Текст книги "Воин Арете"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Я кивнул, и он выдал мне четыре серебряные драхмы. Чернокожий тронул его за плечо и показал, будто тянет за веревку.

– А, ты насчет отъезда! Ты прав. Я же обещал рассказать вам. Ну, это очень просто. Вы ведь оба знаете про мост, построенный Великим Царем?

– Да, я помню, глашатаи кричали, что казнь состоится как раз возле начала этого моста, – сказал я. – Наверное, армия Великого Царя шла по той самой дороге, по которой сейчас идем мы?

– Совершенно верно. Этот мост был построен из лодок, из сотен лодок, и все они были связаны длинными канатами, а сверху накрыты настилом из досок. Этот мост продержался почти год, насколько мне известно, пока штормом не разорвало канаты. Персы так и не стали его чинить, но канаты собрали и сложили здесь, в Сесте. Они, должно быть, стоят очень дорого.

Конечно, их можно было бы распустить, если бы Великий Царь вновь приказал построить мост… Ксантипп даже хочет увезти эти канаты с собой в Афины, чтобы похвастаться. Вот уж там удивятся! Ведь у нас никто никогда не видывал канатов такой толщины. – И Гиперид показал, каковы были эти канаты; даже если он вдвое преувеличивал их толщину, все равно это было что-то невероятное. – Ну так вот, – продолжал он. – Первый вопрос, который здесь заинтересовал буквально всех: кто сделал эти канаты и что с ним стало потом. Ксантипп поручил мне выяснить это, и я узнал, что отвечал за подготовку моста человек по имени Эобаз, один из тех варваров, что сумели перелезть через стену и бежать из города, – это пытался сделать и Артаикт.

И вот вчера ночью, Латро, Артаикт сообщил мне, что беглецы собирались отправиться на север и добраться, вероятно, до самой стены Мильтиада[9]9
  Мильтиад – командующий греческими силами в битве при Марафоне; построил стену поперек Херсонеса Фракийского для охраны своих тамошних владений.


[Закрыть].

Ксантиппу очень хотелось бы выставить этого Эобаза вместе с его канатами всем афинянам на обозрение. Так что мы отправляемся в погоню, как только "Европа" будет готова к отплытию.

Я спросил, когда это произойдет.

– Завтра после полудня, надеюсь. – Гиперид вздохнул. – Что, по всей вероятности, означает, что отплываем мы послезавтра. "Европу" уже почти закончили конопатить. Потом надо погрузить припасы. Но я еще не все получил, да так и не получу, если буду продолжать болтать здесь с вами.

Так что отправляйтесь-ка за плащами, а когда вернетесь, начинайте складывать вещи. Скорее всего, мы сюда уже не вернемся.

И он поспешно направился в доки, а мы с чернокожим вернулись в Сест и пошли к дому, где провели нынешнюю ночь, чтобы забрать с собой Ио.

Однако в доме никого не оказалось.

Глава 3
ПРОРИЦАТЕЛЬ

Эгесистрат прервал было меня, но теперь я снова вернулся к своим записям. Сейчас уже поздно, и все остальные уже спят, но Ио сказала, что, когда взойдет солнце, я забуду все, что видел и слышал сегодня, поэтому мне хочется непременно успеть все записать.

Когда мы с чернокожим вернулись в наш дом и обнаружили, что Ио нет, я очень встревожился. Хоть я и не могу вспомнить, как ко мне попала эта рабыня, но знаю, что люблю ее. Чернокожий засмеялся, глядя на мою мрачную физиономию, и знаками объяснил, что Ио, видимо, все-таки решила пойти следом за нами, чтобы увидеть казнь Артаикта. Я был вынужден признать, что он, скорее всего, прав.

