Текст книги "47 ронинов"

Автор книги: Джоан Виндж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Неудобные деревянныегэтаМика скинула тут же, как только ускользнула из-под бдительного надзора надоевших нянек. Подобрав кимоно до колен, она, босая, бросилась туда, где в это время дня всегда можно было отыскать Кая.

Он сидел на берегу ручья. Длинные, почти до плеч волосы обрамляли его лицо, вылинявшая одежда выглядела еще влажной после купания – Кай содержал себя в чистоте не хуже иного самурая, даром что работал на псарне. Что же он станет делать, когда наступят холода? Проламывать лед в ручье и все равно окунаться со стойкостью монаха-отшельника? А потом? Догадается развести костер, чтобы обсохнуть, или так и будет сидеть, дрожа, на берегу, пока не примерзнет к земле?

Он сидит здесь, на этом месте, каждый день – только потому, что ждет их встречи?.. Потому что сюда может прийти Мика?

При ее появлении он перестал хмуриться, в глазах появилось теплое выражение, а уголки губ тронула улыбка, полностью – Мика уже не раз это видела – преображавшая его лицо.

Когда мальчик только появился в замке, он лишь едва улыбался при встрече – и не поймешь, есть улыбка или нет. Потом Мика поняла, что найденыш, должно быть, просто робеет… или ему никогда прежде и не приходилось улыбаться?.. Это не давало ей покоя, и когда наконец при встрече с ней у него на лице появилась настоящая, чистая и открытая улыбка, а глаза вспыхнули радостью, девочка испытала то, что один из людей ее отца – Басё, бывший буддистский монах – называлсякабуку. «Как удар по голове, – говорил он, – после которого все перед глазами проясняется и приходит озарение».

Теперь она, кажется, понимала, что имел в виду Басё. Ей чудилось – отец привел в замоктэннина, одного из тех неземных существ, о которых повествуют сутры. Там говорится, что иногдатэннинможет потеряться, забыть путь назад, в небеса, и бродить по земле, стремясь к вершинам гор, откуда скорее услышишь призыв к возвращению.

Сегодня Кай улыбнулся ей особенно открыто и уверенно. Мика поняла, что он ждал ее, хотя когда она в ответ просияла улыбкой, мальчик отвел глаза, словно та была слишком яркой для его глаз – как солнце, неожиданно проглянувшее из-за туч.

Однако он тут же сделал вид, что отвернулся не поэтому, и, протянув руку, подал Мике паруварадзи– плетеных пеньковых сандалий вроде тех, что носил он сам, почти все другие мужчины и простые крестьянки.

– Вот, – пробормотал мальчик, по-прежнему не поднимая глаз, хотя улыбка, как он ни прятал ее, снова тронула его губы. – В них будет удобнее, и мне не придется все время тебя дожидаться.

Мика вспыхнула, одновременно от возмущения и удовольствия, принимая подарок, и попыталась дотянуться до ноги. В ее наряде, да еще с длинными, похожими на крылья бабочки рукавами, это было не так-то просто, и девочка в раздражении закусила губу.

– Я не виновата, что двигаюсь так медленно. Отец не позволяет мне одеваться как мальчику, даже во время тренировок с луком илинагинатой… – пожаловалась она.

Нащупав наконец ступню, Мика подняла глаза и увидела, что лицо Кая приняло то же озабоченное выражение, что и у нее.

– В них, думаю, и правда будет лучше, – улыбнулась она, указывая на сандалии. – По крайней мере, теперь не поранишь ноги о колючки и не собьешь их о камни.

Мика чуть не потеряла равновесия и все же в последний момент чудом не полетела в грязь, а грациозно опустилась на теплый сухой камень и вытянула ногу вперед.

Секунду Кай в недоумении смотрел на нее, потом наконец догадался, чего ждет госпожа – хотя по-настоящему дочьдаймё, конечно, не должна была позволять какому-то мальчишке, тем более простолюдину, дотрагиваться до себя. Мика улыбнулась, представляя себе ужас на лицах нянек – и в то же время молясь про себя, чтобы они не увидели.

