Текст книги "Книги Великой Альты"

Автор книги: Джейн Йолен

Король тоже спешился, и несколько человек в толпе сразу узнали его, несмотря на потрепанную одежду.

– Это сын старого короля, – крикнул кто-то.

– Стало быть, новый король, – заявила женщина неимоверной толщины.

– Горум! – выкрикнул чернявый парень. Его друзья подхватили имя, а один добавил:

– Пайк.

Весть о прибытии короля привлекла новых горожан, и скоро вся площадь кишела народом, причем все клялись, что сразу признали Горума.

Горум не спешил высказаться – Дженна невольно восхищалась его выдержкой и тем, как медленно он поворачивается лицом то в одну сторону, то в другую, чтобы все могли его рассмотреть. Видя, что толпа растет, он стал плавно подниматься по ступеням, оставляя Дженну по правую руку, Карума по левую, а Пита позади. Так они поднялись к самому дворцу, а солдаты выстроились по сторонам клином, верхушкой которого оказались король и Дженна. Наверное, Горум долго обучал своих солдат такому маневру, если они действуют столь слаженно, подумала Дженна, – или у королей это в крови? Она покосилась на Карума – тот кивнул ей, но не сказал ничего.

Король вскинул руки, и все затихли – но не сразу, а так, словно волна пробежала от верхушки клина к его основанию. Дождавшись полной тишины, Горум заговорил с подъемом, столь несвойственным его обычной речи:

– Ты знаешь меня, добрый мой народ.

– КОРОЛЬ! КОРОЛЬ! – раздалось в тишине. Горум выждал, когда утихнет эхо, и улыбнулся.

– Но не король Калас. Не эта кровожадная, жрущая пиджи жаба, обманом севшая на трон. Отнюдь нет.

Каждая его фраза сопровождалась смехом и рукоплесканиями.

– Я истинный король, Горум, сын Ордрума и госпожи Джо-эль-эан. – Дав утихнуть одобрительному ропоту, он продолжил: – Король, лишенный трона, который освободился вследствие безвременной гибели моего бедного, злодейски убитого отца и его жены, вашей сестры из Долин.

Толпа издала стон, словно впервые услышав об этом злодеянии. Горум снова дождался наступления тишины и добавил:

– А после был предательски убит мой брат, святой жизни Джорум, который должен был стать королем, наследуя отцу.

Толпа снова застонала. Дженна заметила, что Карум качает головой, но не поняла, к чему это относится – к хитрым речам короля или к объявлению их брата Джорума святым.

– Я прибыл сюда ради твоего блага, мой добрый народ. И, как видите, я прибыл не один. – Он снова помолчал, хотя никаких возгласов за этим не последовало, и Дженне показалось, что он весьма доволен, неясно только чем.

– Вы видите Ее. Вы знаете Ее. Вы сами назвали Ее по имени. – И он простер правую руку к Дженне.

Мальчик, державший под уздцы Долга, закричал тонким пронзительным голоском, который разнесся по всей площади:

– Белая Дева!

Дженна неожиданно для себя вложила свою руку в руку короля и стала с ним бок о бок. Его ладонь была холодна как лед, пальцы тверды как железо. Дженна, спохватившись, хотела освободиться, но он не пустил ее. Не желая вырываться от него при всем народе, Дженна замерла на месте с застывшим, как маска, лицом.

– Да, мой добрый народ, – как ни в чем не бывало продолжал король, – это Белая Дева. Та самая, которую мы ждали. Она имела трех матерей, и все они умерли. Она убила Гончего Пса, чтобы спасти моего брата Карума. – Король указал на Карума левой рукой, но тот не шелохнулся, и Дженна почувствовала благодарность к нему за то, что он держится с таким достоинством. – Она убила Быка ради спасения собственной сестры. В доказательство мы можем предъявить его кольцо. – Король протянул левую руку, словно ожидая, что Карум положит в нее кольцо. Но тот остался недвижим, и король после мгновенного замешательства отпустил руку Дженны и снял с шеи брата кожаный шнурок с тяжелым перстнем. Дженне внезапно вспомнилась отрубленная рука, которую этот перстень украшал. Король с улыбкой поднял кольцо над толпой, и народ разразился радостными криками.

