Текст книги "Первая и последняя свобода"

Автор книги: Джидду Кришнамурти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

 Это не теоретизирование, не отрыв от практики. Если вы попытаетесь продумать каждую мысль и каждое чувство, выобнаружите, что это является необычайно практичным для вашей повседневной жизни, только тогда вы новы, а то, что является новым, продолжается вечно. Быть новым – значит быть творчески активным, а быть творчески активным – значит быть счастливым; а счастливый человек не обеспокоен тем, богат он или беден, он не заботится о том, к какому уровню общества и к какой касте принадлежит или в какой стране живёт. Счастливый человек не имеет никаких лидеров, никаких богов, никаких храмов, никаких церквей и поэтому не ввязывается ни в какие ссоры, не испытывает вражды.

 Конечно, это самый практичный способ разрешить наши трудности в этом нынешнем мире хаоса, не так ли? Именнопотому, что мы не являемся творческими в том смысле, в котором я использую это слово, мы настолько антиобщественны на всех различных уровнях нашего сознания. Чтобы быть очень практичными и эффективными в наших социальных отношениях, в наших отношениях со всем окружающим, нужно быть счастливым; но не может быть счастья, если нет окончания, не может быть счастья, если есть постоянный процесс становле ния. Только окончание открывает путь к возобновлению, возрождению, новизне, свежести, радости.

 Новое поглощается старым, и старое уничтожает новое, пока есть фон памяти, пока ум, мыслящий, обусловлен своей мыслью. Чтобы освободиться от этого фона, от обусловлива ния воздействиями, от памяти, – должна быть свобода от непрерывности. Непрерывность же продолжается, пока мысль и чувства не закончены полностью. Вы завершаете мысль, когда прослеживаете мысль до её конца и таким образом кладёте конец каждой мысли, каждому ощущению. Любовь – это не привычка или намять; любовь всегда нова. Новое можно встретить только тогда, когда ум свеж; а ум не является свежим, пока в нём есть осадок памяти. Есть память фактов, и есть психоло гическая память. Я сейчас говорю не о памяти фактов, а о психологической. Пока опыт полностью не понят, есть осадок, который является старым, который является вчерашним, вещью из прошлого; это прошлое всегда поглощает новое и поэтому уничтожает новое. Только когда ум свободен от старого, он встречает всё по-новому, заново – и в этом – есть радость.

27. О НАИМЕНОВАНИИ

ВОПРОС: Как можно осознать эмоцию, не назвав её или не присвоив ей ярлык? Если я осознаю какое-точувство, я, как представляется, знаю, каково это чувство, почти сразу после того, как оно возникает. Или вы имеете в виду что-то другое, когда говорите: «Не присваивайте имени»?

КРИШНАМУРТИ: Почему мы всему присваиваем имена? Почему мы присваиваем ярлык цветку, человеку, чувству? Или для того чтобы сообщить о своих чувствах, чтобы описать цветок и так далее и так далее; или чтобы идентифицировать себя с этим чувством. Разве не так? Я называю нечто, какое-то чувство, чтобы сообщить о нём – «я сердит». Или же я идентифицирую себя с этим чувством, чтобы усилить его или ослабить, или же сделать по отношению к нему что-нибудь. Мы присваиваем имя чему-то, например бутону розы, чтобы сообщить это другим или же, давая розе имя, мы думаем, что мы поняли её. Мы говорим: «Это роза», бросаем быстрый взгляд на неё и продолжаем своё занятие. Давая цветку имя, мы думаем, что мы поняли его; мы классифицировали его и думаем, что таким образом мы поняли всё содержание и красоту этого цветка. Давая чему-то имя, мы просто помещаем это в некую категорию и думаем, что мы поняли это; мы не вглядываемся в это более пристально. Однако если мы не даём чему-то имени, то вынужденывглядываться в это. Это значит, что мы подходим к цветку или к тому, чем бы это ни было, с ожиданием новизны, с желанием исследовать заново; мы рассматриваем это так, как если бы мы никогда это прежде не видели. Присвоение имён – очень удобный способ избавляться от вещей и людей; сказав, что они являются немцами, японцами, американцами, индусами, вы можете присвоить им любой ярлык и уничто жить этот ярлык. Но если вы не присваиваете людям ярлыки, то вы вынуждены вглядываться в них, и тогда намного труднее убить кого-то. Вы можете уничтожить ярлык с помощью бомбы и чувствовать, что совершили справедливое дело, но если вы не присваиваете ярлыки и должны поэтому вглядываться в отдельную вещь – будь то человек, цветок, событие или эмо ция, – тогда вы вынуждены учитывать и вашу связь с этим, и ваши последующие действия. Таким образом, наименование или присвоение ярлыка – это очень удобный способ избавле ния от чего угодно, способ отрицания, осуждения или оправ дания чего-то. Это одна сторона вопроса.