Кай приподнял ее ступню и надел сандалию с такой осторожностью, какой сложно было от него ожидать – ведь столько бесценных вещей он вдребезги расколотил в замке.Варадзибыла сделана как по мерке. Кай надел вторую, поднявшись с колен, поклонился и протянул руку с достойной самурая учтивостью.

Мика, моргнув от неожиданности, приняла ее и встала. Откуда он мог этому научиться? Все в замке говорили, что он непроходимо глуп и толку из него ни в чем не будет, и только Мика видела, как много он примечает и понимает, хоть и провел всю жизнь в лесу, один. Другие бормотали себе под нос: это, мол, лишний раз доказывает, что он демон, – но она знала, что они ошибаются.

Кай просто видел и запоминал только то, что было ему по-настоящему важно, а на все остальное не обращал внимания. Он –тэннин, и ничьи слова или поступки не могли этого изменить.

Очнувшись от своих мыслей, Мика взглянула вниз, на ноги в подаренныхварадзи.

– Да, в них и вправду гораздо удобнее! Как ты узнал размер?

Кай пожал плечами.

– По твоим следам. – В его глазах промелькнула затаенная гордость – нечасто ее можно было там увидеть. – А сандалии сплел по образцу своих.

– Правда?! – Мика пораженно рассмеялась. – А я так, по образцу, могу только свитки переписывать. Я два раза переписала все изречения Конфуция – представляешь, он говорил: «Женщины нужны для того, чтобы на них смотреть, а не для того, чтобы их слушать»? Да что он понимает! Я ничем не хуже любого самурая!.. – Она запнулась – настоящий самурай никогда не стал бы жаловаться. – А моя няня всегда говорит: «Дела благородной госпожи – в словах». И кому мне верить?..

Взглянув на лицо Кая, Мика вновь оборвала себя. Да, когда болтаешь не думая, можно и вправду натворить дел. Вреда слова могут причинить не меньше, чем пощечина или удар мечом в доверчиво раскрытое сердце.

– Благодарю, Кай-сама, – с поклоном произнесла она, словно обращаясь к какому-нибудь важному гостю отца. – Никто еще не дарил мне того, что сделал сам, своими руками. Это самый чудесный подарок, который я получала.

На лице Кая вновь появилась улыбка, а бледная кожа вдруг порозовела, как цветы вишни. Мика спрятала руки в рукава и обхватила ладонями локти, подавляя внезапное желание обнять его – Кай не очень любил, когда к нему притрагивались.

– Так что, – проговорила она тоном, достойным дочеридаймё, – куда мы пойдем сегодня? Может, покажешь мне свой дом?

– Нет. – Кай отчего-то поморщился. Он отказался поселиться даже в крошечной заброшенной хижине на самом краю деревни у замка, и кое-кто пошучивал, что его место – рядом с собаками на псарне. Однако отец уверил Мику, что Кай устроил себе жилище сам, на опушке леса, и ей ужасно хотелось узнать, на что может быть похож домтэннина. – Лучше даже не проси.

– Но почему?

– Просто… тебе не… – Кай выдавил неестественную улыбку. – Есть тысяча других вещей, гораздо интереснее.

– Но…

– Пошли. – Он мотнул головой и, не сказав больше ни слова, зашагал вдоль берега ручья.

Мика, вновь подобрав кимоно, последовала за ним.

Оиси и старшая нянька госпожи Мики вошли в покои князя Асано и опустились на колени, склонившись в глубоком поклоне. Когда они вновь подняли головы, в глазах господина мелькнуло легкое удивление. Он явно не ожидал увидеть перед собой их вдвоем, да еще с такими кислыми лицами. Действительно, пару они собой представляют странную, подумал Оиси, по жесту князя вместе с нянькой усаживаясь на пятки перед низким письменным столиком.

Господин вдруг нахмурился, вероятно осознав единственную причину, которая могла свести вместе столь разных людей.

– Что-то с моей дочерью?

