Текст книги "Книги Великой Альты"

Автор книги: Джейн Йолен

– Потом ты вернулась сюда? – подсказала Дженна.

– Нет, это случилось намного позже, когда я завершила свою работу и собралась умирать. Мои женщины принесли меня ко входу в пещеру, как я им велела, и оставили здесь. Когда они ушли, я спустилась вниз и с тех пор живу здесь.

– Но, Альта, ведь с тех пор прошли… – начал Марек.

– …сотни лет, – завершил Сандор.

– Здесь время течет по-иному. – Альта сняла с себя венок из шиповника и отложила в сторону. – Здесь я дожидалась прихода Анны.

– Были и другие до нее? – спросил Джарет.

– Были, хотя и немногие. Они тоже видели зал и колыбель и слышали песню. Они ели мой хлеб и пили вино, но потом оказывались, бледные и одинокие, на склоне холма, а их близкие давно уже покоились в могиле. Они не знали меня – знали лишь свою мечту. – Альта сняла с себя ожерелье и положила его рядом с короной.

– Но почему я? – спросила Дженна. – Почему мы? Почему теперь?

– Потому что начатое мной должно завершиться. Пришло время миру сделать новый оборот, чтобы сердцевина стала корой, а кора – сердцевиной. Гренны называют это очищением, и случается это каждые несколько столетий.

– Несколько столетий? – вне себя, пораженная, вскричала Дженна.

– Думаешь, наши Долины – это весь мир? – засмеялась Альта. – Мы лишь яблочко на огромном дереве, одно дерево в громадной роще, одна роща… – Альта махнула рукой.

Дженна, вспомнив луг без конца и края, прошептала:

– …на огромном лугу.

– Да, Дженна. Ты и хочешь, и не хочешь быть этой Анной. Но Анн много. Они были и будут. Не все они будут зваться Аннами – у них будет много имен. – Альта коснулась губ Дженны холодным пальцем. – Но на этом повороте дороги Анна – это ты. И тебе еще многому придется учиться. – Альта встала и сказала голосом ласковым, но не допускающим ослушания: – Пойдемте. – Корону и ожерелье она взяла с собой.

Все последовали за ней к огню – Дженна рядом, остальные вереницей позади. Когда они подошли, огонь словно отступил перед ними.

– Так здесь и со временем, – сказала Альта, продолжая идти прямо в огонь. Наконец, как будто достигнув одной ей известной цели, она остановилась и повела рукой вокруг.

Они очутились в уютной кухне, точь-в-точь как в Селденском хейме. Дженне показалось, что сюда вот-вот вбегут Дония, Дойя и их помощницы. Сальные свечи в железных стенных подсвечниках горели ярко, и жаркое на вертеле поворачивалось само собой над жарким огнем. Но эта картинка, четкая в середине, по краям была размыта, как то, что видишь краем глаза, и было в ней что-то чуждое, несмотря на всю видимость уюта. Дженне стало не по себе, она сделала три глубоких вдоха и сказала:

– Это все ненастоящее – так же, как зал и колыбель.

– Ненастоящее? – опечалился Марек. – А поглядеть – прямо как батюшкин дом.

– Точь-в-точь, – согласился Сандор.

– Это одна только видимость, – остерегла их Дженна. – Посмотрите на свечи. Посмотрите на огонь. Теней-то нет.

– И темных сестер нет, – добавила Катрона.

– Вы правы, – кивнула Альта. – Правы по-своему и в то же время неправы. Это и верно видимость, но создана она из вашей памяти, ваших желаний, вашей мечты. Это сделано не для того, чтобы искушать или отвлекать вас, а чтобы вас утешить и напомнить вам.

– Здесь так странно, – поежилась Дженна. – Я не чувствую покоя – только пустоту.

– Покой придет. Сядь и впусти эту картину в свое сердце.

Петра села первая, придвинув к себе тяжелый дубовый стул.

Он был так высок, что ноги ее едва доставали до камыша на полу, усыпанного сухими розами и вербеной.

Дженна вдохнула сладкий аромат, вспоминая. Точно так же пахло в Большом Зале ее хейма. Она потрясла головой и осталась стоять.

Мальчишки растянулись перед огнем на животе, словно щенята после долгой пробежки. Сандор тыкал в очаг палочкой, Марек мечтательно смотрел на огонь. Джарет, опустив подбородок на руки, с беспокойством оглядывал комнату.

