Текст книги "Гибель судьи Мрочека"

Автор книги: Джо Алекс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

11. РАЗГОВОРЫ НА ПЯСТОВСКОЙ УЛИЦЕ

Капитан Желеховский, выйдя из дома номер восемь, не помчался на мотоцикле в город, и у него вовсе не было охоты потирать руки. Он медленно побрел по тропинке среди кустов, тихо приоткрыл калитку, так же беззвучно закрыл ее, а когда оказался на улице, остановился возле своего мотоцикла и поправил фуражку.

– Что-то вы зачастили на нашу улицу!

Обернулся и увидел женщину, которая стояла за забором соседнего сада. В одной руке держала садовые ножницы, а второй подавала ему знак, чтобы подошел. Приблизившись, увидел еще и ее мужа.

– Да, – улыбнулся капитан.– У меня тут некоторые дела, не такие уж важные, но... Очень красивые розы у вас...

Женщина взмахнула ножницами, словно давая понять: ее цветы ничто по сравнению с тем, что она через минуту узнает от коменданта. Муж тоже медленно приблизился к проволочной изгороди, и стояли они теперь перед ним в окошке , вырезанном в зарослях хмеля, как идилличный образок XIX века. Однако речь женщины была отнюдь не идиллическая.

– Я вот говорила мужу сразу же после похорон: «Судья Мрочек был добрым человеком, хотя очень тяжелый нравом и слишком справедлив, но с его смертью что-то неладно». Так я сказала, правда, Франек? – и, не дожидаясь подтверждения, продолжала громким шепотом: – Я сразу же так подумала, увидев вас здесь в первый раз. Боже упаси, мы не хотим ничего выпытывать у вас, но вы сюда то и дело не приезжали бы напрасно, верно ведь?

– Ну, ничего особенного...– Желеховский посмотрел на нее внимательнее, не переставая, однако, улыбаться.– Некоторые формальности должен уладить. Вы хорошо ухаживаете за своим садом, правда? Наверное, с раннего утра возитесь здесь?.. Вы ничего не заметили интересного тем утром, когда судья утонул?

– Интересного? – обернулась к мужу. – Как это интересного? Воскресенье было, тихо. Муж не работал. Встали и возились возле цветов. Я была как раз на этом краю сада и видела, как судья шел к воде.

– Один?

– Наверное один. Кто бы к нему так рано мог прийти. Может, семь было, а может, чуть раньше или чуть позже. Ушел за дюну, и только его и видела… видели, – поправилась быстро.

– А на улице вы не видели перед этим никого?

– Если бы кто-то был, то увидела бы. Как раз тут, в этом самом месте, и работала все утро. Вероника может подтвердить. Она как раз к нему шла, поговорили еще немного через ограду. Но это уже было потом, когда он ушел...

– А молочницу вы не видели? – перебил капитан. – Она же раньше приходит, где-то в пять или шесть?

– Нет, в воскресенье чуть позже. Как раз как я встала, мальчик ее ехал и задержался у калитки.

– Мальчик?

– Да. У нас молоко развозит Старостова. А по воскресеньям всегда ее сын. Хороший мальчик – ребенок еще. Зовут Владек. Ездит на велосипеде с багажником и возит на нем бутылки.

– Вы видели его, когда он вез молоко?

– Конечно видела. Ведь и ты видел, Франек? – повернулась к мужу, который утвердительно закивал головой.

– Как раз встали, – произнес хриплым голосом.– Жена постель на балкон выносила, когда он подъехал. Ставит всегда велосипед посреди улицы и разносит бутылки по домам.

– А в котором часу это было?

– Кажется, после шести. Может, за полчаса до того, как судья вышел на пляж.

– А Владек разносит бутылки без разбора или у каждого своя собственная?

– Как это, пан капитан? У него полсотни бутылок в ящике. Вот и вынимает по очереди, от дома к дому...– она подалась к Желеховскому. – А что случилось?