Вернув кольцо Каруму, король спокойно пережидал шквал восторгов и в какой-то момент разом пресек их рубящим движением руки.

– А два дня назад Белая Дева стала причиной смерти женщины по имени Кошка. – Сказав это, король умолк, ожидая неизбежных вопросов.

– Это не та Кошка, – не замедлила отозваться толстуха. – Кот, о котором сказано, еще жив и пьет молоко из Каласовой миски.

Медленно обернувшись к ней, король сказал учтиво, но твердо:

– Я вижу, ты, добрая женщина, знаешь толк в пророчествах? Быть может, ты Гарунийская ведунья или жрица из хейма Альты?

– Что я знаю, то знаю, – буркнула в ответ толстуха.

– Так узнай еще одно, добрая женщина: пророчества так запросто не читаются. Их следует читать вприщурку! – Последнее слово Горум проревел так, чтобы слышали все. Он сошел на три ступени вниз, оставив позади Дженну, Карума и мрачного Пита, и стал в самой середине клина, видный всем. – В пророчестве сказано: кошка. Не та или иная кошка – просто кошка. И Кошка погибла. Вот вам уже трое. – Король поднял руку и стал загибать пальцы. – Один – Гончая. Два – Бык. Три – Кошка. Все они, как и сказано в пророчестве, убиты Белой Девой, Анной, которую мы столь долго ждали. Остался только один, Медведь, – и пророчество исполнится. Ибо Анна возвещает конец ложного царствования и начало нового. – Он указал правой рукой назад, на Дженну.

– То, что ты зовешь новым, прежде было старым, – проворчала толстуха, но всем стало ясно, что победа осталась не за ней. Предприняв последнюю попытку, она сказала громко, чтобы слышали соседи: – Да и негоже это, когда девушки наряжаются мужчинами и играют в войну. У нас такого не водится. – Но ее голос потонул в криках «ура»: первыми начали дети, а взрослые подхватили. В радостном хоре поминались король, Анна и Карум.

Сердце и корона

 
Они повстречались однажды в весну.
И солнце сияло в лицо.
И руку она протянула ему,
А он протянул ей кольцо.
Сердце ему подарила она.
Корону свою ей – он,
И навсегда задержалась весна
Для тех, кто навеки влюблен.
 
 
Был бел ее конь, подуставший в пути,
И серым конь его был.
Она от него попыталась уйти —
Остаться он умолил.
Сердце ему подарила она,
Корону свою ей – он,
И навсегда задержалась весна
Для тех, кто навеки влюблен.
 
 
Был взор его ясен, как утренний свет,
Как ночь, черноока она.
И он для нее и силен был, и смел,
Она ж – и верна, и нежна.
Сердце ему подарила она,
Корону свою ей – он,
И навсегда задержалась весна
Для тех, кто навеки влюблен.
 
 
Красотка, что сладкой томится тоской,
Ты вслушайся в песню мою.
Когда ты желаешь, чтоб твой дорогой
Был смел и в любви, и в бою,
Милому сердце свое подари —
Корону отдаст тебе он.
Вовеки весна не устанет царить
Для тех, кто навеки влюблен!
 

Городские старшины Новой Усадьбы дали королю ужин в открытом портике ратуши. Пир вышел на славу, и это, по мнению Дженны, было тем замечательнее, что его пришлось устраивать в такой короткий срок.

При всей своей настороженности Дженна вскоре поняла, что никто не ждет от нее особых речей. Горожанам даже от ее присутствия за столом было не по себе, и они почти не заговаривали с ней, но зато не сводили с нее глаз – так, будто хотели запомнить все до мелочей для будущих баллад и преданий.

– Как по-твоему, о чем они сложат песню? – уныло осведомилась Дженна у Петры. – «Как Анна ела яблоки» или «Как Белая Дева омыла руки»?

Петра, смеясь, тут же сочинила:

 
Тут Дженна, крепко голодна,
Отужинала лихо:
Умяла каравай она —
И сыра с ним толику.
Мед Дженна кубками пила,
Все не могла напиться,
А после в кустики пошла —
Затем, чтоб…
 

– Хватит, – взмолилась Дженна, зажимая рот рукой, чтобы не засмеяться громко. Заняв место во главе стола, рядом с королем, она вдруг поняла, что есть ей не хочется. Пляски Долга, чуть было не скинувшего ее, память о холодной руке Горума и о похоронах Катроны, пристальные взгляды горожан – все это не давало ей проглотить ни куска.