– Нет, нет, господин! – поспешно и громче, чем нужно, выпалил Оиси. Глубоко вдохнув, он вновь склонился в поклоне. – Простите меня,данна; с ней все в порядке. Но… почтенная, э-э, Хару хотела предстать перед вами, чтобы высказать опасения служительниц Мики-химэотносительно, э-э… – Он оглянулся на няньку за помощью.

– Мой господин, – проговорила та, куда более смиренная, чем в разговоре с самим Оиси, но настроенная все же решительно, – ваша дочь в последнее время ведет себя весьма неподобающе. Она то и дело предпринимает долгие прогулки за стенами замка…

Князь Асано поднял бровь.

– Весна в разгаре, а девочка сама в весенней поре своей жизни. Почему же ей не наслаждаться ликованием всего живого? Или ее прислужницы стали слишком стары, чтобы всюду поспевать за ней? – Он насмешливо улыбнулся.

Хару, вспыхнув, склонила голову.

– Нет, мой господин, дело вовсе не в этом! Поверьте, мы готовы на все, лишь бы доставить удовольствие Мике-химэ! Однако прежде с ней такого не бывало. Только… только после того, как… – она вновь запнулась, вспомнив, видимо, что, как бы она сама ни относилась к мальчишке, хозяин ему благоволит, – …как появился Кай. Теперь госпожа Мика при первой возможности бросает нас во время прогулок и не отзывается, когда мы ищем ее. И… и бегает где-то босиком, сбросив обувь! – Запустив руку в объемистый рукав, Хару достала в доказательство маленькийгэта, который мог принадлежать только ее воспитаннице.

– После того, как появился Кай?.. – переспросил князь. Оиси не мог припомнить, чтобы господин прежде выказывал замешательство дважды за день, тем более в одном разговоре.

– Каждый раз, сбежав от нас, она отправляется к этому мальчишке! – Почтенная Хару поджала губы. – После мы всегда находим их вместе.

– И что же они делают? – поинтересовался князь, вновь принимая озабоченный вид.

– Ну, как-то мы застали их, когда они брели прямо по ручью – кимоно госпожи Мики промокло насквозь, она могла заболеть! В другой раз они забавлялись, перекидывая друг другу грязныйварадзи. А однажды они и вовсе сидели вдвоем на краю скалы, у старой сторожевой башни, свесив ноги вниз! Как сказала Мика-химэ, «любовались красивым видом».

– Там и впрямь очень красиво, – заметил господин Асано. Он взял со стола веер и, развернув его, сосредоточенно уставился на что-то там изображенное. Затем поднял глаза. – Они не держались за руки?

Лицо няньки исказила гримаса – будто она проглотила неспелую хурму.

– О нет! Будь это так, если бы я только заподозрила, я бы немедленно прибежала к вам!..

– Мы с моей женой часто сидели там, держась за руки, когда были детьми… – На мгновение отрешенный взгляд князь вновь упал на веер, но через секунду господин Асано захлопнул его и перевел глаза на почтенную Хару. – Твои слова значат лишь, что моя дочь ведет себя как непослушный ребенок. По-моему, тебе известно, как с этим справляться. Она – дочьдаймё, но не небесное божество.

– Я не… то есть да, мой господин, мы всегда старались вырастить вашу дочь такой, какой вы желали бы ее видеть…

– И, насколько я могу судить, это вам удавалось, – с улыбкой одобрения заметил князь.

– До недавних пор. – Хару стиснула лежавшие на коленях ладони. – Она никогда не вела себя так прежде, и чем дальше, тем… – Нянька опустила глаза.

– Ты хочешь сказать, что мальчишка –ёкайи что он околдовал ее? – осведомился князь. Обеспокоенное выражение на миг мелькнуло на его лице и тут же сменилось усталым.

– Нет, мой господин, – поколебавшись, ответила Хару и подняла голову. – Но даже если Кай не демон и не замышляет ничего дурного… он все равно остаетсяхинином.

