Текст книги "Дурной сон (ЛП)"

Автор книги: Джиана Дарлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– А ты слишком стар, чтобы разобраться в моих секретах, даже если бы ты смог их найти, – запоздало воскликнула я, и мои щеки покраснели, потому что он продолжал брать надо мной верх.

Его мягкий смешок, как лента дыма, потянулась ко мне из коридора.

Разозлившись, я схватила свои хлопья с молоком и ложку, а затем отнесла закуску в свою комнату. Я съела ее, не чувствуя вкуса сладкой кашицы, дожидаясь, пока звуки ухода Тирнана не разнесутся эхом по коридору.

Я поставила пустую миску на тумбочку, выскользнула из своей односпальной кровати и прошла по коридору к бельевому шкафу, чтобы взять несколько вещей, прежде чем постучать в дверь Аиды.

– Тирнанни? – ласково позвала она.

Я подавилась этим прозвищем, не в силах представить, что Тирнан позволит кому-то называть его таким отвратительным ласковым именем.

Я поклялась назвать его этим именем, когда увижу его в следующий раз.

– Это я, мама, – позвала я, прежде чем открыть дверь.

Окна были открыты, сладкий ветерок проникал в комнату, так что от мужского запаха Тирнана не осталось и следа. Это была сладкая, цветочная Аида, которая лежала посреди неубранной кровати на боку, задрав одну ногу, чтобы продемонстрировать округлость своей попы, а одна рука играла с краем кружевной ночной рубашки. Когда она увидела меня, то с шумом сдула с лица выбившуюся прядь волос и рухнула обратно на свои потертые подушки из розового шелка.

– Слава богу, – воскликнула она, закинув руку на лоб. – Я не думаю, что смогла бы справиться с этим человеком еще.

– Фу, мам, пожалуйста, не говори о своей сексуальной жизни с этим... – Я замялась, не в силах придумать, как бы поприличнее его назвать.

– Этот высокий, темный и красивый, пьющий прохладную воду? – предложила она, подглядывая за мной из-под предплечья.

Я бросила на нее невеселый взгляд.

Одновременно мы разразились хихиканьем.

– Иди сюда, милая голубка, – поманила она своей мечтательной улыбкой, той самой, которая заставила влюбиться в нее бесчисленное множество мужчин.

Я ничем не отличалась от них.

Несмотря на ее недостатки, эгоцентризм и привычное пренебрежение, я не могла не любить свою мать, когда она улыбалась мне этой улыбкой кинозвезды. Не помогало и то, что она использовала ласковое имя, которым отец называл меня в детстве.

Я подняла простыни в своих руках повыше.

– Я и близко не подойду к кровати, пока мы не поменяем простыни.

Восторженный смех Аиды разнесся по комнате, высокий и чистый, как музыка серебряной флейты. Я ухмыльнулась и швырнула белье ей в лицо. Она драматически фыркнула, отталкивая от своего лица, а затем выскочила из бледно-розовых простыней и бросилась на меня. Я вскрикнула, когда она приземлилась на меня, отшатнувшись назад. Она удержала меня, обхватив обеими руками мой торс и прижав меня к себе так крепко, что на мгновение мне стало трудно дышать. Я не шевелилась, когда она уткнулась носом в мои волосы, ее вздох был мягким и мечтательным, когда она вдохнула мой запах.

– Моя голубка, – прошептала она, крепко сжимая меня. – Моя милая, разумная девочка. Что бы я без тебя делала?

По правде говоря, иногда я задавалась тем же вопросом. В конце года я оканчивала школу и надеялась, что меня примут в учебное заведение, о котором я мечтала долгие годы.

Нью-Йоркский Университет.

В нем есть знаменитая программа по Истории искусств и очень крутая программа по Устойчивому бизнесу в бизнес-школе Стерна.

Это было моей мечтой с шести лет, когда папа в один из своих приездов привез мне фиолетовую толстовку Нью-Йоркского университета. Я захотела стать специалистом по сохранению искусства в восемь лет, когда он взял меня в Музей изящных искусств в Хьюстоне во время редкого совместного отпуска. Он был важным человеком, поэтому, когда я проявила любопытство по поводу пустой рамы с табличкой, на которой было написано, что ее обрабатывает консерватор, он немедленно обеспечил нам доступ в этот отдел.