Старейшины заметили, что она ничего не ест, и кто-то даже высказался на этот счет.

Король заметил вполголоса, но достаточно громко, чтобы слышали соседи по столу:

– Пища смертных не создана для богов.

Его замечание мигом обежало весь стол, на что он и рассчитывал, и некоторые даже поверили ему.

Петра не стала передавать дальше слова короля и шепнула Дженне, едва удерживаясь от смеха: «А после в кустики пошла…»

Дженна опустила глаза и не заметила, как Петра спрятала в салфетку куриную грудку, большой ломоть кукурузного хлеба и немного зеленого лука. Джарет же, сидевший рядом, заметил и добавил Петре в узелок белых грибов и ржаного хлеба.

После ужина король обратился к старейшинам с просьбой дать ему людей.

– Чтобы сразиться с жабой, – сказал он.

Долго просить не пришлось – старейшин вдохновляло присутствие Анны и немалое количество выпитого ими красного вина. Горожане даже составили бумагу, в которой обещали дать королю двести молодых парней с полным вооружением. Король за такую щедрость поцеловал каждого в правую щеку и поручился, что Новая Усадьба не будет им забыта.

Дженна дождалась подписания бумаги, но во время взаимных славословий встала. Всякое движение при этом прекратилось, и даже служанки с тяжелыми подносами замерли на месте. Дженна не знала, что бы им такое сказать. Король был мастером говорить, она же была напрочь лишена этого дара. Охваченная внезапной завистью к нему, Дженна хотела хотя бы поблагодарить, но не нашла слов и закрыла рот, не желая показаться дурой.

На другом конце стола поднялся Карум.

– Мы долго ехали, – сказал он, – а завтра снова отправимся в путь. Даже Богиня должна иногда отдыхать. Человеческая плоть, хоть и служит лишь оболочкой божественного духа, устает так же, как наша. – Подойдя к Дженне, он медленно поднес ее руку к губам и приложился к ней. У него и рука, и губы были теплыми.

Дженна с улыбкой, плавно и грациозно отняла у него руку.

– Спасибо, – просто и без затей сказала она горожанам, – спасибо за все. – Потом кивнула королю, Питу, Петре и мальчикам и направилась к двери. Карум последовал за ней.

– Не волнуйся, – шепнул он. – Я с тобой.

В темноте они ощупью добрались до первого поворота и принуждены были повернуть назад.

– Хуже, чем в хейме, – проворчал Карум.

Дженна промолчала, вспомнив, каким нашла тот хейм по возвращении. Она не знала, куда ведут все эти двери, но полагала, что подойдет любая – лишь бы скрыться от докучливых любопытных глаз.

– Сюда, – внезапно сказала она.

Они вошли и оказались в большой комнате. Слабый свет чуть сочился в закругленные окна, выходившие на широкие ступени крыльца. Должно быть, это был зал совета – здесь стоял большой стол, окруженный тяжелыми стульями. Вдоль стен стояли еще стулья и несколько лежанок. Дженна с глубоким вздохом опустилась на одну из них.

– Что бы я без тебя делала, Карум?

– Надеюсь, тебе больше не придется обходиться без меня.

– Не надо играть словами. Я не дама из рода Гарунов и не торговка из Новой Усадьбы.

– Но это совсем не игра, Дженна.

– Все вы, Гаруны, мастаки играть словами, а пуще всего твой брат.

– Ну а ты ни в какие игры не играешь? – резко спросил обычно мягкий Карум.

– Нет. Никогда.

– Значит, ты не играла, когда нынче вечером подала руку моему брату?

Он маячил перед Дженной, как тень, и она не видела его лица.

– Я этого не делала, – отреклась она, снова ощутив железную хватку холодных пальцев.

– Полно – я все видел.

– Он сам схватил меня и не отпускал.

– От меня ты в трапезной освободилась довольно легко.

– Но ты сам отпустил меня. И не принуждал.

– Я никогда и ни к чему не стану тебя принуждать.

