Текст книги "Побег"

Автор книги: Джим Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Глава 4

Замок с часовым механизмом на банковском хранилище был поставлен на восемь пятьдесят. На десять с чем-то минут позже Руди и Джексон очистили его от наличности – за исключением однодолларовых бумажек и монет и нескольких тощих пакетов с оборотными ценными бумагами.

Банкир лежал распростершись на полу, почти мертвый после того, как Руди охаживал его пистолетом. Споткнувшись о его бесчувственное тело, Руди, озверев, пнул его в лицо и обратил полубезумные глаза на юношу. Страх переполнял его сейчас, словно безудержный, разнузданный страх перед загнанной в угол крысой. Ему предстояло вовремя остыть, сконцентрироваться и превратиться в смертоносное, срабатывающее мгновенно, как спусковой крючок, коварство, которое провело его через столько передряг. Которое заставляло его выживать спустя столько времени после того, как измученный человек внутри его взмолился о смертном покое. Сейчас, однако, он не чувствовал ничего, кроме невыносимого страха, и ему нужно было на что-то наброситься. На что угодно.

– Ты что-нибудь слышал там, снаружи? – Он мотнул головой в сторону улицы. – Ну так что, слышал?

– Слышал ли что-нибудь? Ч-что...

– Бомбы, болван ты длинноухий! Какую-нибудь возню...

– А-а-а-а... Да вряд ли мы могли услышать, а, Руди? Я хочу сказать, там, в хранилище, мы... Н-нет! Н-не... надо! – Юноша издал сдавленный крик. Он попытался выхватить из-за пояса пистолет. Потом завалился вперед, схватившись за свой наполовину выпотрошенный живот, за кишки, за наличие которых Торренто его насмешливо хвалил[1]1
  Непереводимый каламбур: «иметь кишки» – английская идиома, означающая «иметь мужество».


[Закрыть].

Руди захихикал. Он издал звук, который странным образом походил на всхлип. Потом вытер свой нож о книгу записей, убрал его в карман и поднял два чемоданчика.

Он донес их до двери банка, снова поставил. Повернулся и задумчиво посмотрел на троих банковских служащих. Они валялись на полу в коридоре, с заклеенными скотчем ртами, их запястья и лодыжки были тоже связаны клейкой лентой. Они все смотрели на него, закатив глаза, и Руди, колеблясь, потрогал свой нож.

Они знают, что на нем висит ограбление, убийство юноши. А если дело не выгорит, Док, несомненно, сумеет спихнуть на него и смерть охранника. Уж Док останется чистеньким, он и эта смазливая маленькая змея – его женушка! Но как бы там ни было, эти мужланы могут показать на него пальцем – отобрать его клиновидное изображение среди миллиона рож на фотографиях. Так что, поскольку его все равно нельзя отправить на электрический стул или удавить больше чем один раз, почему бы не...

Он опять достал нож. Ходил от одного служащего к другому, перерезая путы, стягивающие их лодыжки, пиная, осыпая ругательствами и рывком ставя их на ноги.

Толкая людей впереди себя, он загнал их обратно в хранилище. Потом резко захлопнул за ними дверь, несколько раз повернул дверную ручку.

Нет никакого смысла их убивать. Его видели, когда он заходил в заведение, и наверняка увидят, когда он будет выходить. Снаружи уже поднялась страшная суматоха; она усиливается с каждой секундой, и даже здесь чувствовался запах дыма. И все-таки кто-то, множество этих «кого-то» увидят, как он уходит. Максимум, на что он может надеяться, – что никто из них не попытается ничего предпринять. Никто из них ничего и не предпринял. Док рассудил правильно: у них и без того было слишком много интересного, чтобы обращать внимание на него. Да и что, в конце концов, забавного в человеке, выходящем из банка в часы, когда совершаются банковские операции?