Катрона, глубоко вздохнув, уселась в кресло с мягкой подушкой, протянула ноги к огню, откинула назад голову и с улыбкой уставилась в потолок.

Дженна провела пальцами по спинке ее кресла. Там был вырезан знак Альты: круг с двумя пиками, почти сходящимися в крест. «Слишком уж все хорошо», – подумалось Дженне. Она не доверяла совершенству. В Долинах говорят: «Совершенство – конец роста». Иными словами – смерть. Не для того я привела их сюда, чтобы они умерли в довольстве, подумала Дженна и сказала вслух:

– Ты сказала, что нам еще многому нужно учиться. Научи же нас – и мы пойдем.

– Ты и без того уже многое знаешь, Дженна, – улыбнулась Альта. – Игра «Духовный Глаз» приучила тебя к лесу, игра в прутья укрепила правую руку. И ты вызвала свою сестру еще до первой крови. Тебе равно дороги женщины и мужчины – это тоже приготовило тебя к грядущему. Но, Дженна, Джо-ан-энна, во многом ты еще ребенок. Ты боишься своей судьбы. Боишься власти. Боишься покинуть свой очаг

– Нет, не боюсь – ведь я здесь, а не дома. – Дженна беспокойно переступила с ноги на ногу.

– Аннуанна, – резко сказала ей Альта.

Дженна замерла. Ее тайное имя, известное только ее приемным матерям, давно умершим, да жрице Селденского хейма. Она почувствовала, что дрожит – не снаружи, а внутри, не от страха, а от собранности, как кошка, крадущаяся к добыче.

– Когда окажешься в широком мире, помни, как горит мой огонь – он все время отступает, всегда под рукой и все же неуловимый. Так же и наши мечты, так же и наши желания.

Дрожь внутри прекратилась, сменившись ледяным спокойствием. Опять загадки, сердито подумала Дженна и повторила это вслух.

– Нет, не загадки. Это лишь ключ к пониманию, вроде пословиц Долин, которые ты и твои путники так любите поминать. К пониманию и к памяти. Память для тебя главное, Дженна. Помни мой огонь. Помни зеленый луг. – Альта провела рукой над столом, и на нем вдруг явились кубки, чашки и тарелки.

Петра, Катрона и мальчики, будто пробудившись ото сна, подсели к столу и стали шумно, с наслаждением есть. Чего там только не было: пирог с голубями, зеленый салат, фрукты, кувшины с вином, густо-красным, бледно-золотым и сладким розовым, которое Дженна любила больше всего.

– Но пойдет ли нам впрок эта волшебная еда? – спросила Дженна, взяв в руки витую булку.

– О да, – сказала Альта. – Ведь мой огонь вас греет, и мои стулья дают отдых вашим ногам.

Катрона, опрокинув второй кубок красного вина, добавила:

– А это вино веселит мое сердце.

– Вино тебе вредно, – воскликнула Дженна, схватив ее за руку. – Ты же знаешь, что оно вредит твоему желудку. Недоставало нам еще, чтобы у тебя начался понос.

– Это вино ей не повредит, – сказала Альта, – напротив, оно укрепит ее для грядущих сражений.

Джарет встал из-за стола так резко, что опрокинул свой кубок, и вино пролилось. На дубовой столешнице в мерцании свечей оно приобрело цвет запекшейся крови, а после золотистой струйкой стекло за край.

– Что это за сражения? Ты знаешь больше нашего – так скажи же и нам, наконец.

– Это война, которая началась в мое время, а закончиться должна в ваше, – еле слышно произнесла Альта. – Это война, которая все время идет по кругу. Война, которая несет с собой и мрак, и свет. Война, которая сведет вместе мужчин и женщин.

– А если мы победим, то уж навсегда? – тихо спросила Дженна.

– Одно яблочко на огромном дереве, – напомнила Альта. – Одно дерево в огромном лесу.

– Одна роща на огромном лугу, – заключила Дженна. – Я помню. Я все помню, но счастья это мне не прибавляет. – Она встала, а следом и другие. – Должна ли я усвоить что-то еще?

– Только одно. – Альта сняла с руки браслет и положила на стол рядом с короной и ожерельем. – Возьми корону, юный Марек.