– О чем же мы тогда спорим? – Ей вдруг вспомнилось то, что он сказал недели, месяцы – годы назад, и она только теперь поняла это. – Ты ревнуешь. Вот в чем дело. Ревнуешь.

Дженна думала, что он будет отпираться, но он присел рядом с ней и сказал вновь потеплевшим голосом:

– Да, ревную. Это правда. Ужасно ревную.

– А как же дуб? – засмеялась она. – Как же лавр? Разве деревья умеют ревновать?

– К каждому порыву ветра, – засмеялся он в ответ. – К каждой птице. К каждой белке на ветке и каждой лисице в дупле. Ко всему, что способно приблизиться к тебе.

Дженна в темноте нащупала его лицо. На лбу пролегли морщины – Карум всегда хмурился, когда думал о чем-то. Она разгладила морщины двумя пальцами.

– О чем ты думаешь?

– О том, как люблю тебя, несмотря на все смерти, которые легли между нами.

– Тише, – шепнула она. – Не оскверняй свой рот, упоминая о них. Не думай о Гончем Псе. Не думай о Быке. Не вспоминай Катрону или женщин из погибших хеймов. Мы не позволим, чтобы их кровь разделила нас. – Дженна вдруг спохватилась, что ничего не сказала о любви – заметил ли это Карум?

– Я видел больше смертей, чем даже ты, Джо-ан-энна, и не могу не думать о них. Не могу не думать о своей вине во всем этом. – И Карум умолк, вновь погрузившись в себя.

Они долго сидели так, и пальцы Дженны лежали на лбу Карума. Потом его руки нашли ее лицо, медленно провели по косам и начали расплетать их. Дженна сидела не шевелясь, и скоро распущенные волосы, пахнущие ветром и скачкой, легли ей на плечи.

Она едва помнила, что надо дышать, и вот его губы прижались к ее губам. Теперь они оба лежали, укрытые плащом ее волос. Она чувствовала, что должна подарить ему что-то очень дорогое, хотя и не могла выговорить слова «люблю».

– Мое настоящее имя, – прошептала она, – Аннуанна. Его никто не знает, кроме моей Матери Альты, моей темной сестры и тебя.

– Аннуанна, – сладко выдохнул он ей в губы.

И вот так, губы к губам, язык к языку, не говоря слова «люблю», они познали намного больше, чем рассказывали ей, и чем вычитал он в своих книгах. Они познавали это вместе, далеко-далеко за полночь.

Сексуальные табу Гарунов и жителей Долин были столь различны, что они едва ли могли прийти к согласию. Гаруны представляли собой высокоразвитое общество, щедро заимствовавшее с Континента и гетеро – и гомосексуальные обычаи. Ко времени завоевания Островов они успели сменить множество чередующихся периодов распутства и целомудрия. Об этом широко свидетельствует континентальный источник. (См. самую раннюю работу Доил, ее докторскую диссертацию: «Обеты и действительность», позднее превратившуюся в популярную книгу «Как я, так и ты: нечто о Гарунийских обычаях».)

Но о Гарунах после завоевания Долины мы знаем гораздо меньше и можем лишь строить догадки, хотя и на научной основе. Доил не без основания полагает, что они перевезли с собой через Залив Всех Душ идею группового брака, столь популярного тогда на Континенте. На этом основании она выдвигает опять-таки логичную гипотезу о том, что Гарунийские вельможи брали жен, как из своих кланов, так и из высшего общества Долин. Король мог жениться несколько раз, не нарушая этим строгого брачного кодекса, принятого в Долинах.

Долины в то время были матриархальными (см. блестящую работу Кован «Мать и сын: передача титулов в Долинах», Демографический ежегодник, Изд. Пасденского ун-та, № 58), поэтому все имущество, земли и титулы передавались по материнской линии, и вторжение патриархальных Гарунов должно было внести большую перемену. Есть даже свидетельства о том, что жители Долины не понимали роли мужчин в рождении детей, веря в некую разновидность женского клонирования, в «зеркальных близнецов», столь дорогих сердцу Мэгона. (Диана Бэрроуз Джонс рассматривает этот вопрос в «Энциклопедии Долин», глава «А был ли папа?».) Но, как ни трудны были новые понятия для психики коренных жителей, на протяжении четырехсот лет все, похоже, шло довольно гладко. Гарунийские короли брали жен из Долин, не вступая с ними в физическую близость, но заключая, таким образом, союз с местными племенами. Женам из Долин, по предположению Залмона и Зигеля, жаловали сан жриц, и они становились почетными матерями или Матерями Альтами, хотя свидетельства этого являются весьма фрагментарными.