– Нет... ничего... спасибо. Просто поинтересовался. Будьте здоровы...– небрежно козырнул и направился к мотоциклу.

– Видишь! – прошептала женщина мужу. – Наверное, недостача в молочном магазине! Но чтобы Владек у матери воровал – никогда бы не поверила. Такой порядочный мальчик на вид... Как можно ошибаться в людях!

– Не болтай! – ее муж покачал головой, нагнулся, стряхивая тлю с розы. – Судья всегда пил молоко, когда шел купаться...

– Боже! – прикрыла рот ладонью.– Всегда пил! Правда... Хоть бы тебя не заподозрили!

– Меня?

– Он же тебя упек в тюрьму.

– Ничего я к нему не имел. Заслужил, вот и посадили.

– А если комендант узнает, что в воскресенье тебя не было дома?

– На работе был, – мужчина пожал плечами.

– А ты действительно находился на работе?

– А где бы я должен быть! – однако при последних словах отвел взгляд, и женщина почувствовала страх.

Между тем комендант пошел к мотоциклу, но проминул его и приблизился к машине Мрочека, протер забрызганный номер, быстро записал его в блокнот.

Потом обернулся, услышав шаги. Нотариус Гольдштейн шел медленно, держа в руке пухлую папку.

– Только с работы? – спросил Желеховский.

– Да, да. С работы. Контора же одна на весь повят, – опустил папку на колесо автомашины, вытащил платочек и вытерся. – Все, хватит. Скоро пенсия. Еще год, да и, впрочем, уже не хочется работать, Когда он был жив, всегда ходили вместе на работу. А в последние дни дорога в город кажется мне гораздо длиннее.

– Да, это печальная история...– Желеховский отошел от машины. Гольдштейн подхватил свою папку и пошел рядом с ним. – Хорошо, что я вас опять встретил.– Капитан задержался возле своего мотоцикла. – Хотел бы поговорить, но... не на улице. Вечером, хорошо, если вам не трудно?

– Ну что вы! Пожалуйста, хоть сейчас! До вечера, – нотариус взглянул на часы, – еще много времени. Да и, честно говоря, со дня смерти Станислава не знаю, что делать по вечерам. Прошу...

Молча направились по улочке.

Когда оказались в просторном кабинете, напоминавшем какое-то конторское помещение, заполненное книгами, нотариус указал Желеховському на кресло.

– Выпьете рюмочку, да, пан капитан?

– С удовольствием, но, в другой раз. Я на мотоцикле, знаете... Хочу поговорить с вами откровенно. В этот раз уже действительно речь идет о сохранении нашего разговора в абсолютной тайне.

Гольдштейн раскрыл рот, но капитан продолжал:

– Знаю, что вы хотите сказать. Но порой можно проговориться поневоле. Я хочу вас расспросить об одном человеке, который жил здесь раньше, сразу же после освобождения. Вы единственный, с кем могу говорить на эту тему откровенно. Человек тот был в Порембе первым бургомистром и...

– Ах, он! – Гольдштейн кивнул.– Но ведь это было так давно... Он был гестаповцем. Замучил тысячи людей в гетто. Прятался то тут, то там. Страшный был пес, скажу я вам. И удрал с поезда. На ходу стреляли по нему, но он сбежал. Он в Германии? Его нашли?

– Нет...– капитан отрицательно покачал головой. – Он мертв... насколько я знаю.

– Слава богу! Таких надо было сразу расстреливать как бешеных собак.

– Может, вы и правы, но это дело кажется мне еще не законченным. У него были три золотых коронки на передних зубах?

– Были ли? А ведь действительно да! – низенький нотариус оживился. – Ну, конечно. У него были не только три коронки из золота, но и масса наглости! Вы знаете, он был здесь бургомистром в течение года, и я... я! ему ежедневно руку подавал, а он знал, что я еврей и относился ко мне всегда с такой сердечностью! Он, который замучил стольких евреев!

