Текст книги "Возлюбленная демона"
Автор книги: Джо Беверли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
– Конечно, но позволь мне сначала кое-что сказать. У нас могут быть дети. – Он отверг ее протест. – Мы можем дать дом сиротам, как ты Натали.
– У вас есть ублюдки, которым вы должны предоставить жилище, лорд Вандеймен?
Резко, словно замах сабли, но атака никогда не страшила его.
– Нет, насколько я знаю. Борись со мной, Мария, а не против меня.
Она встретила его взгляд, бледная как лилия, стальная и холодная.
– Мы не на одной стороне.
– Мария…
– Нет! – Она отступила, чтобы обойти вокруг него, но он схватил ее за руку.
Она повернулась, разъяренная – и испуганная.
Инстинктивно его пальцы ослабли, но он вновь стиснул их.
– Я просто хочу ясно дать понять – даже если ты бесплодна, это не непреодолимое препятствие.
– Твой титул умрет.
– И пусть умирает. Неожиданный для голландского выскочки-переселенца, всего пяти поколений от роду. Он не достоин человеческой жертвы.
Ее губы сжались, и она внезапно стала выглядеть старше, старше, чем ее годы. Все, чего он хотел, это нежно любить ее, а он причинил боль ее памяти и душе.
Она раскрыла одну ладонь в перчатке, и он видел в ней свое кольцо.
– Я сожалею, лорд Вандеймен, – сказала она, рассматривая какую-то неопределенную точку позади него. – Я нахожу, что мы не подходим друг другу.
– Черт возьми, Мария, – он втянул воздух. – У нас есть контракт, и две недели еще не истекли.
Ее взгляд столкнулся с его.
– Я разрываю его сейчас. Как только мы возвратимся в город, я распоряжусь перевести оставшиеся девять тысяч футов в банк Перри.
– Контракт заключен двумя сторонами. И я говорю, что буду придерживаться его до конца.
– Придерживайтесь его, если хотите. Я не буду носить ваше кольцо, и вы не будете жить в моем доме. Я не буду больше видеть вас, лорд Вандеймен. На самом деле, если у вас вообще есть честь, то вы останетесь здесь и продолжите восстанавливать свой дом!
Слова причиняли боль, как удары, как лезвия, осыпающиеся на него дождем, но он держал ее за руку и настойчиво продолжал.
– И оставить вас возвращаться без сопровождения? Я думаю, нет. Но вы правы, мы должны уехать.
Он позволил ей идти вперед, и вышел из дома прежде, чем поддался искушению хорошенько потрясти ее, поцеловать или изнасиловать.
Он подозревал, что она уступит яростному натиску, и это было бы самым отвратительным ударом из всех.
Глава 9
Мария опустилась на ступеньки, дрожа от ярости и боли. Это походило на попытку отрубить одну из собственных конечностей, а он делал все только тяжелее и тяжелее. Почему ему бы просто не взять деньги и не уйти?
Последнее, что она хотела сделать, это последовать за ним, чтобы поехать назад в деревню и потом четыре часа ехать в Лондон, но какой у нее выбор? Как и все остальные раны, это можно было вынести и пережить. Она встала на ноги и собралась с силами, чтобы пойти в конюшни.
Когда она пришла туда, двуколка была готова, а он сидел с вожжами в руках. Она молча забралась наверх, рядом с ним, и они тронулись.
– Мария…
– Ван, не надо. Пожалуйста. – Она сжала руки и поняла, что все еще сжимает его кольцо в одной из них. Это был бы великолепный жест – швырнуть его подальше, но она не могла так поступить. Она не могла сделать большее, чем, наконец, освободить его своими жестокими словами.
Он удержался на крутом спуске, потом снова набрал скорость.
– Однажды я ампутировал мужчине руку, – сказал он, глядя вперед. – Ее, так или иначе, предстояло отнять, но он истекал кровью, а мы застряли в развалинах деревни в горах. Я связал его, отрубил останки, и прижег рану своей саблей, нагретой в очаге. – Он повернулся, чтобы посмотреть на нее. – Он тоже умолял меня, но зато он по-прежнему жив и живет на ферме своей семьи, в Линкольншире. Женился на возлюбленной детства и имеет ребенка.
Она не знала, что сказать, кроме как снова умолять его, и верила тому, что он говорил. Он не остановился бы, потому что она попросила, потому что полагал, что то, что он делает – правильно.