Мэгон, разумеется, не упустил своего, пытаясь доказать, что многие из последних королей (особенно Оран, отец Добродруга, и сам Добродруг) были и фактическими мужьями своих местных жен и имели от них потомство. В доказательство он приводит старые и весьма вольные стишки:

 
И извлек тогда Добродруг инструмент,
Чтоб младенца из дерева выстрогать
Сотворил малыша в единый момент,
Дурацкое дело – быстрое
 

Цитирует он также нежное посвящение, начертанное (неизвестно кем) на единственном имеющемся у нас экземпляре Книги Сражений: «Дарю эту книжонку тебе, Аннуанна, любовь моя, мой свет». Оставляя в стороне тот факт, что Гарунийскую жену Добродруга звали Джо-эль-эан (та самая пресловутая Джо-эль-эан, которая отказалась сесть рядом с мужем и тем опозорила его и погубила его королевство), имя Аннуанна, несмотря на свое женское окончание, долго считалось мужским, будучи сокращенной формой имени Аннуаннатан. Даже если посвящение сделано рукой Добродруга, не логичнее ли предположить, что свою Книгу Сражений он посвятил другу-мужчине. Аннуаннатан скорее всего был его гомосексуальным любовником и в армии спал с ним под одним плащом. Если бы доктор Мэгон потрудился проделать этот анализ сам, он не выставил бы себя на посмешище в ученых кругах.

В Новой Усадьбе они оставались еще два дня – столько времени ушло у них на набор и оснащение двухсот молодых парней. Под конец выяснилось, что их, собственно, двести тридцать семь – в их число входил и старший сын бургомистра. Кроме того, старых солдат короля снабдили новой одеждой, и отцы города принесли им в дар множество мечей и копий. Карум был великолепен в винно-красной паре и белоснежной, шитой золотом рубашке. Король облекся в золотую парчу целиком. Даже Пит обрел приличный вид, хотя выбрал для себя зеленые и бурые цвета, неприметные, по его словам, в лесу, и сказал при этом: «Золото хорошо для церемоний, мой государь, но война – дело иное».

Горум посмеялся над ним.

– Где король, там и церемонии.

– Где король, там война, – возразил Карум, но на него не обратили внимания.

Дженна отказалась наотрез от предложенных ей женских юбок и корсажей, расшитых бисером. В юбке трудно ездить верхом, а бусинки будут цепляться за каждую ветку и сыпаться, оставляя след. Она лишь вычистила свой старый кожаный наряд да залатала в нем свежие прорехи. В украшениях она не нуждалась. На войне надо быть одетой по-военному. Катрона не раз говорила ей: «В драке все сойдет за меч».

Но помыться Дженна согласилась охотно и больше часа мокла в горячей воде. При этом она жалела только о том, что запах Карума уйдет с ее кожи, хотя и продолжала чувствовать его, закрывая глаза, – глубокий и пряный. Ей казалось, что теперь она узнает Карума где угодно по одному запаху. А ванна была истинным наслаждением. В пути приходилось довольствоваться холодными ручьями. Дженна, закаленная лесная жительница, не боялась холода и мылась всякий раз, как ей попадалась хоть какая-нибудь вода, но она как-никак выросла в хейме, знаменитом своими горячими банями, и это было единственное удобство, которого ей недоставало.

Когда же это она мылась в бане последний раз? Целую вечность назад, вместе с Петрой. Впрочем, в Долинах говорят: «Вечность – недолгий срок».

Но этот срок был долгим. Петра сильно изменилась – да и Дженна тоже. Тогда они с Карумом вышли из зала совещаний, держась за руки, но у входной двери расстались и на городской площади показались отдельно.

Петра стояла у стены, закрыв глаза, и грызла куриную косточку.

– Петра! – шепнула ей Дженна, и она медленно, почти неохотно открыла глаза.

– Куда это вы подевались?

Карум без лишних слов повернулся и ушел, а Дженна даже не посмотрела ему вслед.