Мы опять вышли из дома и отправились на рынок. Сразу в нескольких лавках в переднем ряду мы нашли множество подходящих плащей. Я выбрал грубые, некрашеные плащи для чернокожего, для Ио и для себя. Они были совершенно новые, сделанные из немытой шерсти и настолько плотные, что не промокли бы в любой дождь. Я понимал, что хороший крашеный плащ, какой хотел для себя Гиперид, будет стоить дорого, поэтому долго торговался, покупая нам простые плащи, а чернокожий при этом (а он, как мне кажется, умеет торговаться куда лучше, чем я) все время что-то говорил лавочнику на неведомом мне языке. Вскоре я понял, что лавочник-то как раз этот язык понимает, хоть и притворяется, что не знает на нем ни слова. В конечном счете даже я начал понимать некоторые слова – "зилх", например, означало "дешево", а "сель" – "шакал", и это последнее слово особенно лавочнику не понравилось.

Пока мы с ним препирались, я высматривал плащ для Гиперида. Яркие плащи казались мне слишком тонкими. Но наконец я обнаружил теплый плащ ярко-синего цвета и подходящего размера, сделанный из тонкой мягкой шерсти. Я указал на него лавочнику, который к этому времени, должно быть, весьма утомился от споров с чернокожим. Так вот, я вытащил четыре серебряные драхмы и объяснил, что это все деньги, какие у нас имеются, и я хотел бы купить на них эти четыре плаща.

(Это было не совсем правдой: я ведь знал, что у чернокожего тоже есть какие-то деньги, однако он вовсе не собирался тратить их на плащи. Да и с собой он их наверняка не прихватил.) Пусть отдает нам выбранные плащи за четыре драхмы, сказал я торговцу, и мы отлично договоримся. Если же он не согласен, тогда нам придется поискать товар в ином месте. Он долго рассматривал монеты, потом взвесил их, а мы с чернокожим внимательно следили, чтоб он не подменил их. В конце концов он заявил, что не может отдать целых четыре плаща за такую цену и что синий плащ стоит по меньшей мере две драхмы, но, если мы хотим, отдаст нам серые плащи, по драхме за каждый.

Я отвечал, что мы не можем отказаться даже от самого маленького плаща, который нам нужен для ребенка, после чего мы отправились в другую лавку и начали всю процедуру сначала. И только тут я понял – из намеков, которые делал хозяин лавки, – насколько нервничают эти торговцы, не зная, уйдут афинские воины из Сеста или останутся. Если останутся, лавочники могут рассчитывать на хорошую торговлю, ведь у большинства воинов есть деньги, а также немало награбленного добра. У некоторых денег даже очень много. Но если афиняне уйдут, а персы снова вернутся и начнут осаду города, всякой торговле конец, потому что все станут экономить деньги на еду, зная, что осада может затянуться. Догадавшись об этом, я умышленно упомянул вслух, что завтра мы отплываем, и цена на зеленый плащ, который я торговал, тут же значительно упала.

В этот момент в лавку вошел первый торговец, с которым мы торговались раньше (владелец второй лавки, судя по его виду, готов был просто убить его), и сказал, что передумал: мы можем забрать все четыре плаща за четыре драхмы. Мы вернулись в его лавку, и он уже протянул было руку за деньгами, но тут я решил немного наказать за то, что он заставил нас так долго торговаться. Я начал снова рассматривать плащи и как бы ненароком спросил у чернокожего, как, по его мнению, подойдет ли синий плащ Гипериду, ведь плавание нам предстоит долгое.

Торговец прокашлялся.

– Так вы отплываете? – спросил он. – И ваш капитан – Гиперид?

– Совершенно верно, – отвечал я. – Но другие корабли пока что с якоря не снимаются. Они останутся здесь еще по крайней мере на несколько дней.

Тут торговец удивил меня и, надо думать, чернокожего тоже, спросив вдруг:

– Этот Гиперид… он ведь лысый, верно? И такой круглолицый? Погодите, он же говорил мне, как называется его корабль… "Европа", да?

– Да, – отвечал я. – Он наш капитан.

– Ох! Вот как. Знаете, мне, может, и не следовало бы вам это говорить, но если вы намерены купить этот плащ для него, тогда у него будет сразу два новых! Он заходил сюда следом за вами и заплатил мне целых три драхмы за роскошный красный плащ. – Торговец забрал у меня синий плащ и расправил его. – А этот вообще-то для более высокого человека.

Мы с чернокожим переглянулись, явно ничего не понимая.

Торговец достал восковую табличку и стиль:

– Я вам выпишу счет за покупку. А вы можете приложить к нему свой знак.