Переулок был запружен толпой, время от времени откатывающейся к тротуару, когда принесенный ветром дым угрожал ее окутать. Сноп искр взметнулся кверху от горящего сена. Бензобак взорвался, извергнув в воздух искрящийся огненный фонтан. Толпа взревела, создавая давку, и устремилась обратно на перекресток, люди же с перекрестка пытались протолкнуться вперед. Несколько людей в красных шлемах суетились вокруг, тщетно крича и жестикулируя. Пожарные в красных шлемах устремились по улице, таща за собой двухколесную тележку с брандспойтом. Колокол в башне здания суда звонил не переставая.

Руди погрузил чемоданчики в машину. Он сделал U-образный поворот, просигналив паре мужланов, чтобы те ушли с дороги, и поехал в сторону городских окраин.

Через квартал Док сошел с тротуара на проезжую часть и подсел к нему. Они поехали дальше, Руди гаденько ухмыльнулся, заметив ту скрываемую под нарочитой беспечностью осторожность, с которой Док обращался со своим пальто. Маккой спросил, как у них все прошло.

– Две сотни в облигациях. Где-то сто сорок наличными.

– Сто сорок? – Док стрельнул в него взглядом. – Понятно. Наверняка было много однодолларовых бумажек и серебра.

– Ну, может быть, и больше, черт возьми! Ты думаешь, я считал на арифмометре?

– Да ладно тебе, Руди, – увещевал Док, – не обижайся. А как все прошло с мальчиком?

– Что ты под этим подразумеваешь – как все прошло? А как это, по-твоему, должно было пройти?

– Да, конечно. Плохо, – туманно сказал Док. – Мне всегда как-то не по себе, когда возникает необходимость в чем-то таком.

Руди фыркнул. Он сунул в рот сигарету, положил левую руку в карман пиджака, якобы ища спички. А вытащил ее с тяжелым автоматическим пистолетом, который навел, держа руку поперек коленей.

– Бросай винтовку, Док. Кинь ее в кювет.

– Можно и так. – Док словно не замечал автоматического пистолета. – Вряд ли она нам понадобится.

Он вытащил винтовку, стволом кверху, и выбросил в окно. Руди снова фыркнул.

– Вряд ли она нам понадобится! – поиздевался он. – Да и этот револьвер, что в твоем пиджаке, тоже, пожалуй, тебе не понадобится, Док, так что не тянись за ним. Просто сними пиджак и брось его на заднее сиденье.

– Послушай, Руди...

– Давай!

Док сделал и это. Руди заставил его наклониться вперед, потом откинуться назад, быстро обшарив его брюки. Он кивнул, разрешив Доку зажечь сигарету. Док чуть повернулся в кресле, глаза его под полями шляпы были печальными.

– Это не имеет смысла, Руди, – если это то, что я думаю.

– Это то самое. Именно то, что ты замышлял в отношении меня.

– Ты ошибаешься, Руди. Этого я мог бы тебе не говорить. Как бы я добрался до семейства Голи без тебя? Они твои родственники, и, если мы с Кэрол прикатили бы туда сами по себе...

– Они, наверное, подарили бы тебе золотые часы, – мрачно пошутил Руди. – Хватит мне лапшу на уши вешать, Док. Ты меня за дурака держишь или как?

– В данном случае – да. Возможно, мы обошлись бы и без тебя, но...

– И без меня? Да вам так было бы куда лучше... и ты это знаешь.

– Я с тобой не согласен, но опустим это. Мы тебе понадобимся, Руди. Кэрол и я.

– Ну конечно. Только другая машина и какие-нибудь другие шмотки. Да, и еще ваша доля добычи. Это все.

Док поколебался, посмотрел через ветровое стекло. Он взглянул на спидометр:

– Слишком быстро, Руди. Эдак мы нарвемся на легавого.

– Ты хочешь сказать, что мы опережаем график? – ухмыльнулся Руди. – Это ты хочешь сказать, не так ли?

– По крайней мере, подай Кэрол сигнал. Если ты не подашь его, она подумает, что что-то случилось. И может даже сбежать от нас.

– Только не от тебя. – Смех у Руди был завистливо-злобный. – Она будет знать, что ты собирался меня грохнуть, и...

– Нет, Руди. Как...

– ...и она смекнет, что у тебя случилась какая-то загвоздка, так что она подключится к делу и попытается тебя выручить.