Я до сих пор помню резкий запах лака и скипидара в носу, осторожные, уверенные руки человека, склонившегося над картиной Густава Климта. Я восторженно наблюдала, как мужчина осторожно счищает слои грязи и налет времени со старого холста. Одна сторона была тусклой и серо-коричневой, а другая медленно оживала в ярких красках, как это было в самом начале.

Это была магия.

Самая чистая форма, которую я когда-либо видела.

Что-то в ней вызвало во мне отклик, как тогда, так и сейчас. Мысль о том, что при тщательной самоотдаче можно открыть свое истинное «я» даже после многих лет жестокого износа.

Это давало мне надежду.

Затем появилась более широкая привлекательность, более прагматичная тяга к изучению бизнеса с акцентом на устойчивое развитие и науку об окружающей среде. Я часами путешествовала с папой по техасской сельской местности, узнавая все об истории семьи как нефтегазового конгломерата, а также о его растущем желании что-то изменить. На протяжении всей моей жизни невозможно было игнорировать катастрофическое воздействие глобального потепления, даже в нефтяном штате, который пытался его игнорировать. Пожар на химическом заводе в Кросби, нехарактерные для зимы две тысячи двадцатого года морозы, оставившие тысячи людей без еды и воды, разрыв трубопровода в Мексиканском заливе, вызвавший масштабный пожар в океане, который пресса назвала «Огненным глазом», потому что он выглядел таким же адским, как глаз Саурона из «Властелина колец».

Эти события повлияли на меня, потому что они повлияли на моего отца, и я боготворила его с самого первого момента, когда смогла размышлять.

Я организовывала инициативы по переработке отходов в своей средней школе, протестовала против строительства трубопровода в лагере «Две реки» и многое другое, а также выиграла научную ярмарку штата за свой исследовательский проект по выбросам углекислого газа на животноводческих фермах.

Сделать мир «зеленым» стало миссией отца в конце его жизни.

И так же она стала моей собственной.

Вместе у меня были две дико разные мечты, и мне было все равно, где я могу оказаться между ними, потому что знала, что никогда не останусь без страсти ни к одной из них. Все, что я знала наверняка, – это то, что не желала отказываться от возможности продолжить обучение в Нью-Йоркском университете, если мне повезет поступить и получить полную стипендию.

Не ради Аиды.

Может быть, даже не ради Брэндо.

Хоть раз в жизни я хотела чего-то для себя.

Так что да, мне было интересно, что Аида будет делать без меня, потому что это время приближалось, подозревала она об этом или нет.

– С тобой все будет хорошо, – заверила я ее, поглаживая облако мягких бледных волос. – У тебя все было хорошо до моего рождения.

– У меня был твой отец.

Я слегка поморщилась, потому что это было правдой. Аида не была женщиной, которая хорошо или с удовольствием заботилась о себе.

– Вот почему я так благодарна, что нашла Тирнана, – сказала она в своей обычной задумчивой манере. – Он хочет перевезти нас в Нью-Йорк.

– Нью-Йорк! – Я отпрянула от матери в шоке, мой рот стал круглым, как пулевое отверстие прямо в моем черепе. – Мам, ты не можешь быть серьезной. Ты даже не любишь этого парня.

Она нахмурилась на меня, затем разгладила пальцем складку между бровями, потому что беспокоилась о морщинах.

– Не надо «мамкать», голубка. Конечно, я серьезно. У него есть деньги. Много денег. И он хорошо ко мне относится. Я знаю, что он тебе не нравится, потому что ты думаешь, что он угрожает памяти твоего отца. – Аида сделала паузу, чтобы издать многострадальный вздох. – Но он хочет, чтобы мы были семьей.

– Он хочет, чтобы ты лежала в его постели, а мы с Брэндо были заперты с глаз долой на каком-нибудь чердаке, – возразила я, содрогаясь от этой мысли.

– У тебя всегда было глупое воображение.

– Если я глупая, то это у меня от тебя, – огрызнулась я, а потом увидела, как широкие голубые глаза Аиды наполнились слезами.

Я вздохнула, когда она отодвинулась от меня, срывая простыни со своей кровати резкими движениями, прерываемыми всхлипыванием.

– Мне жаль, – сказала я, потому что так оно и было. Я уже давно поняла, что в наших отношениях я была более взрослой. Это было частью ее очарования; она была по-детски удивительной и милой, хотела угодить и жаждала ласки и внимания. Она никогда не желала мне зла, и поэтому мне казалось нелепым злиться на нее.

