Текст книги "Полмира"

Автор книги: Джо Аберкромби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Да пошли они

Колючка учуяла запах готовящейся на костре еды, ноздри ее зашевелились, и она заморгала спросонья. И тут же почувствовала: что-то не так. Обычно она пробуждалась от нежного пинка Скифр по ребрам.

А может, старая ведьма сегодня просто сжалилась над ней?..

Ей снилось, что голову с одной стороны лижет собака. Выпутываясь из одеял, она пыталась отделаться от неприятного воспоминания. Может, во снах и впрямь с нами говорят боги, но разрази ее гром, если она понимала, к чему снится собака.

Над ручьем сидел Колл и, ворча, намывал котелки.

– Доброе утро, – сказала она, зверски потягиваясь.

Спину и руки ломило, ну так и что! В первые дни она вообще разогнуться по утрам не могла – а как же, весь день гребешь, а вечером тренируешься. А тело закалилось, мышцы затвердели, и стала она как хлыст и как ветка – твердая и гибкая.

Колл поднял взгляд, и глаза его широко распахнулись:

– Эээ…

– Знаю. Скифр дала мне выспаться.

И Колючка широко улыбнулась, глядя на реку. Священная – а что, и впрямь подходящее имя. Время шло, и Матерь Солнце сияла ярко и пригревала, в лесу перекликались птицы, над водой лениво жужжали насекомые. Над рекой нависали тяжелые от белых цветов ветви деревьев, и Колючка с наслаждением вдохнула напоенный ароматами воздух – а потом счастливо выдохнула:

– Сдается мне, это начало чудесного дня.

И она потрепала Колла по голове, развернулась и чуть не врезалась в Бранда.

Тот вытаращился на нее со своим всегдашним беспомощным выражением на лице:

– Колючка, у тебя…

– Да чтоб ты сдох.

Она полночи пролежала, придумывая, что б такого обидного ему сказать, и вот пришел долгожданный миг, а на ум пришло только это. Она отпихнула его плечом и пошла к костру, вокруг которого собралась команда.

– Ешьте-ешьте, – наставлял всех Ральф. – Может статься, уже сегодня выйдем к волокам. Вам вся сила понадобится, шутка ли, корабль… эээ…

И тут он осекся, вытащившись на Колючку, которая подошла, ухватила миску и осмотрела ее.

– Ну ты говори, говори, – заметила она.

Они все развернулись и смотрели на нее, и Колючка начала нервничать.

Тут Одда фыркнул, едва не подавившись едой:

– Она подобна щетке, чья щетина наполовину выщипана!

– Агнцу, наполовину остриженному! – добавил Доздувой.

– Иве, чьи ветви наполовину обломаны, – пробормотал Фрор.

– Хорошо сказал, – поддержал Одда. – Поэтично! Ты б почаще рот раскрывал.

– А ты пореже, но штука в том, что я сказал чистую правду.

И тут с реки налетел ветерок, и Колючка почувствовала, что одна половина головы почему-то мерзнет. И она покосилась вниз и увидела, что все плечо засыпано волосами. И она поднесла руку к голове – с опаской. Справа все было как обычно – неумело, кое-как заплетенная косичка. А вот слева… слева торчали отдельные клочки, а так – только щетина прощупывалась. Без волос череп казался странно бугристым, и пальцы ее задрожали.

– Ты спишь на правом боку, – через плечо наклонилась Скифр и ловко подцепила большим и указательным пальцами кусок мяса из котелка. – Я изо всех сил старалась тебя не разбудить. У тебя такое трогательное лицо во сне – прямо как у младенца.

Колючка смерила ее взглядом:

– Ты же сказала, что не заставишь меня остричься!

– А я не заставляю!

И старуха улыбнулась: мол, смотри, какая добрая, разве нет?

Выходит, старая ведьма вовсе не сжалилась над ней. Начало прекрасного дня, говорите… Колючку трясло, она не знала, что делать. Заорать? Расплакаться? Укусить Скифр прямо в рожу? В конце концов из горла ее вырвалось нечленораздельное бульканье, и она, широко шагая, ушла к реке. В ушах все еще звенел хохот команды. Колючка сжимала зубы и шагала, шагала, обхватив руками полуобкорнанную голову.