– Ты ничего не ела, – сказала Петра, точно Карума и не было тут только что. – Вот я и набрала тебе еды, на потом.

Кража далась мне нелегко – я ведь готовлюсь стать жрицей, а тебя и след простыл.

– Я… – начала Дженна и вдруг поняла, что Петре ничего нельзя говорить. Петра еще девочка, а Дженна теперь стала женщиной. Как ни внезапно совершилась эта перемена, от нее уже не уйти. Дженна удивлялась, как этой перемены не видно по ней – по ее лицу, по ее глазам, по ее губам, еще не остывшим от поцелуев. Она взяла у Петры кусок цыпленка. – Вот спасибо. Я прямо умираю с голоду.

– Если боги не могут есть нашу пищу, неудивительно, что они ходят голодные.

– Она просто не создана для них, – поправила Дженна. – Он так сказал!

Петра предложила ей зеленый лук, но она отказалась, и Петра сжевала его сама.

– Они хотят, чтобы я осталась здесь.

– Кто? – спросила Дженна.

– Да все. Бургомистр, к примеру…

– Может, так и правда будет лучше, – медленно сказала Дженна, хотя эта мысль ужаснула ее.

– Они говорят, что женщины не должны воевать. Что мы слабее мужчин. Так говорят у них в городе.

– А как же я? Анна?

– Ты богиня. Это дело иное.

– Женщины Альты делают что хотят. Мы приучены к войне не меньше, чем к мирной жизни.

– Я знала, что ты так скажешь, – усмехнулась Петра. – И сказала им то же самое. И еще, что жрица Альты должна всегда быть рядом с Анной. Немало женщин отдало жизнь за то, чтобы ты могла воевать, а я – быть с тобой рядом.

– Они не за это отдали жизнь.

– Но ты понимаешь, о чем я.

– Держись своих стихов – они у тебя как-то проще. – Тут Дженна прикусила губу – как могла она сказать такие жестокие слова?

Но Петра только посмеялась, то ли не поняв ее жестокости, то ли простив ее.

– Правда твоя. Если я стану твоей жрицей, я должна быть яснее ясного – или темнее темного. Лишь бы мне верили. – И она обняла Дженну.

– Фу-у! – сказала та. – Если ты будешь есть зеленый лук, то одним духом сшибешь с ног пятерых мужчин, даже уступая им в силе.

На этот раз они посмеялись вместе и вернулись в ратушу.

Наконец они выехали из Новой Усадьбы на восток, и повсюду их встречали ликующие толпы народа. Дженна больше не позволяла Долгу плясать – один солдат показал ей, как надо управляться с конем. Она ехала рядом с Карумом, но близость их с того памятного вечера этим и ограничивалась. Оба были слишком заняты и всегда окружены людьми.

Однажды под стук копыт и утихающие позади крики Дженна спросила:

– А ты еще… – И осеклась – разве можно было сказать это во всеуслышание?

Карум скривил рот, и шрам под его левым глазом взлетел вверх, будто подмигивая.

– Конечно же, я все помню, если ты это хотела сказать. Все до последней мелочи. Как дуб. А ты?

Она улыбнулась ему.

– Джо-ан-энна значит «любимая белыми березами».

– Что? – Он не расслышал ее за стуком копыт. Она повторила, добавив:

– Если ты дерево, я тоже дерево.

– Нет, я не дерево. Я живой.

– Я знаю, – шепнула она. – Теперь я хорошо это знаю.

И их кони, подгоняемые задними, перешли на крупную рысь, положившую конец разговорам.

Они остановились еще в двух городках, набрав там с дюжины охотников. Король везде показывал Дженну, как диковинного, завезенного с Континента зверя. Карум громко роптал по этому поводу, но и он должен был признать, что это идет на пользу делу.

Пит тоже ворчал:

– Двенадцать человек, когда нам требуется двенадцать сотен – да и двенадцать тысяч не помешало бы.

– Ну а женщины? – спросила Дженна. Они как раз остановились передохнуть, и новобранцы спешили познакомиться с остальными, пока лошади щипали траву у дороги. – Тут поблизости непременно должен быть какой-нибудь хейм. Уцелевший хейм, – тихо добавила она. – Вы сказали, что десять хеймов уничтожено, но ведь их было… семнадцать.