Скажете капитану, если он захочет вернуть синий плащ, я отдам ему деньги.

Цена будет здесь указана.

И он начал царапать на табличке; когда он закончил, я написал свое имя – "Латро" – против каждой строчки его записей, пользуясь той же системой знаков, что и здесь, в своем дневнике. Я старался писать как можно ближе к его словам, чтобы мое имя тоже наверняка стерлось, если он нагреет табличку, чтобы стереть свои записи. Потом мы с чернокожим отнесли плащи домой и принялись паковать вещи. Я все надеялся, что Ио вот-вот вернется, но она не появлялась.

Когда мы покончили со сборами, я спросил чернокожего, что он собирается теперь делать, и он показал мне знаками, что хотел бы уйти в свою комнату и немного поспать. Я сказал, что, пожалуй, поступлю так же, и мы разошлись. Через несколько минут я, стараясь не шуметь, снова отворил дверь своей комнаты, надеясь потихоньку выбраться наружу, и увидел, как чернокожий делает то же самое, стараясь "не разбудить" меня. Я улыбнулся и покачал головой, он улыбнулся в ответ, и мы вместе отправились на берег в надежде отыскать Ио.

По крайней мере, насколько я мог судить, таково было единственное намерение чернокожего. Я же, должен признаться, преследовал двойную цель: мне хотелось попытаться, если это будет возможно, еще и освободить Артаикта.

Когда мы приблизились к месту казни, то встретили нескольких припозднившихся зевак, и один из них сказал нам, что Артаикт уже мертв. С виду он казался вполне разумным, и я спросил, откуда ему это известно. Он ответил, что воины тыкали казненного остриями копий, но тот даже не вздрогнул, и тогда один из стражников воткнул ему копье в живот, чтобы увидеть, пойдет ли кровь; крови вытекло совсем немного, и стало ясно, что сердце Артаикта уже не бьется.

Чернокожий показал мне знаками, чтоб я попытался что-нибудь узнать насчет Ио. Я спросил этого прохожего насчет девочки, и он ответил, что единственным ребенком, которого он здесь видел, была молоденькая девушка, которая пришла сюда вместе с хромым мужчиной. Вряд ли Ио можно было назвать девушкой (я ее хорошо помню, я ведь говорил с ней нынче утром), и мы пошли дальше, а я спросил у чернокожего, не знает ли он, что это мог быть за хромой мужчина. Он отрицательно покачал головой.

И все же это была Ио! Я узнал ее сразу. Только она, какой-то мальчик, стражники и тот хромой мужчина все еще стояли у мертвого тела Артаикта.

Мужчина опирался на костыль, и я увидел, что у него нет правой ступни, а вместо нее к икре привязана деревяшка, крепившаяся с помощью ремней, как сандалия. Хромой плакал, а Ио старалась его утешить. Увидев нас, она заулыбалась и помахала рукой.

Я сказал, что ей не следовало нарушать приказ Гиперида, и прибавил, что, хоть я ее за это бить и не буду, Гиперид может и выпороть. (Я, впрочем, не стал ей говорить, что, если бы Гиперид вздумал наказать ее слишком строго и жестоко, я бы мог и убить его. После чего меня, по всей вероятности, тоже убили бы афинские воины.) Ио объяснила, что вовсе не хотела проявлять непослушание и просто сидела на крыльце, когда увидела хромого человека, который показался ей таким усталым и опечаленным, что она решила немного его утешить, а он попросил ее проводить его к месту казни, поскольку его протез и костыль сильно вязли в песке. Так что, заявила Ио, она пошла вовсе не для того, чтобы смотреть, как казнят Артаикта – ведь ей запретил это Гиперид, – а просто помогла немного хромому эллину, чего Гиперид ей, конечно же, запрещать не стал бы.

Чернокожий, слушая все это, заулыбался, и мне тоже пришлось признать, что все это не лишено смысла. Хромому я сказал, что Ио пора возвращаться домой, но мы проводим и его, если ему тоже нужно назад, в Сест.

Он кивнул и поблагодарил меня, а я позволил ему опереться на мою руку.

