Текст книги "Алкоголики"

Автор книги: Джим Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– Ну не смогу я этого сделать, Джеф. С самого начала было ясно, что не смогу. До последнего момента я пытался спрятать голову в песок. Старался уверить себя, что есть другой выход. Сейчас время вышло, и я вижу, что другого выхода нет. Все или ничего, так пусть будет ничего.

– Ну что ж, – произнес Джеф, – ну что ж...

– Да, – продолжал доктор, – я дотянул до последнего. Мои финансовые затруднения не были секретом, но никто не догадывался, насколько плохи дела на самом деле. Ведь алкоголиков так легко спугнуть. У большинства моих пациентов ни гроша за душой. Я боялся, что, если выложу им все как есть, они постесняются, ко мне приезжать. Поэтому я пустил все на самотек, а дела шли все хуже, и сейчас...

– Вы уверены, что выхода нет, док?

– Ну, я же вам сказал.

– Точно?

– Черт, сколько раз можно повторять? Ван Твайн – мой единственный шанс. Поэтому его сюда и привезли, понятно?

– Нет, – растерянно произнес Джеф, – непонятно.

– Его семья владеет огромной собственностью на Западном побережье. Недвижимость, банки – все схвачено, черт возьми.

Они присматривали клинику с хорошей репутацией, чтобы упрятать туда Хамфри, и, когда наткнулись на мою, поняли, что это как раз то, что надо. Они знают, как дорого мне это место. Знают, что мне позарез нужны деньги. И знают, что если я откажусь, то не смогу... – Док оборвал фразу. Глаза его сузились. – Если я не возьму их денег, – прошептал он. – Если не возьму, то...

– То что, док?

– Ничего, – ответил док.

– Но это просто свинство, док. Ставить вас перед таким выбором.

– Да бросьте, – отмахнулся доктор Мэрфи. – Я сам во всем виноват.

Он стряхнул пепел с колен и встал. Засунув руки в карманы, он стоял у окна, устремив взгляд в конец лужайки, где за кустами и клумбами виднелось шоссе. Внизу у поворота показалась машина. Послеполуденное солнце ослепительно сверкало на длинном черном капоте, хромированные детали вспыхивали и искрились, как те неисчислимые сокровища, что стояли за всем этим.

Это приехал доктор Амос Пертборг, личный терапевт семейства Ван Твайн.

Док отвернулся от окна.

– Простите, Джеф, у меня больше нет времени.

– Понял, – сказал Джеф и медленно направился к двери. – Извините, док, что опять к вам пристаю, но вы на все сто уверены, что нет никакого способа...

– Ван Твайны. Вот единственный способ.

– Могу я... А что ребятам сказать, док?

– Ничего не говорите. Скажите, что я был занят и вас не принял.

– Но, док, это...

– Вы меня слышали? – Доктор Мэрфи прищурил ярко-голубые глаза. – А теперь выматывайтесь отсюда.

Глава 17

В те давние времена, когда подросток с немыслимым именем Пастер Семелвайс Мэрфи еще ходил в коротких штанах, годовой доход доктора Амоса Пертборга уже исчислялся шестизначной цифрой. И отнюдь не благодаря обширной практике, как можно было бы предположить. И уж точно не в силу выдающихся профессиональных достоинств. Здесь сыграло роль качество, на которое многие претендуют, но которым, к счастью, редко кто обладает: ни шагу не делать без личной выгоды.

Среди своих ничего не подозревающих друзей и коллег – а они в большинстве своем и в самом деле находились в неведении – доктор Пертборг слыл эксцентричным чудаком, человеком, живущим сердцем, а не разумом. И те, чья жизненная перспектива, в отличие от его видов на будущее, ограничивалась днями или неделями, тоже проникались этим убеждением. Ведь истинные намерения не ведомы никому. И путь праведный подчас проходит по весьма пересеченной местности, которая существенно влияет на его прямизну.

Во время экономической депрессии Амос Пертборг раздал несколько тысяч долларов начинающим врачам – без всяких долговых расписок или залогов, – подчас он сам залезал для этого в долги.

