Текст книги "Наследник Клеопатры"
Автор книги: Джиллиан Брэдшоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)
Цезарион понимал, что в конце концов ему придется к кому-то обратиться и нужно быть готовым к тому, что либо его предаст избранный им человек, либо кто-то другой, кому они, в свою очередь, доверятся, предаст их обоих. Его ждет арест, суд и казнь, а может и две казни, и в результате он все равно окажется в любимом садике, но теперь уже внутри этой урны. Сердце юноши заныло от непосильной тяжести. Цезарион с отчаянием думал о том, что не знает, чего он хочет добиться. Вряд ли он чем-то поможет Филадельфу. Если император рассчитывал его убить, то мальчик, скорее всего, уже мертв. Если же он решил его пощадить, то неумелые попытки освободить младшего брата только усугубят положение Филадельфа, сделав его еще более шатким. Даже если каким-то чудом ему удастся выполнить задуманное, куда они направятся, что будут делать? Цезарион еще не расстался с неясной мечтой о том, чтобы купить где-нибудь кусок земли, поселиться там и тихо провести оставшуюся жизнь. Однако теперь, когда он наконец вернулся в родной город, ему не верилось, что им удастся это сделать. В мире, отныне принадлежавшем Риму, для отпрысков великой династии Лагидов не найдется места.
Уже в Птолемаиде Цезарион понял, что продолжать борьбу бессмысленно. Он хотел покончить с собой, но каждый раз останавливался: сначала – потому что был нужен своим близким, а во второй раз – потому что был слишком счастлив. Может, самым лучшим выходом для него сейчас будет купить нож и довести до конца то, что он начал... Однако же ему хотелось по крайней мере узнать, что случилось с его младшим братом.
Послышался шум шагов – кто-то спускался по лестнице. Цезарион быстро вскочил на ноги, и на площадке, в другом конце садика, увидел Родона, своего бывшего наставника и коварного предателя. Тот был одет в простой темный гиматий. Его волосы и борода философа, как всегда, были аккуратно подстрижены. Двое слуг стояли еще на ступеньках, у одного из них в руках был сосуд с маслом, у другого – корзина.
Родоп заметил его и замер. В первую секунду он, казалось, почувствовал неприятное раздражение. А затем, осознав, кто стоит перед ним, побледнел. Он раскрыл рот, но не произнес ни звука. Цезарион сделал шаг назад; его взгляд лихорадочно метался в поисках выхода из западни. Каменная стена слишком высока, чтобы перепрыгнуть через нее. В мыслях он ругал себя за то, что проявил такую беспечность – забрел в место, откуда ему так просто не выбраться.
Слуга выронил из рук сосуд с маслом, и тот вдребезги разбился о каменный пол. Густая жидкость брызнула на ступеньки и стену, воздух наполнился тяжелым ароматом розового масла. Слуга попытался взбежать вверх по ступенькам, но поскользнулся и неловко упал, подвернув ногу. Цезарион рванулся вперед, надеясь проскочить мимо него, пока он не успел снова подняться на ноги.
– Не-е-е-ет! – заорал Родон. Его крик прозвучал настолько жутко, что Цезарион в недоумении остановился. Учитель, ломая руки, упал перед ним на колени. – Я не хотел, – хватая ртом воздух, заговорил он. – Клянусь, я не хотел, но ты сам бросился на острие копья. Что мне еще оставалось делать? Я должен был только придержать тебя в палатке до прихода римлян. То был не мой приказ, а императора! – Зубы Родона стучали, лоб покрылся испариной. – Уходи! Пожалуйста, уходи! О Геракл! Прошу тебя, уходи отсюда!
Он стоял на коленях перед лестницей.
– Ну, тогда дай мне пройти, – резонно заметил Цезарион. – И я уйду.