У матушки было зеркальце в серебряной оправе – она им дорожила, как зеницей ока. Колючка часто поддразнивала ее: мол, ты над ним так трясешься, потому что слишком себя любишь, но прекрасно знала истинную причину: это был подарок от отца. Тот привез зеркальце давным-давно, когда ездил в Первогород. Колючка терпеть не могла смотреться в него. Лицо слишком длинное, щеки впалые, нос слишком острый, глаза слишком злые. А сейчас она бы с удовольствием сменяла на то отражение нынешний глядящий из воды ужас.

Она припомнила, как мать, тихонько напевая, расчесывала ей волосы, и как, глядя на них, улыбался отец. Она припомнила смех и теплоту обнимающих ее рук. Свою семью. Свой дом. Она схватилась за мешочек под рубахой и подумала, как жалко выглядит, таская с собой кости отцовских пальцев. Но это все, что у нее осталось. И она смотрела на отражение, на свою изуродованную голову и качала головой. Рядом появилось еще одно – высокое, стройное и бесцветное.

– Зачем ты привез меня сюда? – спросила она, сердито разбивая оба отражения ладонью.

– Чтобы наши враги сделались союзниками, – ответил отец Ярви. – Чтобы привести помощь Гетланду.

– Если ты не заметил, у меня не очень хорошо получается заводить друзей!

– У всех свои недостатки.

– Но я-то зачем тебе понадобилась? Зачем ты нанял Скифр учить меня?

Служитель опустился на корточки рядом с ней:

– Ты доверяешь мне, Колючка?

– Да. Ты спас мне жизнь.

Колючка поглядела в его бледные голубые глаза и вдруг подумала: а стоит ли доверять такому хитрому и коварному человеку?

– И я дала тебе клятву. Разве у меня есть выбор?

– Нет. Поэтому – верь мне.

И он оглядел уродливо обкорнанные волосы.

– Может, это и выглядит непривычно, но я считаю, что тебе идет. С короткой стрижкой ты выглядишь… по-особому. Свирепо так. Не как все.

Она фыркнула:

– Это точно.

– Ну так и что? Я-то, честно говоря, думал, что тебе нравится быть не как все. Что ты от насмешек только расцветаешь – как цветок на навозе!

– Это только так кажется, – пробормотала она. – Держать хорошую мину при плохой игре очень трудно.

– Можешь поверить – я в курсе.

И они долго так сидели над водой и молчали.

– Поможешь мне обрить вторую половину?

– А не хочешь оставить ее так?

– Вот так? А зачем? Что люди скажут?

Ярви оглянулся на команду:

– Они? Да пошли они.

– Да пошли они… – пробормотала Колючка.

А и впрямь… И она зачерпнула воды и пригладила волосы на неостриженной половине. А что? Не такая уж и плохая идея… Оставить все как есть. И ходить вот так – наполовину обритой. Свирепой такой. Чтоб все смотрели и обмирали.

– Да пошли они!

И она коротко рассмеялась.

– Ты не единственная в команде, кто странно выглядит. И потом, – тут Ярви высохшей рукой смахнул ей с плеча отстриженное, – волосы – они отрастают.

* * *

Целый день они с трудом выгребали против течения – Священная становилась все у́же, а берега ее – все обрывистей. Ральф хмурился, осторожно ведя корабль мимо камней, окаймленных белой пеной. В тот вечер, когда над заросшими лесом холмами небо окрасилось закатным красным, они добрались до верхних волоков.

На берегу стояла весьма странная на вид деревня. Разрослась она благодаря торговле с прибывающими кораблями, и в ней все дома были разные – ни одного одинакового: кто-то построился из дерева, кто-то из камня, а кто-то сложил из дерна землянку, похожую на курган древнего героя. Здесь осели люди с берегов моря Осколков, которые плыли на юг, и люди из Калейва и Империи, которые путешествовали на север, и люди из лесных племен и даже из коневодов, которые ехали по своим делам на восток или на запад. Семена, которые ветер принес со всего мира. Семена, которые благодаря странной удаче решили прорасти именно здесь.