В то время, когда его профессиональное положение было еще довольно шатким, он бесстрашно обвинил председателя окружного медицинского совета в некомпетентности и разбазаривании средств, что было недалеко от истины, хоть и не имело отношения к его прямым обязанностям.

Небольшая горстка врачей, удостоившихся его поддержки, не шла ни в какое сравнение с толпами нуждающихся медиков, которых он в буквальном смысле выставлял из своего кабинета. И эти счастливцы, как мог бы заметить вдумчивый наблюдатель (если бы такой нашелся), были отобраны скорее по принципу универсальности, чем личной одаренности. Среди них был кардиолог, ортопед, гинеколог, педиатр, черепно-мозговой хирург, офтальмолог, отоларинголог, ну и так далее. Все они были неплохими специалистами, но звезд с неба не хватали: доктор Пертборг с подозрением относился к выдающимся способностям. Долгие годы они работали в качестве консультантов, вполне оправдывая вложенные в них средства: они выполняли его работу, получая ничтожную долю от его гонораров, и покрывали его вопиющие и подчас фатальные промахи своими профессиональными заключениями.

Что касается президента медицинского общества, тот был далеко не молод, а старики теряют волю к борьбе; главный принцип любой политики – никогда не руководствоваться моральными соображениями. Должностное лицо сместили. Доктор Пертборг, избранный без голосования на основании единодушного шумного одобрения, добродетельно отказался от этой чести. Он заявил, что цель его достигнута и он не хотел бы воспользоваться случаем.

Нет нужды говорить, что он им воспользовался. Он получил бесплатную рекламу, стоящую сотни тысяч долларов, и, тщательно просеяв результат, отобрал самую лакомую и обеспеченную клиентуру.

Более того, распугав конкурентов, он со своими протеже остался у кормушки в одиночестве. Правда, ненадолго, ибо извечная людская алчность быстро пересилила страх. Но какое это было время! Именно тогда и произошло его знакомство с семейством Ван Твайн, позднее переросшее в тесные и длительные взаимоотношения.

Барбара Хайлинджер Д'Арси Ван Твайн забеременела. Консультанты доктора Пертборга после консилиума с самим доктором пришли к заключению, что рождение ребенка будет сопряжено с серьезным риском для жизни. Другими словами, ей был необходим аборт. И он был ей сделан. После этого она вернулась к своим прежним занятиям, которые включали игру в гольф, теннис, плавание и прыжки с вышки.

Это послужило началом дружественного союза Ван Твайнов и Пертборга. Конец же... ах, конец....

В какой момент доктор Пертборг начал задумываться о конце?

Вы двигаетесь по прямой и попадаете туда, куда стремились. Люди, которых вы отодвинули на своем пути, уже почти достигли вашего положения и больше вас не беспокоят. Они всем довольны. Вы стали друзьями, насколько это вообще возможно. Им ничего не нужно от вас, а вам – от них. Прошлое забыто.

Вы прожили шестьдесят лет из отпущенных вам семидесяти: представительный, активный, богатый – все в достаточной мере. Вы имеете все, к чему стремились, – состояние, положение, семью. Вы достигли почета и уважения, вам не о чем беспокоиться.

И тут появляется эта старая ведьма с глазами-буравчиками, древняя, но как бы не имеющая возраста, которая еще не получила всего,чего хотела, – и никогда не получит, черт бы ее подрал! – и дает вам пинка под зад.

Бессмысленно взывать к ее чувствам – как можно взывать к тому, чего нет, – бесполезно обращаться к ее разуму – она не собирается ничего обсуждать. Остается лишь двигаться в заданном ею направлении.

Сидя напротив доктора Мэрфи, доктор Пертборг выглядел расстроенным, а на душе у него скребли кошки. У него было предчувствие, что, как бы ни обернулось дело, его в любом случае ожидает катастрофа. Но действовать все равно было нужно. В противном случае, если он будет, как она выразилась, ломаться, катастрофа произойдет сразу.

Доктор Пертборг засиял улыбкой и приветливо кивнул доктору Мэрфи, вежливо напомнив о цели своего визита. Но взгляд у него был отсутствующий: перед его мысленным взором возникла она – крючконосая, с поджатыми губами и пронзительными маленькими глазками. Иссохшая ведьма, восседавшая на стуле, похожем на трон, царственной осанкой и богатством могла поспорить со своей знаменитой тезкой.