Родон с трудом поднялся на ноги и попятился назад, в сторону садика, не сводя глаз с Цезариона. В его взгляде застыл ужас. Юноша собрался проскочить мимо него, но вынужден был остановиться. На ступеньках плечом к плечу стояли оба слуги Родона и продолжали загораживать проход. Их лица были знакомы Цезариону – это были два его самых любимых раба. Судя по выражению их лиц, они оба узнали Цезариона и, похоже, были слишком напуганы внезапным появлением мстительного призрака, чтобы сдвинуться с места. Цезарион замер в нерешительности – он слышал, как за его спиной возится Родон. Обернувшись, он увидел, что учитель сумел побороть потрясение и смотрит на него уже не с таким выражением ужаса и страха. Его взгляд остановился на корзине, которая была в руках у Цезариона.
– Ты жив, – все еще не веря своим глазам, медленно произнес Родон.
Юноша выронил из рук корзину, резко повернулся к предателю и с силой ударил его по лицу. Удар был достаточно силен – у него даже рука заболела, – и это доставило ему удовольствие.
Родон упал навзничь, ударился головой о стену, и его безвольное тело обмякло. Цезарион подошел к нему и со злостью пнул ногой. Родон закрыл лицо руками и глухим голосом позвал на помощь. Цезарион еще раз ударил учителя, но в этот момент один из рабов подбежал к нему сзади и схватил его за руку. Юноша развернулся и, размахнувшись, с силой ударил его локтем по ребрам, подсек и повалил на землю. Однако он тут же наткнулся на второго раба, который подоспел на выручку к товарищу. Он обвил рукой шею Цезариона, стараясь схватить его за голову. Цезарион крепко вцепился в пояс раба – еще один борцовский прием, которому его когда-то научили, – опустился на колени и перекинул своего противника через плечо.
Тем временем первый раб пришел в себя и сразу же бросился на него. В результате этой короткой, но ожесточенной схватки рабы прижали Цезариона лицом к земле, навалившись на него своим весом и заломив одну руку ему за спину. С трудом переводя дыхание, юноша отчаянно колотил по земле свободной рукой.
– Каким образом ты мог остаться в живых? – донесся сверху голос Родона.
Цезарион вывернул шею, чтобы посмотреть на него. Учитель снова стоял на ногах возле стены. Из его носа сочилась кровь – она пропитала его бороду и капала спереди на темную тунику. Его волосы были в пыли и сухих листьях. Было видно, что он дрожит.
– Ты! Продажная шлюха! – гневно прохрипел Цезарион. – Что, одного раза недостаточно, чтобы убить меня?
Родон отошел от стены и медленно опустился на колени рядом с головой Цезариона. Кровь из его разбитого носа капала на каменную плиту прямо перед глазами Цезариона.
– Копье пронзило тебя почти насквозь, – запинаясь, сказал Родон. – О Зевс! Я даже не смог его вытащить! А потом, когда загорелся шатер и я вытащил тебя оттуда, копье все так же торчало в твоем боку. Ты даже не дышал, клянусь! Авит вытащил копье и вонзил его еще раз, чтобы убедиться, что ты мертв. Как же ты мог выжить?
Он протянул руку и дотронулся до щеки Цезариона, но юноша тут же ее оттолкнул, брезгливо поморщившись.
Увидев на земле кровь, Родон прижал к носу тыльную сторону ладони, чтобы остановить кровотечение.
– У тебя, скорее всего, случился приступ, правда? – Голос мужчины звучал глухо, но постепенно становился более ровным и уверенным. – Я понял это, когда в тебя вошло копье. Но я подумал, что ты умираешь от раны. Зевс свидетель! Мы же сожгли твое тело! Я своими глазами видел, как горел погребальный костер!
– На нем сверху был навес от шатра, – отозвался Цезарион. – Вы, надеюсь, подняли его, чтобы посмотреть, там ли я?
Родон изумленно уставился на него, продолжая прижимать руку к своему носу. В остром взгляде его темных глаз мелькнула растерянность: он силился восстановить в памяти события того дня, но ему это удавалось с большим трудом.
– Нет, – наконец ответил он. – Нет. Мы уже показали твое тело всем, кто находился в лагере. Никому не хотелось смотреть на горящий костер. Никто по этому поводу особо не радовался. По крайней мере мне уж точно было не до веселья. О Зевс! – Он сел на корточки, машинально вытер нос и надавил двумя пальцами на переносицу, чтобы остановить продолжающееся кровотечение. – Все это время я был уверен, что убил тебя. Все начали сторониться меня; люди на улице плюют в сторону моих детей и женщины, с которой я живу, выказывая свое презрение. А ты здесь, живой!
