Текст книги "Моя Индия"

Автор книги: Джим Эдвард Джеймс Корбетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

В субботу днем, когда городской глашатай обходил деревни, пастух пас буйволов в джунглях. Однако вечером и на следующий день, в воскресенье, в селении, где жил пастух, как и во всех других деревнях Каладхунги, только и было разговоров что о похищении детей Харквара. Это, значит, и были пропавшие дети, за которых обещана награда в пятьдесят рупий. Но почему их убили и принесли в это отдаленное место? Дети были голыми и лежали обнявшись. Пастух спустился в яму и присел на корточки, чтобы узнать, как погибли дети. В том, что дети были мертвы, он не сомневался, однако, сидя рядом с ними и рассматривая их, он вдруг заметил, что они дышат, и понял, что они живы и просто крепко спят. Пастух сам был отцом, он очень осторожно притронулся к детям, чтобы разбудить их. Прикоснувшись к ним, он нарушил обычай своей касты, ибо был брамином, а дети принадлежали к низшей касте. Но что значат обычаи касты в подобных случаях! Предоставив буйволам самим следовать домой, он поднял детей, которые были слишком слабы, чтобы идти, и, посадив их на плечи, отправился на базар в Каладхунги. Пастух был слабым человеком, поскольку он, как и все жители предгорий, болел малярией. Нести детей было неудобно, их все время приходилось придерживать. Да и тропинки, протоптанные скотом и дикими животными в этом районе джунглей, проходят с севера на юг, а его путь лежал с востока на запад. Кроме того, ему часто встречались непроходимые заросли и глубокие ущелья. Однако он мужественно прошел шесть миль, иногда останавливаясь, чтобы передохнуть. Путали не могла говорить, а Пунва был в состоянии произнести лишь несколько слов: они играли и заблудились.

Харквар сидел у порога хижины и смотрел в сгущающуюся темноту ночи. То тут, то там появлялись светящиеся точки: это в домах зажигали фонарь или разводили огонь в очаге. Вдруг он заметил небольшую группу людей, приближающихся со стороны базара. Во главе процессии шел человек, несущий что-то на плечах. Все новые люди присоединялись к процессии со всех сторон, и он слышал возбужденные голоса: «Дети Харквара! Дети Харквара!» Он не мог поверить своим ушам, но это, по-видимому, было так, ибо процессия направлялась прямо к его хижине.

Кунти, отчаяние которой достигло предела и силы которой окончательно истощились, заснула, скорчившись в углу хижины. Харквар разбудил ее и подвел к дверям как раз в тот момент, когда подошел пастух, несший Пунву и Путали.

Когда умолкли приветственные возгласы, поздравления друзей, благословения и выражения благодарности, которыми со слезами осыпали спасителя, стали обсуждать вопрос о награде, причитавшейся пастуху. Для этого бедняка пятьдесят рупий были несметным богатством. Пастух мог бы купить на них трех буйволов или десять коров и стать независимым на всю жизнь. Однако спаситель детей оказался лучше, чем его считали. Он сказал, что многочисленные благословения и проявления благодарности сами по себе уже достаточная награда для него, и наотрез отказался взять хотя бы одну пайсу из этих пятидесяти рупий. Харквар и Кунти также отказались принять эти пятьдесят рупий в качестве подарка или займа. К ним вернулись их дети, которых они уже не надеялись увидеть. Когда они достаточно окрепнут, Харквар и Кунти опять начнут работать. А пока им за глаза хватит молока, сладостей и пури, принесенных с базара добрыми и чистосердечными людьми, собравшимися в хижине.

Двухлетняя Путали и трехлетний Пунва потерялись в пятницу, в полдень, и были найдены пастухом в понедельник около пяти часов дня, то есть примерно через 77 часов. Выше я перечислил диких зверей, которые, как мне было известно, жили в лесу, где дети провели это время. Невозможно предположить, что никто из хищных зверей или птиц их не видел, не слышал или не почуял. Тем не менее, когда пастух передал Путали и Пунву родителям, на теле детей не было следов зубов или когтей.