Сознаюсь, мне было любопытно узнать, кто он такой, этот эллин, что оплакивал казненного мидийца. Отойдя немного от места казни, я спросил, что он знает об Артаикте и что это был за человек.

– Он был мне лучшим другом, – отвечал хромой. – Последним, какой у меня остался в здешних краях.

– Но разве вы, эллины, не сражались против персов? – спросил я. – Разве память изменяет мне и это было совсем не так?

Он покачал головой и ответил, что отнюдь не все города воевали с Великим Царем, причем некоторые поступили очень неумно. Никто, добавил он, не сражался так храбро и беззаветно при Саламине, как царица Артемизия, правительница одного эллинского города – союзника Великого Царя[10]10
  Артемизия – правительница города Галикарнас, которая с пятью военными кораблями участвовала в Саламинской битве (480 г. до н.э.) на стороне персов и своим мужеством заслужила похвалу Ксеркса.


[Закрыть]. А в битве при Платеях, добавил он, фиванская конница была самой храброй из храбрых, а священная дружина из Фив билась до последнего.

– Я тоже из Фив, – гордо сообщила ему Ио.

Он улыбнулся ей и вытер глаза.

– Я уже это понял, милая; тебе достаточно заговорить, чтобы это сразу стало ясно. Сам-то я с острова Закинф. Знаешь, где это?

Ио отрицательно помотала головой.

– Это маленький остров на западе. Может быть, именно потому, что он такой маленький, все у нас считают его самым красивым островом на свете.

– Надеюсь, что когда-нибудь тоже его увижу, – вежливо сказала Ио.

– Я тоже надеюсь когда-нибудь снова увидеть свой родной остров. Когда смогу без опаски туда вернуться. – И он добавил, повернувшись ко мне:

– Спасибо, что помог мне, теперь я смогу идти сам, – кажется, дорога уже вполне твердая.

Я был так занят собственными мыслями, что едва расслышал его слова.

Если он действительно был другом Артаикта (а здесь ни один эллин не станет зря говорить такое), то, вполне вероятно, он знал и Эобаза, за которым мы вскоре отправимся в погоню. Более того, он мог бы помочь мне спасти его, если это будет необходимо. Он хоть и калека и в бою от него проку мало, но, подумал я, в схватке нужны не только мечи да копья; к тому же если Артаикт был ему другом, то, видимо, считал его в чем-то полезным и нужным.

С этими мыслями я и предложил ему наше гостеприимство в доме, который захватил Гиперид, упомянув, что там много всякой еды и хорошее вино, а потом предложил ему у нас и переночевать, если Гиперид позволит.

Он поблагодарил и сказал, что деньги у него есть, поскольку Артаикт не раз щедро награждал его, а остановился он в одном зажиточном доме, где ему вполне удобно.

– Меня зовут Эгесистрат, – сказал он. – Эгесистрат, сын Теллиаса, хотя известен я теперь под именем Эгесистрата из Элиды[11]11
  Элида – местность на северо-западе Пелопоннеса. Известна своим коневодством. В Элиде преобладало крупное землевладение; до 420 г. до н.э. она была союзницей Спарты, играя второстепенную роль.


[Закрыть].

– А мы были в Элиде! – воскликнула Ио. – На пути к… в общем, на север. Там царь Павсаний принес жертву богам. Латро об этом не помнит, но чернокожий и я помним. А почему ты говоришь, что ты из Элиды, если назвал своей родиной Закинф?

– Потому что так получилось, – отвечал ей Эгесистрат. – Я оттуда недавно. Моя семья происходит из Элиды, но это история не для молодой девушки, даже если она из Фив.

– Меня зовут Латро, – сказал я. – Ио, я полагаю, ты уже знаешь. Имени нашего чернокожего друга мы не знаем – мы не говорим на его языке, – но можем за него ручаться.

Эгесистрат несколько секунд смотрел прямо в глаза чернокожему – мне показалось, ужасно долго, – а затем заговорил с ним на каком-то языке (думаю, именно на этом языке чернокожий торговался с лавочником), и чернокожий стал ему отвечать, а потом прикоснулся ко лбу Эгесистрата, а тот – к его лбу.