Оиси вздрогнул, услышав слово, которым никто не осмеливался называть найденыша в присутствии господина Асано, как бы ни смущало их сомнительное происхождение мальчишки.Хининозначало «нечеловек» – пусть даже не в буквальном смысле, однако по сути ничем не лучше. Это имя носили подонки общества: бывшие заключенные, бродяги, полукровки, изгои всех видов – те, кого словно не было, кто влачил жалкое существование вне каст и сословий, принадлежность к которым определяла в Японии личность каждого человека и его судьбу. Даже нищие в Эдо имели свою организацию с назначаемым главой и подчинялись определенным законам.Хининыне имели ничего.

– Возможно, сам Кай и не понимает этого, но не Мика-химэ. И если она продолжает видеться с ним, тем более без своих прислужниц… это все равно как если бы он и вправду был демоном. – Нянька покачала головой, закрыв глаза, словно сама мысль о встречах ее воспитанницы с кем-то подобным была невыносимой. – Прошу вас, господин, – мы все перепробовали, чтобы убедить ее. Если бы вы сами поговорили с ней – только раз… я уверена, слово отца для нее свято.

Князь Асано нахмурился.

– Хорошо, – произнес он мрачно. – Я услышал вас, почтенная Хару. Я поговорю со своей дочерью. И с Каем тоже.

– Данна, послушает ли он? – осмелился возразить Оиси. – Разве он сможет понять, как это может повредить госпоже Мике? Не лучше ли отослать его прочь, чтобы наверняка…

– Кай все поймет. И, думаю, он скорее умрет, чем причинит Мике какой-либо вред. – Князь сдвинул брови. – Он знает свое место – куда лучше моей дочери, как оказалось, – однако у него есть задатки, которые позволят ему со временем высоко подняться. Не забывай, Оиси,хининамистановятся не по рождению, это не отдельная каста. Судьба может низвергнуть человека так глубоко, что для остальных он становится будто невидим, но, если его воля достаточно сильна, он может переломить ход своей жизни и изменить свой жребий. Я знаю – Кай способен на это. Надеюсь, однажды ты сам увидишь подтверждение моих слов.

Оиси снова склонил голову, скрывая покрасневшее от смущения лицо. Однако в голове у него промелькнула мятежная мысль: уж чего он точно не увидит, так это чтобы уборщик-полукровка с замковой псарни женился на дочеридаймё. Что бы Кай ни делал, как бы ни старался выбиться в люди, самураем ему не стать.

Аудиенция была окончена. Оиси поднялся на ноги, стараясь скрыть унижение от выговора, и протянул руку почтенной Хару.

– Благодарю вас, господин, – кротко проговорила та, бросив взгляд на князя. – Прошу простить мою назойливость. Я признательна вам за помощь.

Они поклонились в последний раз, и господин Асано, кивнув в ответ, отпустил их коротким взмахом закрытого веера.

Мика взобралась на вершину холма с разрушенной сторожевой башней, и перед ней раскинулся долгожданный простор.

Кай, неподвижно застыв у одинокого дерева, которое только и несло здесь стражу последнюю сотню лет, сосредоточенно смотрел перед собой, словно настоящий дозорный. Будь на его месте любой другой мальчишка, Мика решила бы, что он изображает самурая времен междоусобных войн. Но Кай был не похож на прочих, и она знала, что, обозревая землю сверху, мальчик видит то, чего остальные и вообразить себе не могут.

Под ними лежал замок Ако и деревня с тем же названием. До самого леса на горизонте простирались возделанные поля, долины перемежались холмами с террасами по склонам или поросшими лесом. Речка, огибавшая замок, несла свои воды дальше, за горизонт, к морю и селению у гавани.

От этой красоты у Мики стиснуло сердце. Ей захотелось перенести ее на стены своей комнаты, чтобы спать словно посреди поля, в густой летней траве. А на потолке пусть будут звезды из золотой фольги…

Она помотала головой, отгоняя глупые мысли. Ни один художник не смог бы передать такого великолепия, хоть бы даже и на тончайшем шелке стенных панелей; да и как не стыдно желать, чтобы оно принадлежало ей одной! Отец всегда говорил, что красота их края – благословение богов, ее нельзя продать или купить, как мешок риса. И она принадлежит всем, кто здесь живет.