– Ты предал меня, – с горечью произнес Цезарион. – Ты давал клятву верности мне, моей матери, нашему дому и подло нарушил ее. Ты возжелал моей смерти. Неужели ты думаешь, что люди станут лучше о тебе думать, если узнают, что наставник царя, сделав ошибку в первый раз, попытался ее исправить?
– Нет, – прошептал Родон. На его лицо – бледное, испачканное кровью – было жутко смотреть. Он бросил взгляд на раба, который прижимал Цезариона к земле, и приказал ему помочь юноше подняться на ноги.
Некоторое время раб колебался, но затем все же отпустил Цезариона. Тот медленно встал на колени и уперся руками в землю. Бросив взгляд на ступеньки, Цезарион увидел, что оба раба все также стоят, перегораживая проход. Во время борьбы они задели раненый бок и запястья, и теперь Цезарион ощущал сильную боль. Понимая, что убежать ему не удастся, а новой схватки он уже не выдержит, юноша сел на корточки и осмотрел свою раненую руку. Корка на ране треснула и начала кровоточить.
– Что это? – полюбопытствовал Родон. Цезарион мрачно посмотрел на него.
– Я хотел уйти из жизни, когда узнал о смерти матери, – отпотел он, опустив руку. – И что ты собираешься делать?
– Я не знаю, – сказал Родон. – А ты что тут делаешь? Зачем ты вернулся в Александрию?
– Мне больше некуда идти. Я сначала добрался до Береники, но римляне захватили «Немесиду». Я думал, что по возвращении помой я смогу чем-то помочь матери или, по крайней мере, Филадельфу.
– Филадельфу?
– Я всегда очень любил брата. Я думал, что близнецов, скорее всего, будут строго охранять, а вот к Филадельфу мне, возможно, удастся пробраться. Я рассчитывал, что кто-нибудь из друзей матери поможет мне освободить его, и мы уедем с ним подальше от столицы, где нас никто не знает, и будем жить тихо и спокойно... – Взгляд юноши встретился со взглядом бывшего учителя. – Ты думаешь, что я приехал сюда, чтобы поднимать восстание, Родон? Я не настолько глуп. Все, кто мог бы хоть как-то посодействовать в борьбе с римлянами, уже или предали мою мать, или сдались. Если они не хотели бороться за Марка Антония и мою мать, то, естественно, не будут сражаться за ее сына.
– К кому ты уже подходил? – поинтересовался Родон. Цезарион, ничего не сказав, только вздохнул. Ответ на этот вопрос, несомненно, мог привести к «Сотерии» и людям, которые на ней находятся.
– Я ни к кому не обращался, – твердо заявил он. – Я приехал в город сегодня около полудня и пришел к могилам своих предков, чтобы подумать о своих дальнейших действиях. Прикинь, было ли у меня время что-то предпринять. От Береники сюда путь неблизкий, к тому же я был болен – по твоей, не забывай, вине. Рана оказалась очень глубокой. Ты не знаешь, что стало с Филадельфом? Он еще жив?
– Жив, здоров и находится во дворце, – тут же откликнулся Родон. – Стража не сводит с него глаз.
Цезарион на несколько секунд закрыл глаза, чувствуя, как у него полегчало на сердце.
– Мне кажется, что с ним и близнецами остались прежние слуги, – продолжал Родон.
– А его кормилица? – оживившись, спросил Цезарион. Кормилица воспитывала Филадельфа с самого младенчества и во многих отношениях была ему ближе, чем мать. Никто не утешил бы его лучше, чем эта женщина.
– Сдается мне, что да. Император ничего не говорил по поводу того, что он собирается делать с детьми. Когда твоя мать была еще жива, он угрожал ей, что убьет их всех, если она наложит на себя руки, но не сделал этого. И сейчас уже понятно, что Октавиан не собирается убивать их. Сказать по правде, я не думаю, что он осмелится жестоко расправиться с ними. Все-таки они дети его зятя Антония, а к его армии сейчас присоединились тысячи людей, которые раньше поддерживали Антония. Ему, скорее всего, хватило волнений после Антилла. К тому же люди воспринимают такие вещи гораздо легче, когда город только что взят, чем когда прошел уже целый месяц.
