Текст книги "Кексики vs Любовь (СИ)"
Автор книги: Джина Шэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Подслушивала, – Юлька грозно выпячивает грудь, – а ты что? Еще не жалеешь, что свою красотку упустил, а, Тимурчик?
Смотрю на неё секунду, вторую…
Склоняю голову набок, закусываю щеку, чтобы не рассмеяться раньше срока.
– Жалею, – серьезно киваю, предсказуемо отмечая в глазах Максимовской яркие искры вызова, – знаешь о чем?
– Ну? – соболиная бровка вызывающе выгибается.
– Что до сих пор не сделал этого…
Опускаю ладони ей на бедра, и следующим же шагом вталкиваю её в распахнутую дверь туалета.
В этот раз я дверь точно закрою!
Глава 12. В которой бушует пожар!
– М-м-м…
И это вместо: “Отпусти меня немедленно, скотина!”
Бурцев падает на меня как удав на кролика после пяти часов истощающей засады. Залепляет мне рот поцелуем, зажигает одним только прицельным сжатием моей груди. Боже! Кто учил Бурцева целоваться вот так, рьяно, бешено, с голодом подлинного упыря?
Да еще и так вкусно…
Мне бы дать Тимурчику по роже, только рука вместо этого благого дела лезет к нему под футболку, жадно прилипая кожей к горячим кубикам пресса.
Кубикам, чтоб его! Это когда у меня вообще был мужик с кубиками! А этот – еще и с банками, и подковами, и рельсами, и плитами*! Племенной, элитный жеребец – вот кого из моей первой любви выковал Бурцев. И каким-то неведомым чудом этот жеребец задирает именно мое платье.
– Ох…
Бурцев ныряет губами в изгиб моей шеи и становится жарче. Мега-горячо! И я таю, я таю, как жирное масло на раскаленном противне.
Сильнее к нему выгибаюсь. Прижимаюсь к горячему паху. К очень-очень многообещающей выпуклости там. Хочу его люто. Будто тикавшая уже несколько дней часовая бомба наконец-то взорвалась и разметала мои мозги по потолку. Теперь поди-ка дождись, когда они стекут обратно.
Да и вправду. Сколько уже можно? Можно мы уже потрахаемся и он оставит меня в покое?
Да, пожалуй, можно.
Я себе разрешаю!
– Охуенно пахнешь, – Бурцев выдыхает рвано, – так бы и сожрал!
Снова впивается в мою шею, уже с зубами.
Боже…
Боже, боже, боже…
Не должен он меня хотеть! У меня одна нога толще, чем у его бывшей жены задница. И все же, его эрекция такова, что я вот-вот рискую на ней повиснуть…
С ума сошла… Я с ума сошла. Он с ума сошел.
Иначе это просто не объяснить!
Я и не хочу. А вот руки эти, лопаты, что тискают мой зад – хочу. И губы, сползающие все ниже в ложбинку между грудей – хочу. И… Все хочу. Можно уже член в студию?
Будто подслушав мысли, Бурцев резко выпрямляется.
Я обмираю – боже, неужели до него дошло, что он делает и с кем?
А он – дергает вверх мой подол, задирая мое платье аж до груди. С ума сошел, что ли? Меня? Раздевать? В освещенной комнате?
– Стой! – мои предохранители срабатывают вовремя, я хватаюсь в ладони Тимура, резко стискиваю его запястья. – Не надо!
Его лицо замирает, затуманенные гормонами глазами будто проясняются.
– Ты не хочешь? – он выдыхает так бешено, будто намерен сжечь меня на месте.
– Хочу, – так торопливо, так жалко дергаю головой, аж стыдно, – только… Не раздевай. Не тут. Ах…
Думала – будет меня стебать.
Думала – поймет, что я хочу от него спрятать свою чертову тушу, и наконец-то протрезвеет.
Вот только Тимур в который раз за сутки расправляется с моими ожиданиями.
Нетерпеливым движением он разворачивает меня к себе спиной, роняет животом на широкую столешницу рядом с раковиной. Снова задирает спущенный мной подол, аж до пояса.
Боже!
Он же сейчас увидит!