Здешний люд одевался кто во что горазд и обычаев придерживался разных, но знатно поднаторел в одном: как выбивать деньги из путешественников. Однако в жилах отца Ярви не зря текла кровь Золотой Королевы – он тоже внакладе не остался. С каждым он торговался на его собственном наречии, очаровывал барышников улыбками или приводил в замешательство каменным безразличием, и всегда добивался своего: они так и увивались вокруг служителя, предлагая товар по самым низким ценам. А когда он в конце концов сторговал у старостихи селения восемь здоровенных бородатых буйволов, она долго не могла проморгаться и все таращилась на несколько жалких монеток в своей ладони.

– Отца Ярви вокруг пальца не обведешь! – сурово заметил Бранд, когда они завороженно наблюдали за переговорами – волшебство, да и только.

– Хитрее человека я в жизни не встречал, – покивал Ральф.

Вдоль берега здесь тянулось натуральное кладбище кораблей: остатки бревен-ходов и катков, сломанные мачты и весла, даже изогнутый старый киль с обломками шпангоутов – ни дать ни взять, скелет корабля, который спустили с холмов в сильно побитом виде и решили разобрать на запасные части. Команда тут же вооружилась топорами и стамесками, и к моменту, как отец Месяц показался на небе, «Южный ветер» уже стоял килем на двух хороших бревнах-ходах, а весь груз перетаскали в два нанятых в деревне фургона.

– Тренироваться будем? – спросила Колючка, наблюдая, как команда по своему обыкновению рассаживается у огня и заводит разговоры о том о сем.

Колл как раз начал пересказывать одну из самых неприличных баек Одды, все покатывались с хохоту.

Скифр поглядела на нее, глаз блеснул в свете костра.

– Уже поздно, и завтра тяжелый день. Ты что, действительно хочешь тренироваться?

Колючка отпихнула носком сапога валявшуюся на земле стружку:

– Ну хотя б чуть-чуть…

– Из тебя получится отличный убийца, детка. Берись за оружие.

Ральф, конечно, пинками разбудил всех на рассвете. Все потягивались и ворчали, изо рта шел пар – холодно.

– Подъем, говнюки! Впереди – самый тяжкий день вашей никчемной жизни! Подъем!

Вообще-то у них все дни были тяжелые, прям начиная с отплытия из Торлбю, однако кормчий не соврал. Волочь корабль через холмы – тяжело. Прямо очень тяжело. Потому что это корабль и ты его, эту дуру здоровенную, волочешь. На себе.

Они со стоном тянули за канаты, рыча от натуги, налегали грудью на торчавшие весла, плечом толкали корпус, когда ходы застревали или цеплялись за корягу, хватались друг за друга, задыхаясь, истекая по́том, единой вонючей кучей. Упряжка из четырех быков тащила корабль, однако вскоре на всех уже живого места не осталось: синяки от падений, кровавые ссадины от канатов, ветки хлестали, щепки отлетали и тоже ранили…

Сафрит пошла вперед – очистить путь от нападавших веток. Колл то и дело нырял под киль с ведром смолы и свиного жира – смазывать, чтобы корабль скользил ловчее. Отец Ярви понукал возчиков на их собственном языке, а те, правда, не тыкали в быков стрекалом, а только тихонько выговаривали им что-то.

А дорога шла вверх, всегда вверх. Да и какая то была дорога – так, слабый след в траве среди камней и корневищ. Часть команды вооружилась и отправилась дозором в лес, чтоб бандиты врасплох не застали. Разбойники часто поджидали в засаде корабли, чтоб разграбить товар, а людей продать в рабство.

– Продать команду корабля – намного выгодней, чем продавать товар команде, это как пить дать.

И Одда тоскливо вздохнул – видно, что по опыту знал, что к чему.

– Или чем тащить корабль через лес, – прорычал Доздувой.

– Береги силы, скоро подымать его будем, – процедил Ральф сквозь стиснутые от натуги зубы.