Док не стал спорить на этот счет. По сути дела, он вообще прекратил спорить. Просто пожал плечами, повернулся в кресле и погрузился в молчание.

То, что он так быстро и явно смирился, беспокоило Руди. Не потому, что он боялся, что у Дока есть в запасе какой-то хитроумный трюк. Он явно не мог иметь такового. Ощущение это было порождено чем-то еще – изматывающей, глубоко укоренившейся потребностью находить себе оправдание.

– Послушай, Док, – выпалил он с раздражением. – Я не обманывался насчет того, что ты собирался со мной сделать. Ты был бы простофилей, если бы поступил как-то иначе, и я буду простофилей, если поступлю как-то иначе. Так о чем тут плакать?

– А я и не заметил, что плачу.

– И не имеешь на это никакого права, – упрямо сказал Руди. – Посмотри. Сто сорок наличными. Где-то сто двадцать пять в облигациях. Считай, четверть миллиона. Когда их поделишь на троих, это уже будут не бабки – учитывая, что это твое последнее дело, после которого ты будешь всю свою жизнь прятаться у Короля. У него ведь ничего не получишь, пока не выложишь денежки, и немалые.

– Именно так. – Док уничижительно улыбнулся. – Так что это было бы отличной идеей – не просто проживать свою наличность наличными, не так ли? Распорядиться ею таким образом, чтобы обеспечить себе солидный доход на протяжении всей своей жизни.

– Что ты под этим подразумеваешь? – Руди выжидал. – Открыть ресторанчик, где готовят мексиканскую толченую кукурузу с мясом и красным перцем, а? – съязвил он. – Или, может быть, казино? – Он снова подождал. – Ты собираешься потягаться с Королем?

Док негромко рассмеялся. Это был смех взрослого человека над кривлянием маленького ребенка.

– Ей-богу, Руди. В твоем случае я предложил бы цирк. Ты был бы сам себе клоун.

Руди нахмурился и неуверенно облизал губы. Он начал было что-то говорить, но остановился. Откашлялся и сделал еще одну попытку:

– Хм, так что у тебя на уме, Док? Может быть, наркотики? Контрабанда? Я так думаю, что туда соваться бесполезно, но... А ну тебя к черту, Док! У меня на руках все козыри, а ты пытаешься откупиться пустой болтовней.

– Отлично. Тогда почему бы нам не оставить все как есть? – непринужденно предложил Док.

Нога Руди чуть отпустила газ. Два чувства боролись в нем: врожденная подозрительность и постоянный страх оказаться в нужде. Док водит его за нос – или нет? Станет ли такой ловкач, как Док, подставлять себя под удар, пока не увидит, что ему подвернулось что-то более выгодное? И... и что делает человек, когда у него кончаются бабки, а он не может отобрать их у кого-то другого?

– Ничего у тебя нет, Док, – пробормотал он. – Имей ты что-нибудь, что бы ты потерял, рассказав об этом мне?

– Очень мало. Но что бы ты приобрел? Возьмем такую простую вещь, как внешняя политика Мексики, ее связи, я бы сказал, на всеобъемлющей основе по сравнению с ее латиноамериканскими соседями. Ситуация нисколько не изменится. А если изменится, положение дел станет еще более благоприятным. Оно напрямую связано с денежным рынком – с обменным курсом валют, если воспользоваться более ходовым термином, – и при существующих инфляционных тенденциях, при цене на золото, удерживаемой на отметке тридцать пять долларов за унцию, потенциал умелого биржевого маклера составляет... – Док замолчал. – Ладно, Руди, не важно, – продолжал он сладким голосом. – Мне это представляется достаточно простым, но я вовсе не рассчитывал, что ты это поймешь. Это нечто такое, что приводит в замешательство многих высокоинтеллектуальных людей – людей, которые добивались больших успехов в своих конкретных профессиях.

– Наверное, таких, как заумные разговоры? – глумился Руди. Но произнес он это не слишком уверенно. Существовали определенные слова, фразы, которые находили отклик в его сознании, – такие, как иностранная валюта, инфляционные тенденции, денежный рынок... Эти термины ассоциировались с сюжетами новостей, которые он неизменно пропускал мимо ушей, но догадывался, что для многих людей они означают большой навар.