Увидит, как кошмарно смотрятся чулки в сеточку на жирных ляжках!
Зачем я их надела вообще? Наслушалась дурацких Маринкиных советов “всегда надо быть наготове”, забылась, поддалась флеру свидания, и вот…
– Какая же шикарная у тебя попка, Кексик, – Бурцев рвет мои ожидания наотмашь и смачно хлопает меня по левой ягодице. Хлопок выходит звонкий.
– У меня-то? – выдыхаю ядовито, пытаясь украдкой заставить подол сползти чуть ниже.
– У тебя! Сладкая, зефирная, гладкая… – Бурцев почти мурлычет, будто и правда смакует кусок зефира у себя на языке. А пальцы, его бесстыжие пальцы уже нырнули между моих ног, скользнули по мокрой узкой полоске. Последней границе. Которую вот-вот смоет к чертовой матери.
– Мой Кексик уже готов? – Бурцев шепчет хрипло, бархатно, склоняясь губами к чувствительной коже за ухом. А сволочные, гадские пальцы дразнят и бесят, скользя и приплясывая по скользкой ткани. Клитор под ней – и так горячий, и так пылающий, начинает гореть и пульсировать.
– Я готова. Можешь запекать! – рявкаю, нетерпеливо подаваясь назад. Каким-то неведомым пятым чувством я знаю – Бурцев уже расстегнул штаны. И я найду там только член, горячий член…
– Ох…
Я думала – поддразнить.
Я думала, подтолкнуть к ускорению.
Я не думала, что именно в эту секунду Бурцев сдвинет уже в сторону мои трусы и подастся мне навстречу. И войдет в меня так резко, почти с размаху, до самого моего гребаного донышка…
Боже!
Не думала, что он такой большой. Просто огромный. Так туго в меня вошел, будто мне всего шестнадцать и я – гребаная девственница.
Не думала, что задохнусь от ощущений настолько сильно.
Не думала…
И думать не могу.
Вообще.
– Ох, Кекси-и-ик…
Сказать бы ему, как я ненавижу эти кулинарные прозвища…
Только никогда еще это прозвище в мой адрес не звучало вот так. Глухо, с растяжкой, будто каждый звук его звучания – чистый кайф.
И самое обидное – что мне-то сейчас ничуть не хуже. И хочется точно так же вытолкнуть из горячих губ пересохшее и ненавистное мне имя. Его имя. Имя мужчины, чей охеренный член сейчас во мне. Калится и пульсирует.
– Стоять будешь? – бросаю, выкипая. Хочу продолжения, хочу, чтобы пытка эта с каждой секундой становилась все нестерпимее. Кажется, я – мазохистка! Самая толстая мазохистка в истории!
– Ну нет уж, – усмехается Бурцев и плавно двигает бедрами, – ты слишком хороша, чтобы терять вот так время.
Господи… Как же складно он брешет! Не хуже чем трахается – на первый взгляд. И на второй. И на третий…
Я не любила секс.
Никогда не любила.
Что бы там кто ни говорил про “для здоровья надо”.
Секс означал лишь одно – придется раздеваться, придется примиряться с тем, что в глазах партнера всегда читается “надо было выпить больше”. И ради чего? Ради пяти минут невнятного процесса, на выходе которого еще и надо делать вид, что тебе тоже все понравилось. Ведь твой герой заслужил. Хотя бы тем, что согласился…
Здесь и сейчас – нет никакого “заслужил”. Здесь и сейчас мне и вид делать не приходится. Я бы рада врать Бурцеву, что мне никак, и хуже секса в моей жизни не было. Только… У меня не получится! Без шансов!
Я даже язык прикусить не могу, вскрикивая каждый раз, когда тугая мужская плоть снова и снова оказывается во мне.
Хорошо. Как же хорошо…
И наплевать, что за закрытой дверью ресторанный зал.
Я не была в этом ресторане и не зайду сюда снова.
Мне не смотреть в глаза местных официантов.
А вот себе в глаза смотреть еще придется.
И я не хочу себя утешать, что из-за каких-то приличий самый крышесносный секс в моей жизни вышел в приглушенных тонах. Нет!
Максимум. Я хочу максимум. Здесь и сейчас!