Юноша бережно взял ее в ладони, и Альта сжала его руки своими.

– Ты увенчаешь короля. Ты, Сандор, возьми браслет. Тот положил браслет на правую ладонь, и Альта прикрыла ее своей.

– Ты станешь по правую руку короля.

Альта взяла со стола ожерелье и устремила пристальный взгляд на Джарета.

У Дженны внутри сперва стало горячо, потом похолодело. Она прикусила губу. Если Марек должен увенчать короля, кем бы тот ни был, а Сандор – хранить его правую руку, что же может означать ожерелье? Ошейник королевского раба? Или петлю на шее?

Только не Джарет, подумала Дженна, не мой верный друг – и простерла руку к Альте.

– Нет! Не давай ему ожерелья. Если оно несет с собой смерть, лучше дай его мне.

– Ты, Катрона и Петра знаете, в чем состоит ваш долг, – с грустной улыбкой ответила Альта. – Это записано в ваших сердцах – вы прочли это в Книге Света, когда были еще детьми. Но мужчинам, которые пока еще этого не знают, я должна дать эти памятки. Ожерелье предназначено для последнего из героев. Я должна вручить его, Дженна. Должна.

– Пусть вручает, Анна, – сказал Джарет, и взгляд его был тверд. – Я не боюсь. Я иду за тобой и изведал уже столько чудес, что и за всю жизнь не узнал бы, сидя на мельнице около своего старика. Если Анна пожелала умереть за меня – чего же мне больше?

«Не Анна – Дженна», – хотела сказать она, но поняла, что для такого случая «Дженны» будет недостаточно, и промолчала.

Альта надела ожерелье на шею Джарету, и оно стало зеленым, как чистейшей воды изумруд.

– Ты не промолвишь ни слова, пока корона не увенчает короля и правая его рука не одержит победы. После этого люди будут чтить каждое твое слово. Но если ожерелье будет разорвано до времени, твои речи посеют раздор, и король не сядет на трон, и круг никогда не замкнется. Ибо с этим ожерельем ты обретешь дар читать в сердцах и мужчин, и женщин – но никто не захочет услышать, что они думают и что чувствуют друг к другу.

Джарет, держа руку на горле, обвел взглядом всех по очереди, и глаза его при этом то расширялись, то уменьшались, как луны. Напоследок он вперил взор в Дженну, и она потупилась, не в силах смотреть в эти всевидящие очи.

– Бедный мой Джарет, – прошептала она, протянув ему руку.

Он открыл рот, но вместо слов у него вырвались лишь сдавленные звуки. Не взяв руки Дженны, он отошел и стал плечом к плечу с двумя братьями.

– А теперь вам пора, – сказала Альта. – Я дам вам хлеба и вина на дорогу, ибо между нынешним и завтрашним днем лежит долгий путь. Если же вы станете рассказывать о том, что видели и слышали здесь, в зеленом мире, веры вам будет не больше, чем Джарету теперь. Прощайте. – Она подняла руку, и лошади, словно по зову, подошли к ней. Она взяла их поводья.

Всадники стали рассаживаться по коням – Дженна первая, за ней Катрона с обнаженным мечом в руке. Джарет, взобравшись на гнедую кобылу, помог сесть Петре. Марек и Сандор сели последними.

– Увидимся ли мы снова? – спросила Дженна Альту.

– Да, в конце твоей жизни, – улыбнулась та. – Приходи к моей двери, и она откроется перед тобой. С тобой может прийти еще один человек.

– Один? – шепотом повторила Дженна и, не получив больше ответа, повернула коня в указанную Альтой сторону, к дальнему горизонту. Остальные последовали за ней.

Поначалу они ехали медленно, словно не желая покидать луг Альты, но потом один за другим послали коней в галоп. Сначала солнце, потом звезды мелькали мимо, как снег, но это был не день и не ночь, а какие-то вечные сумерки. Весна сменилась летом, осень зимой, а они все ехали по той же дороге туда, где небо сходилось с землей.

Дженна, оглянувшись назад, увидела Альту, стоящую около своей рощи в кругу греннов. Когда она оглянулась опять, все исчезло – Альта, роща и человечки.

И сказала Великая Альта: «Корона – для чела, дабы править мудро; браслет – для руки, чтобы придать ей ловкости; ожерелье же для языка, ибо без языка мы не люди. Как без него рассказать о том, что было, или воспеть славу? Как нам плакать или проклинать без него? Потому-то ожерелье – самый дорогой из всех даров».