Они выехали из великодушно открытых ворот на проселочную дорогу.
– Действительно ли ты уверена насчет Мориса? – спокойно спросил он. – Насчет Натали?
Она могла расплакаться, цепляясь за надежду, но категорически ответила:
– Да. У него есть четыре других бастарда, о которых я знаю, в возрасте от двух до десяти лет. Могу перечислить их имена, если хочешь. Он никогда не скрывал их от меня, и оставил на счет них распоряжения в своем завещании.
– Перечисли.
– Что? – Она уставилась на него.
Он пристально посмотрел на нее, казался почти успокоившимся, как будто ничто из этого вообще не имело значения.
– Ты сказала, что можешь перечислить их имена. Вот я и спросил.
Чувствуя себя так, будто они оказались в месте, где ничто не имело смысла, она ответила:
– Томми Граймс, Мэри Энн Ноттс, Элис Джонс и Бенджамин Мамфорд.
Он кивнул, но ничего не сказал. Дети должны были стать победным ударом, и все же Мария чувствовала тревогу, будто дала ему в руки острое оружие. Она нуждалась в щите. Могла бы выйти замуж за лорда Уоррена. Он не ожидает страсти в сердце, а брак отвлечет ее. В конце концов, она сможет заботиться и руководить его сыновьями, не намного моложе, чем Ван.
Но она никогда больше не сгорела бы в огне страсти ее демона.
Человеческая жертва.
Ах, да у него было право, и правильно ли она поступит, принося себя в жертву лорду Уоррену по своим причинам?
Когда они вернулись в гостиницу, она поспешила под защиту своей комнаты, оставив его принять меры, чтобы подготовить карету. Пока она ждала, в ее голове крутился тот инцидент, который он упомянул, об ампутации.
Сколько ему тогда было лет? Он сказал «горы», значит, в Испании. По крайней мере, два года назад, возможно больше, а сейчас ему всего двадцать пять. Она могла вообразить охвативший его ужас, потеющие руки, подступающую рвоту. И также была уверена в его храбрости и силе воли, сохранившей его руки твердыми – он сделал то, что должен был сделать максимально быстро и ловко.
Любовь вновь охватила ее, продолжаясь в уважении и восхищении. Она хотела его так много, много раз. Но любила его достаточно, чтобы освободить и прижечь рану, несмотря на его протесты. Тогда, возможно, однажды она будет в состоянии спокойно говорить о его счастливой жизни вместе с возлюбленной и ребенком.
Ван все приготовил и обдумал возможность провести четыре часа в карете с Марией. Он не мог. Не мог доверять себе, не поспорить, или еще хуже, не попытаться убедить ее силой или соблазнить. Демон в нем терзался, призывая к борьбе до смерти, все или ничего.
Он спросил владельца гостиницы о лошади, которую можно нанять, и узнал, что мистер Слэйд держит в гостинице трех прекрасных лошадей и редко ездит на них. Слэйд, как оказалось, был богатым сталелитейщиком, который удалился в деревню и построил огромный, оштукатуренный дом, выделяющийся в деревне как надгробная плита в саду. Ван удивился, как сквайр Хоукинвилл разрешил такую стройку.
Как бы то ни было, Слэйд был ему удобен. За цену на несколько мгновений показаться рядом со Слэйдом, он воспользуется его гнедым мерином для поездки в Лондон. Позже это будет стоить еще дороже. Сталелитейщик явно был в восторге от того, что местный лорд будет ему должен. Это стоящая цена. Он заплатит любую цену за комфорт Марии – кроме позволения уйти.
К тому времени, когда они вернулись, свет померк, и туманный дождь послужил завершением печального дня. Мария потратила время поездки, строя планы и обдумывая способы вынудить Вана признать, что их договоренности пришел конец, но постоянно отвлекалась, видя его верхом.
Конечно же, он ехал великолепно, на прекрасной лошади, и полностью контролируя ее. В основном он ехал рядом, но иногда вырывался вперед, а потом возвращался назад, ободряюще улыбаясь. Пока его глаза не встретились с ее, снова наполняя холодной решимостью.
Он собирался бороться, и она дрожала при одной мысли об этом.
И еще она заглушала чувство вины. Он был офицером кавалерии, а она ни разу не подумала предложить ему лошадь. Она отложила это как незначительный грех без надежды на исправление и сосредоточилась на ампутации.
Как только Мария вышла из кареты, и он соскочил с лошади, она сказала:
– Ваше долговое рабство закончилось на данный момент, милорд.