* * *

– Но моя дорогая Виктория! Вы же не можете всерьез ожидать, что я...

– Я вам уже сказала, чего я жду от вас. И никакая я вам не «дорогая Виктория», старый ханжа. Меня от вас просто тошнит!

– Но... но это же противоречит всякой этике! Это, по сути, убийство. Вы же не хотите убить своего собственного внука.

– Именно этого я и хочу больше всего. Но, к сожалению, вынуждена считаться с общественным мнением.

– Не могу... не буду я этого делать!

– Ну что ж, прекрасно.

– А что... ч-что вы намерены сделать, Виктория?

– С вами? Ну, мне кажется, мы с вами похожи. Как бы вы поступили, Амос, имея мои возможности?

* * *

Доктор Пертборг снял пенсне и потер его о лацкан своего двухсотдолларового пиджака. Потом водрузил его обратно на нос и, наклонившись вперед, сморщил мясистое лицо в сочувственную гримасу.

– А что Хамфри? – спросил он. – Как там наш бедный мальчик?

– Хотите посмотреть на него?

– О нет, нет, что вы, – запротестовал доктор Пертборг. – В этом нет никакой необходимости. Я вам полностью доверяю, доктор.

– Почему?

– Что значит – почему?

– То и значит. Почему? Я ведь всего лишь психиатр с ограниченной практикой.

– Вы себя недооцениваете, доктор. У меня самые блестящие отзывы о ваших талантах.

– Талантах мозгового хирурга?

Доктор Пертборг сжал губы и надул щеки, став на мгновение похожим на большую рассерженную жабу. Однако быстро справился с раздражением. И продолжил беседу в приветливом тоне, в котором, впрочем, звучал некий мягкий упрек.

– Любовь, – произнес он с выражением, – вот что нужно нашему мальчику, доктор. В конце концов – а я знаю, что в этих вопросах вы вовсе не такой невежда, каким хотите казаться, – что еще мы можем для него сделать? Как часто люди, перенесшие лоботомию, возвращаются к нормальной жизни, даже будучи под наблюдением самых известных специалистов? Довольно редко, верно? Нам известны данные, доктор, – масса неудачных исходов и весьма мало, прискорбно мало успешных результатов. Поэтому давайте поступим с ним, как нам велит сердце. Оставим его здесь, в лоне семьи, и дадим ему... – Доктор Пертборг запнулся и холодно спросил: – Я сказал что-нибудь смешное, доктор?

– Да нет, что уж тут смешного, – возразил доктор Мэрфи. – Согласен, показатель выздоровления после префронтальной лоботомии крайне низок. Как психиатр, я считаю, что подобная операция не дает никаких гарантий. Тем не менее...

– Но у нас не было выбора, доктор.

– Не вполне уверен, но давайте не будем об этом. Хамфри перенес операцию. Сейчас ему надо дать шанс. И он может получить его только там, где его оперировали. В клинике «Пейн-Гволтни» в Нью-Йорке.

– Не согласен с вами, доктор.

– Да нет, согласны. Но это не важно. У нас здесь тоже есть хорошие специалисты. Позвольте мне пригласить кого-нибудь из них.

– Нет, – отрезал доктор Пертборг.

– Тогда давайте я позову неспециалиста. Любого практикующего врача с хорошей репутацией.

– Нет.

– Нет, – мрачно кивнул доктор Мэрфи. – Вы не можете допустить, чтобы на похоронах Хамфри присутствовал какой-нибудь шарлатан: рано или поздно разразится скандал. Вам нужен хороший человек, который ни под каким видом не ввяжется в это дело.

– Полноте, доктор, – жестко улыбнулся доктор Пертборг. – Один хороший человек ужеввязался в это дело. Это вы. Один из лучших терапевтов в этом благословенном штате. Откровенно говоря, я несколько удивлен, даже огорчен его отношением к делу, этой суетой вокруг неизбежного. У меня есть все основания считать, как мне кажется, что мы уже обо всем договорились.

– Вы меня застигли врасплох, – кивнул доктор Мэрфи. – И, кроме того, не буду отрицать, предложение весьма соблазнительное. Мне остается либо принять его, либо отказаться от своей работы здесь.