– Именно поэтому я и пришел к вам. Видите ли, у меня есть данные, что тот человек, очевидно, был ранен во время бегства, вернулся сюда, и кто-то его укрывал, а потом, когда умер от ран, сообщник спрятал тело. Это значит, что в Порембе могут жить единомышленники раненого, а может, и военные преступники. Не могу сейчас точно сказать, кто что делал во время войны, и нет ли здесь людей с фальшивыми документами и биографиями. Не забывайте, что Поремба Морская – это маленький городок на самом краю Польши.

– Невероятно!..– тихо сказал нотариус. – Невероятно... Здесь? Но почему вы пришли с этим именно ко мне?

– Потому что, во-первых, вы тут живете с первых дней после освобождения, а во-вторых, вы, как еврей, не могли быть его сообщником.

– Да, понимаю, – Гольдштейн задумчиво покачал головой. – Это страшно...– сказал глухо. – Вы знаете, о чем я сейчас подумал? Начал перебирать в уме всех,  кто поселился здесь, и... искать, понимаете? – повысил голос. – И никому вдруг не поверил! Никому! – он сорвался с места. – Тот тоже был такой веселый и милый, и искренний на вид. Никто и подумать не мог. Как я могу жить здесь сейчас, если любой из тех, кто работал со мной с самого начала, может оказаться таким негодяем! Вы уверены в этом, пан капитан? – Он снова опустился в кресло.

– Не уверен. Но предположим, что кто-то нашел останки того человека, тщательнейшим образом спрятанные. Не значит ли это, что человек тот возвратился сюда к кому-то, кому доверял? Его сообщник мог ухаживать за раненым, а после его смерти очень хитро избавился от тела, чтобы не вызвать подозрения. А через несколько лет вдруг кто-то другой находит останки. Находит и... гибнет.

– Гибнет? – Гольдштейн наклонился к нему. – А вы... вы видели те останки?

Желеховский покачал отрицательно головой.

– Вы же не видели? Да?

– Один человек мне сказал, что видел. Даже довольно подробно описал. Это может быть и неправдой, сфабрикованной, чтобы замести следы. Но может оказаться и правдой, хотя, признаться, все, что я слышал, звучало достаточно фантастически... Пока не знаю ничего определенного. Не попытаетесь ли вы вспомнить, с кем бургомистр-гестаповец поддерживал самые тесные отношения, кто с ним часто бывал, и так далее? Спросим еще у тех людей.

– Но многие из них, уже умерли. Как с ними?

– Тех не берите в расчет. Если молодой Мрочек рассказал мне правду, этот человек тут должна быть и сейчас. И действовать.

– Мрочек! – опять сорвался с места Гольдштейн. – Вы думаете, что Станислав...

– Буду с вами абсолютно искренним. Судья Станислав Мрочек утонул из-за того, что вместе с молоком утром выпил большую дозу наркотика. Его племянник рассказывает об этом странные вещи. Но, с другой стороны, и сам этот племянник довольно странный. Он врач, хорошо разбирается в наркотиках. Кроме того, ездил в тот день на рыбалку в какое-то неопределенное место, никто его там не видел, и он никого не встречал. Кроме того, он что-то крутит. Хотел меня обмануть, не говорит правды. Почему? Не знаю. Если бы не его жена, до сих пор бы не знал о том скелете. Она едва не погибла сегодня утром. Не умеет плавать. – Махнул рукой. – А может, я просто зашел далеко? Словом, мало что понимаю в этом деле. Поэтому спрашиваю вас, судья не мог покончить самоубийством? Откровенно говоря, этот молодой Мрочек мне не нравится. Может, дело с тем гестаповцем возникло в его воображении? Но может быть и иначе. Правда может оказаться иной. Поэтому мне нужна помощь. Именно ваша. Вы живете напротив Мрочека. Приглядитесь, пожалуйста. Если он преступник, то, к счастью, слишком нервный. Может себя чем-нибудь выдать. Такие, как он, не терпят бездействия.