Он побледнел так, что на щеке резко выделился шрам, но сказал:
– Не здесь, Мария, – и повернулся, чтобы дать чаевые форейторам и устроить так, чтобы один из них отвел его лошадь в платную конюшню.
Она осталась, сгорая от смущения. Надо же, выпалить эти слова прямо посреди улицы. Мария поторопилась войти в дом, чувствуя себя не как решительная медсестра, а как виноватый ребенок. Она почти решилась спастись бегством в свою комнату, но ведь он последует за ней туда. Она знала, что последует. И она не сможет справиться с ним в такой интимной обстановке.
Конечно, она имела право выкинуть его из своего дома!
Харриетт спустилась по лестнице.
– Мария? Что ты делаешь дома? Что-то случилось?
– Я решила, что моя договоренность с лордом Вандейменом закончилась. Он уедет.
– Уеду? – сказал он за ее спиной, и она обернулась. Ее лакей застыл, выглядя не уверенным. Если это необходимо, Джон выбросил бы его. Точнее, если бы смог. Скандал в холле ее дома? Как до этого дошло?
– Мария. – Окликнула ее Харриетт, открывая дверь в гостиную. – Мы должны поговорить.
Мария хотела отказаться, но если она так поступит, то Харриетт выскажет свое мнение прямо перед слугами. Она последовала за ней в комнату и закрыла дверь.
– Не вмешивайся, Харриетт.
– Ты не можешь быть настолько негостеприимной.
– Ему нет больше никакой необходимости оставаться здесь.
– Он исцелился?
Марию охватила неуверенность. Только вчера вечером он беспробудно напился. Столько всего произошло с тех пор, что этот эпизод казался чрезвычайно далеким, но это было вчера вечером.
– Он готов начать восстанавливать свой дом, – сказала она. – Это то, чего ты хотела, не так ли?
Харриетт следила за нею.
– Я думаю, что он приносит в твою жизнь дискомфорт, и именно поэтому ты пытаешься выбросить его. Что он сделал?
Мария закружила по комнате, и призналась:
– Он сделал мне предложение.
– Ох. И что ты ответила?
– Нет, конечно. Этого не будет.
– Почему нет?
– Даже если не принимать во внимание мой возраст и тот факт, что я подкупила его, я бесплодна.
Лицо Харриетт поникло.
– О, моя дорогая, я забыла. Это было бы замечательно.
– Нет, не было бы. Я слишком стара для него. А он… требует. Управляет.
– О нет. Вы созданы друг для друга. Я так подумала почти сразу. Ты с ним смеешься и краснеешь. Он снова делает тебя молодой. Он тверд с тобой, и ведет себя непринужденно. Ты стала его якорем. Как бы то ни было, – добавила она оживленно, – ты не выбросишь его отсюда так внезапно, особенно если только что причинила ему боль…
– Я не причинила ему боли.
– Любой отказ на предложение болезнен. Пусть поживет здесь оставшиеся дни.
– Чей это дом?
– Твой, но ты сделаешь так, как я сказала. Ты же не хочешь задаваться вопросом, достал ли он снова свой пистолет, не так ли?
– Он бы не… – Мария впилась взглядом в свою тетю. – Ты – коварная старушка.
– Я еще не настолько стара. На самом деле, – сказала она с шаловливой усмешкой, – если ты его не захочешь, то возможно, я попытаюсь женить его на себе. Я не возражаю против небольшого контроля в правильных моментах.
Она вышла из комнаты, оставив Марию, разинувшую рот. Она опустилась на стул и откинула голову к спинке.
Двенадцать дней. Всего двенадцать дней. Это можно вынести.
И двенадцать ночей, и каждая из них – искушение.
* * *
Мария удалилась в свою комнату той первой ночью, но едва ли можно скрываться вечно. Она появилась после завтрака, на следующий день, приготовившись к уговорам, даже соблазнению.
Он уже ушел.
Чувствуя опустошение вместо облегчения, она собиралась провести день как обычно, день, которым она наслаждалась перед встречей с Демоном Вандейменом, день, который заполнит оставшуюся часть ее жизни.
Его отсутствие преследовало ее как серый призрак.
Когда она посетила Кроуна и Митчелла, чтобы посмотреть одну из новых кухонных печей, то повернулась, чтобы спросить его мнение. Когда обнаружила, что книга, которую она ждала, доступна, то захотела поделиться с ним. Просматривая груду приглашений, она думала, какое больше всего понравится ему.