– Да, таких, как заумные разговоры, – повторил Док. – Да, именно так это и должно для тебя звучать. И я не могу сказать, что хоть немного виню тебя за это. Наверное, так же это звучало бы и для меня, если бы я не провел большую часть своей последней четырехлетней отсидки почитывая на эту тему.

– Ну...

– Нет, это бесполезно, Руди, – твердо сказал Док. – Я бы с удовольствием. Это хорошая сделка – и совершенно законная, – и ты мог бы стать как раз тем человеком, который был бы на подхвате. Но мне не выразиться яснее, я уже сделал это, так что тут и говорить больше не о чем.

Руди не слишком быстро соображал – если, конечно, те причудливые процессы, которые происходили у него в голове, можно было называть соображением. Но когда он принимал решение, то принимал его быстро. Он резко сунул пистолет в карман и сказал:

– Ладно, Док! Я еще не покупаю, но, будь уверен, сделаю выбор.

Док кивнул. Он не решался ничего сказать.

– Я оставлю у себя твою пушку, – продолжал Руди. – И заберу любое железо, которое будет у Кэрол, когда она появится. Мы сделаем привал ночью, вас двоих свяжем. Днем, если мы задумаем остановиться пожрать или еще зачем-нибудь, один из вас будет оставаться со мной. Если один попробует выкинуть какой-нибудь фокус, то на этом все и закончится. Ты знаешь, что я имею в виду. Договорились?

– Я точно знаю, что ты имеешь в виду, – вкрадчиво проговорил Док. – И конечно же мы договорились.

Они переехали по мосту через маленький ручей. И как только оказались на другой стороне, Руди вырулил прямо на дорожную насыпь, потом повел машину берегом ручья. Колеса подскакивали высоко в воздух; руль дергался и изворачивался в его руках. Руди старался повернуть его влево, направляя машину вверх по каменистому руслу обмелевшего ручья. Еще через двести ярдов, под сенью раскидистых деревьев, он остановился.

Док достал из кармана носовой платок, вытер лоб. Он деликатно сказал, что боялся сломать шею.

Руди засмеялся. Док выбрался из машины и снял шляпу, продолжая вытирать пот, пока вылезал Руди.

– Знаешь, ты меня просто убил, Док. – Руди все еще пофыркивал над шуткой. – Ей-богу, ты иногда без ножа меня режешь. Я...

– А что тут такого? – сказал Док. И когда Руди опять разразился смехом, он достал из своей шляпы пистолет и выстрелил. – Попал прямо в сердце, – сказал Док Кэрол. – Один из тех очень редких случаев, когда человек в буквальном смысле умер смеясь.

– Именно так он и умер, – поморщилась Кэрол. – Когда этот тип находился рядом, мне всегда было как-то не по себе. У меня возникло такое чувство, что он вот-вот набросится на меня как раз с той стороны, откуда я не жду.

– Эх, бедняга Руди!.. – тихо проговорил Док. – Но как обстоят твои дела, дорогая, – если перейти от смешного к великому?

– Ну... – Кэрол искоса бросила на него сладострастный взгляд. – Думаю, завтра мне будет гораздо лучше. Ну, ты понимаешь. После того, как я хорошенько отосплюсь ночью.

– Ну и ну! – улыбнулся Док. – А я вижу, ты все такая же молодая грешница.

Они проехали через Бикон-Сити, с удивлением высказываясь по поводу едкого дыма, окутавшего округу, с любопытством разглядывая беспорядочно движущиеся толпы; и теперь уже уехали по автостраде далеко от этого места – на другой конец города. Док вел машину, поскольку Кэрол провела за рулем всю ночь. Она сидела в кресле повернувшись боком, лицом к нему, поджав под себя ноги.

Их глаза встречались снова и снова. Они снова и снова улыбались друг другу. Док погладил ее по маленькому округлому боку, и она на какой-то момент задержала его руку, схватившись за нее почти яростно.

– О чем ты беспокоишься, Док?