 Каково ядро, из которого вы даёте имена, что это за центр, который всегда называет, выбирает, присваивает ярлыки? Ведь все мы чувствуем, что действительно имеется центр, ядро, не так ли, из которого мы действуем, из которого мы судим, из которого мы называем. Что же является этим центром, этим ядром? Некоторые хотели бы думать, что это духовная сущность, Бог, или что вам угодно. Так что давайте узнаем, чем же является это ядро, этот центр, который называет, классифицирует, оценивает. Несомненно, этим ядром является память, не так ли? Последовательность переживаний, отождествлённых и ограниченных – прошлое, передающее жизнь через настоящее. Это ядро, этот центр питает настоящее через называние, наименование, присвоение ярлыков, запоминание.

 По мере того как мы будем раскрывать это, мы вскоре увидим, что пока этот центр, это ядро существует, не может быть никакого понимания. Только после исчезновения этого ядра возникает понимание, потому что, в конце концов, это ядро есть память; память о различных переживаниях, которым присвоены имена, ярлыки, отождествления. С этими названными и маркированными переживаниями, в этом центре, как раз и происходит принятие и отклонение, и решение – быть или не быть – выносится в соответствии с ощущениями, удовольствиями и болями памяти о переживаниях. Таким образом, этот центр есть слово. Если вы не называете этот центр, то разве центр есть? Точно так же, если вы не думаете в терминах слов, если вы не используете слова, разве вы можете думать? Мышление возникает через вербализацию; или же вербализация начинается в ответ на мышление. Центр, ядро, есть вербализованная память о неисчислимых переживаниях удовольствия и боли. Понаблюдайте, пожалуйста, за собой, и вы увидите, что слова стали намного более важными, ярлыки стали намного более важными, чем сама жизнь; и мы живём словами.

 Для нас слова «истина», «Бог» и подобные им стали очень важными – или по крайней мере важны чувства, которые эти слова представляют. Когда мы говорим «американец», «христианин», «индус» или слово «гнев» – мы являемсясловом, представляющим это чувство. Но мы не знаем, каково это чувство, потому что важным стало само слово. Когда вы называете себя буддистом, христианином – что означает это слово, что является смыслом этого слова, которое вы никогда не исследовали? Наш центр, ядро, есть это слово, этот ярлык. Если сам ярлык не имеет значения, если значение имеет то, что скрывается за ярлыком, то вы способны исследовать, но если вы отождест вляете себя с ярлыком и прилеплены к нему, вы не сможете пойти дальше. А ведь мы отождествлены с ярлыками: дом, форма, имя, мебель, счёт в банке, наши мнения, наши стимулы и так далее и так далее. Мы – все эти вещи, вещи, представляемые именами. Стали важными вещи, имена, ярлыки; и поэтому центром, ядром является слово.

 Если нет никакого слова, никакого ярлыка, то нет и центра, не так ли? Есть распад, есть пустота – но не пустота стра ха, которая является совершенно другой вещью. Рождается ощущение, что вы ничто; потому, что вы удалили все ярлыки или, скорее, потому, что вы поняли, почему вы присваиваете ярлыки чувствам и идеям, и вы полностью обновлены, разве нет? Нет никакого центра, из которого вы действуете. Центр, который является словом, растворился. Ярлык убран, и где выкак центр? Вы есть, но произошло изменение. Это изменение немного пугает; поэтому вы не продолжаете то, что всё ещё вовлечено в это; вы уже начинаете составлять суждение, решать, нравится вам это или не нравится. Вы не продолжаете попытку понять то, что приходит к вам, вы уже выносите приговор, что означает, что в вас есть центр, из которого вы действуете. Поэтому вы останавливаетесь в тот момент, когда выносите суждение; важными становятся слова «нравится» и «не нравится». Но что случается, когда вы не присваиваете имени? Вы вглядываетесь в эмоцию, в ощущение более пристально и поэтому имеете совершенно иное отношение к этому, точно так же как вы по-новому относитесь к цветку, когда вы не называете его. Вы вынуждены смотреть на него по-новому. Когда вы не называете группу людей, вы вынуждены вглядываться в лицо каждого индивидуума и не рассматривать их всех как безликую массу. Поэтому вы намного более бдительны, намного более наблюдательны, больше понимаете; вы испытываете более глубокое чувство сострадания, любви; но если вы рассматриваете всех этих людей как массу, всё кончено.