– А что случилось с Антиллом? – с трепетом спросил Цезарион.
Старший сын Марка Антония от его жены-римлянки по имени Фульвия был примерно того же возраста, что и Цезарион, и они часто вместе сидели на уроках и выезжали на прогулки. Будучи мальчишками, они во многом соперничали, недолюбливали друг друга, но все-таки хорошо знали один другого.
– Ему отрубили голову, – помрачнев, ответил Родон. – Учитель Антилла тоже предал его: Феодор сообщил солдатам, где тот прятался. Юноша забежал в храм Цезаря в надежде на то, что это его спасет, но римляне вытащили его на улицу и убили. – Тяжело вздохнув, Родон замолчал, но после небольшой паузы продолжил: – Ты помнишь ту изумрудную подвеску, которую постоянно носил Антилл? Он говорил еще, что она приносит ему удачу. Феодор снял ее с его тела, и римляне, узнав об этом, распяли его.
– Распяли? – переспросил Цезарион, которого это известие повергло в больший шок, нежели известие о гибели Антилла.
Что ни говори, но Антилл, старший сын человека, который был главным соперником императора и авторитет которого все еще сохранялся среди солдат, представлял для новой власти определенную опасность. К тому же Антилл, как и сам Цезарион, только что достиг совершеннолетия. Вполне понятно, почему Октавиан приказал его убить. Что же касается Феодора, который обучал Антилла – и иногда Цезариона – риторике, то он был свободнорожденный гражданин Александрии, и его не должны были казнить, как раба.
– Распяли, – подтвердил Родон, криво улыбнувшись. – Никто не любит предателей.
– Тебя это удивляет? – в голосе Цезариона звучал сарказм.
– Я никогда не рассчитывал на то, что меня будут уважать за предательство, – ответил Родон, снова вытирая свой нос. – Но должен заметить, что вышло гораздо хуже, чем я предполагал.
– Но почему... Почему ты это сделал? – спросил Цезарион. Он снова почувствовал жгучую боль, смешанную с гневом и изумлением, которую ощутил в тот момент, когда понял, что Родон его предал.
– Во-первых, потому что у меня женщина и дети в Александрии, – ответил Родон с той прямотой и честностью, которые всегда нравились Цезариону. – Я не хотел бросать их и бежать в другую страну, Во-вторых... война была проиграна. Об этом знали все. Но у тебя было твердое намерение собирать войска и продолжать сражаться, а это повлекло бы за собой еще больше загубленных жизней и раненых, еще больше расходов на наемников в землях, которые и без того обездолены. Единственным человеком, который противился миру, был эмоционально неустойчивый мальчик, страдающий эпилепсией. Я думал, что действую во имя всеобщего блага.
– Что ты имеешь в виду, говоря «эмоционально неустойчивый»? – вспылил Цезарион.
– Было бы удивительно, если бы ты таким не был, – с грустью сказал Родон. Он встал, подошел к пруду и ополоснул в воде свою запачканную кровью руку. – С одной стороны, все ждут, что ты будешь вести себя как царь, а с другой – требуют полного подчинения. – Он вытер лицо влажной рукой и снова повернулся к Цезариону. – Иногда я пытался представить, каким ты будешь, если однажды и впрямь взойдешь на трон. И при мысли об этом мне становилось страшно.
На глазах Цезариона появились непрошеные слезы. Родон никогда раньше не высказывал своего истинного мнения об ученике, но более всего юношу поразил тот факт, что ему до сих пор небезразлично, что думает о нем этот человек.
– Этому нет никаких доказательств!
– Правда? Зевс свидетель, твоя мать часто пугала меня, а твой отец, вне всяких сомнений, был сущим чудовищем. Я знаю, что ты тоже читал его отчет об осаде Алезии[41]41
Имеются в виду «Записки о Галльской войне»
[Закрыть].