– Беспокоюсь?

– Я всегда вижу. Это из-за Голи? Ты думаешь, что если с нами нет Руди...

Док покачал головой:

– Не беда! Я бы не сказал, что меня что-то беспокоит. Просто я в некотором замешательстве по поводу нашего друга Бейнона.

– А, – сказала Кэрол. – Ну да.

Бейнон был прокурором, председателем комиссии по помилованию и условно-досрочному освобождению. Док был обязан ему своим помилованием, и в уплату за это ему причиталось еще пятнадцать тысяч долларов. Он владел маленьким ранчо в дальнем уголке штата. Он холостяком жил на нем, когда не был занят каким-нибудь судебным делом или выполнением своих должностных обязанностей. Сейчас они ехали туда.

– Док... – Кэрол не отрываясь смотрела в ветровое стекло. – Давай кое-что переиграем. Отправимся отсюда прямиком в Мексику.

– Мы не можем этого сделать, детка. Это слишком очевидно. Мы еще совсем близко...

– Но ведь твое участие в этом деле не установлено. Если и случится какой-то прокол, пройдет не один день, прежде чем это произойдет.

– Это мало что даст. Мало! Ведь дело такое крупное и это произошло так близко от границы. Они выставят дорожные посты через каждые пятьдесят миль по эту сторону Эль-Пасо. Станут обыскивать всех. Каждому, кто попытается пересечь границу, лучше быть абсолютно чистым и уметь это доказать, а иначе он попадет в переплет.

– Хорошо! Но с другой стороны, Док, Бейнон находится за многие мили от нашего маршрута, и, если ты думаешь, что он, возможно, что-то затевает, почему бы... почему бы...

– Не кинуть его? – Док задумчиво посмотрел на Кэрол. – Ты именно это собираешься предложить, Кэрол?

– А почему бы и нет? Что он может с этим поделать? Док криво усмехнулся, почти раздраженный ее предложением. Оставить Бейнона, который уже приготовил мешок для своих пятнадцати тысяч? Человека с таким связями, как его, который так много про них знает? Это было бы слишком нелепо, чтобы даже обсуждать. Они должны прибыть на его ранчо так быстро, как только в состоянии добраться туда из Бикон-Сити, и им, черт возьми, лучше не терять времени в дороге.

– Что он сможет сделать? – упрямо повторила Кэрол. – Зачем откупаться от него, если он все равно доставит нам неприятности?

– Я еще не знаю, доставит ли он неприятности. Но если у него есть такие планы и если я не смогу его от этого отговорить... – Док не докончил фразу, его зоркие глаза за темными очками стали задумчивыми. Поведение Бейнона не укладывалось в обычные рамки. То, что он сделал, было совершенно не в его характере, и, поведя себя подобным образом, он должен был руководствоваться мотивами, отнюдь не поверхностными. – Что ты о нем думаешь, Кэрол? спросил Док, проведя рукой по подбородку и рассеянно качая головой. – Я имею в виду – помимо того факта, что он амбициозный человек, которому есть куда потратить деньги. Сделал ли он, сказал ли что-нибудь такое, что прояснило бы, зачем ему понадобилось ввязываться в такое дело?

Кэрол не ответила ему. И когда Док хотел было повторить свой вопрос, он увидел, что она спит.

Глава 5

Док поехал в Нью-Йорк той весной, когда закончил среднюю школу, через несколько недель после смерти отца. Он был слишком молод, чтобы занимать какую-то административную должность, а в городе не нашлось сколько-нибудь стоящей работы. С другой стороны, он, как и его бесчисленные друзья, пребывал в уверенности, что на самом деле сможет выбирать из множества возможностей, открывающихся в большом городе.

На поверку все оказалось по-иному. У него не возникло трудностей с получением работы, даже во времена экономической депрессии. Но он не продержался ни на одной должности и нескольких недель: как выяснилось, оказывал разлагающее влияние на коллектив, ввергая в хаос любое учреждение, в котором появлялся. Служащие, его коллеги, имели пагубную склонность собираться вокруг него, оставляя собственную работу недоделанной. Инспекторы низшего уровня баловали его и оказывали всяческие любезности. В качестве ответственного сотрудника верхнего эшелона он, скорее всего, был бы бесценен для любой компании, но ни по годам, ни по опыту не мог претендовать ни на что, кроме работы в низшем звене, а в этом качестве он причинял одни неудобства.