Однажды я наблюдал, как тигрица подкрадывалась к месячному козленку. Местность была совершенно открытая, и козленок, заметив тигрицу на некотором расстоянии, начал блеять, после чего тигрица перестала подкрадываться и направилась прямо к нему. Когда она приблизилась на расстояние нескольких ярдов, козленок пошел к ней навстречу. Подойдя к тигрице, он вытянул шею и поднял голову, чтобы обнюхать ее. Несколько мгновений месячный козленок и королева лесов стояли нос к носу. Затем тигрица повернулась и ушла в том направлении, откуда появилась.

В конце войны против гитлеровской Германии в течение одной недели я прочел отрывки из речей трех самых видных деятелей Британской империи. Они осуждали зверские методы ведения войны и обвиняли противника в том, что он пытался строить отношения между воюющими сторонами на основе «закона джунглей». Если бы создатель установил для человека те же законы, что и для обитателей джунглей, войн не было бы.

БРАТЬЯ

Долгие годы обучения мальчиков искусству охоты остались позади. Однажды утром, после завтрака, мы сидели на веранде нашего коттеджа в Каладхунги. Сестра Мэгги вязала мне пуловер цвета хаки, а я заканчивал ремонт моего любимого спиннинга, который испортился оттого, что долго лежал без употребления. В это время по ступенькам веранды поднялся человек, одетый в чистый, но со множеством заплат бумажный костюм. Лицо его озаряла широкая улыбка. Поздоровавшись, он спросил, помним ли мы его.

Много людей, опрятных и не очень опрятных, старых и молодых, богатых и бедных (но в основном бедных), индусов, мусульман и христиан поднималось в разное время по этим ступеням, ибо наш коттедж стоял на перекрестке дорог, у подножия гор, на границе между пашней и лесом. Здесь находили приют больные и обездоленные, все те, кто нуждался в помощи, человеческом участии или просто в чашке чаю. Это были крестьяне, жившие в земледельческих районах, или же рабочие, трудившиеся в лесах, а подчас путники, направлявшиеся из одного места в другое. Если бы на протяжении всех лет мы записывали имена только больных и раненых, которым была оказана помощь, этот список включил бы тысячи имен. Мы лечили различных людей, ставших жертвой болезней, свирепствовавших в этой местности с нездоровым климатом, или пострадавших в лесу от нападения диких зверей.

Однажды утром к нам пришла женщина с жалобой на то, что ее сыну очень трудно есть припарку из льняного семени, которую ей накануне вечером дали для того, чтобы приложить к нарыву. Она просила заменить лекарство в связи с тем, что припарка не помогала мальчику. Был и такой случай, когда поздно вечером пришла старая женщина-мусульманка и, заливаясь слезами, умоляла Мэгги спасти ее мужа, умиравшего от воспаления легких. С сомнением разглядывая таблетки, она спросила: «И это все, что следует дать умирающему человеку, чтобы ему стало лучше?» На следующий день она вернулась и, сияя, сообщила, что ее муж поправился. Она просила дать такое же лекарство пришедшим с нею четырем знакомым женщинам, у которых тоже были старые мужья, могущие в любое время заболеть воспалением легких. В другой раз восьмилетняя девочка, с трудом дотянувшаяся до задвижки на воротах, подошла к веранде, крепко держа за руку мальчика примерно на два года моложе ее, и попросила лекарство для его больных глаз. Она села на землю, заставила мальчика лечь на спину и, зажав его голову между колен, сказала: «Теперь, госпожа, вы можете сделать с ним все что хотите». Девочка была дочерью старосты деревни, расположенной в шести милях от нас. Увидев, что у товарища по школе болят глаза, она решила привести его к Мэгги для лечения. В течение целой недели, до тех пор пока глаза у мальчика не были вылечены окончательно, эта юная самаритянка ежедневно приводила его к нашему коттеджу, хотя ей надо было проделать лишние четыре мили.

Однажды к нам пришел, сильно хромая, пильщик леса из Дели. Его правая нога была распорота кабаньим клыком от пятки до подколенной впадины. Все время, пока мы занимались его ногой, он, будучи правоверным мусульманином, проклинал нечистую тварь, нанесшую ему ужасную рану. Этот человек рассказал, что, когда утром он подошел к сваленному накануне дереву, чтобы распилить его, из ветвей выскочил кабан и бросился на него. Когда я сказал, что не надо было попадаться на пути кабана, он с негодованием воскликнул: «Зачем ему надо было нападать на меня? Ведь он мог бегать по всем джунглям. Я не трогал его и даже не видел».