Цезарион действительно читал эти записки, и они просто потрясли его. Цезарь осадил галльский город под названием Алезия. Чтобы сберечь запасы еды в городе, галльский вождь Верцингеторикс выдворил всех стариков, женщин и детей из города. Они умоляли Цезаря позволить им пройти через его войска – тот отказал. Затем с еще большей покорностью они попросили, чтобы он взял их в качестве рабов, – он снова отказал. В результате люди умирали от голода и жажды, находясь между двумя армиями, а он наблюдал за этим, не испытывая никаких душевных волнений и мук совести.
– Верцингеторикс был виноват не меньше самого Цезаря, – возразил Цезарион.
– У этого человека не было ни жалости, ни нормальной человеческой доброты, – тихо произнес Родон. – И твоя мать была ему подстать. Каким образом ты мог бы научиться чему-то, если у тебя не было в крови того, что заложено в любом нормальном человеке? А болезнь, которой ты страдаешь, съела бы весь здравый смысл, который в тебе был.
– А это ты называешь милосердием? – резко спросил Цезарион. – Оскорблять и очернять меня, когда я не только не могу тебе ничем ответить, но и не имею возможности даже убежать? Тебе, кстати, я никогда ничего плохого не сделал!
Родон безучастно посмотрел на него и снова вытер свой нос.
– Ты же сам спросил меня, почему я так поступил, – сказал он. – Я просто пытался объяснить.
Цезарион поднялся на ноги.
– Ты объяснил только то, что всегда резко меня осуждал, не говоря мне этого в лицо и не давая никакой возможности защитить себя. Однако и я в долгу не остался: я тоже заблуждался насчет твоей персоны. Я ведь очень любил тебя.
Родон поморщился.
– Я тебя тоже любил и, поверь, не хотел твоей смерти. Цезарион только презрительно фыркнул.
– Минуту назад ты поделился своими мыслями, признавшись в том, что на самом деле думаешь обо мне! Ты, наверное, хочешь сказать, что просто не хотел нести ответственность за мою смерть?
– Нет! Я надеялся, что смогу убедить императора пощадить тебя.
– Об этом не могло быть и речи, – со злостью в голосе заявил Цезарион. – Никогда! Он даже не осмелился бы провести меня за своей колесницей как пленника. Клеопатру – о да! – как злостную соблазнительницу римской добродетели, которая наконец-то смирилась. – Юноша тяжело вздохнул. – Это было бы великолепное зрелище, не правда ли? И дети Клеопатры – тоже весьма трогательно для улюлюкающей толпы. Но провести сына Юлия Цезаря в цепях вслед за колесницей, в которой едет внучатый племянник того же самого Юлия Цезаря, – это уже слишком. Он бы не посмел этого сделать!
– Они все говорят, что ты не сын Цезаря.
– Мне хорошо известно, что они говорят. Но они сами знают правду, и поэтому я сомневаюсь, что им кто-то поверит.
– Император на самом деле думал сохранить тебе жизнь. Мне это точно известно. Однако Арей его переубедил, – сказал Родон. – Он заявил, перевирая Гомера, что, мол, «нехорошо иметь много цезарей». Арей сейчас пользуется расположением Октавиана и имеет на него большое влияние.
Арей, александрийский философ, учился у тех же учителей, что и Родон. Несколько лет он провел при дворе, но так и не добился высоких почестей, которых, как ему казалось, он заслуживал. Поэтому он отправился в Рим, чтобы давать Октавиану советы насчет Александрии. Безусловно, он был враждебно настроен по отношению к царскому дому, а советы философа были подстать его убеждениям. Однако Цезарион сомневался в том, что император спрашивал у Арея совета по этому поводу.
– Я не верю, – холодно произнес Цезарион. – Октавиан, скорее всего, распространил об этом слухи, желая оградить себя от критики. Моя участь была решена еще до того, как он приехал в Египет. Если ты думал иначе, Родон, то глубоко заблуждался. Как ты мне сам говорил: «Принимая желаемое за действительное, порочишь истину».
– Он пытается постепенно наладить в стране мир. – Голос Родона звучал серьезно. – И я действительно в это верю. Казней было совсем мало. – Он сделал паузу, а затем продолжил: – Намного меньше, чем той осенью, когда Клеопатра вернулась после битвы при Акции.