Матерь Солнце поднималась все выше и палила безжалостно. Над тяжело ступающими волами и командой зажужжали крупные мухи. С обкорнанной головы Колючки пот лил ручьями, капал с бровей, заливал нижнюю рубаху, просоленная жесткая ткань натирала соски. Многие разделись до пояса, а кое-кто и ниже. Одда и вовсе трудился с одних сапогах, выставляя на всеобщее обозрение чудовищно волосатую задницу – таких даже у зверей, небось, не бывает…

Колючке бы под ноги смотреть, но она то и дело поглядывала в сторону Бранда. Другие ворчали, спотыкались и ругались на чем свет стоит, а он молча упорно шел, глядя строго вперед. Мокрые волосы облепили стиснутые челюсти, мышцы на покрытых каплями пота спине и плечах вздувались от напряжения – но он тянул лямку без единого слова жалобы. Вот это сила. Сила, подобная той, что была у отца. Спокойная, уверенная мощь, как у Отче Тверди. Колючка припомнила, что сказала королева Лайтлин: «Дурак хвастается тем, что собирается сделать. Герой – делает, что должен, без лишних слов». Колючка снова покосилась на Бранда: эх, стать бы хоть немного похожей на него…

– Да-да-да, – одобрительно промурлыкала Сафрит, поднося к потрескавшимся от жажды губам мех с водой – они пили, не выпуская из рук канаты. – Парень что надо…

Колючка тут же отвернулась и чуть не подавилась водой:

– Ты о чем это?

– Да так, ни о чем особенном, – и Сафрит насмешливо поцокала языком. – А ты чего отвернулась, хе-хе?

Однажды они даже разминулись с кораблем, который тянули в противоположном направлении мокрые от пота люди из Нижних земель: кивнули друг другу, привет, мол, но дыхание на приветствия и прочие разговоры тратить не стали. Во всяком случае, Колючка и так еле дышала: в груди словно огонь разожгли и каждая мышца болела. Даже ногти на больших пальцах ног болели!

– Я… грести… не люблю, – прорычала она, – но, сука, лучше грести, чем тащить… корабль… посуху…

Из последних сил они вытащили «Южный ветер» на какой-то особо крутой взгорок и оказались на ровном месте. Бревна-ходы со скрипом замедлились и остановились.

– Отдых! – провозгласил отец Ярви.

В ответ раздался целый хор благодарных постанываний, все привязывали канаты к деревьям и падали, где стояли, прямо на торчащие из земли корни.

– Благодарение богам, – прошептала Колючка, ощупывая разламывающуюся от боли спину. – Под горку тащить легче. Мне так кажется…

– Подождем – увидим, – отозвался Бранд, прикрывая глаза ладонью.

Здесь-то земля шла под уклон, а дальше в дымке угадывался новый подъем. Лесистый склон за лесистым склоном – оказалось, впереди их ждал отрог повыше того, что они уже преодолели.

Колючка неверяще таращилась вдаль.

– Еще выше! Твою мать, лучше б меня камнями раздавили…

– Это никогда не поздно успеть, – заметил отец Ярви. – Радостей жизни у нас не в избытке, но уж камней мы точно сумеем набрать!

Человек, который сразился с кораблем

Проснулись все злые и усталые, как собаки, – все тело болело после вчерашних трудов, а впереди их ждал такой же тяжкий день. Даже Одда не стал шутить, когда увидел длинный лесистый склон под ногами и слабый блеск воды в туманной дали.

– По крайней мере, дорога под гору, – заметил Бранд.

Одда фыркнул, отворачиваясь:

– Ну-ну…

Бранд скоро понял, что тот имел в виду. «Южный ветер» трудно было тащить вверх по склону. А на пути под гору корабль норовил все время укатиться вниз, и удержать его было не просто труднее – это оказалось довольно опасной работой. Поскольку волок петлял и не отличался шириною, волов пришлось выпрячь. Вместо них, по шесть с каждой стороны, впряглись люди: руки по локоть обмотали тряпками, спины – одеялами, и вперед, крест-накрест веревки накинули и помаленьку пошли вниз, удерживая корабль на канатах. «Южный ветер» качался на ухабах и пытался съехать с волока в лес. Колл шагал впереди со своим ведром, смазывая ходы, когда те начинали дымить.