Приходил и другой пильщик леса. Он переворачивал бревно, когда скорпион, «вот такой большой», ужалил его в ладонь. Мы сделали все необходимое, но пильщик катался по земле, громко жалуясь на судьбу и уверяя всех, что лекарство ему не помогло. Однако вскоре после этого видели, как он стоял подбоченившись и задыхался от смеха. В этот день проводился ежегодный детский праздник, на который мы пригласили пострадавшего. Когда игры и развлечения окончились и две сотни детей, а также их матери наелись сладостей и фруктов, они образовали круг. Мальчик с завязанными глазами должен был сбить бумажный мешок, наполненный всевозможными лакомствами. Мешок висел на веревке между бамбуковыми палками, которые держали двое мужчин. Когда мальчик ударил своей палкой по голове одного из них, громче всех смеялся человек, укушенный скорпионом. Его спросили, болит ли рука. Он ответил, что боль прошла и что он готов вытерпеть сколько угодно укусов скорпионов, лишь бы ему позволили еще раз участвовать в таком празднике, как этот.

Я не могу припомнить, как давно члены нашей семьи начали выступать в роли докторов-любителей. Индийцы, особенно бедные, никогда не забывают любое проявление доброты к ним, пусть даже самое незначительное. Не все люди, поднимавшиеся по ступеням нашего коттеджа в Каладхунги, были пациентами. Многие по нескольку дней шли по плохим дорогам и в любую погоду для того, чтобы поблагодарить нас за небольшую помощь, оказанную им в прошлом году или даже несколько лет назад. В их числе был шестнадцатилетний юноша, который вместе с матерью несколько дней прожил в нашей деревне, пока Мэгги лечила его мать от гриппа и острого воспаления глаз. Потом он проделал многодневный путь, чтобы передать Мэгги благодарность матери и подарить несколько гранатов, которые она сорвала для нее «своими собственными руками». И в этот же день, за час до появления человека в залатанном костюме, к нам вошел старик и сел на веранде, прислонившись спиной к одной из колонн. Поглядев на меня, он покачал головой, выражая неодобрение, и сказал: «Вы выглядите гораздо старше, господин, чем в тот день, когда я вас видел в последний раз». «Да, – ответил я, – все мы выглядим старше спустя десять лет». «Нет, не все, господин, – возразил он, – я выгляжу и чувствую себя не старше, чем в то время, когда в последний раз сидел на вашей веранде, и притом не десять, а двенадцать лет назад. Я тогда возвращался пешком после паломничества в Бадринат. Я ужасно устал и к тому же очень нуждался в десяти рупиях. Поэтому, увидев ваши ворота открытыми, я попросил разрешения передохнуть и обратился к вам за помощью. Теперь я возвращаюсь из другого паломничества – в священный город Бенарес. Я не нуждаюсь в деньгах и пришел лишь для того, чтобы поблагодарить вас и сказать, что тогда я благополучно добрался до дома. Я немного покурю, отдохну, а потом пойду к своей семье, которую оставил в Халдвани». И для этого он проделал путь в двадцать восемь миль! Несмотря на его утверждения, что двенадцать лет нисколько не состарили его, это был болезненный, хилый старик.