Моя мать не могла изменить свою природу.

Мой отец не смог изменить, хотя и пытался.

Можно сказать, что люди не способны меняться, и я могла с этим жить, даже если это не всегда было идеально.

Я подошла к маме сзади, когда она наклонилась, чтобы заправить один конец свежей простыни под матрас, и обнял ее.

– Я люблю тебя, – пробормотала я, прижимаясь к ее покрытой шелком спине. – Я бы хотела, чтобы ты знала, какая ты прекрасная и способная. Тебе не нужен мужчина, чтобы помочь позаботиться о тебе, о нас. – Я сделала паузу, пожевав нижнюю губу. – Разве я недостаточно хорошо справляюсь с этим?

Она выпрямилась, еще крепче прижимая мои руки к своему животу, чтобы она могла обнять их.

– Ты замечательная дочь. Но ты не можешь обеспечить нам безопасность так, как это может сделать мужчина. Ты не сможешь сделать нас богатыми и обеспеченными так, как это может сделать мужчина, милая. Это так просто.

– Сейчас уже не тысяча девятьсот пятидесятые годы, – ворчала я, хотя знала, что переубедить ее невозможно. – Я могу сделать нас богатыми.

– Изучая художественный консерватизм? – спросила она, похлопывая меня по руке. – Нет, милая. Ты гонись за своими мечтами, а я буду гоняться за мужчинами, хорошо? Все, что я делаю, я делаю для того, чтобы ты была счастлива. Тирнан может устроить тебя в лучшие школы страны.

– Я могу изучать устойчивый бизнес, и мне не нужна его помощь в поступлении. – Я вздрогнула от самой идеи.

– Он мог бы позволить себе обучение в Нью-Йоркском университете, – уговаривала она, поворачиваясь ко мне так, чтобы взять мое лицо в свои руки. – Ты могла бы перестать работать и сосредоточиться на учебе... возможно, это даже даст тебе время для свиданий. У тебя слишком красивое лицо, чтобы все время прятаться за учебником.

– Есть финансовая помощь. – Я ни за что на свете не согласилась бы взять деньги у Тирнана. У меня было такое чувство, что каждый доллар связан с какими-то условиями.

Аида издала страдальческий вздох.

– Правда, Бьянка, ты так решительно настроена ненавидеть его, что не можешь понять, как он может изменить нашу жизнь? Тебе нравится так жить? От зарплаты до зарплаты. Думать, сможем ли мы позволить себе следующий раз, когда Брэндо окажется в больнице? – Она замешкалась в своей тираде, ее глаза сузились от моей непреднамеренной реакции.

Она задела единственную вещь, которая имела для меня значение.

Брэндо и его благополучие.

Медленная улыбка расплылась по ее щекам, скользкая, как размазанное масло.

– Знаешь, он может оплатить лучших врачей, лучшие процедуры для Брэндо. И у него есть связи. Держу пари, он знает кого-то, кто знает кого-то, кто мог бы достать ему самые современные методы лечения. – Она сделала паузу, ее лицо стало задумчивым, когда она пыталась вспомнить некоторые исследования, которыми я делилась с ней на протяжении многих лет. – Может быть, даже лазерную терапию.

– Лазерная интерстициальная термическая терапия⁴, – машинально поправила я, но борьба во мне угасла.

Брэндону поставили диагноз «эпилепсия», когда он был совсем маленьким. Он принимал коктейль из лекарств и кетогенной диеты, чтобы уменьшить частоту припадков, но они все равно случались примерно два раза в месяц. Учителя в его школе знали, как справиться с ситуацией, но он был настолько сонливым и слабым после приступа, что либо Аиде, либо мне приходилось отпрашиваться с работы или из школы, чтобы забрать его и отвезти домой. Каждый раз, когда мне о нем звонили, я боялась, что это будет тот случай, когда он нанесет себе непоправимую травму. Однажды он ударился лбом о кофейный столик. В другой раз он упал с лестницы по пути на кухню. Это была главная причина, по которой мы жили в одноэтажном доме.

С помощью диеты и лекарств мы могли справиться с его эпилепсией.

С помощью операции – дорогой и опасной настолько, чтобы мы чувствовали себя комфортно только с лучшим врачом – у Брэндо был шанс полностью избавиться от болезни.

Мой младший брат мог жить без страха и беспокойства.

Мое сердце горело в груди, пылая неохотной надеждой.