– Что он может сделать?

– Не знаю. Все так запутано. Как видите, дело раздваивается, расходится в две противоположные стороны. Все выяснится в конце. Пришел же я к вам, поскольку самому мне сложно вести следствие. Вы дружили с судьей, и я верю, что поможете мне.

Низенький нотариус встал и протянул ему руку.

– Можете мне довериться... – растроганно проговорил он.– Ни один замурованный в стене скелет, ни один затаившийся гестаповец не удержит меня от раскрытия истины... Но если вы говорите, что это может быть и неправдой, и что этот молодой... это было бы горько. Если бы Станислав знал!.. Он так его любил и хотел видеть все время у себя! Голова идет кругом от всего этого...

– Пожалуйста, только ничем не выдайте себя, – Желеховський засобирался. – Мне пора. Будьте бдительны, пан Гольдштейн. Я рассказал вам все, чтобы вы поняли, чего хочу от вас. Существует две версии, распутывать которые надо одновременно. Версии, противоположные друг другу. И в обеих вы можете мне оказать очень, очень большую помощь. Заранее благодарен и прошу прощения, что отнял у вас так много времени.

– Помочь узнать правду – моя обязанность. Так же, как и ваша, – ответил тихо Гольдштейн. – Не знаю, действительно ли сумею вам помочь, но сделаю все что в моих силах.

– Спасибо...– Желеховский задержал руку на ручке двери. – И еще есть ваша соседка, Ясинская. Знаете, она скрыла от меня результаты вскрытия. Странно, очень странно...

12. РЫБА, ПРИВЛЕЧЕННАЯ СВЕТОМ

Желеховский закрыл за собой калитку и минуту постоял, нерешительно оглядываясь вокруг. Затем ступил два шага в сторону мотоцикла, но повернулся и пошел к последней калитке в конце улочки.

Нажал на кнопку звонка и ждал, размышляя, как лучше задать вопрос доктору Ясинской. Услышал шаги в глубине дома, звон ключей. Дверь открылась.

На пороге стояла женщина лет тридцати восьми. Красивая, с большими голубыми глазами, которые с явным удивлением прошлись по лицу Желеховского, по его мундиру.

– Добрый вечер, – поздоровался. – А хозяйка дома?

Женщина покачала отрицательно головой и потом добавила:

– Нет. Звонила, что придет поздно.

– Спасибо, – Желеховский заколебался. Женщина, было видно, хотела поскорее закрыть дверь, ждала только его первого движения. Но капитан не отходил.– Я по одному делу, – колеблясь, проговорил.– Можно на минутку?

И, не ожидая приглашения, двинулся вперед. Женщина нехотя отступила и впустила его.

Прихожая была ярко освещена. У стены, на которой висела темная картина с изображением охоты на слонов, стояли глубокие кресла.

Картина старая и написана с такой экспрессией, что мгновение Желеховский всматривался в охотника, который целился из зарослей в слона... Потом быстро отвернулся от картины.

– Вы квартирантка доктора?

– Да. Живу в нее с самого начала.

– Где работаете?

– В больнице...– удивленно смотрела на него.– Я медсестра. Но сегодня у меня выходной.

– Понятно...

Не приглашала садиться, поэтому стояли друг против друга. Капитан вдруг вспомнил.

– Это, кажется, ваша сестра, – замялся на какую-то долю секунды, – умерла при таких печальных обстоятельствах?

Молчала. Лишь потом кивнула утвердительно.

– Вы знали судью Мрочека?

– Знала. Давала ему показания тогда... в суде, когда...

– А позже не виделись? Он же ваш сосед.

– Сосед, – тихо и неуверенно.

– Вы что, никогда между собой не разговаривали?

– Нет! – это прозвучало решительно и определенно.

– Почему?

Не отвечала.

– Почему? – повторил. – Он же ничего плохого вам не сделал.