Итак, перед нами на веранде стоял человек, одетый в залатанный бумажный костюм. Хотя его лицо и казалось знакомым, мы не могли вспомнить ни его имени, ни обстоятельств, при которых встречались. Он догадался, что его не узнали. Тогда он снял пиджак, расстегнул рубашку и обнажил грудь и правое плечо. И мы сразу вспомнили: это Нарва, занимавшийся изготовлением корзин. Неудивительно, что мы не сразу узнали его: шесть лет назад, когда мы видели этого человека в последний раз, он был страшно истощен – кожа да кости. Он с большим трудом передвигал ноги и был вынужден опираться на палку. Сейчас мы смотрели на его изуродованное плечо, раздробленные и переломанные кости которого неправильно срослись, на сморщившуюся и побледневшую кожу на груди и спине, а также на частично высохшую правую руку. Мы, которые в течение трех месяцев наблюдали за мужественной борьбой этого человека со смертью, теперь восхищались тем, насколько хорошо он выдержал это тяжкое испытание. Поднимая и опуская руку, сжимая и разжимая ладонь, Нарва сказал, что рука становится сильнее с каждым днем. Вопреки нашим опасениям, пальцы не потеряли гибкости и он мог снова заняться своим ремеслом. Он сказал, что пришел для того, чтобы показать нам, что уже совсем здоров, и поблагодарить Мэгги – он склонил голову к ее ногам – за то, что она содержала его с женой и ребенком в те месяцы, когда он находился между жизнью и смертью.

ИСПЫТАНИЕ НАРВЫ

Нарва и Хария, вопреки их утверждениям, не были родными братьями. Они родились и выросли в одной и той же деревне около Алморы. Когда они подросли настолько, что могли работать, оба выбрали одно и то же ремесло – изготовление корзин. Это означает, что они были из касты «неприкасаемых», поскольку в Соединенных провинциях этим занимаются только «неприкасаемые». В летние месяцы Нарва и Хария плели корзины в родной деревне около Алморы. Зимой они спускались в Каладхунги, где был большой спрос на огромные корзины, до пятнадцати футов в диаметре. В этих корзинах крестьяне наших деревень хранили зерно. В своей горной деревне около Алморы Нарва и Хария изготовляли корзинки из рингала, карликового бамбука толщиной в дюйм и длиной до двадцати футов, растущего в горах на высоте от четырех до десяти тысяч футов. Из него, между прочим, лучше всего делать спиннинги. В Каладхунги они плели корзины из обычного бамбука.

Бамбук в Каладхунги растет в охраняемых государственных лесах. Земледельцам, живущим около этих лесов, разрешается ежегодно срезать некоторое количество бамбука для своих личных потребностей. Те же, кто использует бамбук в коммерческих целях, должны получать лицензии у местного лесничего, уплачивая ему по две анна за связку бамбука и небольшую сумму в пользу лесничего за беспокойство, связанное с выписыванием лицензии. Патент выдается на одного человека и фактически предоставляет право срезать такое количество стволов бамбука, какое владелец лицензии сможет унести. Для плетения корзин больше всего подходит двухлетний бамбук.

На рассвете 26 декабря 1939 года Нарва и Хария вышли из дому. Им предстояло пройти восемь миль до деревни Нални, получить там у лесничего патент, затем нарезать две связки бамбука на участке леса около Нални и в тот же вечер возвратиться в Каладхунги. Когда они вышли из дому, было ужасно холодно и каждый закутался в грубую хлопчатобумажную ткань. Около мили они шли вдоль берега канала. Преодолев несколько высоких стен головного сооружения канала, они свернули на тропинку, пересекающую участки густых зарослей кустарника и каменистое ложе Кабаньей реки, где рано утром можно видеть пару выдр и где с восходом солнца можно спиннингом поймать махсира весом до четырех фунтов.

Пройдя две мили, они перешли вброд на левый берег реки и вступили в густые заросли джунглей, где по утрам и вечерам можно встретить небольшие стада читалов и замбаров, а иногда каркера, леопарда или тигра. Еще через милю по этим джунглям они пришли к месту, где горы сходятся и где за несколько лет до этого Робин обнаружил следы «Повальгарского холостяка». Здесь начинается долина, известная всем, кто пасет скот, браконьерствует или охотится в этом районе, под названием Самал-Чаур. По долине следует ходить осторожно, поскольку на здешних тропинках можно встретить тигра почти так же часто, как человека.