Она не хотела посещать светские мероприятия. Люди заметили бы отсутствие кольца. Через мгновение она вытащила его из кармана и снова надела на палец. Оно все еще было маленьким и неярким, но драгоценным. Она наделена правом хранить его, и она так и сделает.
Она никогда не наденет его снова, но сняв его, она убрала кольцо в карман. Преступная слабость, но это будет нечто, чтобы вспоминать его остаток своей жизни.
Ван вошел в отель Бидл и поднялся в комнаты Хоука.
Хоук закрыл двери перед любопытной горничной.
– Неприятности? – Положиться на Хоука, мгновенно все заметившего. Он вошел в его личную гостиную, удобную и просто декорированную. У Вана появилась неподходящая мысль, что в годы их военных кампаний это было бы роскошью. Но, несмотря на опасность и смерть, тогда жизнь была более простой.
Он приехал сюда, чтобы получить помощь Хоука, но выражение ситуации в словах ощущалось как желание торжественно узаконить ее в действительности.
– Мария решила, что не хочет выходить за меня замуж.
– О. Буду честен и скажу, что мне не жаль.
– Почему? – Ван мог сказать другие, более горькие слова, мог даже ударить, но сдержал себя. – Ты встретился с ней всего однажды и сказал несколько слов. Что у тебя за причины попытаться испортить отношения между нами?
Так сдержанно.
Хоук оставался спокойным, но Ван заметил, что он немного сместился, балансируя, чтобы быть готовым к нападению. Он не мог поверить в это. Все в его жизни разваливалось?
– Я не пытался испортить отношения между вами, – спокойно ответил Хоук. – Хотя и мог. Я не собирался говорить об этом, но возможно это поможет тебе понять, как удачно ты спасся. Я говорил, что ее муж участвовал в сомнительных сделках. У меня были и другие подозрения, которые подтвердились, после вчерашнего наведения справок.
– Ты наводил справки о Марии? – Ван мог почувствовать слова, вылетающие из его рта как лед, как огонь. – Как ты посмел?
– Конечно, я посмел. Я не мог позволить тебе жениться на такой женщине, как эта…
– Женщине, как эта?
Хоук отстранился, поднимая руку, его глаза, пристально смотрели на Вана как на хищное животное.
– Выслушай меня прежде, чем ударить.
Ван глубоко вдохнул.
– Говори.
– Селестин запустил руки во многие гнилые пироги, включая весьма спекулятивные инвестиции. Он был ведущим партнером в инвестициях, которые уничтожили твоего отца. И вышел сухим из воды – сделал так, что все убытки легли на твоего отца. То же самое, что поднести пистолет к виску, Ван. Я не знаю, в какую игру играет его вдова, но…
– Это все?
– Что?
– Это твои доказательства?
На этот раз Хоук выглядел выбитым из колеи.
– Да.
Ван почувствовал, как напрягаются мышцы, сжимаются сухожилия.
– Она рассказала мне. Почему она должна быть обвинена в позоре мужа?
– Очевидно, она знала обо всем.
– Она узнала только после смерти Селестина из его бумаг и счетов. И я верю ей, Хоук.
На лице Хоука не было облегчения, но он сказал:
– Тогда, ради тебя, я рад. За исключением того, что, очевидно, она тебя бросила.
Взвинченный Ван не хотел дальше раскрывать тайны Марии, но иначе не будет никакого смысла, и он нуждался в помощи Хоука.
– Помолвка просто предлог. Мария наняла меня, чтобы играть роль ее будущего мужа в течение шести недель. Она сказала, что это для защиты от охотников за приданым, но потом я обнаружил, что так она хотела возвратить деньги отца, потерянные на тех инвестициях.
– Так это все притворство, – сказал Хоук, повеселев. – Ваши шесть недель должно быть почти истекли, и ты будешь в состоянии восстановить Стейнингс. Все хорошо, что хорошо кончается.
– За исключением того факта, что я люблю ее. Вчера я взял ее в Стейнингс и понял, что это место ничего не будет значить для меня без нее рядом. Я попросил, чтобы она вышла за меня замуж, а она сказала нет. Я не готов принять этот ответ.
– Я бы сказал, что у тебя нет выбора.
– Я могу бороться. Это, по крайней мере, я умею делать хорошо.
– Проклятие, Ван, если женщина не хочет тебя, она тебя не хочет!
