей маленькой дочкой, – заявила Майя.

– А Розетт сейчас где-то на улице, – сказала я. – Хочешь, я ее позову?

Девочка смотрела куда-то за открытую дверь соседней комнаты.

– Я видела здесь нашу Алису.

Я кивнула.

– Она здесь прячется? – спросила Майя.

– Да, – сказала я.

– А почему?

Я внимательно на нее посмотрела и спросила:

– Ты умеешь хранить тайну?

– Ага. А Оми мне можно рассказать?

Я покачала головой.

– Нет, Майя. Нельзя. Ни Оми, ни дедушке – твоему джиддо. Давай это будет только наша с тобой тайна? И мы ее сохраним, хорошо?

– Даже Дуа нельзя сказать? Она моя лучшая подруга.

Я снова покачала головой.

– Нет, ты никому не должна ничего говорить. Алиса живет у нас, потому что сама так хочет. Но ей бы не хотелось, чтобы об этом узнал кто-то еще.

– А почему она у вас живет?

– И чтобы это кто-то узнал, она тоже не хочет.

– Ой, – сказала Майя, – а можно я тоже останусь?

– Не думаю, что это хорошая мысль. Но ты можешь приходить сюда в любое время, когда захочешь. И до тех пор, пока ты никому ничего рассказывать не будешь. И будешь вести себя очень, оченьхорошо…

Она сделала шажок от порога и спросила:

– Что это ты такое готовишь?

Я объяснила.

– Ой, а можно я попробую?

– Конечно, можно, но когда все будет готово. Вы с Розетт сможете наклеить на банки этикетки. Как тебе такое задание?

– А можно Дуа тоже сюда придет? Она уже большая, больше меня. Она тоже умеет хранить тайну.

Я вздохнула. Это будет, пожалуй, уже слишком. Но, с другой стороны, Майе всего пять лет и, возможно, Дуа сумеет удержать ее от излишней болтовни. И потом, меня весьма интересовала маленькая дочка Инес Беншарки; если мне удастся с ней познакомиться, я, возможно, сумею кое-что узнать и о ее матери.

– А где Дуа сейчас? – спросила я.

– Дома. Они с мамой занимаются всякими домашними делами. Дуа вообще выходит на улицу, только когда ее мама спит.

– Где же они живут?

– Вместе с Соней, конечно. Но мне там играть не разрешают, и мы с Дуа всегда играем где-нибудь еще. У нас есть одно секретное место, особенное… – Майя вдруг умолкла. – Только это тайна.

Я заметила, что, пока мы с Майей болтали, Алиса тихонько спустилась, села на ступеньку лестницы и сидела там молча, обхватив руками колени, с застывшим от напряжения, бледным лицом. Майя тоже ее заметила и пообещала:

– Не бойся, Алиса, я никому не скажу, что ты здесь. Обещаю!

Некоторое время Алиса явно пребывала в смятении, но потом как будто немного расслабилась и спросила:

– Ладно, я тебе верю. Как там все?

Майя пожала плечами.

– Да вроде ничего. Правда, все тебя ищут. А джиддои дядя Саид вообще все время теперь молчат и ни с кем не разговаривают. Оми говорит, что они и сами хороши, только я не знаю почему. А еще Оми печет печенье с тмином к сегодняшнему ифтару.Она говорит, что не беда, если немного попробовать и проверить, хорошо ли получилось. А джиддосчитает, что пробует она слишком часто. Он говорит, что там уже и половины как не бывало.

Я улыбнулась, представив все это себе. Интересно, а ссора между старым Маджуби и Саидом возникла из-за главенства в мечети? Оми вполне прозрачно намекнула, что между ними имел место серьезный конфликт. Вот уж действительно ирония судьбы – оба они, и Рейно, и старый Маджуби, в итоге оказались в похожей ситуации, обоих сменили более молодые священники, более открытые новым веяниям.

Примерно так я и сказала Алисе, когда Майя ушла. Девушку, похоже, мои слова очень удивили.

– Так вот каквы думаете? Если да, то вы ошибаетесь. Проблема вовсе не в моем дедушке. Он-токак раз и не считает, что мы должны жить как в Средние века. Онникогда мне не указывает, чем заниматься, что носить, с кем дружить. И онникогда не выходит из себя, если я остановлюсь поговорить с кем-то из мальчиков с другого берега реки…

Она вдруг умолкла и отвела глаза.

– А твой отец именно так и поступает? – спро-сила я.

Алиса слегка пожала плечами – очень характерный для девочки-подростка жест – и сказала:

– Не знаю…

И я больше ничего спрашивать не стала. Прогресс и так был налицо. Все свое внимание я теперь переключила на медный котел с персиками, источавшими чудесный осенний аромат. Персики – наверное, самые лучшие фрукты для приготовления джема: сладкие, но все же относительно твердые; после варки их золотистая мякоть приобретает темно-оранжевый оттенок. Мой способ варки джема позволяет кусочкам персика остаться целыми и сохранить не только вкус, но и аромат. Итак, сегодня осталось всего лишь засыпать персики сахаром и оставить до утра, накрыв куском муслина, чтобы дали сок; а утром поварить их несколько минут и большой ложкой разложить по чистым стеклянным банкам, которые мы потом уберем в кладовую на зиму.

Есть что-то очень успокаивающее в ритуале варки варенья. Он всегда связан с мыслью о кладовой, полной припасов, об аккуратных рядах банок на полках, которые так приятно доставать зимним утром, в самое темное время года, когда чашка горячего chocolat au lait [40]40
  Шоколад с молоком ( фр.).


[Закрыть]с толстым ломтем свежего хлеба, намазанного прошлогодним персиковым джемом, воспринимается как обещание солнечного света. Мысли о полной припасов кладовой – это всегда мысли о доме, о четырех каменных стенах и крыше и о том, что времена года всегда следуют друг за другом, всегда возвращаются с очаровательной привычностью и ты год за годом всегда встречаешь их в одном и то же месте. Вкус персикового джема – это и есть вкус дома.

– Ну вот, – сказала я, накрывая котел чистой тряпицей. – А завтра мы это сварим и разложим по банкам.

Алиса молча кивнула.

И я решила, что не стоит пытаться вновь вызвать ее на откровенность. Неожиданное появление Майи нарушило тонкую связующую нить, которую я с таким трудом между нами протянула. Но тем не менее связь возникла; и я не сомневалась, что мне со временем удастся снова ее возродить. А пока что к нам в дом приглашены гости, и надо к этому подготовиться: составить меню, что-то испечь. И какова бы ни была тайна Алисы…

Она, как и эти персики, может пока подождать.