Книга третья
СОРАТНИКИ

И Великая Альта раздвинула завесу своих волос и показала им поле брани. По правую руку стояло войско света, по левую – войско ночи. Но солнце село, и взошла луна, и оба войска стали как одно.

– Они соратники, – сказала Великая Альта. – Друг для друга они как щит и меч, как тень и свет. Я велю вам познать войну, чтобы вы могли жить в мире.

И она опустила их на кровавое поле, чтобы они могли постичь эту науку.

Есть посреди Долин бесплодная пустошь, где растет только один цветок – Роза Жатвы. Трава там скудна, да и та бурая, воды мало, да и ту нельзя пить. Только пыль, щебень и Роза Жатвы.

Говорят, что когда-то на этой равнине рос лес, такой высокий, что доставал до самого неба, и дикие кошки жили там в мирном соседстве с кроликами.

Но однажды сошлись на равнине два великана, нагие, в одних только шлемах. Три дня и три ночи боролись друг с другом. Их ноги превращали плодородную землю в пыль, руки вырывали из земли деревья. Этими деревьями они молотили один другого, словно дубинами. Наконец они при последнем издыхании повалились бок о бок и сорвали с себя шлемы и оказались схожими, словно близнецы.

Кровь, пролитая ими в бою, впиталась в изрытую землю, и из каждой капли расцвела Роза Жатвы. На каждом из ее кроваво-красных лепестков видно белое лицо, и все эти лица одинаковы.

Когда они миновали последнюю из рощ необъятного луга, над головой светила полная луна.

– Луна? – удивилась Дженна. – Когда мы уходили, еще не настало новолуние.

– С тех пор минула не одна луна, сестра, – шепнул ей кто-то на ухо. Дженна повернула голову и увидела сидящую позади себя Скаду. Та сильно похудела и казалась много старше.

– Сколько же их прошло? – Дженна оглянулась на своих спутников. В шапке коротких волос Катроны появилась заметная проседь, как и у Катри. Джарет, в своем тугом зеленом ошейнике, как-то осунулся. У Марека появились усы, у Сандора пробивалась бородка. Но больше всех изменилась Петра – из девочки она превратилась в молодую женщину с округлой грудью под камзолом.

Дженна коснулась собственного лица, ища перемен, но пальцы ни о чем ей не сказали.

– Подумать только! – басовито воскликнул Марек.

– Я… – начал Сандор и умолк, словно смутившись от густоты своего голоса.

Джарет не смог произнести ни звука и затряс головой, в досаде колотя себя кулаком по бедру.

– Легенды не лгут, – сказала за всех Петра. – Гренны сказали, что живут в конце времени – но не сказали, сколько времени мы…

Дженна слезла с коня вместе со Скадой и спросила ее:

– Сколько лун прошло, Скада?

– Не знаю. Много. Я потеряла им счет.

– Но мы в пути не ели и не спали, – сказала Катрона. – Мы не видели, что время идет. Как это возможно?

– Это все Альта, – сказала Петра.

– Да. И гренны.

– Все дело в Анне, – хором сказали Марек и Сандор. Все спешились, и юношей наскоро представили Катри и Скаде.

Но тайна появления темных сестер померкла перед лицом еще большей тайны. Всех занимало, сколько же времени прошло.

– Быть может, год, а может… – произнесла Катрона.

– …сотни лет, – закончила за нее Катри.

– Сотни? – удивился Марек. – Ну нет. Что же стало тогда с нашей матушкой?

– И с батюшкой?

– А наши сестры? Должны мы предупреждать их или нет? – спросила Петра.

Дженна повернула на мизинце кольцо жрицы. Судьба сестер заботила и ее – но сначала нужно узнать, в каком месте и времени они оказались. Глядя на Джарета, она прошептала:

– Они не вспомнили о твоей Май. – И о Пинте, и об Аме, и обо всех сестрах Селденского хейма, сказала она про себя. Что толку вспоминать, когда они так далеко? А о Каруме она и думать не хотела, боялась представить себе его лицо. Но Скада, знавшая все, тихо тронула ее за руку.