Работая недолго и редко, Док жил по большей части в кредит, занимая небольшие суммы. Его беспокоили финансовые обязательства («Не подводи своих друзей», – учил его отец), и поэтому он с готовностью согласился, когда один из кредиторов, владелец бара, предложил списать все его долги и даже выдать ему небольшое вознаграждение за «небольшую услугу».

Услуга была оказана: владелец бара получил сумму, на которую застраховался от кражи со взломом. Несколькими днями позже он представил Дока владельцу подпольного клуба игроков в кости – человеку, которому срочно потребовались большие деньги и который не мог зависеть от азартных игр в том, что касалось их добывания. Док был рад сотрудничать я с ним. Он сорвал банк при незначительной, но искусной помощи со стороны хозяина, и они поделили выручку.

Позднее игрок представил его кое-каким «правильным» ребятам; Док опять сорвал банк в одной из игр, без предварительной договоренности и уже без дележа выручки – это, как он считал, никоим образом не противоречило отцовскому кодексу дружбы. Напротив, Маккой-старший считал, что лучший друг человека – это он сам, а недруг – любой, кто перестал быть полезным, и что это в большей или меньшей степени является моральным обязательством – наживаться на любом человеке, принадлежащем к этой категории, когда это можно сделать не подвергая себя опасности и без всякой перспективы ответного удара.

Док изначально словно был рожден для преступлений, по-настоящему крупных дел, в которые он, как никто, быстро вникал. Никто не умел войти в курс дела с такой легкостью, как он, никто не умел разрабатывать такие хитроумные планы, никто не сохранял при исполнении дела такую невозмутимость и хладнокровие.

Он любил свою работу. Начав с сурового приговора к тюремному заключению в двадцать восемь лет, он оставался верен ей и в дальнейшем. Его доход на протяжении последних пяти лет составлял более ста тысяч в год. Ради таких денег человек может позволить себе и посидеть какое-то время. Он всегда использовал свою вынужденную праздность, чтобы отдохнуть, завести новые связи, расширить криминальные познания и спланировать новые дела.

Последние восемь лет, проведенные Доком за решеткой, были вполне комфортными и нередко в высшей степени приятными. В конце концов, тюрьма не может функционировать без сотрудничества с ее обитателями; по крайней мере, не может функционировать удовлетворительно или в течение долгого времени. Так что человек, способный верховодить своими товарищами по отсидке, способный сделать так, чтобы они тоже стали сотрудничать или молчать о чьем-то сотрудничестве, может получить почти все, о чем он попросит. И практически единственным лишением, которому подвергался Док, были потери в его доходах.

При тех же самых обстоятельствах он воспринимал бы свой второй и последний приговор к лишению свободы так же легко, как и первый. Но обстоятельства изменились коренным образом. Он был женат – да еще на женщине почти на двенадцать лет моложе него. А ему было сорок.

Док не изводил себя, оказавшись в таком положении. Он никогда не отказывал себе ни в пище, ни по ночам в сне, не провел ни единого мига предаваясь бесполезному раскаянию. У него была только одна проблема – выйти на волю прежде, чем это потеряет смысл. Ну что ж, хорошо, если это нужно сделать, он это сделает.

Он оставил шестьдесят тысяч долларов на воле, у Кэрол. С этой суммой и с высококлассным адвокатом по уголовным делам он сумел добиться, чтобы двадцать лет, к которым его приговорили, сократили до десяти. Это был немалый шаг на пути к свободе; если бы не случилось непредвиденных неприятностей, он получил бы право на условно-досрочное освобождение приблизительно через семь лет. Но Дока это не устраивало. В его представлении семь лет были все равно что семьдесят. И ему больше не хотелось никаких условно-досрочных освобождений. Пытаясь заниматься делом, будучи условно-досрочно освобожденным, он как раз и загремел туда, где находился теперь.