Пит проворчал что-то неразборчивое, король же сказал:

– У нас не регулярное войско, привыкшее воевать вместе с подругами из хеймов. Наши ребята пришли к нам прямо с полей и из отцовских лавок. Женщины, по их мнению, должны стряпать и шить – других они не видели. Если мы не хотим, чтобы они побросали свои новые мечи…

– Женщины из хеймов тоже умеют владеть мечом. И им есть за что…

– Есть тут недалеко один хейм, – вмешался Карум, достал из седельной сумки карту. Прислонив ее к боку своей лошади, он провел пальцем по извилистой черной линии. – Мы теперь где-то здесь…

– Вот тут! – ткнул пальцем Пит.

– Верно. А вот здесь находится хейм под названием М'дора.

– М'дора? – Дженна припомнила перечень, который назвала ей Катрона в начале их рокового путешествия: Селен, Калласфорд, Перекресток Вилмы, Джосс, Каламери, Карпентерс, Крисстон, Западная Долина, Аннсвилл, Кримерси, Ларин Колодец, Саммитон, Восточный Хеймс, Джон-о-Милл, Картере, Северный Ручей, Нилл. Память о Нилле заставила ее стиснуть зубы. Но никакой М'доры там не было. – Никогда не слышала о таком хейме, – сказала Дженна.

– Это странное место, Дженна, – задумчиво ответил Карум. – Не такой хейм, как все прочие, – так, во всяком случае, сказано в книгах. Они откололись еще во времена первой Альты и построили свой хейм на неприступной скале. Подняться к ним можно только по веревочной лестнице. Они не имеют никаких сношений с мужчинами, никогда не посылали своих воительниц в армию и никогда…

– М'дора, – прервала его Петра. – От них и странницы никогда не приходили. Моя Мать Альта грозилась, что, если мы не будем слушаться, она нас самих пошлет в М'дору, когда придет время странствий: «В горный хейм, где даже орлы не смеют гнездиться». Я думала, что это просто сказка.

– Может, и сказка – но на карте он отмечен, – сказал Карум.

– Едем туда, – решила Дженна. – Если он и правда существует, его воительницы пополнят наши ряды. А поскольку они с мужчинами дела не имеют, то и твоим людям беспокойства от них не будет.

– Плохо же ты знаешь этих парней! – засмеялся король. – Они способны сотворить женщину из цветов, из листьев, из мечты. Весенняя лихорадка их никогда не покидает.

Дженна залилась краской.

– Никого там нет, – буркнул Пит. – Нечего тратить время на сказки.

– Сказки тоже откуда-то берутся, – заметил Карум. – Нет дыма без огня.

– Выдумал кто-то спьяну, а все и поверили, – не уступал Пит. – Да и женщин там мало.

– Судя по карте, до них меньше дня езды, – сказала Дженна. – И ты сам сказал, что бойцы нам нужны. Если вам так дорого время, давайте поеду я. Я их уговорю.

– Кого – орлов, что ли? – бросил Пит.

– Ты имеешь слишком большую ценность, чтобы тебя отпускать, – задумался король.

– Я поеду с ней, – вызвался Карум. – Мы вернемся.

Король, сверившись с картой, сказал Дженне:

– Мы остановимся на ночь вот здесь. – Он указал на место, откуда дорога поворачивала к М'доре. – У тебя есть время до утра. Спать тебе не придется, но на Континенте говорят: «Красивый сон стоит ночного отдыха». Пит поедет с тобой, но Карум останется здесь.

Он знает, подумала Дженна. Знает про нас с Карумом. Эта мысль сначала смутила ее, а после рассердила, будто Горум как-то запятнал их тем, что знал.

Карум заспорил было, но Дженна это пресекла.

– Хорошо, пускай Пит. И Петра. Мне понадобится помощь жрицы, чтобы убедить их примкнуть к нам.

– Пит для защиты, девочка для уговоров, – улыбнулся король. – Ну и парочка.

– Защитить себя я и сама могу – а Пит нужен для того, чтобы ты не сомневался.

Горум, мрачно кивнув, протянул ей руку.