– И очень нужной работы, доктор. Полезной. Жизненно важной.

– Согласен. Поэтому мне нелегко сказать вам то, что я обязан сказать. Я отказываюсь от этого пациента. Или вы сразу же забираете Хамфри, или я сам его отсюда удаляю.

– Но, – побледнел доктор Пертборг, – как я могу! Вы не можете так поступить, доктор!

– Почему не могу? Что мне помешает перевести его в окружную больницу?

– В окружную больницу! – Доктор Пертборг с трудом взял себя в руки. – Доктор, а вы... мне казалось, мы не поскупились, но... все дело в деньгах?

– Все дело в ответственности. Либо я разделяю ее с каким-нибудь порядочным профессионалом, либо выхожу из игры.

– Но вы же сказали, что никто... А у вас есть кто-нибудь на примете, доктор? Я не уверен, что это пойдет мистеру Ван Твайну на пользу, но если вы предложите кого-то сами...

– А вы можете предложить?

– Я? Не просить же моих консультантов!

Доктор Мэрфи усмехнулся:

– Им это неудобно, да? Слишком хороши для таких дел? А мне в самый раз.

– Нет, нет! Просто я не знаю никого, кто имел бы необходимую квалификацию. Но если вы кого-нибудь...

– Я надеялся, что такой человек найдется. По правде говоря, я был настолько в этом уверен, что взял на себя смелость составить вот этот документ.

Он перевернул листок бумаги, лежащий на столе, и подвинул его к доктору Пертборгу. Доктор осторожно поднял бумагу.

– Хм... – откашлялся он, – я считаю, что это совершенно излишне, доктор. В этом нет никакой необходимости. Ведь совершенно очевидно, что мистер Ван Твайн был помещен к вам с моего полного согласия. Ни у кого даже тени сомнения не возникнет, что вы действуете по нашему поручению.

– Но вы почему-то не хотите засвидетельствовать его в письменной форме.

– Но такое свидетельство есть.Чек на ваше имя и является таким документом!

– Но в моей отчетности он не фигурирует, – возразил доктор Мэрфи. – Договоренность у нас выходит односторонняя. Я обязуюсь помочь Хамфри за пятнадцать тысяч долларов. То есть я обещаю и получаю плату за услуги, которые, возможно, не смогу предоставить. Вы с Ван Твайнами вне подозрений. Вы полагаетесь на данное мной слово – только мной, и никем больше, – а я вас подвожу. Нет уж, доктор Пертборг, это не для меня.

– Да что вы, доктор. Вы же прекрасно знаете, что у нас нет ни малейшего намерения...

– Да, сейчас нет. Но легко представить себе, что начнется, когда под угрозой окажется ваша или моя голова.

– Но эта бумага... – Доктор Пертборг расстроенно посмотрел на листок. – Что за формулировки, доктор: «Как должным образом уполномоченный лечащий врач Хамфри Ван Твайна Третьего (недееспособного), после тщательного осмотра и исследования вышеупомянутого пациента настоящим подтверждаю свое полное согласие с рекомендациями доктора Пастера Семелвайса Мэрфи, консультирующего терапевта...»

– И что? – спросил доктор Мэрфи.

– Какие рекомендации? На что я согласен? Я не могу подписать такой сомнительный документ.

Доктор Мэрфи пожал плечами:

– Давайте изменим формулировку. Уточним. Что вы считаете необходимым сделать для Хамфри?

– Но я не знаю...

Доктор ухмыльнулся.

Доктор Пертборг вздохнул.

Сняв колпачок с ручки, он неохотно нацарапал свою подпись внизу листка.

– Вот, пожалуйста, доктор. А вот вам чек. Заметьте, он уже заверен.

– Очень предусмотрительно с вашей стороны, – тихо сказал доктор Мэрфи.

– Будьте любезны, распишитесь вот здесь.

Доктор Мэрфи откинулся на спинку стула. Сцепив руки за головой, он задумчиво уставился в потолок.

– Знаете, о чем я думаю, доктор? Такие организации, как моя, всегда находятся под некоторым подозрением, и я подумал...