Если Тирнан сможет купить покой Брэндо, я дам ему все, что он захочет.

Словно вызванный нашими мыслями, в дверном проеме появился мой младший брат, шаркающий по коридору с прищуренными от слабого света глазами, в которых нельзя было разглядеть блестящие голубые радужки. Его светлые кудри были спутанными и длинными, спадали на лоб и торчали под странными углами.

Слезы навернулись мне на глаза, когда я смотрела на него, а в горле застыл комок любви.

Да.

Я готова на все ради этого ребенка.

– Что случилось? – пробормотал он, потирая кулаком один глаз, а в другом держал свою любимую фигурку Железного человека.

– Прости, приятель. – Я подошла к нему и подняла его на руки. Он был маленьким для своего возраста, его все еще легко было носить на руках, хотя он был уже достаточно взрослым и не позволял себе этого, если только не был сонным или после припадка. Я уткнулась носом в кудри над его ухом и вдохнула его сладкий запах. – Мы подумали, что у нас будет ночевка.

– Правда? – хрипло прошептал он, широко раскрыв глаза. – Я люблю ночевки.

Я засмеялась.

– Я знаю. Мы с мамой только что застелили кровать, так что ты можешь забираться прямо туда.

Без колебаний он вывернулся из моих рук и прыгнул на чистые простыни, сонно хихикая. Аида наблюдала за ним со смесью сожаления и нежности. Она так и не смогла преодолеть стыд за то, что подарила моему отцу сына с больным мозгом.

Диагноз Брэндо был поставлен через три месяца после смерти отца, поэтому я не понимала, почему она так много внимания уделяет этому. Папе бы понравился маленький человечек, в которого он превратился, любопытный и умный, жаждущий учиться и исследовать.

Прямо как папа.

Аида заметно стряхнула с себя меланхолию и забралась к нему в постель, крепко прижала его к изгибу своего тела, и подула на одну из его пухлых щек. Он завизжал, извиваясь в ее руках.

У меня болело сердце, когда я наблюдала за ними, а плечи были такими тяжелыми, что я не могла пошевелиться.

Я хотела подарить им обоим весь мир. Не имело значения, что Аида была нашей матерью и на двадцать восемь лет старше меня. Не имело значения, что Брэндо был моим братом, а не сыном.

Они были моей семьей и моей ответственностью.

Поэтому, несмотря на то, что это было неприятно, я знала, что должна дать Тирнану реальный шанс, потому что он мог сделать их обоих счастливыми и защищенными так, как сейчас я не могла.

Это был риск, но я всегда была готова на него пойти, потому, что я продала бы свою душу, если бы это означало, что Аида и Брэндо смогут узнать жизнь, свободную от стресса и беспокойства, нехватки и болезней.

– Присоединяйся к нам, голубка, – поманила Аида с мягкой, легкой улыбкой, на этот раз слегка кривой. Такую улыбку она использовала только для своих детей. – Какое удовольствие я получаю, когда сплю с обоими своими малышами.

Улыбка дрогнула на моих губах, но я задержалась еще на секунду. Что-то в этой ночи и в этом моменте, в знании о нашем возможном переезде в Нью-Йорк с Тирнаном было окончательным, как закрытие главы.

После смерти отца наша жизнь бесповоротно и ужасно изменилась, и сейчас, как и тогда, у меня было ощущение, что она снова изменится. Я могла только надеяться, что это будет к лучшему.

Я присоединилась к своей маленькой семье на розовых простынях, свернувшись калачиком вокруг спины Аиды, обхватив ее руками так, чтобы спутать их с руками Брэндо, мы оба прижались к ее телу. Несмотря на ее недостатки, мы оба любили нашу мать.

У нас не было особого выбора.

Она была всем, что у нас осталось.

Несмотря на то, что она не знала, что бы она делала без меня, я чувствовала к ней то же самое. На американских горках взлетов и падений, которыми была моя жизнь, Аида Бельканте была моей единственной константой.

И я поклялась прямо здесь, прижимая к себе двух самых дорогих людей во всей моей вселенной, когда они погрузились в быстрый и глубокий сон, что я буду их постоянной константой, несмотря ни на что.

Даже если для этого придется отказаться от своих мечтаний.