– Я люблю ее, и думаю, что она тоже любит меня, хотя и не хочет это признавать.
– Ты попытаешься задушить меня, если я скажу, что нас легко вводят в заблуждение в таких вещах? Если бы она любила тебя, то вышла бы замуж.
– Она думает, что имеет значение разница в возрасте. И что еще более важно, она думает, что бесплодна.
– О. У нее нет детей. Уважаю ее честность. Твой род закончится на тебе.
– Так пусть закончится! Какая к дьяволу, разница, что произойдет в мире? Но я никогда не буду убеждать ее выйти за меня замуж, пока она верит, что это правда. – Он рухнул на стул. – Дело в том, Хоук, что я не уверен, что это правда. Я не хочу вызывать ложные надежды, но хочу, чтобы на этот раз ты использовал свой талант любознательности на пользу.
Хоук остался стоять.
– Ты чертовски груб для кого-то желающего воспользоваться им.
Внезапный холод потряс Вана, приведя его в чувство.
– Боже, так и есть. – Он посмотрел на своего друга. – Ты когда-нибудь любил?
– Не думаю.
– Любовь может уничтожить здравый смысл, так же как и манеры. Именно поэтому мне нужна холодная голова, чтобы изучить интимные дела Мориса Селестина и его бастардов. – Он попробовал улыбнуться. – Как в старые добрые времена?
Хоук выдернул его со стула и приобнял.
– За прошлое, настоящее и будущее, ты идиот. Но предупреждаю, – добавил он, твердо глядя, – я расскажу тебе все, что найду – хорошее или плохое.
Ван встретил его взгляд.
– Разве ты не видишь, какая она замечательная?
– Я вижу красивую женщину с сильным характером. Она утверждает, что спасла твою жизнь, и это, вероятно, правда. Но это означает, что ты оказался уязвим для ее зрелости и силы характера. Ван, когда она впервые приехала в Лондон и флиртовала в Олмаке, мы играли, делая вид, что твой егерь – Шериф Ноттингема, и что бык отца Кона это Минотавр.
Ван расхохотался.
– О, Зевс, бедный бык! Но ты так же безнравственен, как и она, Хоук. Это не имеет значения. Поверь мне – это не имеет значения. Просто узнай правду о бастардах Селестина.
– А если она действительно бесплодна?
Ван улыбнулся.
– Тогда я, так или иначе, попытаюсь завоевать ее.
Мария нашла, что испытывает недостаток в храбрости, чтобы выйти. У нее не было желания присоединяться к компании сплетников или праздным удовольствиям, и храбрости, чтобы лицом к лицу столкнуться с вопросами об отсутствующем кольце и пропавшем женихе. Ей нужен еще один день, но не сейчас, не пока он с ней в одном доме.
Каждый день Ван рано завтракал, а потом покидал дом, возвращаясь как раз к ужину. Она присоединялась к нему за трапезой, потому что это будет слишком мелочно – оставить его и Харриетт есть одних. И, так или иначе, она жаждала этих последних небольших объедков с банкета – его вида, звука его голоса, выражения его лица всякий раз, когда их глаза встречались, боли в каждой мышце, каждой косточке при воспоминании об их любовных ласках.
Когда она и Харриетт оставляли обеденный стол, он не задерживался, но, и не присоединялся к ним за чаем в гостиной. Он удалялся в свою комнату на всю ночь, но всегда глядя на нее таким взглядом, который говорил так же ясно как слова: «Если ты присоединишься ко мне снова, то тебе будут рады». Каждую ночь у нее было свое Ватерлоо, сражение с самой собой, чтобы не принять его приглашение.
Она считала дни, оставшиеся до окончания пытки, и считала ночи, как начало вечности без него.
А потом наступила последняя ночь, последняя добрая ночь, последний взгляд через обеденный стол. Он объявил, что завтра возвращается в Стейнингс и начинает там работать.
Мария поднялась, но задержалась, одна ее рука как будто приклеилась к спинке стула. Окончательный разрыв. Она не могла вынести этого. Но должна.
Из вежливости он тоже стоял, отделенный от нее широким столом и со вкусом расположенными композициями весенних цветов. У нее было много времени для занятий флористикой.
– Я надеялся, что ты передумаешь, – спокойно сказал он. – Я испытывал желание заставить тебя. Возможно, я потерпел бы неудачу, но, так или иначе, мне удалось остановить себя. Но у меня есть слова, которые я мог бы сказать, вещи, которые я мог бы показать тебе, вещи, которые могли бы иметь значение.