И только ладонь Бурцева у меня на губах хоть как-то скрадывает мои стоны. Шершавая широкая ладонь. К которой хочется прижаться еще сильнее. Чтобы он забрал все мои звуки. Всю меня впитал в себя. Навсегда, а не только на этот раз.
Никогда так не было.
И не должно быть. С Бурцевым – не должно.
Но все-таки так. От каждого движения – судорога кайфа. От неумолимого ускорения – нарастающий восторг… Слишком хорошо… Как идеальный танец.
Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…
Он трахает меня, а я – задыхаюсь и давлюсь беззвучным воем.
Боже, боже, боже.
Мои ладони жадно скользят по холодному кафелю стен – хоть так остудиться. Хоть на что-то опереться.
Наш танец становится быстрее.
А я-то думала, что лучше уже не будет!
Мой кайф становится совсем уж запредельным, горячим, лютым. Не остается сил на стоны, только на жадные выдохи каждый раз, когда мужской член снова и снова толкается в мой предел. И снова. И снова…
– Черт побери… – Тимур хрипит, сминая мою грудь ладонью, – как же я тебя хочу, Юльчик…
– И я… – меня хватает только на такую малость. А Тим срывается в какое-то неистовое бешенство. Господи. Господи! Господи!!!
Кажется, что-то во мне лопается… Огромный алый шар, что наливался все это время. Он держался, из последних сил, но все-таки… Не выдержал…
Лопнул – и я забилась в сильных руках Тимура, впиваясь в его ладонь с зубами от убийственной степени кайфа. Умру. Вот прям щас умру…
Или нет…
Когда мысли в моей голове начинают складываться в слова из дробленых невнятных звуков – оказывается, что я жива. И лежу животом на полированной столешнице, и по ногам у меня бегут вниз быстрые мелкие капли. А на бедре – свежее, липкое пятно, чуть пониже горячего, медленно слабеющего члена Бурцева. Он вытащил. Слава богам, у него мозгов чуть побольше, чем у меня…
Ощущать его тело на себе – хоть даже и мокрой задницей, липкой от пота спиной – бесконечно кайфово. Мягкое и твердое, рядом звучат как инь и ян. Дайте мне волю – я бы продлила эту агонию еще на минуточку, но угол столешницы больно врезается в мой живот. Черт бы побрал этот мой живот. Вечно он все портит!
Выпрямляюсь неохотно, опираюсь на ватные, мелко дрожащие руки. Там, за моей спиной, приходит в себя и Тимур. Хрипло вздыхает. Будто прощаясь, ведет по моей спине ладонью. Задевает пятно своего семени, размазывает его шире.
– Вытрешь? – я стараюсь говорить беззаботно, будто для меня это норма – предаваться дикой похоти в ресторанных туалетах. Сама подаю Бурцеву бумажное полотенце из диспенсера.
– Конечно, – Тимур звучит на диво удовлетворенно, но все-таки вымотанно. Ну капец. Я измотала этого жеребца. Я! А можно я буду отмечать годовщину этого дня как День Рожденья?
Так странно понимать, чьи руки сейчас заботливо скользят по моему телу. Стирают следы нашего секса, поправляют платье, оглаживают растрепанные волосы… Противный мальчишка вырос в заботливого мужчину… Надо же…
Бочком, бочком, проскальзываю к зеркалу. Это Бурцев – гребаный везунчик – выглядит так, будто и не трахался пять минут назад как бешеный кролик, а я…
– Шикарно выглядишь, – пальцы Бурцева любовно скользят по моим волосам, – а я думал, врут, что оргазм делает женщину еще прекраснее.
Вопреки обыкновению – даже подрезать его не могу. Только смущенно закусываю губу, понимая, что и щеки предательски розовеют.
Так-то оно так, но помада размазана просто возмутительно!
Трясущимися руками поднимаю сумочку, упавшую в ходе наших с Бурцевым страстей. Выгребаю оттуда горсть всяких тюбиков, в попытках добраться до влажных салфеток.
– О, знакомая штучка, – Тимур ужасно оживляется, подцепляя один из тюбиков с пищевым красителем, – это ведь им ты в Лерку зарядила?