 Если вы не присваиваете ярлыков, то должны рассмотреть каждое чувство, когда оно возникает. Когда вы присваиваете ярлыки, разве чувство отличается от ярлыка? Или это ярлык пробуждает чувство? Пожалуйста, обдумайте это. Когда мы присваиваем ярлыки, большинство из нас усиливают свои чувства. Чувство и придание ему имени происходят мгновенно и одновременно. Если бы между обозначением и чувством существовал разрыв, интервал, вы могли бы узнать, что чувство отличается от своего обозначения, и тогда вы были бы способны иметь дело с чувством, не называя его.

 Проблема в том – не так ли? – как быть свободным от чувс тва, которое мы называем – такого как гнев? Не как поработить, возвысить, подавить его – всё это так нелепо и незрело, – а как действительно быть свободным от этого чувства? Чтобы быть действительно свободным от чувства, мы должны обнаружить, не является ли слово более важным, чем само чувство. Слово «гнев» имеет большее значение, чем само это чувство. Чтобы действительно узнать, что важнее, должен быть разрыв между чувством и его обозначением. Это одна часть проблемы.

 Если я не называю чувство, то есть если мысль не функционирует просто из-за слов или если я не думаю в терминах слов, образов или символов, а ведь большинство из нас думает именно в этих терминах, – что происходит тогда? Несомненно, ум тогда не является наблюдателем. Когда ум не думает в терминах слов, символов, образов, то мыслящий не отделён от мысли, которая является словом. Тогда ум спокоен – не так ли? – он не сделан спокойным, он являетсяспокойным. Когда ум действительно спокоен, тогда с чувствами, которые возникают, можно иметь дело напрямую. Только когда мы даём чувствам имена и тем самым усиливаем их, только тогда чувства обретают длительность, продление; они сохраняются в центре, из которого мы потом присваиваем ярлыки или чтобы усилить эти чувства, или чтобы сообщать о них.

 Когда ум более не является центром, что имеет место в случае, когда мыслящий состоит из слов, из прошлых переживаний, – которые все являются воспоминаниями, ярлыками, за пасёнными и расставленными по ячейкам категориями, – когда не делается ни одной из этих вещей, тогда с очевидностью ум спокоен. Он более не связан, он более не имеет центра, опре деляемого как «моё» – мой дом, моё достижение, моя работа, – которые всё ещё остаются словами, стимулируя чувства и таким образом укрепляя память. Когда ум не совершает ни одной из этих вещей, ум очень спокоен. Это состояние не является отрицанием. Напротив, чтобы прийти в эту точку, вы должны пройти всё это, и это огромное свершение; это не просто запоминание нескольких наборов слов и их повторение, подоб но школьнику – «не называть», «не называть». Чтобы пройти через все эти сложности, чтобы испытать это, чтобы видеть, как работает ум, и таким образом прибыть в ту точку, когда вы больше не даёте имён, что означает, что центр более не отде лён от мысли, – несомненно, весь этот процесс и есть реальная медитация.

 Когда ум действительно спокоен, тогда есть возможность, чтобы возникло неизмеримое. Любой другой процесс, любой другой поиск действительности – просто проекция «я», самоделка и потому нереальна. Но этот процесс очень труден, и это означает, что ум должен постоянно знать обо всём, что происходит внутри него. Чтобы прибыть в эту точку, нельзя выносить никакого суждения или оправдания с начала и до конца – нельзя считать, что вот это конец. Конца нет, ведь наличествует нечто необычайное, всё ещё продолжающееся. Это не обещание. Это говорится для вас, чтобы вы поэкспериментировали, вошли в себя глубже, глубже и глубже, так, чтобы всё множество слоёв центра растворялось и вы могли бы делать это быстрее или медленнее. Необычайно интересно наблюдать за процессом ума, как он зависит от слов, как слова стимулируют память или реанимируют мёртвые переживания опыта и дают им жизнь. Именно в этом процессе ум живёт или в будущем, или в прошлом. Поэтому слова имеют огромное значение и в неврологическом, и в психологическом отношении. И, пожалуйста, не пытайтесь выучить всё это по моим словам или из книг. Вы не можете изучить это по опыту другого человека или найти это в книге. То, что вы изучаете или находите в книгах, не будет реальностью. Но вы можете испытать это, вы можете наблюдать себя в действии, видеть себя размышляющим, наблюдать за тем, как вы думаете, как быстро вы назы ваете чувство, как только оно возникает, и наблюдение за всем процессом освобождает ум от его центра. Тогда ум, будучи спокойным, может получить то, что является вечным.