– Дай руку в знак того, что вернешься

– Я даю тебе мое слово. Кроме того, у тебя остаются те, кто мне дороже всего на свете. – Она указала на Джарета, Марека и Сандора, но не упомянула о Каруме. Значит, она сказала королю не всю правду – но, в конце концов, здесь не было ни Пинты, ни Амы, ни прочих женщин Селденского хейма, а они уж, конечно, ей дороже всех.

Король, если и заметил ее упущение, ничего об этом не сказал. Дженне пришлось дать ему руку в знак обещания и снова испытать холод его пожатия.

Дорога в М'дору на поверку оказалась узкой, заросшей тропкой. Если бы не Пит, они бы ее не нашли, да и он впоследствии не мог объяснить Мареку, как отыскал ее.

Все войско по команде короля расположилось лагерем на лугу. Выслали разведчиков, чтобы отыскать воду и осмотреть дорогу впереди, а Пит, Петра и Дженна свернули на М'дору.

Дженна оглянулась, чтобы посмотреть на Карума, но его не было видно. Она поехала дальше, размышляя о коварстве мужчин, для которых любовь и память ничего не значат.

Вокруг стоял высокий густой лес. Были здесь и береза, и дуб, и терн, и лавр, и вовсе неизвестные Дженне деревья: одни с пятнистой корой, другие хвойные, а у третьих корни свивались на землю, как плохо заплетенная коса. Пестрые птицы чирикали на ветвях и с шумом разлетались прочь. Если здесь водились какие-то звери, то Дженна их не заметила, а Пит вел их быстрой рысью по ведущей в гору тропе, точно знал, куда едет.

Через пару часов тропа стала еще уже, так что пришлось спешиться и вести лошадей за собой, а после пропала совсем. Всадники привязали коней к деревьям и дальше пошли пешком. Пит карабкался все выше в гору, и скоро все трое уже дышали с трудом. У Дженны кололо в груди, но она в этом не сознавалась.

Пит явно умел ходить по лесу, но Петре в новых пышных юбках приходилось нелегко. Она то и дело цеплялась за колючие кусты, и спутники теряли драгоценное время, выпутывая ее.

Дженна только языком цокала с досады, радуясь, что хотя бы сама осталась верна своей кожаной одежке.

Наконец лес поредел, и впереди показалось открытое место. Путники оказались на широком плоскогорье, где вместо деревьев стояли гигантские скалы. Одни были как иглы, другие как лезвия мечей, третьи как кособокие башни – и все вышиной в сотни фунтов. Приходилось задирать голову, чтобы взглянуть на их вершины.

– Стало быть, это правда, – отдышавшись, сказала Петра.

– Насчет скал правда, – согласился Пит, – что же касается хейма…

– Смотри! – воскликнула, Дженна. Далеко к северу, на самой широкой из скал, виднелось какое-то строение. Подойдя ближе, они разглядели, что там лепится целая куча деревянных галерей, увенчанных кровлями наподобие гигантских грибов. Никакой тропы или лестницы на скале не было видно.

– Но должны же быть какие-то ступеньки, хотя бы на той стороне, – шепнула Дженна больше себе, чем другим.

– Поглядим, – сказал Пит.

Они потратили еще два часа в меркнущем свете дня, чтобы обойти скалу кругом, но ничего не нашли.

– Как же они туда забираются? – недоумевала Петра.

– Может, они летают, как орлы, – предположил Пит.

– Или путешествуют под землей, как кроты, – добавила Дженна.

Но тут футах в двадцати от них что-то свалилось со скалы – это была веревочная лестница с деревянными перекладинами.

– Там наверху кто-то есть, – сказала Петра, заслонив рукой глаза.

– И этот кто-то знает, что мы здесь, – сказал Пит, вынимая меч.

Дженна удержала его руку

– Погоди. Это женщина. Наша сестра.

По лестнице кто-то спускался. Пит спрятал меч обратно, но продолжал держаться за него.

В густеющих сумерках было трудно разглядеть спускающуюся вниз фигуру. Она была плотной, и казалось, что на спине у нее горб. Быть может, здесь селятся только калеки – или полоумные? – подумала Дженна. Но потом ей вспомнилась Мать Альта из Ниллского хейма – слепая, шестипалая и параличная, но жившая вместе со всеми, а не отдельно. «Мы, женщины, не оставляем в беде своих близких, – подумала Дженна, – может, этот хейм сделан таким для защиты от врагов».