– Это язык арамеев, – сказал мне Эгесистрат. – По-арамейски имя твоего друга означает "Семь Львов".

Мы к тому времени уже почти добрались до городских ворот, и он спросил меня, далеко ли находится дом, о котором я говорил. Я сказал, что на следующей улице.

– А я живу по ту сторону рынка, – сказал он. – Нельзя ли мне немного передохнуть у вас и выпить с вами вина? От ходьбы у меня культя разболелась. – Он кивнул на свою искалеченную ногу. – Я был бы вам очень признателен.

Я сказал, что он может оставаться у нас сколько угодно, и спросил, какого он мнения о моем мече.

Глава 4
ПОКРОВИТЕЛЬСТВО БОГОВ

Эгесистрат долгое время провел на стене, наблюдая за полетом птиц[12]12
  Один из видов мантики, искусства гадания и предсказаний. Гадание по полету птиц называется ауспицией.


[Закрыть]. И теперь говорит, что наше плавание будет успешным и поэтому он отправляется с нами. Гиперид пытался узнать у Эгесистрата, найдем ли мы того человека, за которым гонимся, сумеем ли доставить его к Ксантиппу и как экклесия[13]13
  Экклесия (греч. «народное собрание» – верховная политическая власть в античном мире, при которой все свободные и полноправные граждане имели право голоса.


[Закрыть] наградит нас за это; однако Эгесистрат не ответил ни на один из этих вопросов под тем предлогом, что говорить больше, чем знаешь, значит самому себе рыть яму. Мы с ним потом еще немного побеседовали, но теперь он уже ушел.

Странная вещь случилась, когда мы – чернокожий, Ио и я – в первый раз пили с ним вино; я этого понять так и не смог, так что просто опишу здесь все это, не высказывая собственной точки зрения.

Мы сидели и болтали, а я между тем почему-то все чаще возвращался мыслями к своему мечу. Утром, надевая чистый хитон, я видел его – он лежал на сундуке; и потом он мне тоже без конца попадался, когда мы с чернокожим укладывали вещи; но тогда я особого внимания на него не обращал. А сейчас я с трудом мог усидеть на месте: мне все казалось, что его у меня украли.

А потом вдруг подумал, что этот меч, должно быть, непростой, и Эгесистрат, наверное, мог бы многое прояснить на сей счет.

Как только мы смешали вино с водой, я встал, сбегал в свою комнату и принес меч. Я уже собрался передать его Эгесистрату, но тот вдруг ударил меня по руке костылем, и меч упал на пол. Чернокожий вскочил и замахнулся табуреткой, Ио закричала.

Только Эгесистрат продолжал спокойно сидеть и даже с места не двинулся.

Он велел мне поднять меч и убрать его в ножны. (Меч так глубоко вонзился острием в пол, что пришлось вытаскивать его обеими руками.) У меня было странное ощущение, будто я только что проснулся после глубокого сна.

Чернокожий что-то кричал мне, тыкая пальцем в вино, затем громко заговорил с Эгесистратом, указывая на меня и на потолок. Эгесистрат пояснил:

– Он хочет напомнить тебе, что гость священен. Боги, говорит он, накажут того, кто зовет незнакомого человека в дом, а потом без причины причиняет ему вред.

Я растерянно кивнул.

– Латро же все забывает! Иногда… – прошептала Ио.

Но Эгесистрат жестом велел ей умолкнуть.

– Латро, что ты хотел сделать? – спросил он.

Я сказал, что хотел лишь показать ему меч.

– И по-прежнему этого хочешь?

Я кивнул.

– Хорошо, – сказал он. – В таком случае я погляжу. Вынь его из ножен и положи на стол.

Я сделал, как он сказал. Он возложил обе руки на клинок и закрыл глаза.

Так он сидел довольно долго – я успел как следует растереть ушибленную руку и допить вино, прежде чем он снова открыл глаза и снял руки с клинка.

– Ну и что? – спросила Ио.

Мне показалось, что Эгесистрата бьет дрожь.

– Знаете ли вы, – сказал он, – что божественное прикосновение оставляет неизгладимый след и может передаваться, как передается болезнь?

Мы молчали.