В комиссию по помилованиям и условно-досрочному освобождению, помимо ее председателя, Бейнона, входило еще четыре члена. Воспользовавшись своими исключительными привилегиями, Док подъехал по очереди к каждому из них. Входившая в комиссию женщина средних лет была без ума от него; он сумел подкупить ее обходительной беседой. Трое других ее членов были не против того, чтобы им предложили наличные.

К несчастью, с деньгами у Дока было очень, очень туго. У него даже не набиралось суммы, близкой к той, которая требовалась для подкупа этих троих мужчин. А его адвокат, который обычно сам не гнушался «хорошими» предложениями, отказался играть роль банкира.

– Не то чтобы я тебе не доверял, Док, – объяснил он. – Я знаю, что получу свое из добычи от первого же твоего дела. Вся штука в том, что не будет вообще никакого дела, потому что не будет никакого помилования. Ты бы сперва переговорил со мной. Я бы сказал тебе, что ты напрасно теряешь время.

– Но на моей стороне будут четыре члена комиссии. Большинство!

– Большинство, большинство! Трое из них – жулики, а баба, действующая из лучших побуждений, – идиотка. Бейнон наложит вето на их решение. Если они попытаются наседать на него, он начнет отбиваться. Поднимет такую вонь, что тебе, наверное, придется залечь на дно до конца своей жизни.

– Тогда поменяем все местами. Если они не могут надавить на него, тогда может ли он надавить на них?

– Он бы смог. Он мог бы заставить их отплясывать в юбочках на ступеньках Капитолия, если бы задался такой целью. Но забудь про это, Док. Он не пойдет на такое ради шальных денег.

– Тем лучше для него. Чем лучше репутация, тем меньше риск.

– Да ну? – Адвокат горько усмехнулся. – Хочешь познакомиться с человеком, которого едва не исключили из адвокатской коллегии за то, что он предложил Бейнону сигару? Ну, тогда давай пожмем друг другу руки.

Дока это не убедило. Ему и прежде проходилось иметь дело с честными парнями, и они никогда не оказывались настолько чистыми, насколько это предполагалось. Так что он устроил встречу с Бейноном с глазу на глаз – практически только это он и сделал. Просто увиделся с ним. И откланялся слишком быстро, как только мог: он был слишком проницательным, слишком хорошо умел истолковывать выражение лица человека, интонацию его голоса, его общий настрой, чтобы предпринимать что-либо еще. Бейнон явно хотел, чтобы он попытался дать взятку. Было также очевидно, что у него возникнут какие-то очень неприятные планы в отношении Дока, едва это произойдет.

– Так что мне придется придумывать что-то другое, – сказал Док Кэрол во время ее следующего посещения. – Я не знаю, что это будет, но Бейнон определенно исключается.

– Может быть, и нет. Мы не можем быть в этом уверены, пока не попробуем.

– Я уверен. Бейнон не возьмет.

– Ты хочешь сказать, что он никогда не брал? – упорствовала Кэрол. – Он не возьмет у тебя или адвоката. В обычной ситуации он не взял бы и у меня. Но, предположим, я порвала с тобой, Док, ну для вида. Тогда у него есть отговорка на тот случай, если кто-то захочет сделать ему пакость. Если у нас с тобой все будет кончено, тогда, естественно – логически, я не стану давать ему взятку. А когда мужчину бросает жена, считается, что это наказание. Неужели ты не понимаешь, Док? У меня не было бы никакой причины давать ему взятку, а у него появились бы основания дать тебе шанс.

Для Дока это звучало малоубедительно. Но Кэрол хотела попробовать; и прошло уже долгих четыре года с тех пор, как он попал в пенитенциарное учреждение. Так что он велел ей действовать.

Прошло два месяца, прежде чем он снова увидел ее. Никто не смог бы удивить его больше, чем она, когда сообщила об успехе. Бейнон продаст ему помилование. Цена пять тысяч сразу и пятнадцать тысяч в течение девяноста дней.