– Ага, – киваю, и на губах сама по себе проступает злорадная усмешка, – самый ядреный извела. Голубой. Его хрен выстираешь!
– Хотел бы я посмотреть на лицо этой курицы, когда она это поймет, – задумчиво тянет Бурцев и сам аккуратно складывает лишние красители в сумку.
– Ну так звякни ей вечерочком, может, и помиритесь? – не удерживаюсь от ревнивой шпильки.
И плевать, что именно я прав на ревность имею в тысячу раз меньше, чем бывшая Бурцевская жена. Не имею, но испытываю. Это все последствия минувшего секса. Со мной же трахался. А думает о жене. Бесит!
– Дурочка, что ли? – Тимур ухмыляется, и опускает тяжелую ладонь мне на бедро. – Идем, у нас там уже наверняка обед остывает!
_____________
*Для справки, сленговые названия мышц:
банки – бицепсы,
подковы – трицепсы,
рельсы – поясничные мышцы,
плиты – грудные.
Глава 13. В которой герой позволяет себе покаяние
Обед, обед… Я про него забыла, а мой желудок и не думал забывать.
И более того, как только Бурцев про него заикается – желудок прилипает к спине. В духе – ты тут бегаешь где-то, калории тратишь в непомерных объемах, а про режим питания кто помнить будет?
Никто… Он сам про себя помнит, в общем-то.
Я ловлю один ехидненький взгляд официантки. Будто читаю в нем “ну надо же, какая корова, и в туалете ресторана трахается”.
И до того это меня пронимает, что я прям заставляю себя развернуть плечи и задрать подбородок повыше.
“Трахаюсь, ага! Завидуй молча, сучка!”
Девица бледная и плоская, даром что и не худая, кривит губы и отводит взгляд. В её выражении лица настолько четко проступает зависть, что на пару секунд я даже забываю вспомнить, на чью руку так уверенно опираюсь. А потом…
– Присаживайтесь, миледи!
Господи, как же это странно, видеть, как широкоплечий прокачанный на все свои шестьсот сорок мышц Бурцев отодвигает для меня стул.
– Для справки, я не отношусь к виду “улиточка безрукая”, – бросаю в сторону Бурцева прицельный едкий взгляд.
– Да уж, ты скорее из вида “скворушка голосистая”! – нахально переводит стрелки Бурцев, и мои щеки сами по себе начинают наливаться свекольным цветом.
Сдержаться… Надо было сдержаться. Закусить губу, отгрызть себе язык…
Мои глаза в панике начинают шарить по залу ресторана, выискивая скептические мины официантов или гостей. Хоть что-нибудь, чтобы мне рвануть и сбежать отсюда в стыду и ужасе.
Фиг мне! Контингент собрался возмутительно этичный, даже не смотрит никто в мою сторону. Кроме той фифы, что сейчас точит лясы с барменом, всем на меня плевать. Ничего не остается, только неловко приземлиться пятой точкой на гребаный стул и попытаться сделать сразу все – и спрятать под столом босые ноги, и подол натянуть на мои дурацкие круглые коленки.
Конечно, Бурцев их сейчас не видит. Но вдруг увидит, когда я из-за стола вылезать буду!
Тьфу ты! С каких пор я вообще думаю, какое мнение у Бурцева о моих коленях? Или размере пятой точки?
В туалете, впрочем, вполне себе думала. Видимо, по инерции, еще никак не могу остановиться.
– Ты такая смешная… – Бурцев решает разбавить мое молчаливое пыхтение и улыбается мне на все двадцать восемь виниров. Почему виниров?
Потому что я злая и противная, и мне приятно думать, что эти белоснежные зубищи не свои, а стоматолога.
С другой стороны – мне, чтобы хотя бы один винир себе позволить, нужно продать сестру на органы.
Я буквально заставляю себя стряхнуть с себя эту бессмысленную оторопь и как можно нахальнее откидываюсь на спинку стула.
– И что же вас во мне так смешит, Тимур Алексеевич?
– Да все, – Бурцев так естественно передергивает плечами, что даже не верить ему не получается, – как ты вредничаешь, как стесняешься, как краснеешь…
Ну конечно. Это чтобы я не забывала свое место, что ли? Я ему смешна. Ничего не поменялось.