– Да, это так. Прикоснись к прокаженному, и вполне можешь потом тоже заболеть. Кончики твоих пальцев побелеют или на щеке – там, где ты ее почесал, – появится пятно… Так и со следами богов. В Речной стране есть храмы, где жрецы, окончив службу, обязаны вымыться и переодеться, прежде чем покинут храм, хотя боги, в большинстве случаев, на службе в храме не присутствуют. – Эгесистрат вздохнул. – Этим мечом, я думаю, некогда владел какой-то бог. Может быть, не самый могущественный, но бог! – Он вопросительно посмотрел на меня, но я лишь покачал головой. – Ты им кого-нибудь убивал, Латро?

– Не знаю, – сказал я. – Наверное.

– Ты убил им нескольких спартанцев… – начала было Ио, но зажала себе рот ладошкой.

– Он убивал спартанцев? – переспросил Эгесистрат. – Мне ты можешь сказать об этом без опаски: я им вовсе не Друг.

– Нескольких рабов Спарты, – объяснила Ио. – Они нас однажды захватили в плен, но сперва Латро и чернокожий многих из них уложили.

Эгесистрат пригубил вино.

– Это, по всей видимости, было далеко отсюда?

– Да, далеко. В Беотии.

– Это хорошо, потому что мертвые тоже могут ходить. Особенно те, что пали от этого клинка.

Я вздрогнул и оглянулся, услыхав шаги Гиперида. Он был удивлен, увидев в нашем доме Эгесистрата, но я представил их друг другу, и Гиперид радушно приветствовал гостя.

– Надеюсь, вы извините меня за то, что я не встаю, – сказал Эгесистрат.

– У меня ноги нет.

– Конечно, конечно! – воскликнул Гиперид. Чернокожий принес ему табуретку, и он сел. – Я тоже чуть не охромел – все ноги себе отбил, целый день по городу мотаюсь.

Эгесистрат понимающе кивнул:

– А знаешь, я ведь и еще по одной причине должен перед тобой извиниться. Представляя меня, мой друг Латро сказал, что я Эгесистрат с Закинфа. Это правда; я родился на этом острове, там и вырос, только по-настоящему я Эгесистрат, сын Теллиаса… – Гиперид вздрогнул. – А еще больше я известен как Эгесистрат из Элиды.

– Так это ты был прорицателем и советником Мардония в битве при Платеях? – вымолвил Гиперид. – Это ты советовал ему не наступать?… Мне говорили…

Эгесистрат утвердительно кивнул и спросил:

– Неужели, по твоему мнению, это означает, что я преступник? Если так, то я в твоей власти. Эти люди послушны тебе, и один из них вооружен мечом.

Гиперид глубоко вздохнул.

– Мардоний мертв. Думаю, не стоит беспокоить мертвых.

– Я бы тоже не стал. Пусть покоятся с миром.

– Если мы станем мстить всем, тогда придется, например, почти все население этого города обратить в рабство. Кто же останется? Кто будет защищать стены от воинов Великого Царя? Даже сам Ксантипп так считает.

Я наполнил чашу вином и подал ему.

– А не знаешь ли ты, как экклесия намерена поступить в отношении Фив? – спросил Гиперид. Эгесистрат лишь головой покачал. – Они хотели сровнять наш город с землей! И продать всех жителей Беотии в рабство финикийцам в пурпуровых плащах. Я вообще-то кожами торгую. В мирное время, конечно.

Можешь себе представить, если бы меня продали в рабство, какой урон это нанесло бы торговле кожами? – Было довольно прохладно, но Эгесистрат провел по лбу рукой, словно отирая пот. – Только спартанцы смогли их удержать от подобного шага… Боги свидетели, я вовсе не друг спартанцам… Ты что это хихикаешь, моя милая?

– Ты говоришь теми же словами, что и Эгесистрат, – отвечала Ио. – Перед тем, как ты пришел, он сказал то же самое. Говорят, это счастливая примета.

– Конечно! – И, повернувшись к Эгесистрату, Гиперид спросил:

– Значит, ты тоже так считаешь? Уж ты-то должен знать.