Они не устали, но все же решили остановиться на ночлег. Днем они поищут дорогу, найдут, быть может, знакомые приметы. Кроме того, лошадям будет легче ехать без темных сестер, а люди получат время, чтобы подумать.

– Чтобы сосредоточиться, – сказала Катрона точно так же, как когда-то в Селденском хейме, когда учила девочек жизни в лесу.

Для начала они, усевшись в кружок у костра, показали мужчинам, как дышат в лад. Катрона так нуждалась в свете, что развела огонь вопреки опасности. Она рассказала юношам сказку о пяти зверях, которые поспорили, что в жизни главнее, и оказалось, что дыхание. Дженна вспомнила, как монотонно рассказывала эту историю Мать Альта – у Катроны получалось куда веселее. Мальчики смеялись от души, и Джарет тоже, только беззвучно.

Марек и Сандор в свою очередь вспомнили стихи, которым научил их отец, – о том, как тянуть паром через реку. Катрона сказала, что эти стихи говорятся неспроста, а для науки.

– Для каждого ремесла есть такие. И для пекарей, и для пастухов, и для мельников.

Джарет, тронув Катрону за руку, показал на себя.

– Он ведь тоже мельник, – подсказала Катри.

Все, смутившись, умолкли, но тут Петра запела колыбельную, и все принялись тереть глаза.

– Встать надо со светом, – сказала Дженна.

– До света, – поправила Катрона.

Колыбельная сестер

 
Спи-усни, моя малышка.
Видишь – мир оделся тишью,
Неприступны наши стены,
Супостату хейм не взять.
Сон спорхнет тебе на веки,
Будешь счастлива вовеки,
Для тебя, укрыты тенью.
Станут птицы распевать.
 
 
Спи, дитя, не думай даже:
Сестры сильные – на страже.
Сестры с луками тугими
Зорко смотрят с высоты.
Сестры все ночной порою,
Как одна, готовы к бою.
Счастлива и невредима,
На заре проснешься ты.
 
 
Спи-усни, моя малышка.
Видишь – мир оделся тишью.
Улыбнется Альта сверху.
Альту сердцем позови.
Сестры будут все добрее.
Защитят и обогреют…
И на темных, и на светлых
Хватит Альтиной любви.
 

Путники один за другим уснули – только Дженна и Скада не спали, лежа бок о бок на Дженнином одеяле.

– Я скучала по тебе, – сказала Скада. – И по этому миру, такому яркому и звучному.

– О чем же ты скучала больше?

– Обо всем поровну, – засмеялась Скада. – Однако тебе сильно досталось.

– Другим пришлось еще тяжелее. И вина за это…

– …лежит не на тебе, милая сестра. Просто кругу пришла пора замкнуться – и то, что ты оказалась пряжкой, не твоя вина, а случайность.

– Джарет назвал меня колесной чекой.

– Нам будет недоставать его звонкого голоса.

Дженна чувствовала то же самое, но не смела сказать это вслух.

– Я…

– Не «я», Дженна, – «мы». Разве тебе так трудно запомнить, что ты не одна? Что мы все разделяем твое бремя?

Дженна вдруг вспомнила слова Альты: «Ты и хочешь, и не хочешь быть Анной». Как легко Альта их произнесла, и как трудно принять их. Она не прочь быть серединой, пряжкой, чекой, но не хочет нести на себе столь непомерную тяжесть. Одно без другого невозможно, но тяжестью можно поделиться. «Не я, а мы». Дженна тронула Скаду за руку. Больше они не говорили, а просто лежали рука об руку, пока сон наконец не сморил их.

– Дженна! Дженна! – звал чей-то далекий голос. Дженна, вздрогнув, проснулась, и уши ее наполнил птичий щебет. Катрона трясла ее за плечо. Дженна села, неохотно расставаясь с успокоительным забытьем, и увидела, что их лошади щиплют траву у торной дороги, а все остальные еще спят.

– Катрона, мне снился очень странный сон. Там был огромный луг… – начала Дженна и умолкла. В волосах Катроны появилась седина, и морщины на лбу умножились.

– Это был не сон, малютка Джен. Луг, роща, зал и очаг – не сон, разве что нам обеим приснилось то же самое.

Дженна медленно поднялась. Если им и приснился одинаковый сон, это не объясняет, отчего Катрона так постарела. Да и у Долга, который только что поднял голову от травы, вся морда седая. А у Джарета на шее появилось зеленое ожерелье.