Мария огляделась и поняла, что Харриетт уже ушла. Ее сердце запротестовало, забившись быстрее.
– Я не вижу как. – Слабо, но это все, чем она могла управлять. Настал абсолютный конец, она не могла смотреть правде в глаза.
– Вещи и слова могут не иметь значения, – сказал он. – Все сводится к любви. Я люблю тебя, Мария, глубоко и истинно. Я уверен в этом. Но не знаю, любишь ли ты меня достаточно, чтобы рискнуть.
Разбитое сердце было бы достаточным доказательством, не так ли? Разбитого сердца не видно.
– Что за слова, что за вещи? – прошептала она пересохшими губами.
– Туманные слова и легкомысленные вещи. Это любовь ведет подсчет. Подойди ко мне, Мария, и поговорим о любви, и возможно, мы будем бороться вместе. Иначе в этом ведь нет никакого смысла? И что бы ни случилось, я уеду завтра, если ты не попросишь, чтобы я остался.
Он вышел из комнаты: худощавый, гибкий, красивый. Ее красивый, любимый молодой демон, которого она не должна хотеть вообще, но хотела больше, чем дышать. Она выдержала, уставившись на цветы и подавляя крик: « Какие слова? Какие вещи?»
Она еще сильнее ухватилась за стул. Нельзя давать слабину. Истина есть истина. Слова не могли стереть разницу в годах. И нет вещи,способной сделать ее матку плодородной.
Но она повернулась и побежала наверх. Игнорируя Харриетт, ждущую в гостиной, она пронеслась по коридору и распахнула дверь его комнаты.
– Что за слова? Какие вещи? – выкрикнула она. – Почему ты так поступаешь? Невозможно изменить то, что есть!
Он быстро закрыл дверь, затем запер ее.
– Почему? Потому что я – Демон Вандеймен, конечно, и ты – моя последняя несчастная надежда. Ты любишь меня, Мария? Или только во мне горит этот огонь?
Она смотрела на него, сражаясь, сражаясь…
– Я люблю тебя, Ван. Но разве ты не видишь, что…
Он подхватил ее на руки и понес к кровати. Она смягчилась, но продолжала восклицать:
– Нет, Ван. Я не передумаю!
Не смотря ни на что, она была готова, готова отдаться неистовому шторму, который хотя бы ненадолго покончит с реальностью.
Но он осторожно уложил ее на кровать и сел около нее.
– Это не часть сражения. Позволь мне любить тебя, Мария, один последний раз. Скажи мне, что ты хочешь сегодня ночью.
Ты, немедленно – горячий, твердый и быстрый. Но это будет последний раз, поэтому она сказала:
– Покажи мне нежную любовь, которую ты однажды обещал. И не обращай внимания, если я заплачу.
Он улыбнулся и начал раздевать ее, лаская каждую обнажающуюся часть прикосновением и поцелуем так, что каждый дюйм ее тела чувствовал, что ему поклоняются. Вожделение пробудилось, и зажегся огонь, но нежность окутывала ее так, что она могла только лежать и смотреть, пока он снимал свою одежду, чтобы присоединиться к ней, кожа к коже, в постели.
Она боялась, что не получится, что она останется с мягкой дрожью желания, разочарует его, но он вел ее с нежностью, почитанием, в медленном, сладком крещендо рая, о существовании которого она и не подозревала…
Она расплакалась, хоть и не знала почему, расплакалась от души в его объятиях, рядом с дьяволом на его голой груди, потому что нежность, которую она почувствовала, проникала в душу глубже, чем сильная страсть, и мысль о его потере была подобна окончательно разбитому сердцу.
Он погладил ее волосы, казалось, зная, что это были слезы, которым нужно позволить упасть.
– Скажи снова, что ты любишь меня, Мария. Пожалуйста.
Теперь это невозможно отрицать. Она сглотнула.
– Я люблю тебя, Ван. Но это ничего не меняет.
Он опрокинул ее на спину и улыбнулся ей блаженной улыбкой, которая заставила ее захотеть снова расплакаться, но горько.
– Не пытайся отрицать факты, пожалуйста, – попросила она. – Когда я вышла замуж за Селестина, уже почти залежавшейся на полке старой девой, ты был нескладным школьником!
Он покачал головой.
– Давай сначала посмотрим на вещи.