– А! – перебиваю, не желая дослушивать этот фестиваль издевок. – Так и запомним, тебя очень заводят клоуны. В цирк на свидания не ходишь, во избежание всяческих конфузов?
Подошедший вовремя официант сглаживает очередную нашу с Бурцевым паузу. Сам Тимурчик смотрит на меня пристально. И бесит этим несусветно. А я не должна на него беситься. Напротив. Я бесить его должна. Чем больше – тем лучше. Чтобы поскорей он уже выключил этого своего джентльмена и почесал к друзьям, хвастаться победой в споре. Чем там максимально обычно бесят толстяки? Ах, ну конечно же!
Моя вилка втыкается в стейк с таким раздражением, что я даже удивляюсь, как несчастная тарелка не раскололась на две части. Бздынькнула она довольно жалобно.
У любой толстушки есть свои страхи. Лично я – настолько не люблю есть в ресторанах и публичных местах, что сама научилась готовить на ресторанном уровне. Дома ведь никто не следит за твоим обедом с брезгливым интересом – и в неё все это влезет, да? А тут… Пускай следит! Пускай смотрит, кривится, осознавая, что вот этот пищевой шредер он сейчас натягивал, а я потом буду только злорадно хохотать.
Карма – она ведь двухсторонняя. В этот раз – это не я на него запала. В этот раз – это он до меня опустился.
Ха-ха-ха!
– Боже, как соблазнительно ты ешь! – очередной комментарий Бурцева заставляет меня замереть, с непрожеванным куском мяса во рту. Я бросаю на него взгляд, не в силах побороть свою растерянность. Он серьезно? Серьезно? Он?
Серьезно!
Сам Бурцев так отчаянно набрасывается на еду, будто мой пример и вправду вдохновил его на подвиги.
– Не боишься отожраться с таким-то аппетитом? – не удерживаюсь от ехидного комментария.
– Не, – Бурцев болтает головой из стороны в сторону, – во-первых, не забывай про мои высокие отношения со штангой. Во-вторых, знаешь ли, мы только что с тобой калорийно потратились. Надо восполнять. Ну и в-третьих, Кексик, жизнь мне одна дана. И если я проведу её, боясь съесть лишний кусок мяса – это будет хреновая жизнь, и мне такой не надо.
– В школе ты, кажется, придерживался другой точки зрения, – напоминаю я, – в школьной столовой плевался от всего. Хотя, конечно, кормили там не ресторанными стейками, но…
– У меня все сознательное детство было расстройство желудка, – дергает головой Тимур, – мне нельзя было ни соленого, ни жирного, ни мучного, ни жареного, господи, да мне вообще нихрена нельзя было. Лакомством моего детства была паровая котлета, и те я к четырнадцати уже ненавидел. А знаешь, как я тебе завидовал, когда ты в нашей столовке пирожки с яблоком хомячила?
– Завидовал? Ты? Мне?
– Это были мои любимые пирожки, между прочим. И ты могла уничтожить три за раз, а меня от одного укуса полдня от белого друга было не оторвать.
– И что это такое было? У моей бабушки язва желудка, кажется, полегче протекала.
– Ну, знаешь, – Бурцев округляет глаза, – у каждого свое течение, свое состояние. А у меня были какие-то проблемы с желчью. Желудку её мало доставалось.
– Зато мне ты её отливал даже с излишком, – бурчу, метая в сторону мужчины убийственный взгляд.
К моему удивлению, выглядит этот паршивец неожиданно виновато.
– Да, Кексик, – удрученно соглашается Тимур, – и знаешь ли, это сейчас не добавляет мне счастья. Знатно я попил тебе крови тогда, раз ты все еще на меня обижаешься.
– Я не обижаюсь, – воинственно возражаю, – просто я ужасно злая и память у меня хорошая.
– Помилуйте, Ваше Сладкое Величество, – Бурцев так элегантно плюхается на колени, что мне хочется попросить его провернуть это на бис, – дайте шанс очистить карму.
– Твою карму даже доместосом не отчистишь.
– Да я языка своего не пожалею, чтобы добиться вашего прощения, моя королева.