– Да, это не сон, – согласилась Дженна. – Но если это правда, где мы? И который теперь год?

– Где мы, я знаю. Это дорога к Перекрестку Вилмы. Она не так уж изменилась за тридцать лет, что я здесь не бывала.

– Тридцать лет?

– Я побывала здесь во время своих странствий. Это был мой последний хейм – и мой подвиг.

– Почему подвиг?

– Потому что это так далеко от моего родного хейма, и дорога к нему ведет через знаменитый лес греннов, и это самый первый хейм. Пришлось идти – слишком уж я нахвасталась, что ничего не боюсь.

– А сама боялась?

– Еще бы, – засмеялась Катрона. – Я ведь хоть и хвастунишка была, но не дура. Греннов я, правда, в глаза не видела и не слишком верила, что они существуют, зато тумана и мужчин боялась ужасно. С мужиками мне пришлось-таки сразиться пару раз, и я заявилась в Перекресток Вилмы с подбитым глазом, но невинность свою уберегла. – Катрона хмыкнула, вспомнив об этом.

– И что же?

– Сестры посмеялись надо мной, выкупали в горячей бане и поведали кое-что о женской жизни – моя Мать Альта мне это тоже говорила, да я пропускала мимо ушей. На следующей неделе пришла моя первая кровь, а по дороге домой я повстречала своего первого мужчину. Катри мне так и не простила, что я ее не дождалась.

Дженна покраснела до ушей.

– Конечно же, это дорога к Перекрестку Вилмы. Здесь она опять ныряет в лес. А вот это – Булавки Альты. – Катрона указала на пару длинных, поросших травой дюн, тянущихся почти на милю. – Они одни такие во всех Долинах.

– Тридцать лет, – задумчиво произнесла Дженна. Она расчесала волосы пальцами и заплела, перевязав темной лентой.

– Если не больше, – сказала Катрона.

– Да, но намного ли?

– Кабы знать, дитятко. Я всю ночь ломала над этим голову. – Катрона крепко обняла Дженну. – Что до сна, который мы обе видели, то там, помнится, была и еда. – Катрона открыла седельную суму, служившую ей подушкой. – Так и есть. Вот бы все сны были такими! – Она извлекла наружу две витые булки и кожаную флягу. – Давай подкрепимся, девочка. Не зря же говорили у нас в войске: «Кто первый встал, тот и пенки слизал». – Она отломила кусок булки и подала Дженне. – Помнится мне, ты всегда любила горбушки, еще сызмальства.

Дженна с благодарностью набила рот хлебом и вздохнула, почувствовав запах каких-то сладких трав.

Катрона хлебнула из фляги и ухмыльнулась.

– Красное. Она налила нам красного, благослови ее Небо.

– Только ты, Катрона, способна благословлять кого-то за вино, – засмеялась Дженна, однако и сама отпила глоток. И не сказала Катроне, что вино вовсе не красное, а розовое, Дженнино любимое. Либо Катрона утратила вкус, либо тут какое-то волшебство. В любом случае лучше помолчать.

Остальные, поднявшись вскоре, доели весь хлеб и допили флягу. Дженна подметила, что Петра пила из нее молоко, а парни – что-то темное, видимо чай.

Они оседлали коней и отправились в путь, как только солнце встало между холмами, которые Катрона назвала Булавками Альты.

– Сколько я помню, от хейма до них недалеко, – сказала Катрона. – Мы будем на месте еще утром.

– Кони свежие – быстро доскачем, – согласилась Дженна. Следуя гуськом за Катроной, они миновали Булавки и проехали через топкий луг, полный весенних цветов – белых, желтых и голубых. И увидели на светло-сером небе зубчатые руины

– Поздно, – шептала себе Дженна, приближаясь к разрушенному хейму, готовя себя к неизбежному зрелищу мертвых тел и к страшному запаху смерти. – Поздно. Их больше нет. – Ей показалось, что это шепчет не она, а Соррел, и она прокляла себя и своих спутников за то, что они так задержались в Альтиной роще.

Спешившись у разбитых ворот, они вошли в тихие развалины. Камни поросли плющом, и сорная трава пробилась в трещинах. На дорожках рос лен, качая голубыми цветами на ветру, но ни трупов, ни костей нигде не было.