28. ОБ ИЗВЕСТНОМ И НЕВЕДОМОМ

ВОПРОС: Наш ум знает только известное. Что в нас есть такое, что побуждает нас искать неведомое,реальность, Бога?

КРИШНАМУРТИ: Стремится ли наш ум к неведомому? Есть ли в нас страстное стремление к неведомому, к реальности, к Богу? Подумайте, пожалуйста, над этим серьёзно. Это не риторический вопрос – давайте действительно выясним. Существует ли внутреннее стремление в каждом из нас найти неведо мое? Есть оно? Как вы можете найти неведомое? Если вы не знаете его, как вы можете его найти? Есть ли в нас стремление к реальности, или это просто желание – для знания, для расширения? Вы понимаете, что я имею в виду? Я знаю множество вещей; они не принесли мне счастья, удовлетворения, радости. Поэтому теперь я хочу чего-нибудь ещё, что даст мне большую радость, большее счастье, большую жизнеспособность – что хотите. Может ли известное, то есть мой ум – ведь мой ум и есть известное, результат прошлого, – может ли этот ум искать неведомое? Если я не знаю реальность, неведомое, как я могу это искать? Несомненно – оно само должно прийти, я не могу пойти за ним. Если я иду за ним, я иду за чем-то, что является известным, спроецированным самим же мною.

Наша проблема не в том, что в нас есть такое, что заставляет нас искать неведомое, – это достаточно ясно. То наше собственное желание быть более защищёнными, более долгоживущими, более устроенными, более счастливыми, убежать от суматохи, от боли, от замешательства. Это и есть наш очевид ный стимул, сила побуждения. Когда есть такой сильный стимул, такое устремление, вы найдёте чудодейственный способ бегства, изумительное убежище – в Будде, в Христе или в политических лозунгах и всём таком прочем. Это не реальность; это не непостижимое, неведомое. Поэтому стремление к неведомому должно прийти к концу, поиск неведомого должен остановиться; это означает, что должно возникнуть понимание совокупного известного, накопленного знания, что и является умом. Ум должен понять себя как известное, ведь это всё, что он знает. Вы не можете думать о чём-то, чего вы не знаете. Вы можете думать только о том, что вы знаете.

 Наша трудность в том, чтобы ум не продолжал действовать в известном; это может произойти, только когда ум понимает себя и то, что все его движения – из прошлого, проецирующего себя через настоящее в будущее. Это одно непрерывное движение известного; может ли это движение прийти к концу? Это может окончиться только тогда, когда механизм его собственного процесса понят, только когда ум понимает себя и свою работу, свои пути, свои цели, свои стремления, свои требования – не только поверхностные требования, но и глубокие внутренние убеждения и мотивы. Это весьма трудная задача. То, что вы намереваетесь выяснять, – не то, что простое посещение собрания или лекции или чтение книги. Напротив, это требует постоянной наблюдательности, слежения, постоянного осознания каждого движения мысли – не только когда вы бодрствуете, но и когда вы спите. Это должен быть единый, целостный процесс, не спорадический, частичный процесс.

 Также и намерение должно быть правильным. То есть следует отбросить суеверное мнение, будто внутренне все мы устремлены к неведомому. Это иллюзия – думать, что все мы ищем Бога: мы не ищем. Нам не следует искать свет. Свет будет, когда нет темноты, и посредством темноты мы не можем найти свет. Всё, что мы можем сделать, – устранить те препятствия, что создают темноту, и устранение зависит от намерения. Если вы устраняете их для того, чтобы видеть свет, то вы не устраняете ничего, вы лишь заменяете темноту словом «свет». Даже смотреть за пределы темноты является бегством от темноты.