– Держи! – ревел Ральф, подымая ладонь. – Держи его!

– Попробуй удержи его, – хрипел Бранд.

Ему, конечно, выдали канат. А так всегда: если люди знают, что ты можешь таскать тяжести, они тебе всегда эти тяжести вручают. А сами отступают в сторону с виноватой улыбочкой. Вообще-то он был не новичок в работе – сколько всего на хребтине перетаскал, зарабатывая им с Рин на корку хлеба. Однако так, как сейчас, он на работе не ломался: мокрый от пота канат накручен под локтем, через плечо, вперехлест через другое – и режет тело с каждым шагом, ноги дрожат от напряжения, сапоги скользят по мягкой земле, усыпанной палой листвой и хвоей, впереди у Одды из-под ноги летит пылюка, из груди рвется кашель, сзади хрипло ругается Доздувой…

– Когда ж мы до этой сраной реки дойдем? – свирепо прорычал Одда через плечо – они ждали, пока с тропы убирали поваленное дерево.

– С меня рекой льет, можно целый корабль пустить, – и Бранд помотал головой – с мокрых волос полетели во все стороны крупные капли пота.

– Щас Сафрит воды даст, так я вам тоже цельную реку напружу, – заметил за спиной Доздувой. – Фрор, расскажи, как шрам получил, а?

– Брился, вот и обрезался! – отозвался с другой стороны корабля ванстерец, затем подождал немного и добавил: – Никогда не брейтесь топором, ребята!

Колючка шагала сзади – им пятерым поручили тащить мачту. Бранд чувствовал ее острый взгляд между лопаток – наверное, до сих пор злится за то, что он про ее матушку сказал… Ну что ж, она не виновата. Это ж не она уплыла прочь и бросила Рин одну-одинешеньку… Видно, всякий раз, когда ему, Бранду, шлея под хвост попадала, дело было в нем – на себя он злился, вот что. Надо бы извиниться перед ней. Но слова что-то не шли. Не умел он разговаривать, вот что. Днями мог сидеть, придумывать, что и как скажет, а как рот раскрывал – ерунда какая-то изнутри лезла.

Он вздохнул:

– Эх, язык мой – враг мой… Лучше мне рот вообще не раскрывать…

– Эт точно, – услышал он Колючкин голос из-за спины и уже хотел было развернуться, чтобы достойно ответить – и потом огрести за этот ответ, это уж как пить дать, как…

…веревка натянулась и дернулась, и протащила его прямо в кучу прошлогодней листвы, он закачался и едва удержался на ногах…

– Держи! – заорал Доздувой и резко потянул свой канат.

И тут лопнул узел – с резким, как хлыстом стегнули, звуком, и Доздувой с отчаянным воплем опрокинулся на спину.

Одда выдохнул: «Боги!», тут же упал вниз лицом, сшиб идущего следом, тот выпустил свой канат, веревка захлопала, извиваясь, словно змеюка.

С хлопаньем крыльев взлетела птица, «Южный ветер» клюнул носом, кто-то с другой стороны заорал, когда веревка резанула его по плечам, развернула, раскрутила – и сбил с ног Фрора, а от неожиданного рывка все повалились наземь, как кегли.

И тут Бранд увидел – Колл. Парень лежал под килем со своим ведром и в ужасе смотрел, как вздрогнул и наклонился над ним нос корабля. И пытался на спине выползти из-под скрипящего, ползущего на него корпуса.

Времени думать и прикидывать не осталось. Может, это было благое дело. Отец Бранда всегда говорил, что думать – это не по его части.

Он, рассыпая палые листья, сиганул с тропы и быстро обвязал канатом здоровенное дерево, крепко вцепившееся бугристыми корнями в склон.

Вокруг орали, натужно скрипели доски, что-то щелкало и ломалось, но Бранду было не до этого – он упер один сапог в дерево. Другой. И со стоном вытянул – ноги, потом спину, изо всех сил натягивая обмотавшую плечи веревку, вытягиваясь в струнку, прямо как торчащая из ствола ветка.