Нет, нужно просто довольствоваться тем, что можешь ее видеть, – как Кай. Мика обвела взглядом картину, так преобразившуюся с течением дней, которые, складываясь в месяцы, раскручивали бесконечную спираль сменяющих друг друга времен года. В прошлый раз делянки для посадки риса еще были залиты водой; в воде отражались голубое небо и плывущие по нему белые облака, и сам замок, казалось, плыл среди них. Теперь же на полях густо высыпали всходы, и земля внизу напоминала лоскутное одеяло, окрашенное во все оттенки молодой летней зелени.

Мика вдруг вспомнила слова, сказанные ей отцом после смерти матери: «Люди всегда плачут, теряя своих любимых, – это разрывает ткань их бытия и заставляет страдать. Однако не стоит горевать об участи умершего: конец – это всегда и начало, возвращение бессмертной души в круговорот перерождений».

Когда-нибудь, пообещал он ей, душа их возлюбленной жены и матери вновь вернется в этот мир вместе с их собственными душами, и они обязательно встретятся. Их облик изменится – как меняется облик природы год от года, – но души, словно сама земля, остаются все теми же, возрождаясь после мирного зимнего сна к новой весне еще более прекрасными, чем прежде.

Мика, моргнув, встряхнула головой. Тогда она не понимала, о чем говорит отец, а теперь вдруг словно воочию увидела подтверждение его слов. Как странно – с Каем все предстает перед ней в новом свете.

Она шагнула к нему, однако мальчик, будто не заметив ее присутствия, вдруг повернул голову и двинулся куда-то в сторону. У ближайшего куста он склонился, рассматривая одну из веток.

Мика хотела окликнуть его и даже открыла рот, но Кай неожиданно вскинул руку.

– Тихо… – прошептал он.

Вздрогнув и едва не прикусив язык, девочка осторожно подобралась ближе и опустилась рядом. Он показал ветку, придержав ее рукой:

– Ш-ш! Посмотри-ка – что это?

Мика, как ни старалась, ничего не могла разглядеть.

– Просто ветка, – разочарованно пожала она плечами.

– Нет, не просто, – покачал головой Кай, показывая ей место слома. – Здесь прошел олень – вон туда. – Он махнул ладонью вдоль гребня холма и вскинул голову, напряженно высматривая что-то не доступное ее зрению. – Там… в тех кустах.

Из подлеска, словно ощутив на себе взгляд, в самом деле выпрыгнул олень и унесся дальше в чащу.

Мика проводила его улыбкой, радуясь изяществу и легкости движений животного. Она всегда чувствовала, что между Каем и лесными созданиями есть необъяснимая духовная связь, нечто вродеки, сверхъестественной энергии, пронизывающей все вокруг и соединяющей все сущее, от камешка под ногами до небесной обители богов.

С младенчества Мика изучала священные начала буддизма и религии синто, но они оставались для нее лишь бесконечными и бессмысленными рядами иероглифовкандзив свитках и манускриптах, требовавших утомительного переписывания, – не более того. В лице Кая, таком обычном и все же неуловимо отличающемся от других, Мика разглядела то прекрасное, чего не видела прежде; его глаза светились магическим знанием, которого нельзя было увидеть ни у кого больше.

Иные в замке все еще шептались, что Кай не человек, – но если это они могли понять, то как не видели, что среди них ходит не демон, атэннин? Все взрослые вечно обсуждали просветление да как его достичь, вели бесконечные разговоры за чаем или сакэ… однако когда им явился посланник с небес, они отправили его убирать за собаками.

Кай покорно принял свое назначение. И, оказавшись среди своры полудиких, рычащих зверей, которых сама Мика – не без оснований – побаивалась, обратил их в послушных собачек, которые каждый раз встречали его, радостно лая и помахивая хвостами.

Мика вдруг почувствовала, как ее глаза наполняют слезы, а кулаки сжимаются. Так нельзя, это неправильно, неправильно! Опустив голову, она ожесточенно заморгала, пытаясь взять себя в руки.