– Однако это не вчера стряслось, – заметил Марек, поглаживая свои новые усики.

– И не позавчера, – добавила Петра, сорвав и смяв в ладони желтый цветок. – Но давно ли?

Катрона, присев, провела рукой по разрушенной стене.

– Год или два, а то и больше. Нужно не меньше года, чтобы укоренилась вся эта поросль – лен, пижма и лебеда. Да и плющ меньше чем за год не вползет так высоко.

Джарет измерил высоту плюща растопыренными пальцами и насчитал пять раз.

Дженна, тяжело опустившись на камень, стала дышать способом латани. Решив, что достаточно владеет своим голосом, она сказала:

– Надо узнать, который теперь год. Сколько лет прошло – один… – Дженна покосилась на Джарета, – или пять. Мы должны знать, долго ли нас не было.

– И какая судьба постигла другие хеймы, – добавила Петра. Дженна кивнула.

– А уж тогда…

– Тихо! – Катрона, сидевшая на корточках, приникла к земле, прислушиваясь, потом села и шепнула: – Всадники!

– Наши лошади! – вскрикнула Дженна, тоже распласталась на земле и услышала грохот копыт. Всадники приближались. Не вставая, она достала меч. В своем гневе, страхе и горе она даже радовалась предстоящему бою. Топот предвещал немалое число конных.

Петра и мальчики тоже бросились наземь, и парни достали ножи.

Дженна смотрела между двух упавших камней, словно в амбразуру. Сперва она видела только деревья через дорогу, потом их заслонило поднявшееся облако пыли. В пыли обозначились силуэты передовых всадников, и Дженна разглядела, что один из них скачет на сером коне.

– Серый! – крикнула она Катроне, не зная, расслышит ли та ее за громом копыт. – Королевская рота.

Катрона кивнула.

Дрожь прошла у Дженны по спине, как будто что-то холодное стекло вдоль шеи. Она потрясла головой, и это чувство прошло. Дженна поглядела на остальных, и парни кивнули ей, но Петра смотрела перед собой широко открытыми, невидящими глазами. Дженна догадалась, что она молится.

Да, молитва нам пригодится, подумала Дженна, стараясь вспомнить хотя бы одну. Но грохот копыт, пыль, солнце, пекущее голову, и страх, что друзья умрут из-за нее, не давали сосредоточиться, и в голове стучало только одно: вот сейчас… сейчас… сейчас.

Потом Катрона вскочила с поднятым мечом, и Дженна ринулась за ней, изливая в вопле остатки своего страха. Лицо горело, розовое вино угрожало покинуть желудок, и над правым глазом дергалась жилка.

Но передний всадник вдруг осадил на скаку своего вороного, а за ним остановились серый и все прочие. Всадников было куда больше, чем двадцать один.

Меч задрожал в руке у Дженны, и она придержала правую руку левой. Слыша странные звуки со стороны Катроны, она рискнула метнуть туда быстрый взгляд.

Катрона, опустив меч, смеялась.

Мужчина на вороном коне вторил ей. Отсмеявшись наконец, он сказал:

– Ну и ну, кошечка моя. Ты точно старый медный грош – нет-нет да и появишься. – Он ухмыльнулся, показав щербатый рот. Борода у него была как серебро с чернью, глаза пронзительно-голубые, как небо в холодный весенний день, а выговор резал Дженне ухо.

Катрена вдела меч в ножны.

– Да уж, Пит, тебе я подворачиваюсь то и дело. – Мужчина по имени Пит спешился. Он был высок и почти грузен, но двигался с кошачьей грацией.

– Не скажи, девочка. Я уж давненько не держал тебя в руках.

– Разве? – небрежно бросила Катрона. – Сколько же это лет мы не виделись?

Дженна затаила дыхание.

Пит сощурил глаза и усмехнулся. Настороженность Катроны не ушла от его внимания.

– Хочешь услышать, как ты еще молода, кошечка? – Его смех, вопреки ожиданиям Дженны, оказался не холодным и язвительным, а теплым и звучным. – А где же твоя темная плутовка сестра?

– Где-то поблизости. – Катрона протянула Питу руку, и он сжал ее в своей. Дженну удивило, что Катрона позволила так завладеть своей рукой.

– Я скучал по тебе, девочка, – можешь не сомневаться. Ни с кем мне так не пилось после жаркого боя и ни с кем так сладко не спалось под одним одеялом.