Ох, если б он тоже был из дерева… Натянутый до предела канат звенел, как струна арфы, глаза лезли из орбит, веревка скребла по коре дерева, обдирала ладони, резала мышцы. Он стиснул зубы и прикрыл глаза. И крепче вцепился обмотанными тряпкой руками в канат. Держать. Держать и не отпускать, мертвой хваткой, как Смерть держит умирающих.

Непосильная ноша. Слишком тяжело. Но раз уж взвалил ее на себя, какой прок жаловаться?

В ушах зазвенело сильней – «Южный ветер» сползал, сползал, и держать стало еще тяжелее, и он тихо, протяжно застонал, но не сдавался: если уступить и ослабить колени, спину, руки, его согнет пополам.

Тут он открыл глаза – на мгновение. Сквозь листву сеялся солнечный свет. Кровь на дрожащих от напряжения запястьях. Дымится обмотанная вкруг ствола веревка. Где-то далеко звучат голоса, гуляет эхо. Он зашипел – веревка дернулась и зазвенела, немного съехала – впиваясь в тело, как пила.

Держаться. Не отпускать. Он не подведет команду. Кости затрещали, канат врезался в плечи, руки, запястья, он же ж на части его порвет, дыхание с сипением вырывалось из груди, он фыркал, как ломовая лошадь с натуги…

Держаться. Не отпускать. Он не подведет свою семью. Все тело дрожало, мышцы полыхали огнем боли.

Мир исчез – есть только он и этот канат. Только усилие и боль и тьма.

И тут он услышал тихий голос Рин над ухом:

– Отпусти.

Он помотал головой, вытягиваясь до предела, поскуливая…

– Бранд, отпускай!

По дереву гулко ударил топор – и он упал и падал, падал, а мир вокруг крутился и крутился. Его подхватили сильные руки, опустили на землю. Сил не было, ноги-руки болтались, как тряпочные.

Над ним стояла Колючка, а за ее спиной сияла Матерь Солнце, золотя щетинку со стриженой стороны ее головы.

– А где Рин? – прошептал он.

Вместо шепота вышло сипение.

– Отпускай.

– Ох.

Оказывается, он так и не разжал кулаки. Понадобилось серьезное усилие, чтобы разжать дрожащие пальцы, и Колючка тут же принялась разматывать канат – тот был влажным от крови.

Она вздрогнула и резко крикнула:

– Отец Ярви!

– Прости, – просипел он.

– Что?

– Я… не надо было мне так говорить… о твоей матушке…

– Заткнись, Бранд.

Тут она замолчала, а вдали вдруг заговорили, а птица высоко на ветке пронзительно засвиристела.

– А самое главное, мне кажется, что это все правда.

– В смысле?

– Не злись, пожалуйста. Это больше не повторится.

Вокруг собирались люди, над ним нависали размытые тени.

– Вы такое когда-нить видели?

– Да он его один держал, один!

– Про такое токо в песнях поют, вот же ж…

– Ага, уже стихи сочиняю, – донесся голос Одды.

– Ты спас мне жизнь, – тихо сказал Колл, и глаза у него были как плошки, и вся щека в смоле.

Сафрит поднесла к губам Бранда мех с водой:

– Его б корабль раздавил…

– И сам бы разбился, – сказал Ральф. – И плакала б тогда наша помощь Гетланду…

– Нам бы самим тогда помощь понадобилась, эт точно…

Даже глотать получалось с трудом:

– Я… каждый б то ж самое сделал…

– Смотрю на тебя и вспоминаю старого друга, – сказал отец Ярви. – Сильная рука. И большое сердце.

– Один взмах – один удар, – проговорил Ральф, почему-то сдавленным, тихим голосом.

Бранд поглядел на то, чем занимался служитель, и его замутило. Канат стер кожу на руках до крови – алые змеи вокруг белых ветвей обвились, ни дать ни взять.

– Болит?

– Так, щиплет…

– Слыхали?! – проорал Одда. – Щиплет! Слышали? А ну, рифму к щиплет кто мне даст?

– Скоро заболит, – тихо сказал отец Ярви. – И шрамы останутся.