Когда это ей удалось, она подняла глаза на Кая, который тоже как-то странно смотрел на нее. Он не отвел взгляда, как делал обычно, и в черной глубине его зрачков отразилось ее благоговейное изумление перед тем, что она в нем разглядела.

Мгновение спустя он все же потупился. Мика от обиды прикусила губу, но тут же заметила, что он нащупывает что-то в траве. Он протянул руку: на ней лежала заколка-кандзаси, выпавшая из волос девочки, – ее любимая, из слоновой кости, в форме стрелы с настоящими ястребиными перьями.

Пальцы Мики коснулись его ладони – и обхватили ее, сжимая…

И в тот же момент снизу послышались голоса служанок, отчаянно выкрикивавших имя госпожи. Мгновение растаяло, как и ее отражение в глазах Кая. Вне себя от досады, она схватила заколку и поскорее воткнула в свою прическу.

Оба поспешно вскочили на ноги, отряхивая одежду. Мика повернулась – надо было бежать навстречу, пока кого-нибудь из переполошившихся нянек не хватил удар от беспокойства.

Краем глаза она заметила на лице Кая то же разочарование… и печаль глубокого одиночества, всегда таившуюся в его глазах.

Она порывисто вернулась, поцеловала его и тут же, не дав себе времени взглянуть ему в лицо, а ему – увидеть ее, умчалась прочь, такая же легконогая, как встреченный ими олень.

Глава 1

Япония, 1701

Кай нагнулся, ощупью исследуя лесную подстилку под зелеными всходами, что знаменовали приход новой весны. Его мозолистые, с несходящим загаром, как у обычного крестьянина, руки зачерпнули рыхлую землю – какое-то животное, пробегая здесь, вывернуло ее из-под мшистых камней и палых листьев.

Втянув носом запах, Кай нахмурился. Что-то не так. Он перевел взгляд на широкую вмятину в нескольких шагах от себя. Однажды ему уже доводилось видеть подобный след – давно, не на этой охоте… очень давно.

Сзади чуть слышно треснула веточка, и он порывисто обернулся, обводя глазами лес. Облегченно выдохнул – никакое не чудовище, всего лишь лиса.

Но не простая. Снежно-белая, она неотрывно и без страха смотрела на него, не двигаясь с места и подняв одну лапу, – смотрела, словно на равного, словно оценивая. Внезапно, будто испугавшись окрика, она метнулась прочь и исчезла в зеленой дымке между деревьев.

Лисица, да еще и белая…

Мгновением позже со склона донесся стук копыт – подъезжали остальные участники охоты. Возможно, лиса просто услышала их раньше?

Кай смотрел, как поднимаются на холм, возникая из утреннего тумана, князь Асано и его спутники. Верхом на конях, в полных боевых доспехах, они походили на видение из прошлого, на отряд, прорвавшийся сюда из прежних, воинственных времен, когда самураями становились, доказав свою отвагу на поле битвы, а не по праву рождения.

Теперь та эпоха уже забывалась. Почти вековой мир, установленный сёгунами Токугава, принес на смену бесконечным кровопролитным войнам жесткий порядок, ограничивающий все и вся. Новая власть закона устанавливала строгую иерархию, которая четко определяла принадлежность человека к благородному сословию воинов-самураев кровью предков, поддерживая его привилегированное положение в обществе. Прочим полагалось знать свое место и не питать бесплодных надежд занять иное – незримые перегородки между сословиями были так же несокрушимы, как стены замка Эдо, твердыни сёгунов.

Большинство из тех, кто поднимался сейчас по склону, нечасто надевали доспехи – только ради того, чтобы попрактиковаться в боевых навыках, которые могли им никогда и не понадобиться. Но эта охота не была заурядной – когда добычу наконец настигнут, вся броня на них и все взятое с собой оружие не покажутся лишними.

Увидев Кая, верховые придержали коней и остановились на подъеме. Только тут он заметил, что перестал дышать, и медленно выдохнул. Потом уселся на пятки и стал дожидаться, пока всадники и князь Асано его признают.