* * *

Этим утром новости об ограблении передавали в эфир начиная с десяти тридцати. Кэрол и Док слушали их по радио, отрегулировав звук до шепота, пока ели ленч в придорожном ресторане для автомобилистов.

Личность Руди установили по фотоснимкам преступников из полицейского архива. Не считая Джексона, которого он убил, не было никаких упоминаний о сообщнике. Руди ограбил банк. Руди нахально уехал из города с «более чем тремястами тысячами награбленных долларов». Власти «озадачены» тем, как он сумел проникнуть в банк, чтобы убить охранника. Но никто не поднимал вопроса, он ли застрелил охранника Уингейта.

Это произойдет дня через два, размышлял Док, выруливая на машине обратно на автостраду. Траектория пули и сама пуля побудят навести справки о «безымянном бизнесмене, который проводил отпуск в Бикон-Сити». А еще через два-три дня установят имя бизнесмена, как и род его «бизнеса». Но к этому времени это уже не будет иметь значения.

Выпуск новостей подошел к концу, уступив место диск-жокею. Кэрол опять задремала, и Док наклонился, чтобы выключить радио. Потом внезапно он прибавил громкости, они с Кэрол стали молча, напряженно слушать последнюю сводку новостей.

Вскоре они закончились. Кэрол повернула выключатель, медленно, с широко открытыми глазами, повернулась к Доку:

– Док?..

Док поколебался, потом твердо покачал головой:

– Нет. В конце концов, это случилось почти в шестидесяти милях от Бикон-Сити. Это не могло иметь какое-то отношение к...

– Почему не могло? Кто еще способен бы такое вытворять?

– Да кто угодно. Какой-нибудь пьяный, потерявший голову. Какой-нибудь разжившийся пистолетом подросток.

– На самом деле ты в это не – веришь, Док. Я знаю, что не веришь, – сказала Кэрол. – Ты не убил его! Руди до сих пор жив.

Посланная прямо в сердце, пуля Дока свалила Руди Торренто, подобно вспышке молнии. Он перестал дышать, прекратил всякое осознанное движение. Его глаза остекленели, его клиновидное лицо превратилось в застывшую шутовскую маску, и он молча завалился назад – идиотская кукла, которую отшвырнул хозяин.

Он стукнулся затылком об один из камней, которыми было выложено русло ручья. Удар усугубил и продлил его похожее на смерть состояние. Так что, далекий от того, чтобы всадить в него вторую пулю, Док Маккой удостоил его еще одним взглядом.

А менее чем через тридцать минут после ухода Дока Руди вернулся к жизни.

У него ужасно болела голова, и в качестве первого движения он перекатился на живот, заколотив по злосчастному камню кулаками. Потом вернулась память; страх захлестнул его, и он вскочил на ноги, скребя себя ногтями, стаскивая пальто и кобуру, взрезая рубашку и майку, срывая с себя весь этот окровавленный ком, созерцая и чувствуя свою пунцовую уродливую плоть.

Он беззвучно рычал, завывал, поскуливал, сокращая голосовые связки. Запрокинув голову назад, издал протяжный, беззвучный вопль – дрожащий, рвущий душу крик умирающего зверя. Теперь это было выполнено, последний ритуал, к которому понуждал инстинкт. Теперь он мог перейти к самому процессу умирания. Дыхание его все учащалось.

Душный, ядовитый воздух врывался в его легкие, его сердце пускалось вскачь и замирало, а тело стало подергиваться и деревенеть.

«Я знал это, – думал он тупо; это были почти последние его мысли. – Тогда, много лет назад, когда я был совсем еще мальчишкой, с тех пор, как я себя помню, я знал, что все будет именно так. Становится все холоднее и холоднее, и темнота становится глубже и глубже... и я знал. ЗНАЛ!»

«Знал». Это слово грохотало в его сознании, посылая сигнал через годы, через тысячи миль, через мрачные серые стены и холодные стальные решетки тюрьмы особо строгого режима. А обратно, через время и расстояние, пришел голос, который сообщил Руди Голова Пирогом, входящему в первую десятку социально опасных элементов общенационального масштаба, что он – глупое маленькое дитя, совершеннейший несмышленыш.