Даже если это означает пригласить Тирнана в наш дом навсегда.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Бьянка

Когда я проснулась, в нос ударил мягкий цветочный аромат духов Аиды, потому что ее волосы лежали у меня перед лицом. Я улыбнулась, выплывая из глубокого, спокойного сна, первого за последние несколько недель. Моя нога лежала на ее нижней части тела, одна моя рука скрещена на ее животе и лежала на голове Брэндона, прижавшейся к изгибу ее бедра.

Удовлетворение, редкое и прекрасное, пронеслось во мне.

Я хотела переехать в Нью-Йорк с самого детства, и возможность поехать туда с семьей была слишком хороша, чтобы быть правдой. Поэтому я все еще с опаской относилась к Тирнану и тем секретам, которые, как он утверждал, хочет получить от моей мамы, но в то же время была полна решимости.

Мы извлечем из ситуации максимум пользы, как мы всегда делали.

Я подвинулась, прижалась к маме, готовясь заснуть. Это было воскресенье, и я могла позволить себе немного больше отдыха в свой единственный выходной на этой неделе.

Я нахмурилась, заметив, какой холодной Аида была, прижавшись к ней. У нее было плохое кровообращение, но мы с Брэндо оба были теплыми телами под тяжелым одеялом. Я приоткрыла глаз, чтобы проверить ее.

Она лежала на спине, обхватив Брэндо одной рукой, а другую закинув за голову. Выражение ее лица было мягким и милым, ее красота была настолько острой, что у меня защемило в груди. Мои глаза снова закрылись, когда я прижалась щекой к ее груди.

Только через мгновение я поняла, что она не двигается.

Никаких легких приливов и отливов дыхания в ее груди.

Никакого приглушенного стука ее сердца, бьющегося за клеткой ребер.

Ничего.

Каждый атом моего тела застыл.

Я не моргала. Не дышала.

Как будто имитация неподвижности тела моей матери сделала бы это менее тревожным.

Это не сработало.

Она была слишком холодна, слишком инертна, чтобы принять ее за что-то, кроме того, что кричал мне мой разум.

Мертва.

Вслед за шоком паника затопила мой организм. Я встала на колени на кровати, каким-то образом достаточно осознавая, чтобы не разбудить Брэндо, когда я наклонилась над Аидой и двумя пальцами проверила пульс на ее горле.

Ничего.

Ее запястье?

Ничего.

Панический вопль застрял у меня в горле.

Ее кожа была бледно-желтой, лишенной тепла. Она была холодной и гладкой, как что-то неживое. Мои пальцы дрожали, когда я легонько коснулась ее белых, как кость, губ.

Я нависала над ней, отчаяние когтями впивалось в мои внутренности, тревога разъедала мои конечности так, что они яростно тряслись, тряся кровать.

В течение одного жестокого, бесконечного мгновения я не знала, что делать.

Детская часть меня хотела лечь обратно и заснуть, сказать себе, что все это было дурным сном, который станет лучше, когда я проснусь.

Другая, несвязанная часть моей души хотела наброситься на Аиду, трясти ее за плечи, пока она не проснется. Вставай. Черт. Возьми! Потому что мы нуждались в ней, разве она не знала этого? Разве не понимала, что при всей ответственности, которую я взяла на себя, я была всего лишь девочкой, а Брэндо – всего лишь мальчиком?

Как она могла оставить нас?

Но тут Брэндо слегка зашевелился во сне, крепче прижимая к себе пластмассовую фигурку Железного человека длиной в фут.

Мое горло сжалось от мучительной боли. Я думала, что задохнусь, пока не вспомнила, что если разлечусь на куски, Брэндо проснется рядом со своей мертвой матерью и навсегда останется в шрамах.

Я глубоко вдохнула в легкие, морщась от привкуса духов Аиды на языке.

Никто, кроме меня, не мог справиться с этой ситуацией.

Я глубоко дышала, пока зрение не перестало плыть, и медленно, боясь, что рухну под тяжестью всего этого, встала.

Один шаг за раз, сказала я себе, сосредоточившись на своем дыхании.

Вдох и выдох.

Я обогнула кровать.

Затем осторожно обхватила своего младшего брата и подняла его на руки. Он крепко спал, но я была рада его тяжести и теплу, с которым он прижимался ко мне. Следующий вздох я сделала на фоне его сладко пахнущих волос.