– Память о подвиге, – пробормотал Фрор – он-то был докой в том, что касалось шрамов. – Шрамы героя.

Бранд поморщился: Ярви перевязывал руки, и теперь ссадины и порезы дико болели.

– Какой я герой, – пробормотал он.

Колючка помогла ему сесть.

– Я сразился с веревкой и проиграл.

– Нет.

И отец Ярви сколол края повязки булавкой и положил высохшую руку ему на плечо.

– Ты сражался с кораблем. И выиграл. Положи это под язык.

И он сунул Бранду в рот сухой листик.

– Поможет от боли.

– Развязался. Узел развязался, – сказал Доздувой и заморгал: в руке он все так же сжимал разлохмаченный конец своего каната. – Что за злая удача?

– Такая злая удача преследует людей, которые не проверяют, крепко ли завязаны узлы, – зло покосился на него отец Ярви. – Сафрит, подготовь в повозке место для Бранда. Колл, поедешь с ним. Смотри, не давай ему больше геройствовать.

Сафрит быстро соорудила постель из спальных одеял. Бранд попытался было сказать, что он вполне может идти, но все видели – нет, не может.

– Так! А ну ложись! Лежи и сопи в две дырки! – гаркнула она, наставив на него палец.

Ну и как тут возражать? Колл уселся рядом на бочонок, и повозка тронулась под гору, подскакивая на ухабах. Бранд морщился при каждом толчке.

– Ты спас мне жизнь, – пробормотал паренек после недолгого молчания.

– Ты быстрый. Ты бы успел выбраться.

– Нет. Не успел бы. Передо мной уже Последняя дверь открылась. Так что позволь мне, по крайней мере, поблагодарить тебя.

Некоторое время они смотрели друг на друга.

– Ну хорошо, – наконец сказал Бранд. – Ты меня поблагодарил. И вот я теперь лежу поблагодаренный.

– Как тебе удалось стать таким сильным?

– Ну… я ж работал. В порту. На веслах сидел. В кузне молотом махал.

– Ты кузнечил?

– Я работал в кузнице женщины по имени Гейден. Она унаследовала кузницу от мужа, как овдовела. Оказалась, что кузнец из нее гораздо лучше, чем из покойного…

И Бранду разом припомнилась и тяжесть молота в руке, и звон наковальни, и жар от углей. Оказывается, он скучал по всему этому…

– Хорошее это дело – железо ковать. Честное.

– А ты почему от нее ушел?

– Я всегда хотел стать воином. Чтоб в песни попасть. И на ладье в поход отправиться.

И Бранд посмотрел, как ссорятся Одда с Доздувоем, оба согнутые под весом корабля, и как хмурится, глядя на обоих, Фрор. И улыбнулся.

– Я, конечно, надеялся на команду поблагороднее, но что поделать, семью не выбирают.

Боль уменьшилась, а листочек отца Ярви, похоже, развязал ему язык.

– Мать умерла, когда я был маленький. Сказала, что нужно творить добро. А отец не хотел, чтоб я с ним жил.

– А мой отец умер, – сказал Колл. – Давно уж.

– Ну что, теперь у тебя есть отец Ярви. И все эти братья!

И Бранд поймал взгляд Колючки. Она заметила это, нахмурилась и отвернулась к деревьям.

– Ну и Колючка тебе теперь сестра, вот.

Колл ухмыльнулся:

– Сомневаюсь, что это удача.

– А с удачей завсегда так. А Колючка… она, конечно, та еще зараза, но помяни мое слово – она голову сложит за любого из нас.

– Да уж, ей нравится драться.

– Да уж.

Колеса заскрипели, повозку тряхнуло, все заорали друг на друга – держи, тяни, словом, все как обычно. Тогда Колл тихо спросил:

– Выходит, ты… брат мне?

– Ну это… выходит, что да. Если тебе подойдет такой брат-то…

– Да ты на меня посмотри – из меня тоже брат тот еще…

И парнишка пожал плечами – мол, тоже мне, ерунда какая.

Но Бранду почему-то показалась – нет, не ерунда. И что все это очень, очень важно.