– Да, это правда, – кивнул прорицатель. – Всегда хорошо, когда люди мыслят и говорят одинаково.

– Наверное, ты прав. – Гиперид оживился. – Теперь вот что: я капитан "Европы", мы собираемся отплывать завтра утром. Сколько ты с меня возьмешь за предсказание? Хотелось бы знать, как боги отнесутся к нашему плаванию и какие опасности встретятся нам в пути.

– Ничего не возьму, – ответил Эгесистрат.

– Ты хочешь сказать, что не станешь ничего предсказывать?

– Я хочу сказать только то, что сказал. Я сообщу тебе все, что ты хочешь узнать, но ничего не возьму в уплату за это. Ты ведь намереваешься проплыть по Геллеспонту в поисках Эобаза?

Гиперид был потрясен. Я тоже.

Эгесистрат улыбнулся:

– Здесь нет никакой тайны, – сказал он. – Можете мне поверить. Просто Артаикт перед смертью сообщил мне, что ты расспрашивал его об Эобазе. Ио может это подтвердить.

– Дело в том, – пояснил я Гипериду, – что мы с чернокожим, закончив укладывать вещи, вернулись на берег в поисках Ио. Но Артаикт к тому времени был уже мертв, и возле него никого не осталось, кроме Эгесистрата, который оплакивал Артаикта, Ио и солдат. Мы познакомились с ним…

– И я все еще оплакиваю Артаикта, – прервал меня Эгесистрат. – А ты, разумеется, решил, что неплохо было бы расспросить того, кто знал Эобаза лично. Ты совершенно ясно дал это понять, когда Ио ходила за водой и за этим прекрасным вином. Что ж, хорошо. Эобаз – мидиец, не перс; впрочем, мы, эллины, часто называем мидийцами персов; только он настоящий мидиец.

Ему около тридцати пяти лет, он очень высокий и очень сильный. Прекрасный наездник. На правой щеке – длинный шрам, частично скрытый бородой. Он рассказывал мне, что получил его еще в детстве, когда, пустив лошадь галопом, пытался побыстрее миновать густые заросли. А теперь, Гиперид, я хотел бы узнать, зачем ты до сих пор болтаешься в Сесте? Я полагаю, большую часть всего, что тебе необходимо для плавания, можно было бы уже с легкостью достать – или же, напротив, достать будет совершенно невозможно.

Это совершенно очевидно. Так что же ты такое ищешь, если оно представляется возможным, но отчего-то недоступным тебе?

– Мне нужен человек, – отвечал Гиперид, – который хорошо знал бы диалекты северных племен и их обычаи, а также выразил бы готовность плыть с нами. Я полагаю, Эобаз либо уже достиг пределов Империи и находится в безопасности, либо был задержан в одном из северных городов – что было бы нетрудно, либо попал в плен к кому-то из варваров по эту сторону Мраморного моря. Как раз там можем попасть в беду и мы, вот почему я хотел бы на всякий случай принять меры.

Эгесистрат погладил свою бороду – черную, курчавую и очень густую – и сказал:

– Такого человека ты уже нашел.

Вскоре он удалился, а чернокожий принялся готовить еду. Ио отвела меня в сторонку и спросила:

– Хозяин, неужели ты и впрямь собирался его убить?

– Конечно же нет!

– А мне показалось… Ты так стремительно ворвался в комнату, размахивая своим мечом, словно голову ему хотел снести. И, наверное, снес бы, если б он не увернулся.

Я снова объяснил, что всего лишь хотел показать Эгесистрату меч, но явно ее не убедил. Потом Ио принялась расспрашивать меня о том, что мы с чернокожим сегодня делали. Отвечая на ее многочисленные вопросы, я вспомнил, что так и не показал Гипериду плащи, которые мы купили. Так что, удовлетворив наконец любопытство Ио, я вытащил плащи, и они Гипериду вроде бы понравились, но он и словом не обмолвился о красном плаще, так что я решил и не спрашивать его об этом.

После того как мы поели, Ио принесла мне мой свиток и посоветовала записать все, что произошло сегодня; она была уверена, что это нам очень пригодится потом. Я так и сделал, подробно записав все, что казалось важным, стараясь как можно лучше передать на своем родном языке то, что услышал и увидел за этот день.