– О чем же? – спросил доктор Пертборг.

– Ван Твайны известны своей благотворительной деятельностью, и вполне логично, что семья серьезно озабочена проблемой алкоголизма. Поскольку мы имеем дело именно с таким случаем и случай этот может иметь весьма неприятные последствия, что, если вы вручите мне этот чек в качестве пожертвования, а не гонорара?

Доктор Мэрфи не отрывал взгляда от потолка. Он опасался смотреть на собеседника: один холодный пытливый взгляд, брошенный на его лицо, – и доктор Пертборг обо всем догадается.

Он ждал, казалось, целую вечность. Молчание становилось невыносимым. Потом послышался тяжелый вздох и скрип стула.

И торопливый росчерк пера.

– Прекрасная идея, – произнес доктор Пертборг. – Полагаю, одного слова достаточно?

Доктор Мэрфи был уверен, что достаточно. Единственное слово «пожертвование», косо написанное в уголке чека, решало – ха-ха! – все проблемы.

Доктор Пертборг посмотрел на него с чуть циничной улыбкой. Они пожали друг другу руки и распрощались.

И только отъезжая, он позволил себе презрительно рассмеяться. Жалкий идиот. Чуть не ударился в истерику, когда заполучил свои пятнадцать тысяч! На его месте доктор Пертборг запросто выторговал бы вдвое больше.

А доктор Мэрфи все не уходил из своего кабинета. Он сидел за столом, изумленно глядя на чек.

Ну вот и все. Он никак не ожидал, что сумеет провернуть это дело. Хотелось кричать от радости, но не было сил – он чувствовал себя разбитым и опустошенным.

Чек захрустел в его трясущихся пальцах, и он торопливо бросил его на стол. С усилием глотнул и потер глаза. Пятнадцать кусков! Теперь этих денег хватит надолго. А Хамфри Ван Твайн получит свой шанс – один из тысячи – на нормальное человеческое существование.

Но как нелегко это далось. Он поставил на карту все, что имел, получив взамен такой пустяк. И к тому же главное еще впереди. Осталось сделать последний решительный шаг. Шаг над пропастью... или вниз.

Дверь приоткрылась. Мисс Бейкер решительно вошла в кабинет:

– Я могу вам чем-нибудь помочь, доктор?

– Не знаю, – поднял невидящий взгляд доктор Мэрфи. – Нет, вряд ли. Я просто сижу и думаю. Пытаюсь кое-что обмозговать.

– Ешли это... Надеюшь, это не швяжано ш тем, что я говорила про Жожефину? Она очень хороший человек, я прошто неправильно ее поняла...

– Нет, – ответил док. – Жозефина здесь ни при чем.

– Тогда миштер Шлоун? Он вам шкажал? Я поштавила штакан вишки в его комнату пошле обеда.

Доктор Мэрфи бросил на нее быстрый взгляд. Потом пожал плечами:

– Ну и что? Не имеет значения. Теперь все вы в порядке. И вы. И Слоун. И генерал. И Берни. И Холкомы... – Док устало рассмеялся. – Сам не знаю, как это вышло, черт возьми. Я, во всяком случае, вел себя как последний дурак. Но все устроилось, и все вы в порядке, кроме...

– Да, доктор?

Док покачал головой.

Разумеется, им не нужна огласка, а ведь все выйдет наружу, начни они закручивать гайки. Они будут выглядеть как мерзкая шайка прохвостов, коими они и являются на самом деле. Разразится скандал, по сравнению с которым все прежние выходки Хамфри покажутся невинными детскими шалостями. Вероятнее всего, они воздержатся от ответных действий. Все проглотят и, возможно, – если Хамфри выпутается, – еще скажут ему спасибо.

Но... но от подобной публики можно ждать чего угодно. То, что не в их интересах поднимать шум, вовсе не означает, что они его не поднимут. У них вся семейка с придурью. Если они по-настоящему разозлятся, то заставят его пожалеть, что он вообще на свет родился. Могут отнять лицензию, гонять с места на место, сломать всю жизнь и не дать подняться. И какой ему толк, что они тоже будут вариться в этом котле?