Катрона засмеялась легким веселым смехом, которого Дженна никогда не слышала от нее прежде.

Дженна, прочистив горло, подошла к старшей подруге, Петра стала рядом, а парни, все еще с ножами в руках, сгрудились тут же.

– Экие боевые котята, – сказал Пит, отпустив, наконец, руку Катроны. – Представь нам свой выводок.

– Мальчики родом из города Каллы, – начала Катрона. – Сандор и Марек, как ты сам видишь, братья. А тот, что поменьше, – Джарет.

Пит подал руку каждому по очереди, повторяя вслух их имена. Сандор и Марек поздоровались с ним, но молчание Джарета его озадачило.

– Он немой, – пояснила Катрона.

– От рождения, что ли? Как же он объясняется – знаками?

– Бог отметил его, – сказала Петра, выступив вперед. – Совсем недавно.

– Ага, ожерелье, – неожиданно произнес Пит. – А тебя, дитя, как зовут?

– Я не дитя, а будущая жрица. И зовут меня Петра. – Девушка с вызовом взглянула мужчине в глаза.

– Для меня ты дитя, хотя бы и общалась каждый день с богами. Добро пожаловать, Петра. Я люблю детей и жриц тоже люблю. Они всегда говорят загадками, от которых даже такой детина, как я, чувствует себя маленьким. – Он усмехнулся, и Петра невольно улыбнулась ему в ответ. – А это что за красотка? – спросил он, повернувшись к Дженне.

– Придержи свой язык, не то она его отрежет, – сказала Катрона. – Она у нас главная – это из-за нее вы все оказались здесь.

Усмешка Пита мигом погасла.

– Это Джо-ан-энна. Белая Дева. Анна.

Некоторое время Пит мерил Дженну взглядом и наконец расхохотался.

– Белая Дева? Сбрендила ты, что ли? Раньше ты таких глупостей не говорила. Это всего лишь девчонка.

– И все же… – начала Катрона.

Всадник на сером коне спешился и подошел к ним, сильно прихрамывая из-за негнущегося правого колена.

– Ты назвала ее Джо-ан-энной. Нет ли у нее другого имени, детского или ласкательного? – Он выглядел измученным, видимо, из-за раны, но Дженне показались ужасно знакомыми эти черты, длинные ресницы и волосы.

– Дженна, – ответила она шепотом, не сводя с него глаз, – Друзья зовут меня Дженной. – Хромой и походил, и не походил на Карума. Но кто знает, сколько лет прошло? Он выше, темнее, и она ровно ничего не чувствует, стоя рядом с ним. Возможно ли это?

– Так ты – Белая Дженна Карума? – Его лицо словно сузилось и приобрело коварное и хищное, лисье выражение

Карум таким никогда не был.

Дженна медленно перевела дыхание, которое так долго сдерживала, сама того не замечая.

– Ты не Карум, – сказала она, но в тоне ее все-таки слышался вопрос.

Он усмехнулся и стал больше похож на волка, чем на лиса.

– Карум? Ну и порадую я его при встрече. Прошло каких-то пять лет, а его возлюбленная принимает его старшего брата за…

– Старшего брата! – с облегчением вскричала Дженна. – Неудивительно, что вы так похожи. Так ты, – она порылась в памяти и вспомнила, – так ты Пайк?

– Пайк… Давненько меня так не называли.

– Это Горум, – вмешался Пит. – Король Горум. Король в изгнании, но тем не менее…

– Значит, уже пять лет, как он в изгнании? Пит, нам о многом нужно потолковать, – сказала Катрона.

– До темноты мы успеем наговориться. Да и после нам никто не помешает, верно?

Катрона потрепала его по плечу.

– Но почему ты зовешь эту малютку Белой Девой? С чего ты это взяла? Уж ты-то, Катрона…

Около сорока солдат, спешившись, с шумом столпились вокруг. Катрона, оглядев их, фыркнула.

– Я все расскажу, когда кони наедятся вдоволь, а мы закусим и разопьем бутылочку. Найдется у вас поесть и выпить?

– В каком войске не найдется? – отозвался Пит.

– Хорошо войско. Оборванцы, один щит на троих. Ни шлемов, ни копий – да простит меня его величество. – И Катрона насмешливо поклонилась королю.