Итак, как я уже успел записать, мое занятие прервал Эгесистрат, который хотел выяснить, где мы с Ио были, когда спартанцы взяли нас в плен, а когда понял, что я не смогу ему это объяснить, разбудил Ио и стал расспрашивать ее. Потом заявил, что пойдет на стену – наблюдать за полетом птиц; было уже довольно темно, и птицы почти не летали, за исключением некоторых. Эгесистрат долгое время не возвращался, а вернувшись, сообщил Гипериду, что боги благоприятствуют нашему путешествию и он поплывет с нами, если Гиперид того хочет. Гиперид был страшно доволен и забросал его вопросами, но он ответил всего на два-три из них, да и то Гиперид мало что понял.

В конце концов Гиперид отправился спать, а Эгесистрат присел рядом со мной у огня и сказал, что ему очень хочется почитать мой свиток. Я пообещал прочитать ему свои записи, если они так ему интересны, и добавил, что у меня в сундучке есть еще один свиток, весь уже исписанный.

– Может быть, потом, вскоре, я попрошу тебя об этом, – сказал Эгесистрат. – Ио говорила, что ты ничего не помнишь, вот я и гадаю, насколько это действительно так.

– Да, это так, – сказал я. – По крайней мере, в отличие от других, я не помню событий даже минувшего дня. Мне это кажется странным, тем более что есть некоторые вещи, которые я помню хорошо – отца, мать, родной дом…

– Понятно, – кивнул он. – А ты не помнишь, как подружился с Павсанием из Спарты?

Я ответил, что припоминаю, как Ио говорила о нашем пребывании в Элиде и о том жертвоприношении богам, которое мы совершили вместе с Павсанием. А потом спросил, настоящий ли царь этот Павсаний.

Эгесистрат покачал головой:

– Нет, не настоящий, хотя его часто называют царем. Спартанцы привыкли, чтобы у них был царь, точнее, предводитель; а поскольку именно Павсаний сейчас предводительствует ими, они и называют его царем. На самом же деле он всего лишь регент и правит вместо малолетнего царя Плейстарха, которому приходится дядей.

Я предположил, что поскольку этот Павсаний подружился с Ио, с чернокожим и со мною, значит, он, наверное, добрый человек.

Эгесистрат долго молчал, глядя в огонь и словно что-то читая в языках пламени. В конце концов он ответил:

– Если бы он принадлежал к иному народу, я бы скорее назвал его злым.

Послушай, Латро, если ты не помнишь Павсания, то, может быть, вспомнишь Тизамена из Элиды?

Но я и Тизамена не помнил и спросил Эгесистрата, не родственник ли он ему, поскольку оба они из Элиды.

– Родственник, но очень дальний, – отвечал Эгесистрат. – Наши семьи ведут свое происхождение от одного предка, но давно рассорились. Они стали соперничать еще в Золотой век, когда боги жили рядом с людьми.

– Жаль, что теперь не Золотой век, – сказал я. – А то я пошел бы к кому-нибудь из богов и попросил сделать меня таким, как все.

– Не настолько уж ты ото всех отличаешься, да и непросто человеку заслужить благорасположение богов; боги не часто покровительствуют смертным.

Сердце подсказывало мне, что он прав.

– Ио говорила, что ты и так можешь видеть богов, – заметил Эгесистрат.

– Я тоже иногда вижу их.

Я признался, что не помню об этой своей особенности.

– Наверное, во многих случаях я был бы куда счастливее, если б мог забывать увиденное так же быстро, как ты, – сказал Эгесистрат, некоторое время помолчал и заговорил снова:

– Возможно, Латро, это Тизамен, который ненавидит меня, опутал тебя своими чарами. Ты мне позволишь их нарушить, если я буду в силах сделать это? – При этом он стал раскачиваться из стороны в сторону, точно молодое деревце под ветром. Обе руки он поднял кверху, растопырив пальцы веером…

И вот теперь, хотя я помню все его вопросы, я совсем забыл, что отвечал ему. Он давно ушел, а я все сижу и смотрю на нож, которым собирался заточить свой стиль. Нож весь в крови.