В верхней части долины тропинка на протяжении двух миль круто поднимается в направлении деревни Нални, пересекая участок, заросший травой. Трава достигает здесь восьми футов в высоту и занимает пространство шириной тридцать ярдов. Справа и слева от тропинки травяные заросли простираются примерно на пятьдесят ярдов. Зная, что впереди крутой подъем, Нарва снял с себя ткань, в которую был закутан, сложил ее в несколько раз и перекинул через правое плечо. Хария шел впереди, а Нарва следовал за ним в нескольких шагах. Углубившись на три-четыре ярда в травяные заросли, Хария услышал рев разъяренного тигра и одновременно крик Нарвы. Он бросился назад и на открытом участке перед зарослями травы увидел Нарву лежащим на спине. Поперек него наискось лежал тигр. Ближе всего к Хария находились ноги Нарвы. Схватив его за щиколотки, он начал вытаскивать его из-под тигра. Тогда тигр встал, повернулся к нему и зарычал. Оттащив Нарву на некоторое расстояние, Хария обхватил его тело руками и поставил на ноги. Но Нарва был тяжело ранен и ужасно потрясен. Он не мог ни стоять, ни ходить. Хария снова обхватил его руками и то волоком, то на руках дотащил по открытому пространству возле травяных зарослей до тропы, ведущей в деревню Нални. Тигр тем временем продолжал рычать. Прилагая нечеловеческие усилия, Хария в конце концов доставил Нарву в Нални. Здесь обнаружили, что, несмотря на сложенную в несколько раз ткань, которую Нарва положил на правое плечо, тигр поломал ему плечевые кости и разорвал мышцы, в результате чего обнажились кости на груди и спине.

Все четыре клыка тигра прокусили сложенную в восемь раз ткань. Если бы не это препятствие, клыки тигра вонзились бы глубже и рана оказалась бы смертельной.

Ни лесничий, ни жители Нални ничем не могли помочь Нарве. Хария нанял за две рупии вьючного пони, посадил на него Нарву и отправился в Каладхунги. До Каладхунги, как я уже выше говорил, было восемь миль, однако Хария, не желая вторично встречаться с тигром, сделал большой крюк через деревню Масабанга, что удлинило мучительный для Нарвы переезд на десять миль. В Нални не нашлось седла, и Нарва сидел на жестком вьюке, используемом для перевозки зерна. Первые девять миль пути проходили по невообразимо крутой и плохой дороге.

Мэгги пила чай на веранде нашего коттеджа, когда у порога дома верхом на пони появился окровавленный Нарва, поддерживаемый Хария. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить, что в данном случае она не справится своими силами. Прежде всего Мэгги немедленно дала Нарве большую дозу нюхательной соли, поскольку он явно терял сознание, и сделала перевязь для его руки. Затем она приготовила бинты, разорвав для этого простыню, и написала записку младшему хирургу, возглавлявшему больницу в Каладхунги, с просьбой немедленно принять Нарву и сделать для него все возможное. Записку она дала старшему слуге и приказала ему сопровождать Нарву в больницу.

В тот день я охотился на птиц с друзьями, проводившими рождественские каникулы в Каладхунги. Когда я вернулся поздно вечером, Мэгги рассказала мне о Нарве. На следующий день рано утром я был в больнице. Очень молодой и очень неопытный доктор сообщил мне, что он сделал все, что мог. Но поскольку он мало верил в его выздоровление и у него не было возможности оставить Нарву в больнице, он отправил его домой. В большом общем доме, где жило около двадцати семейств с рекордным количеством маленьких детей, я нашел Нарву лежащим на подстилке из соломы и листьев. Нельзя было придумать более неподходящего места для человека в таком тяжелом состоянии: его раны уже начинали гноиться. В течение недели Нарва лежал в углу шумного и грязного дома. Временами он бормотал что-то в горячечном бреду, временами впадал в бессознательное состояние. За ним присматривали его плачущая жена, преданный «брат» Хария и друзья. Даже для моего неопытного глаза было ясно, что, если гноящиеся раны Нарвы не вскрыть и не прочистить, предсказание доктора наверняка сбудется. Поэтому, договорившись об уходе за больным во время лечения, я переправил его в больницу. Надо отдать доктору должное: взявшись за дело, он справился с ним хорошо. Многие длинные шрамы на груди и спине Нарвы, с которыми он не расстанется до самой смерти, были следами не когтей тигра, а ланцета доктора, которым тот действовал весьма свободно.