 Нам следует рассматривать не «что есть то, что побуждает нас?», а – почему в нас такое смятение, замешательство, такая сумятица, беспорядок, такой раздор, борьба и антагонизм – все глупости нашего существования. Только когда их нет, тогда есть свет, мы не должны искать его. Когда глупость ушла – присутствует разум. Но человек, который глуп и пытается стать разумным, – по-прежнему глуп. Глупость никогда не может сделаться мудростью; только когда глупость прекращается – присутствует мудрость, разум. Человек, который является глупым и пытается стать разумным, мудрым, очевидно, никогда не сможет быть таким. Чтобы узнать, что такое глупость, человек должен войти в неё, не поверхностно, полностью, всецело, глубоко, проникновенно, мудро; человек должен войти во все различные слои глупости, и в прекращении этой глупости присутствует мудрость.

 Поэтому важно выяснять, не «существует ли нечто большее, нечто более великое, чем знание, известное, что побуждаетнас стремиться к неведомому», а увидеть, что в нас есть такое, что создаёт беспорядок, путаницу, войны, классовые различия, снобизм, погоню за славой, накопление знания, бегство с помощью музыки, с помощью искусства, бегство столь многими различными путями. Несомненно, это важно – видеть их, какие они есть, и обратиться к самим себе, какие мы есть. Отсюда мы можем продвигаться дальше. Тогда отбрасывать известное сравнительно легко. Когда ум тих, когда он больше не проецирует себя в будущее, желая чего-то; когда ум действительно спокоен, глубоко умиротворён, тогда неведомое обретает бытие. Вы не должны искать его. Вы не можете пригласить его. Вы можете пригласить только то, что вы знаете. Вы не можете пригласить неведомого гостя. Вы можете пригласить только того, кого вы знаете. Но вы не знаете неведомое, Бога, реальность или как хотите. Оно должно прийти. Оно может прийти, только когда поле в порядке, когда почва возделана, но если вы вспахиваете для того, чтобы оно пришло, – оно не будет у вас.

Наша проблема не в том, как искать непознаваемое, а в том, чтобы понять накапливающие процессы ума, который всегда – известное. Это трудная задача: это требует постоянного внимания, постоянного осознания, в котором отвлечение, отождествление, осуждение не имеют никакого значения; это – быть с тем, что есть. Только тогда ум может быть тихим. Никакое количество медитаций, дисциплины, не может сде лать ум тихим – в подлинном смысле этого слова. Только когда ветер стихает, озеро становится спокойным. Вы не можете сделать озеро спокойным. Наша работа не в том, чтобы преследовать непостижимое, а в том, чтобы понять беспорядок, сумятицу, страдание в нас самих; и тогда это нечто таинственным образом обретает бытие, в котором – радость.

29. ИСТИНА И ЛОЖЬ

ВОПРОС: Каким образом истина, как вы говорили, будучи повторенной, становится ложью? Что такое на самом деле ложь? Почему это плохо – лгать? Не является ли это глубокой и тонкой проблемой на всех уровнях нашего существования?

КРИШНАМУРТИ: Здесь два вопроса, так давайте исследуем первый, а именно: когда истина повторена, как она становится ложью? Чем является то, что мы повторяем? Можете ли вы повторить понимание? Я понял что-то. Могу я повторить это? Я могу облечь в слова это, я могу сообщить об этом, но само переживание, несомненно – не то, что повторяемо? Мы пойманы сетью слова и упускаем значение переживания. Если у вас было переживание, можете ли вы повторить его? Вы можете хотеть повторить его, у вас может быть желание его повторения, его ощущения, но раз у вас было переживание, оно завершено, оно не может быть повторено. Что может быть повторено – это ощущение и соответствующее слово, которое даёт жизнь это му ощущению. Поскольку, к сожалению, большинство из наспропагандисты, мы в ловушке повторения слов. Так мы живём словами – и истина не подпускается.

 Возьмите, например, чувство любви. Вы можете повторить его? Когда вы слышите слова «возлюби ближнего своего» – для вас это истина? Это истина, только когда вы действительно любите своего соседа; и эта любовь не может быть повторена – повторяется только слово. Тем не менее большинство из нас счастливы, довольны – с этим повторением «возлюби ближнего своего» или «не будьте жадными». Так что истина другого, или действительное переживания, которое вы имели, просто через повторение, не становится реальностью. Напротив, повторение не подпускает реальность, препятствует ей. Просто повторение неких идей – не реальность.