– Пани доктор, – еле слышно сказала она, – самый лучший человек в мире. Она не виновата. Я была на операции. Наконец, на столе лежала моя родная сестра. Я объясняла судье. Говорила, что обе мы просили Ясинскую. Говорила, как это для сестры много значило. Она все равно покончила бы с собой, сама призналась в этом мне и доктору. И тогда пани доктор согласилась. А потом это произошло... Но он не хотел понимать. Ему главное было – бумаги, а не суд над живыми людьми. Не человек – камень... И если бы в высшем суде не были другие судьи, которые мыслили по-человечески, то... Если бы она попала в тюрьму, то пропала бы.

– Но судья Мрочек не настаивал, что ее надо посадить в тюрьму. Получила наказание условно, разве нет? Значит, суд квалифицировал ее поступок только как нарушение уголовного кодекса, смерть пациентки была следствием операции, сделанной при неблагоприятных условиях. Пошла на риск ради вашей сестры. И не удалось. А суд, осуждая условно, всегда дает возможность наказанному искупить вину своей безупречной работой, не сажает его в тюрьму, правда?

– Но, если бы приговор утвердили, она не могла бы руководить больницей! Вас здесь не было, вы не знаете, сколько она сделала для нашего города! Если бы не она... Впрочем, я защищала ее, я, хотя это моя сестра умерла! Это я должна бы ее осуждать, а не защищать. Но я защищала! И живу у нее столько лет и... и очень ее люблю, – неожиданно закончила, закрыв лицо руками и расплакавшись.

– Понимаю вас...– Желеховский быстро изменил тему. – Правду говоря, я не по этому делу... Передайте, пожалуйста, доктору, что хочу заскочить к ней в больницу, чтобы решить одну мелочь, ладно?

– Передам. До свидания.

Подошла к двери и открыла ее. Желеховский, натянув фуражку, козырнул, повернулся и... увидел на пороге Ясинскую, которая, очевидно, только что вошла.

– Вы здесь, пан комендант? – улыбнулась устало, немного вынужденно и протянула руку.

– Был здесь по соседству и заглянул на минуту.

– Все та же печальная история?

– Да. А еще ваш звонок. Тоже дал пищу для размышлений, – покачал головой.– Это не похоже на случайную смерть...

– Может, зайдете?

– Нет, нет! Вы, наверное, после работы устали и хотите отдохнуть. Да и, наверное, еще не обедали, правда? Я завтра зайду в больницу, если позволите. Хотел бы обсудить с вами это дело. Хорошо?

– Ну конечно. Заходите в любое время. До свидания.

Еще одна улыбка. Дверь закрылась за ним. Шагал по тропинке, посыпанной гравием, поскрипывающим под ногами, и размышлял:

«Зачем мне сдались отпечатки его пальцев? Действительно, зачем? Сделал их потому, что утром почувствовал необходимость расследовать аварию моторки. А судья же был...»

Мотоцикл тронулся. «Моторка? Ах да, конечно... »

Не выехал на дорогу, ведущую к площади, а свернул налево, в сторону маленького рыбацкого порта.

В небольшом домике возле набережной уже горел свет. Желеховский соскочил с мотоцикла, подошел, постучал и вошел, не дожидаясь ответа. Высокий парень, одетый в расстегнутую на груди белую рубашку и джинсы, поднял голову:

– Привет, Янек! Что тебя принесло?

– Ночное приключение. – Желеховский положил фуражку на стол, сел и вынул пачку сигарет. – Закуришь?

Парень покачал головой:

– Только что погасил. Какое приключение?

– Я же сказал – ночное. На море...– он указал на принадлежности для подводного плавания, лежавшие на полках. – Хочешь поплавать со мной?

Парень кивнул.

– Даже не спрашиваешь, о чем идет речь?

– Сам скажешь.

– Да... Но это только между нами, понимаешь?

– Ну, конечно. А чего милиция спускается на дно моря? Наверное, не для того, чтобы движение регулировать. Рыба и сама знает, куда ей плыть.