За исключением профессиональных нищих, бедняки в Индии могут прокормить себя только до тех пор, пока работают. Поскольку все время жены Нарвы было занято (она должна была навещать мужа в больнице и ухаживать за ним после того, как он вернулся в общий дом, а также заботиться о трехлетней дочке и грудном ребенке), Мэгги давала Нарве и его семье все необходимое.[39]39
  Небольшие больницы в Индии не обеспечивают пациентов ни должным уходом, ни питанием.


[Закрыть] Через три месяца Нарва, от которого остались кожа да кости, с правой рукой, по всей вероятности навсегда выведенной из строя, приполз из своего дома к нам, чтобы попрощаться и отправиться на следующий день вместе с Хария и своей семьей в их деревню около Алморы.

Посетив Нарву в первый раз в общем доме и выслушав рассказ очевидца этого случая – Хария, я пришел к убеждению, что встреча тигра с Нарвой была случайной. Однако я хотел убедиться в том, что правильно восстановил ход событий. Если же все произошло иначе, то я застрелю тигра. Я прошел тем же путем, по которому до этого шли братья, направляясь в деревню Нални. На протяжении нескольких ярдов дорога проходит вдоль заросшего травой участка у подножия горы Нални, а затем поворачивает под прямым углом и пересекает травяные заросли. Незадолго до того, как Нарва и Хария подошли к этому месту, тигр задрал замбара-самца и затащил его в траву возле правой обочины дороги. Когда Хария вступил в травяные заросли, тигр услышал шелест и, выйдя из зарослей, бросился на Нарву, который шел в нескольких ярдах за Хария и находился в одном-двух ярдах от поворота. Встреча произошла случайно, поскольку трава была слишком густой и высокой и тигр не мог видеть Нарву до того, как столкнулся с ним. Кроме того, тигр больше не стал трогать Нарву и даже позволил Хария вытащить его из-под себя. Поэтому тигру была дарована жизнь. Впоследствии я упомянул о нем в главе «Просто тигры» в моей книге «Кумаонские людоеды».

Я был свидетелем многих смелых поступков, о некоторых из них читал или слышал, но самым замечательным поступком я считаю поступок Хария, спасшего Нарву. Одинокий безоружный человек в огромных джунглях откликнулся на призыв о помощи и вытащил своего товарища из-под рассерженного тигра, лежавшего на нем, а затем нес его две мили по крутому склону горы, думая, что тигр идет за ними. Для этого нужно обладать редким мужеством, которому всякий может позавидовать.

Я записал рассказ Хария – впоследствии он был во всех деталях подтвержден Нарвой – с целью, о которой он даже не догадывался: добиться награды для него. Хария был настолько далек от мысли о том, что он совершил нечто заслуживающее поощрения, что, когда я кончил свой опрос, он сказал: «Господин, ведь я не сделал ничего такого, что могло бы причинить неприятности мне или моему брату Нарве?» Несколько дней спустя я записывал рассказ Нарвы, который, я опасался, мог бы оказаться его последней волей. Говоря почти шепотом, голосом, искаженным от боли, он сказал: «Господин, сделай так, чтобы у моего брата не было неприятностей. Ведь он не виноват в том, что тигр напал на меня. Он рисковал своей жизнью, спасая меня».

Мне бы хотелось закончить свой рассказ сообщением о том, что мужественный поступок Хария и героическая борьба Нарвы за жизнь в исключительно неблагоприятных условиях были оценены по заслугам и этим беднякам были вручены небольшие награды. К сожалению, я не смог преодолеть бюрократические препоны. Английское правительство отказалось выдавать награду в тех случаях, когда подлинность обстоятельств дела не может быть подтверждена данными под присягой показаниями независимых и объективных свидетелей.

Таким образом, один из самых мужественных поступков не получил признания, поскольку отсутствовали «независимые и объективные свидетели». Из двух братьев Хария находится в худшем положении, поскольку он ничем не может подтвердить своего участия в этом деле, в то время как у Нарвы есть шрамы на теле и ткань, прокусанная во многих местах и обагренная кровью.

Долгое время я вынашивал идею обратиться по этому поводу к его величеству королю, однако после того как началась мировая война, я, к сожалению, был вынужден отказаться от своего намерения.