Сам он легко выделил господина по богато украшенному шлему со знаком рода; остальных с такого расстояния он мог только угадывать. Минуло почти двадцать лет, но на мгновение, представ перед охотниками, Кай вдруг вновь почувствовал себя тем напуганным мальчишкой, на которого когда-то, давным-давно, наткнулся такой же отряд.

Он давно уже был не жалкимхинином, убиравшим на псарне, а главным ловчим князя Асано, однако в остальном по сути мало что изменилось – настолько, что немудрено на миг и забыть.

Каштановые волосы Кая со временем потемнели, так что он мог сойти и за настоящего японца, а чтобы не волнились, он смазывал их тем же мятным маслом, которое использовали для своих волос самураи. От них самих шел такой мятный дух – впрочем, довольно приятный, – что они ничего не замечали.

И все же, как ни старался Кай быть принятым – хотя бы в качестве слуги, – для господ он всегда оставался прежде всего презренным полукровкой. Его присутствие здесь, само его существование самураи из замка воспринимали так, как если бы он и впрямь был демоном.

Дождавшись карабкавшихся по склону пеших носильщиков и крестьян-загонщиков, охотники вновь двинулись вперед.

Редкое чувство теплоты и приязни коснулось Кая, когда его взгляд встретился со взглядом князя Асано, тяжелым от усталости, но решительным.Даймёвопросительно посмотрел на своего главного ловчего, и Кай поднял руку, давая понять, что обнаружил не просто следы, но нечто более существенное. Он был рад, что может хоть чем-то отплатить человеку, который спас ему жизнь и всегда продолжал верить в него – в отличие от прочих.

Рядом с господином, как обычно, ехал Оиси Ёсио – он стал главным советником князя несколько лет назад, заняв место ушедшего на покой отца. У Оиси были теперь жена, гора скучных обязанностей и сын, только недавно достигший совершеннолетия – то есть чуть младше его самого на момент их первой встречи с Каем. Однако в полном боевом облачении Оиси по-прежнему казался Каю грозным, словно ощетинившийся копьями отряд.

К князю и советнику подскакал еще один самурай – Ясуно, такой же надменный и заносчивый, как прежде. Лет ему было почти столько же, сколько Оиси, но жизнь его ничуть не изменила – во всяком случае, в лучшую сторону. Поклонившись, Ясуно указал вверх по склону, как обычно, словно не замечая Кая.

– Мой господин, думаю, зверь ушел выше.

Ветер отчетливо донес слова до главного ловчего, и его губы сжались в тонкую линию.

Князь, посмотрев на гору, туда, где чаща с разросшимся подлеском становилась еще более непроходимой, только покачал головой.

– Спроси Кая, что он думает.

Хотя поза Ясуно стала напряженной, он почтительно поклонился и направил лошадь к Каю.

– Оиси, ступай за ним, – добавил князь.

Тот, кивнув, поскакал следом. Как ни привык он беспрекословно повиноваться господину, видно было, что приказ доставил ему не больше удовольствия, чем Ясуно.

Кай уставился в землю, собирая волю в кулак. Когда всадники подъехали и он поднялся с колен, его лицо уже ничего не выражало. Под взглядами всадников, вздымавшихся над ним, словно два надменных божества, со своими копьями, луками и мечами, Кай и так чувствовал себя весьма неуютно, но все же выдержал долгую паузу, прежде чем покорно опустить глаза.

Он протянул на ладони клочок окровавленной шерсти зверя.

Всадники, взглянув, вновь перевели глаза на Кая с таким видом, будто в руке у него ничего не было.

– С этим зверем что-то нечисто, – проговорил он наконец и кивнул в направлении зеленой стены деревьев вверх по склону, куда даже его взгляд не мог проникнуть. – Зверь там, на вершине, – но спустится снова, чтобы поохотиться. Безопаснее будет расставить сети и ждать его здесь.

Ясуно в ответ только презрительно фыркнул, разом отвергнув слова Кая, его годами оттачиваемый опыт охотника и безошибочные инстинкты, да и само его существование.

– Мы гоняемся за этой тварью уже несколько дней, – бросил он, будто не Кай возглавлял отряд все это время, притом пешим, а не на лошади. – Нужно убить ее сейчас, пока она не наделала новых бед!