– Понятно...– Желеховский вздохнул.– Милиция хочет спуститься на дно моря, чтобы узнать, почему сегодня утром затонула одна моторка... Лежит неглубоко, метров десять от поверхности.

– Может, лучше днем? – парень встал, подошел к полке и начал собирать свои принадлежности. – В десяти метрах от поверхности при солнечном свете и в спокойной воде видно прекрасно. А ночью можем заблудиться, даже хорошо зная, чего ищем – это раз. И видимости никакой – это два.

– Возьмем фонарь.

– Но это же не дневной свет. Ты должен все сделать ночью?

– Наверное...– проговорил колеблясь. – Собственно, это моя вина. Лодка затонула утром, и я имел достаточно времени и днем. Но было много дел, ну и, наконец, не хотел бы я, чтобы кто-то нас при этом увидел.

– Чья это была лодка?

– Судьи Мрочека, – неохотно ответил Желеховский.

– Гм...

Парень, сел, занялся баллонами с кислородом. Капитан молчал, присматриваясь к нему. Через несколько минут хозяин поднялся.

– Все нормально. Можем спускаться. Переодевайтесь.

– Плавки со мной. – Желеховский снял мундир и положил его на кровать, отстегнул кобуру и повесил ее через плечо.

– Берешь пистолет?

– Он, конечно, не нужен, но не хочу его здесь оставлять. Документы тоже заберу.

Через минуту направились к маленькой моторке, которая покачивалась недалеко от домика. Лодка тронулась.

– Это будет где-то напротив последних домов по Пястовской, если смотреть с берега, – тихо сказал капитан.

Парень кивнул. Огни городка удалялись за их лодкой.

– Это далеко от берега?

– Несколько сотен метров, – капитан всматривался в темноту, время от времени оглядываясь на освещенные прибрежные дома. – Примерно здесь. Еще метров пятьдесят... Глуши, – сказал через мгновение. – Двигатель затих.

Парень вытащил из-под сиденья стальной якорь:

– Ты прав. Здесь будет метров десять. Бросим якорь, чтобы лодка не отплыла от нас далеко.

Надели аппараты, еще раз проверили баллоны с кислородом.

Желеховский нажал кнопку электрического фонаря. Работая ногами и левой рукой, продвигался по его лучу ко дну. Через минуту стал, упираясь в дно – твердое, каменистое. Нет... И здесь нет... Луч фонарика вырвал из темноты якорную веревку от их лодки. Из-за нее выплыли четыре маленькие рыбки и, привлеченные светом, приблизились. Махнул рукой. Вспорхнули, как птицы. Вдруг услышал прикосновение к своему плечу. Оглянулся и сквозь окуляр увидел обнаженную руку, которая на что-то показывала. Пошел за товарищем. Моторка лежала перед ними, перевернувшись на борт. Песка здесь не было, поэтому ничуть не погрузилась. Желеховский наклонился над днищем. Хорошо знал, что искать. Ступая по скользким, покрытым водорослями камешкам, обошел борт лодки.

Не тут... Не тут... Наконец электрический луч остановился. В корме моторки, на самом дне, как раз под палубой, виднелось круглое отверстие. Сквозное. Дал фонарь товарищу и полез в карман плавок. Вынул оттуда плоскую пробку от термоса, приложил ее к отверстию, прихлопнул ладонью. Назад еле вытянул.

Оба снова наклонились, словно надеясь найти что-то интересное. Тот, кто придумал такой простой и действенный способ затопления лодки, видимо, был настолько хитрый, что не оставил после себя никаких...

Желеховский нагнулся еще ниже и протянул руку. Мешок, завязанный обычным шнурком и наполненный... Чем наполненный? Пощупал. Почувствовал что-то твердое и схватил мешок обеими руками. При свете фонаря развязал шнурок, сунул руку. Когда выпрямился и показал, что в ней, луч внезапно запрыгал.

Капитан держал в руке череп, который улыбался им золотыми зубами.