 Трудность здесь – понять вопрос, не думая в терминах про тивоположности. Ложь – не что-то противоположное истине. Человек может видеть истину того, что говорится – не в противоположности или в сравнении, как ложь или истину; но просто видеть, что большинство из нас повторяют без понимания. Например, мы обсудили присвоение и не присвоение имени некоему чувству или чему-то другому. Уверен, многие из вас будут повторять это, думая, что это «истина». Вы никогда не повторите переживание, если это непосредственное переживание. Вы можете сообщить о нём, но когда это реальное переживание и ощущения, связанные с ним, ушли, эмоциональное содержание слов полностью рассеялось.

 Возьмите, например, идею, что мыслитель и мысль – одно. Это может быть истиной для вас, потому что вы напрямую пережили это. Если я повторяю это, тогда это уже не будет истинным, не так ли? – истинным, не как противопоставление ложному, прошу вас. Это не было бы действительным, это было бы просто повторением и потому не имело бы никакого значения. Видите ли, повторением мы создаём догму, мы строим церковь – и в этом находим убежище. Слово и не истина – по лучается «истина». Слово – не вещь. Для нас же вещь – слово, и именно поэтому человек должен быть предельно осторожен, чтобы не повторять что-либо, чего он на самом деле не понимает. Если вы поняли что-то, вы можете сообщить об этом, но слова и память уже утратили своё эмоциональное значение. Поэтому если человек понимает это, то в обычном разговоре, беседе его обзор обсуждаемого, его словарь, подбор слов – изменяются.

 Поскольку мы ищем истину путём самопознания, а не просто пропагандисты, важно это понять. Путём повторения человек гипнотизирует себя словами или ощущениями. Человек оказывается пойманным в сеть иллюзий. Чтобы быть свободным от этого, надо обязательно переживать напрямую, а чтобы переживать напрямую, нужно осознавать себя в процессе повторения, привычек или же слов, ощущений. Это осознание даёт человеку необычайную свободу, поэтому возможно обновление, постоянное переживание, новизна.

 Другой вопрос: «Что такое на самом деле ложь? Почему это плохо – лгать? Не является ли это глубокой и тонкой проблемой на всех уровнях нашего существования?»

 Что такое ложь? Противоречие – не так ли? – противоречие «само», нашего «я». Можно противоречить сознательно или подсознательно; можно преднамеренно или неосознанно; противоречие может быть или очень-очень тонким, или очевидным. Когда расхождение в противоречии очень велико, тогда либо человек теряет душевное равновесие, либо осознаёт это расхождение и старается исправить его.

 Чтобы понять эту проблему – что такое ложь и почему мы лжём, – надо вникнуть в неё без размышления в терминахпротивоположности. Можем ли мы взглянуть на эту проблему противоречия в нас самих, не пытаясь не быть противоречивыми? Наше трудность в исследовании этого вопроса – не так ли? – в том, что мы слишком охотно осуждаем ложь, – но, чтобы понять её, можем ли мы думать о ней не в терминах истины и лжи, а в ракурсе – что такоепротиворечие? Почему мы противоречим? Почему существует противоречие в нас самих? Не из-за попытки ли жить согласно стандарту, согласно шаблону, образцу – постоянное приближение себя к образцу, постоянное усилие быть чем-то, либо в глазах другого, либо в наших собственных глазах? Есть желание – разве не так? – соответствовать образцу, подчиняться шаблону; когда человек не живёт согласно этому образцу, имеет место противоречие.

 Теперь, почему мы имеем образец, стандарт, приближение, идею, которым мы пытаемся соответствовать? Почему? Вполне очевидно – чтобы быть в безопасности, быть невредимыми, быть популярными, иметь о себе хорошее мнение и так далее. Здесь семя противоречия. Пока мы приближаем себя к чему-то, пытаясь быть кем-то, должно присутствовать противоречие; следовательно, должно быть и это расхождение между ложным и истинным. Думаю, это важно, если вы спокойно вникнете в это. Не то, что ложного и истинного нет; но почему про тиворечие – в нас самих? Не потому ли, что мы пытаемся быть кем-то – быть благородными, быть хорошими, быть доброде тельными, быть творческими, быть счастливыми и так далее? В самом желании быть кем-то есть противоречие – не быть кем-то ещё. Именно это противоречие и есть то, что столь разрушительно. Если человек способен на полное отождествле ние с чем-то, с этим или с тем, тогда противоречие прекращается; когда мы отождествляем себя полностью с чем-то, имеет место отгораживание себя нашим «я», налицо сопротивление, что создаёт неуравновешенность – вполне очевидная вещь.