Кай оглянулся на Оиси. Тот смотрел на него все с тем же подозрением, как и много лет назад, когда они впервые увидели друг друга. Пауза затягивалась, и Кай уже решил, что надежды на понимание нет – да, наверное, никогда и не было.

Однако Оиси, еще раз с хмурым видом осмотрев окровавленный клочок шерсти, кажется, все-таки понял, что что-то не так. Поймав его взгляд, Кай предостерегающе качнул головой. Оиси молча развернул лошадь и вместе с Ясуно поскакал обратно, к ожидавшему их господину.

Оставалось покорно наблюдать, как они докладывают князю, намеренно понижая голос, чтобы Кай их не услышал. Что скажет Ясуно, было понятно и так, но и Оиси, вопреки всем своим познаниям в тактике и военном ремесле, вопреки охотничьему опыту и личной ответственности за безопасность сюзерена, держался того же мнения. Предупреждение Кая он отверг из чистой неприязни к нему – либо, хуже того, из жажды испытать себя в настоящем бою, стремления поставить все на остроту своего клинка.

– Зверь там, наверху, господин. Нужно настичь его, пока у нас есть такая возможность.

«Бака! Глупцы!» Кай сжал зубы, чтобы не выкрикнуть это вслух. Его-то жизнь всегда зависела от стали – в чужих руках… Попытайся он предупредить их, на что они нарываются и во что втягивают своего господина, Ясуно просто вытащил бы из ноженкатану, никогда прежде не ведавшую вкуса человеческой крови, и убил бы на месте наглеца, осмелившегося подвергнуть сомнению его совет князю.

По закону, самурай вправе зарубить чем-либо оскорбившего его простолюдина – будь оскорбление действительным или мнимым. Если бы не личное покровительство князя, кто-то из его свиты уже давно опробовал бы меч на мальчишке-полукровке с псарни, отхватив ему руку, ногу, а то и голову.

Пытаться протестовать значило только зря погибнуть. Его истинные слова никогда не дойдут до князя – хоть это может стоить жизни всем охотникам.

Господин, кивнув, направил лошадь вверх по круче. Главного ловчего он одарил признательной улыбкой. Кай низко поклонился в ответ. Когда он выпрямился, мимо уже проезжали остальные. Никто из них даже не взглянул в его сторону.

Дождавшись, пока все проскачут, Кай с отвращением отбросил клочок шерсти, который все еще держал в руках, и через силу заставил себя прочитать охранительную молитву – только ради господина, – хотя на язык так и просились проклятья на головы его слуг. Их жажда крови уже привеладаймёна грань опасности – возможно, смертельной.

Все это время они преследовали не обычного зверя, акирина. В сравнении с ним ни медведь, ни стая голодных волков не внушали такого страха. Даже Кай никогда не видел подобного чудовища, а он повидал немало существ, которые и не снились обитателям замка Ако.

Рисунки в книгах, сделанные якобы со слов очевидцев, ясно показывали, что те лгут, – изображения были нелепыми до смехотворности. Кай знал истину – он слышал ее от тех, кто встречалкиринана самом деле. Их рассказы внушали ужас и повергали в трепет – именно потому, что были правдой.

Киринынечасто попадались на глаза человеку или животным даже в своем обычном прибежище – горных долинах, – при том, что обладали гигантскими размерами. Пугливые, осторожные существа, питавшиеся только растительной пищей, они медленно, в одиночестве, бродили по горным склонам, предаваясь глубоким, не доступным человеку размышлениям. Оплетенные лианами, укрытые ветками и листвой,кириныбыли почти невидимы для глаз людей.

Как и многие создания, обитавшие в гуще первозданных лесов и на склонах затерявшихся в облаках гор,кириныобладали странной, мерцающей сущностью, проявлявшейся частично в этом мире, а частично – в мире духов. Те, кого люди называлиёкай, «демонами», на самом деле просто лучше их самих умели управляться ски, всеобъемлющей энергией, что наполняла мироздание и струилась сквозь все сущее в нем, живое и неживое.