Это успокоило меня, когда я осторожно вынесла его из спальни, которая за ночь превратилась в камеру смерти, и вернулась по коридору в его собственную комнату. Он едва шевелился, когда я укладывала его на супергеройские простыни. Откинула его волосы с лица и посмотрела на него с такой силой, что у меня загорелись глаза. Мои пальцы нащупали пульс на его шее, прежде чем я смогла остановить себя. Мне нужен был резонанс этого сердцебиения, чтобы подстегнуть себя.

Я думала об этом, о нем, пока шла на кухню и снимала трубку стационарного телефона, чтобы позвонить девять-один-один. Я отстукивала ритм по столешнице из керамики, рассказывая об Аиде, потом по бедру, когда мне велели вернуться в ее комнату и проверить пульс.

Я замешкалась над ее телом, вытянув пальцы и дрожа, когда я пыталась заставить себя снова прикоснуться к ее бледной шее. Она была холодной и твердой, гладкой, как камень.

Пустота сменилась татуировкой пульса Брэндо в моей груди и эхом отозвалась во мне. Я боролась с отчаянием, которое набухало в моей впалой груди, пожирая все внутри меня, пока я не запульсировала от горя, но это была проигранная битва.

К тому времени, когда оператор службы спасения заверила меня, что помощь уже в пути, я свернулась в углу комнаты Аиды в клубок, прижавшись мокрой щекой к стене.

– У вас есть кто-то, кому вы можете позвонить? – мягко спросила женщина-оператор. – Член семьи?

Из моих губ вырвался икающий всхлип, и слезы упали на пол. Я уставилась на то место, куда они упали, борясь с подступившими к горлу рыданиями.

– Нет, – хрипло прошептала я. – Здесь только мама, мой младший брат и я. Ему всего семь.

– Как насчет друга? – предложила она. – Кто-то, кто может прийти тебе помочь.

Я закрыла глаза, качая головой и ударяясь лбом о стену. У нас не было близких друзей. Аида была слишком занята свиданиями, поглощая друзей каждого мужчины, которого она видела, пока они неизбежно не расставались, и она теряла их тоже. Я была слишком занята на работе, в школе, дома с Брэндо, поэтому у меня не было никого достаточно близкого, кому я могла бы позвонить, чтобы справиться с огромностью этой новости.

Брэндо был очаровательным и красивым. У него было много друзей, но я не могла позвать на помощь семилетнего ребенка, и мне не хотелось звонить их родителям, которых я знала только по школьным встречам и нечастым посиделкам.

Никогда в жизни не чувствовала себя такой одинокой, сидя в углу комнаты Аиды, моя мать была мертва в своей постели, мой брат в коридоре мог проснуться в любой момент с вопросами и любопытством, на которые у меня не было ответов.

На одну короткую, ужасную секунду мне захотелось, чтобы я тоже умерла.

– Мэм, – позвал оператор через телефон, который я неосознанно уронила на пол рядом с собой.

Я заставила свои онемевшие пальцы обхватить пластиковый телефон и поднести его к щеке.

– Да.

– Есть ли кто-нибудь, кому вы можете позвонить? – повторила она. – Даже учителю из школы, подруге или, может быть, парню?

Парень.

Может быть...

Тирнан.

У меня закружилась голова, пока я боролась с выбором. Я едва знала этого татуированного миллиардера с полным ртом и жестокой улыбкой. Он встречался с Аидой всего три месяца и не выглядел человеком, способным на сердечную привязанность, не говоря уже о сочувствии. Я не могла представить, как он отреагирует, если я позвоню и скажу, что моя мать умерла и... и мы с Брэндо сироты.

Но разве у меня был выбор?

Аиды больше не было. Папа был мертв. И казалось, что моя единственная надежда на спасение связана с человеком, который, как я была уверена, был демоном в костюме за тысячу долларов.

Не отвечая оператору, я подползла к прикроватной тумбочке и достала древний айфон Аиды. Тирнан был ее последним вызовом.

Мой потный палец оставил мазок на стекле, когда я нажала на его имя.

Три долгих, резких гудка спустя грубый голос ответил:

– Тирнан Морелли слушает.

Я была слишком поражена горем, чтобы узнать его фамилию, чтобы точно вспомнить, кем он только что себя объявил, иначе ни один из последующих кошмаров мог бы и не случиться.

Вместо этого, онемев от трагедии, я прошептала:

– Т-Тирнан? Это Бьянка Бельканте. Мы... я имею в виду. – Я втянула воздух, как утопающая женщина. – Мне нужна твоя помощь. Ты приедешь?