Но вряд ли они решатся. Эта хитрая и себялюбивая порода ничего не будет делать себе во вред, даже ради возмездия. Однако сказать наверняка нельзя – он просто не знает.А когда узнает, будет уже поздно.

Внезапно его охватил страх.

– Доктор... – И тут она увидела чек и каким-то образом все поняла. Ясное дело, она всегда считала его дураком, и чек лишь дополнил картину. – Ты шошел ш ума, – тихо сказала она. – Ты жнаешь, что ты шумашедший?

Она подошла к картотеке. Посмотрела на карточку и вернулась к столу.

– Клиника «Пейн-Гволтни», Форест-Хиллз, Нью-Йорк... Срочная телеграмма, доктор?

– Срочная телеграмма, – повторил доктор Мэрфи и стал диктовать текст. – «Возвращаем Хамфри Ван Твайна под ваше наблюдение. Одновременно направляем фотокопию доверенности, выданной агентом Ван Твайнов. Настоятельно просим не ограничивать себя в расходах». Сколько там слов, Лукреция?

– Девятнадцать, ешли шчитать Ван Твайна жа одно шлово. Шократить?

– Добавьте еще пару, – попросил доктор Мэрфи. – «Желаем удачи».

Глава 18

Закончился еще один день в клинике. Бывший военный Джадсон поднялся по длинной лестнице, ведущей с берега; в большой кухне «Эль Хелсо» было тихо и темно, Жозефина и Руфус спали в своих апартаментах сном праведников.

В двойном номере братьев Холком генерал извинился, что вынужден покинуть столь приятную компанию: впервые за много лет его клонило в сон. Джон заметил, что, как это ни странно, им с братом тоже хочется спать. Берни с Джеральдом признались, что и они испытывают это почти забытое ощущение. И все со счастливыми улыбками стали желать друг другу спокойной ночи.

Сьюзен Кенфилд нежно произнесла в своей комнате: «Ай, гугусеньки-гугу, мой дорогой, любимый, обожаемый, мерзкий маленький ублюдок» – и, отдав младенца несколько шокированной няне, мирно закрыла глаза.

В комнате номер 4 Хамфри Ван Твайн помочился в свои тугие простыни, и на какой-то момент на его белом точеном лице вспыхнула искра интеллекта. Когда-то давно, на заре жизни, когда на земле царили хаос, темнота, пустота и ужас, из всего этого вдруг возникло некое влажное тепло. А что было дальше? Чем все это закончилось?

На задней террасе мисс Бейкер, глядя вниз на мерцающую полосу лунного света, уходящую далеко в океан, заявила, что она с самого начала знала, что все окончится хорошо, на что доктор Мэрфи заметил, что и он так думал, но действительность, черт возьми, превзошла все ожидания.

– У нас новый пациент, доктор. Мне кажется, вам надо его осмотреть.

– Что, очень плох?

– Белая горячка. Весь избитый и измочаленный. Мне пришлось заплатить за его такси.

– Черт! Ну ладно. Я сейчас подойду.

Он побежал за Джадсоном.

– Надо бы поставить капельницу. Кстати, как его зовут? Где он работает?

– Я не разобрал имени, доктор. Но он что-то бормотал о том, что он писатель.

– Ну что ж, почистим ему кровь и поскорей вернем в рабочее состояние. Всем им, в сущности, не хватает одного. Опоры в жизни... Держите его!

Они навалились на него вдвоем – дурно пахнущее существо с дикими глазами попыталось броситься в коридор. Он стал отчаянно вырываться, но быстро сник и залился слезами.

– К-коты, – рыдал он. – С-сукины дети, большие – тридцать четыре ф-фута и... восемнадцать хвостов... и... и...

– И что еще? – спросил доктор Мэрфи.

– Устрицы вместо глаз.

Доктор Мэрфи мрачно усмехнулся.

– Да, сэр, – подытожил он, – мы его прочистим, промоем и определим к делу. У меня как раз есть подходящая работенка для этого субъекта.

– Работенка? Вряд ли...

– К-коты, – плакал писатель, – и у каждого п-паразита лирическое с-сопрано...

Доктор Мэрфи с нежностью произнес:

– Законченный псих. Чистейшей воды придурок. Вот он и напишет о нас книгу.