– Чего-чего ты не пожалеешь? – как бывший литератор я не могла не заметить, что фразеологизм «не жалеть живота своего» в исполнении Бурцева претерпел некоторые изменения.
Увы, этот интригующий вопрос остался без ответа. Потому что именно в эту секунду от дверей ресторана раздался громкий, хорошо поставленный голос.
– Кто заказывал доставку с Рамоды?
– Мы! – прощелыга Бурцев, вместо того чтобы в глаза мне бесстыже смотреть, вскакивает на ноги, чтобы его, орясину такую, было лучше видно.
Курьер, растрепанный высокий парень, подруливает к нашему столику, плюхает на кресло рядом со мной объемный пакет с обувными коробками и безошибочно разворачивается к Бурцеву, протягивая ему квитанцию за доставку.
– Одну минуту, изюм моей души, – бархатисто мурлычет Бурцев, – я сейчас же вернусь на исходную, и продолжу вымаливать твою милость…
– Больно ты мне нужен, – бормочу, впрочем, и сама слышу, что не очень-то и грубо у меня получается. И хочется всего и сразу, и сбежать, отмахиваясь от подарков Тимура двумя реальными руками и двенадцатью воображаемыми. И в кои-то веки послушать прагматичную Маринку, которая всегда пеняла мне, что я вообще не умею принимать подарки.
– Дорогая моя сестра, – регулярно заявляла она, узнав, что ныне бывший мой парень снова ничего мне на день рождения не подарил, мотивируя тем, что подарки выпрашивают только корыстолюбивые эгоистки, – корыстолюбивая ты бы была, если бы каждые выходные водила Женечку в ГУМ и разводила его на сумочки за сто тыщ, хотя бы.
– Ну какие сто тыщ, – заикалась я, ужасаясь самой мысли, что такие деньги можно потратить даже не на супер-миксер моей мечты, а на банальную какую-то сумочку, – я ж не модель какая-нибудь.
И такие у Маринки в эти минуты глаза становились тоскливые-тоскливые, как у директора школы, который отчаялся втолковывать хулигану, что отжимать деньги у первоклассников – дурная привычка и ничем хорошим она не закончится.
Наверное, сейчас Маринка бы мной гордилась. Потому что я назло себе и назло Бурцеву прикусываю язычок и невозмутимо наблюдаю, как Тимур вынимает из коробки заказанные мной кеды.
– Ты позволишь мне, Кексик? – он и вправду снова опускается на колени у моих ног, тянется длинными пальцами к моей босой ступне.
– А ты попроси меня вежливо, – нахально требую я.
Понятия не имею, откуда у меня столько дерзости вдруг взялось, это, кажется, иммунный ответ на наличие вируса-Бурцева в опасной близости от моего организма.
– Королева моя бисквитная, Юлия Руслановна, – Бурцев строит щенячьи глазки, но я вижу, как в них пляшут черти, – я бы хотел обуть на ваши ножки хрустальные туфельки, не меньше…
– Это потому что хрусталь дороже серебра, а ты тот еще жлоб, Тимчик? – впихиваю свое веское слово, и прям вижу, как погрохатывает у Бурцева в голове. Блин, как приятно его доставать! Надо бы оторваться и прекратить, но нет никакой возможности!
– Увы, у меня было слишком мало времени, чтобы достать для вас королевские черевички, – демонически невозмутимо продолжает мой Буратино, – но я умоляю вас о милости. Дозвольте примерить на вашу прелестную ножку эти скромные гамашки. И да спасут они вас от обморожения и кровавых мозолей.
– От обморожения? В июле? – мой скепсис не знает границ.
– Кто знает, может, прямо за дверью этого ресторана прячется маньяк, – находится Бурцев, – который ловит всех босых красавиц, что ему попадаются на пути, и держит их в холодильнике до самой смерти.
– Обычный маньяк? Не сексуальный? Что ж, с такими действительно не стоит иметь дело. Примерку разрешаю, – тяну я задумчиво и разваливаюсь на диванчике, дабы вдоволь налюбоваться процессом.
Как же оказывается приятно быть засранкой. Как бы мне не привыкнуть!