– Я устал, – перебил его Цезарион. – Давай покончим с этим. Что ты со мной собираешься делать? Передашь кому-то, кто над тобой начальствует? Или просто тихо избавишься отмени, сделав вид, что мой прах и в самом деле покоится в этой урне? Родон задумчиво посмотрел на урну.
– А кто в ней?
– Надо полагать, смесь того, что осталось от Эвмена, Мегасфена, Гелиодораиа, нескольких верблюжьих седел. Удивительно, что никто не пересчитал черепа и не поехал меня искать.
Родон с удивлением посмотрел на него и сказал:
– Огонь был очень жарким. – Задумавшись, он вытер тыльной стороной ладони свой рот. – Я даже не знаю. У меня и в мыслях нет убивать тебя. Ты сказал, что хочешь забрать Филадельфа и уехать с ним куда-нибудь, где вас никто не знает. Я не смогу увести Филадельфа из дворца. Ты согласен покинуть Александрию без него?
Цезарион молча смотрел на своего бывшего учителя, силясь понять только что услышанное им. Родон повернулся спиной к пруду и направился к Цезариону.
– Я не собираюсь тебя убивать, – повторил он. – Я думал, что уже убил тебя, и сильно об этом пожалел. Если я сообщу о нашей встрече римлянам, они, разумеется, не обрадуются, узнав, что погибший царь воскрес. Эта удивительная история может сильно взволновать людей. Для тебя же будет лучше, если ты спрячешься где-нибудь в укромном месте. Учитывая нынешние обстоятельства, это самое верное решение. Я могу помочь тебе. Ты мне веришь?
Цезарион не нашелся, что ему ответить. Отвернувшись, он побрел к скамейке, стоявшей под колоннадой. Тяжело опустившись на нее, он сказал:
– Нет, я тебе не верю. Надо быть полным идиотом, чтобы вновь довериться тебе. Кто угодно мог предать меня, но именно ты оказался способен на это.
– Однако я действительно хочу помочь тебе, – продолжал настаивать Родон. – В городе полно людей, которые тебя знают. Это слишком опасно для тебя, Цезарион. Я уже десять дней как здесь, и у меня есть доступ к римлянам. Я знаю, как люди относятся к новой власти. Знаю, кто верен тебе до сих пор. Римляне считают, что обязаны мне, и им все равно, чем я занят. Я свободен в своих действиях, для меня открыты все двери. Послушай, царь! Я на самом деле постараюсь помочь тебе. Если бы я хотел тебя убить, я бы уже сделал это. Ты же сам только что говорил об этом. Но я хочу тебе помочь. Я умоляю тебя, дай мне шанс!
Его слова звучали искренне. Конечно, Родон лгал и раньше, а Цезарион ему верил. И все же юноша понимал, что любой человек, к которому он обратится сейчас, может оказаться предателем, как и Родон. Кто может быть верным до конца?
Родон давно мог бы его придушить, спрятать тело в саду, а потом под покровом ночи вынести и утопить в гавани, привязав к нему камень. Так было бы проще всего. Вместо этого Родон просит позволить ему оказать помощь. Именно он ухаживал за могилой все это время. Розовое масло, тяжелый, душный аромат которого все еще висел в воздухе, предназначалось для лампад на его алтаре. В какой-то мере это свидетельствовало о раскаянии и искреннем желании искупить вину.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – спросил Цезарион после довольно продолжительной паузы.
Родон, проворно подбежав к скамейке, на которой сидел Цезарион, опустился на колено перед учеником.
– Идем в мой дом, – торопливо предложил он. – Побудешь там какое-то время. Все остальное я беру на себя.
Юноша бросил испытующий взгляд на Родона, лицо которого приняло серьезное выражение. Нос учителя распух, капли крови запеклись в бороде и под ноздрями, в глазах горела надежда.
– Дай мне хороший нож и не пытайся забрать его у меня, – негромко произнес Цезарион. – Если ты вздумаешь меня снопа предать, я убью сначала тебя, а потом лишу жизни и себя. Я не позволю, чтобы меня арестовали и тем более допрашивали. Ни при каких обстоятельствах...
Родон недовольно поморщился, но все же ответил:
– Я согласен на твои условия.