* * *

Они дернули в последний раз, и «Южный ветер» соскользнул в бурные воды Запретной. Все сипло заорали от радости.

– Рехнуться можно, мы сделали это! – крикнул Бранд, не веря глазам своим. – Ведь правда ж дошли, а?!

– Ну да. Можешь потом внукам рассказывать: я протащил корабль через верхние волоки.

И Ральф обтер пот со лба здоровенной ручищей.

– А теперь – на весла! – заорал он, кладя конец веселью. – Грузимся, и ходу! До заката еще несколько миль пройдем!

– Подымайся, лодырь!

И Доздувой снял Бранда с повозки, как перышко, и поставил на ноги. Ноги держали некрепко.

Отец Ярви поговорил с главным возницей на каком-то странном языке, а потом оба они расхохотались и обнялись.

– Что он сказал? – спросил Бранд.

– Берегитесь коневодов, – ответил отец Ярви, – ибо они дикари, безжалостные и кровожадные.

Колючка покосилась на волов, которых наконец-то распрягли.

– И что смешного?

– А я спросил его, что он говорит коневодам, когда тащит их груз.

– И?

– Берегитесь Людей с Кораблей, ибо они дикари, безжалостные и кровожадные.

– А кто такие Люди с Кораблей? – спросил Колл.

– Это мы, – ответил Бранд и, морщась от боли, полез на борт. – Это мы.

Болела каждая связка, и каждый сустав болел, и он, согнувшись как столетний старик, брел к своему месту на корме. Дойдя, он плюхнулся на рундук – Колючка как раз вовремя подставила его под задницу.

– Ты уверен, что сможешь грести?

– Не боись, не отстану, – пробормотал он в ответ, хотя даже разогнуться стоило героических усилий.

– Да ты и не поломанный-то от меня отставал, – фыркнула она.

– Смотри, как бы тебе не отстать от меня, зуборотая.

За их спинами стоял Ральф.

– Пойдешь на мое место, парень.

– Куда это?

Ральф кивнул на рулевое весло:

– Сегодня у руля постоишь.

Бранд растерянно поморгал:

– Я?

– Ты заслужил, парень.

И Ральф хлопнул его по спине – да так, что Бранда пополам согнуло.

Застонав от боли, Бранд обернулся – одной рукой он придерживал рулевое весло. Все взгляды были обращены на него. Сафрит и Колл сидели рядом с грузом, Одда, Доздувой и Фрор – на веслах, отец Ярви стоял рядом со Скифр у деревянной фигуры голубки на носу, а за бортом широко текла на юг Запретная, а Матерь Солнце щедро заливала воду золотым светом.

Бранд широко улыбнулся:

– Хороший отсюда вид! Мне нравится!

– Смотри мне, а то к хорошему-то быстро привыкают, – усмехнулся Ральф.

И тут все начали бить ладонями, кулаками по веслам – раз, раз, колотить все разом. В знак уважения. В знак уважения к нему, Бранду. Который всю жизнь свою был никем.

– По правде говоря, ты там наверху, конечно, нефиговую штуку отмочил, – и даже Колючка почти улыбалась, а глаза ее блестели, и она тоже колотила по веслу. – Нефиговую, да!

И Бранд почувствовал, что его распирает от гордости. Такого с ним никогда еще не бывало. Сколько ж воды утекло с тех пор, как он остался стоять один-одинешенек на пустом морском берегу у стен Торлбю. Он не принес воинскую присягу, но все равно нашел себе ладью. И команду. Семью. Эх, видела б все это Рин! Он так и представил себе ее лицо, как она на это все смотрит. И тут же в носу захлюпало, и пришлось делать вид, что в глаз соринка попала. Вот теперь он пребывал в свете. Совершенно точно. Никаких сомнений. В свете – и никаких гвоздей.

– Эй вы, ленивые ублюдки, хватит стучать! – проорал он срывающимся от волнения голосом. – Весла в руки – и погребли!

Команда расхохоталась и взялась за весла, и «Южный ветер» заскользил вниз по быстрой Запретной. Теперь они гребли по течению, а буйволы и возницы остались на берегу – ждать нового груза.