 Почему в нас существует противоречие? Я сделал что-то, и я не хочу, чтобы это было раскрыто; я придумал нечто, что не соответствует должному уровню, это ставит меня в состояние противоречия, и мне это не нравится. Где есть приближение, к приблизительному соответствию, должно быть и опасение, страх, а этот страх и есть то, что противоречит. И наоборот, если нет «становления», нет попытки быть кем-то или чем-то, то нет и чувства страха; нет никакого противоречия; в нас нет никакой лжи ни на каком уровне, сознательном или подсознательном – ничего, что должно быть подавлено, ничего, что должно быть разоблачено или выставлено напоказ. Поскольку большая часть наших жизней – это результат настроений и поз, зависящих от наших настроений, мы принимаем позы, делаем вид – что является противоречием. Когда настроение исчезает, мы такие, какие мы и есть па самом деле. По-настоящему важно именно это противоречие, а не то, говорите ли вы вежливую безобидную ложь или нет. Пока существует это противоречие, должно быть и поверхностное существование, и, следовательно, поверхностные страхи, которые должны охраняться, – за тем безобидная ложь, – вы знаете, всё остальное, что за этим следует. Давайте посмотрим на этот вопрос, не спрашивая, чтоявляется ложью и что истиной, но без этих противоположностей вникнем в проблему противоречия в нас самих – что чрезвычайно трудно, ведь из-за того, что мы так сильно зависим от ощущений, большая часть наших жизней является противоречием. Мы зависим от воспоминаний, от мнений; у нас так много опасений, страхов, которые мы хотим скрыть, – всё это создаёт противоречие в нас самих; когда такое противоречие становится непереносимым, человек теряет голову. Каждый хочет мира, но всё, что каждый делает, ведёт к войне, не только в семье, но и вне неё. Вместо того чтобы понять, что именно создаёт конфликт, мы только пытаемся стать всё более и более то чем-то од ним, то чем-то другим, противоположным, тем самым создавая ещё большее разделение.

 Можно ли понять, почему существует противоречие в нас самих – не только поверхностно, но и намного более глубоко, психологически? Прежде всего осознаёт ли человек, что живёт жизнью, полной противоречий? Мы хотим мира, и мы – националисты; мы хотим избежать социальных бедствий, нищеты, и всё же каждый из нас индивидуалист, ограничен, замыкается в своём «я». Мы постоянно живём в противоречии. Почему? Не потому ли, что мы – рабы ощущений? Это нельзя отклонять или принимать. Это требует очень большого понимания всего, что включено в ощущения, которые являются желаниями. Мы хотим так много всего, и каждое в этом противоречит другому. У нас так много конфликтующих масок; мы надеваем одну из них, когда это удовлетворяет нас, и сбрасываем её, когда что-тодругое оказывается ещё более выгодным, даёт ещё больше удо вольствия. Именно это состояние противоречия и создаёт ложь. В противоположность этому – мы создаём «истину». Но опре делённо, истина – не противоположность лжи. То, что имеет противоположность – не истина. Противоположность содержит свою собственную противоположность, поэтому она – не истина, и чтобы понять эту проблему очень глубоко, нужно осознавать все противоречия, в которых мы живём. Когда я говорю: «Я люблю тебя», с этим идут ревность, зависть, беспокойство, страх – что является противоречием. Должно быть понято именно это противоречие, а его можно понять только тогда, когда человек осознаёт его, осознаёт без всякого осуждения или оправдания – просто глядя на него. Чтобы смотреть на него пассивно, человек должен понять все процессы оправдания и осуждения.

 Это нелегко – смотреть пассивно на что-либо; но в понима нии этого человек начинает понимать весь процесс движения своих чувств и мыслей. Когда человек осознаёт всю полноту значения противоречия в себе самом, это приносит необычайное изменение: вы становитесь самим собой – не кем-то, кем вы пытаетесь быть. Вы больше не следуете идеалу, не ищете счастья. Вы – то, что вы есть, и отсюда вы можете продолжать продвигаться. Тогда нет никакой возможности быть противоречию.